Текст книги "Конец Пендрагонов"

Гилберт Кийт Честертон
Конец Пендрагонов

Отец Браун не был расположен к приключениям. Недавно он занедужил от переутомления, а когда начал поправляться, его друг Фламбо взял священника в круиз на маленькой яхте за компанию с Сесилом Фэншоу, молодым корнуоллским сквайром и большим любителем местных прибрежных пейзажей. Но отец Браун был еще довольно слаб. Плавание не слишком радовало его, и, хотя он не принадлежал к нытикам или ворчунам, но пока что не мог подняться выше вежливой терпимости по отношению к своим спутникам. Когда они восхваляли рваные облака на фоне пурпурного заката или зазубренные вулканические скалы, он учтиво соглашался с ними. Когда Фламбо указал на утес, похожий на дракона, он кивнул, а когда Фэншоу еще более восторженно указал на скалу, напоминавшую фигуру Мерлина, он жестом выразил свое согласие. Когда Фламбо поинтересовался, уместно ли назвать скалистые ворота над петляющей рекой вратами в Сказочную страну, он ответил «да, разумеется». Он выслушивал важные вещи и банальности с одинаково бесстрастной сосредоточенностью. Он слышал, что скалистый берег грозит смертью для всех моряков, кроме самых бдительных, и слышал о том, что корабельная кошка недавно заснула. Он слышал, что Фламбо никак не может найти свой мундштук, и слышал, как штурман произнес присказку: «Смотришь в оба – будешь дома, раз моргнет – ко дну пойдет». Он слышал, как Фламбо сказал Фэншоу, что это, без сомнения, призыв быть бдительнее и держать глаза открытыми. Он слышал, как Фэншоу ответил Фламбо, что на самом деле это означает совсем не то, что кажется: когда штурман видит по обе стороны от себя два береговых огня, один рядом, а другой в отдалении, значит, судно идет по верному фарватеру. Но если один огонь скрывается за другим, то судно идет на скалы. Фэншоу добавил, что его романтическая земля изобилует такими побасенками и причудливыми идиомами. Он даже сравнил этот уголок Корнуолла с Девонширом в качестве претендента на лавры мореходного искусства елизаветинской эпохи. Эти бухты и островки взращивали капитанов, по сравнению с которыми сам Фрэнсис Дрейк показался бы сухопутной крысой.

Отец Браун слышал, как Фламбо рассмеялся и спросил, не означает ли старинный моряцкий клич «на запад, хей-хо!», что на самом деле все девонширцы хотели бы переселиться в Корнуолл. Фэншоу ответил, что над этим не стоит шутить, и корнуоллские капитаны не только были героями, но и не утратили своей славы. Даже сейчас они находятся недалеко от того места, где живет вышедший в отставку старый адмирал, покрытый шрамами во многих славных и опасных походах; в юности он открыл последнюю неизвестную группу из восьми тихоокеанских островов, нанесенную на карту мира. Сам Сесил Фэншоу принадлежал к тому типу людей, которым свойственна простодушная, но располагающая к себе восторженность. Он был очень молодым человеком, светловолосым, с энергичным лицом и здоровым румянцем на щеках, отличавшимся мальчишеской бравадой на словах, но почти девичьим изяществом в манерах и движениях. Широкие плечи, черные брови и самодовольные мушкетерские манеры Фламбо составляли разительный контраст с его собеседником.

Браун слышал и видел все, что творилось вокруг, но чувствовал себя усталым путником, слушающим перестук железнодорожных колес, или больным, разглядывающим узор на обоях комнаты. Невозможно предсказать подъемы и спады настроения выздоравливающего человека, но подавленное состояние отца Брауна во многом было связано с его непривычностью к морским прогулкам. Когда речное устье сузилось, словно бутылочное горлышко, волны успокоились, а воздух потеплел и наполнился запахами земли, он как будто проснулся и стал с детским любопытством глядеть по сторонам. Они приплыли сюда вскоре после заката, когда воздух и вода еще хранили остатки дневного света, но земля вместе со всем, что растет на ней, казалась почти черной. Однако этот вечер был совершенно необычным. В атмосфере разлилась та редкостная благодать, когда мутное стекло, отделяющее нас от Природы, как будто растворяется, и даже сумерки выглядят более светлыми, чем самые яркие краски в облачные дни. Утоптанные земляные насыпи на берегах реки и торфяные пятна в прудах не удручали взор своей серостью, но сияли жженой умброй, а темный лес, колеблемый ветром, не был подернут обычной синеватой дымкой расстояния, а казался слитной колышущейся массой фиолетовых соцветий. Магическая прозрачность воздуха и насыщенность вечерних оттенков тем сильнее действовали на медленно оживающие чувства Брауна, что в самой форме ландшафта было нечто романтическое и даже таинственное.

Река была еще достаточно широкой и глубокой для прогулочной яхты, но изгибы местности указывали на предстоящее сужение. Лес по обоим берегам подступал все ближе; кроны деревьев постепенно смыкались над водой, и судно как будто проплывало из романтической долины через сказочную лощину в таинственный тоннель. Но кроме природных красот, вокруг было мало пищи для пробудившегося интереса отца Брауна. Он не видел людей, если не считать каких-то цыган, бредущих вдоль берега, с ивовыми прутьями и вязанками хвороста, собранного в лесу, да темноволосой девушки с непокрытой головой, управлявшейся с веслом в маленьком челноке. В последнем зрелище не было ничего необычного, хотя в таких укромных местах оно встречалось еще редко. Если отец Браун и придал какое-то значение увиденному, то, несомненно, забыл о нем за следующим изгибом реки, когда взорам путников открылось нечто необычное.

Зеркало воды расширилось и разделилось надвое, прорезанное темным клином продолговатого лесистого острова. При той скорости, с которой они двигались, остров был похож на огромный корабль, приближающийся к ним. То был корабль с очень высоким носом – или, точнее, с очень высокой трубой – потому что на ближайшем мысу стоял очень странный дом, непохожий на все, что им когда-либо приходилось видеть. Он был не особенно высоким, но, принимая во внимание его ширину, не мог называться иначе как башней. Эта башня была целиком построена из дерева, причем самым беспорядочным и причудливым образом. Некоторые брусья из прочного, выдержанного дуба чередовались со свежеотструганными дубовыми досками, а белые сосновые балки соседствовали с гораздо большим количеством той же сосны, густо покрытой черным варом. Эти черные балки выпирали и перекрещивались под разными углами, создавая впечатление пестрой составной головоломки. Несколько окон с разноцветными стеклами были забраны чугунными решетками в старомодном, но изысканном стиле. Путешественники смотрели на это сооружение с парадоксальным ощущением, которое возникает у человека, когда он видит нечто знакомое и вместе с тем уверен, что это нечто совершенно иное.

Даже пребывая в замешательстве, отец Браун не забывал анализировать свое состояние. Он пришел к выводу, что необычность башни состояла в том, что знакомая форма была изготовлена из несообразного материала, как если бы человек вдруг увидел цилиндр, сделанный из олова, или сюртук из клетчатой шотландской ткани. Он был уверен, что где-то видел разноцветные балки, уложенные таким образом, но в более скромных архитектурных пропорциях. В следующее мгновение он увидел за темными деревьями какой-то силуэт и рассмеялся, потому что узнал все, что хотел знать. Через просвет в листве на мгновение возник один из тех старинных деревянных домов, облицованных черными балками, какие до сих пор встречаются в Англии, но большинству из нас доводилось видеть их лишь в какой-нибудь постановке под названием «Старый Лондон» или «Шекспировская Англия». Священник успел заметить, что, несмотря на старомодный вид, это был комфортабельный и ухоженный сельский дом с цветочными клумбами перед фасадом. Он ничем не напоминал диковинную разномастную башню, которая казалась построенной из его отходов.

– Это еще что такое? – поинтересовался Фламбо, по-прежнему смотревший на башню.

– Ага! – торжествующим тоном воскликнул Фэншоу, поблескивая глазами. – Готов поспорить, раньше вы не видели ничего подобного! Поэтому я и привез вас сюда, друг мой. Теперь вы увидите, преувеличивал ли я, когда рассказывал о моряках из Корнуолла. Эта усадьба принадлежит старому Пендрагону, которого мы все зовем Адмиралом, хотя он вышел в отставку, так и не дослужившись до адмирала. Дух Уолтера Рэли и Хоукинса живет в памяти девонширцев, но Пендрагоны – это живая легенда. Если бы королева Елизавета восстала из мертвых и поднялась по этой реке на позолоченной барке, она бы встретила в доме Адмирала точно такой же прием, к которому привыкла у себя, вплоть до каждого уголка и оконной створки, от каждой стенной панели до каждой тарелки на стене. И она поговорила бы с английским капитаном, который до сих пор горит неукротимым желанием открывать новые земли, плавая на легких и непрочных судах, – точно так же, как в то время, когда она ужинала с Дрейком.

– Она бы обнаружила в саду нечто подозрительное, что не порадовало бы ее классический вкус, – заметил отец Браун. – Елизаветинская домашняя архитектура по-своему очаровательна, но башни противоречат самой ее природе.

– Тем не менее это самая романтичная часть усадьбы, и она имеет прямое отношение к елизаветинской эпохе, – отозвался Фэншоу. – Башня была построена Пендрагонами во времена войн с Испанией, и хотя с тех пор она нуждалась в ремонте и даже в перестройке по другой причине, ее каждый раз воссоздавали в прежнем виде. По преданию, супруга сэра Питера Пендрагона построила башню в таком месте и такой высоты, чтобы с вершины можно было видеть угол побережья, где суда поворачивают в устье реки. Она хотела первой увидеть корабль своего мужа, возвращавшийся домой из Испанского Мэйна.

– Вы упомянули о перестройке по другой причине, – сказал отец Браун. – Что это за причина?

– О, это тоже странная история, – с видимым удовольствием ответил молодой сквайр. – Вы попали в страну старинных легенд. Здесь был и король Артур, и Мерлин, а до них – дивный народ Фаэри. История гласит, что сэр Питер Пендрагон, увы, обладавший некими пиратскими наклонностями наряду с выдающимися мореходными достоинствами, вез домой трех испанских джентльменов, находившихся у него в почетном плену, намереваясь представить их ко двору Елизаветы. Но он обладал вспыльчивым и буйным характером и как-то, повздорив с одним из испанцев, схватил беднягу за горло и, случайно или умышленно, бросил его в море. Второй испанец, брат первого, сразу же обнажил шпагу и бросился на Пендрагона. После короткой, но яростной схватки, в которой оба получили по три ранения, Пендрагон пронзил его своим клинком, и второй испанец тоже отдал Богу душу. В это время корабль уже повернул в устье реки и находился поблизости от мелководья. Третий испанец прыгнул за борт, поплыл к берегу и вскоре достиг такого места, где можно было стоять по пояс в воде. Повернувшись лицом к кораблю и воздев руки над головой, словно пророк, призывающий гнев небесный на город грешников, он обратился к Пендрагону ужасным и пронзительным голосом. Он сказал, что еще жив и будет жить вечно и что в течение многих поколений потомки рода Пендрагонов не увидят его, но будут знать по вполне определенным признакам, что его месть по-прежнему жива. С этими словами он нырнул под набежавшую волну и либо утонул, либо проплыл под водой так далеко, что с тех пор его никто не видел.

– Вот опять та девушка в челноке, – неожиданно произнес Фламбо: красивое женское лицо могло отвлечь его от любой беседы. – Кажется, эта странная башня интересует ее не меньше, чем нас.

Действительно, темноволосая девушка пустила свой челнок медленно и безмолвно плыть по реке мимо острова и внимательно разглядывала башню с выражением сильного любопытства на смуглом овальном лице.

– Не обращайте внимания на девушек, – нетерпеливо сказал Фэншоу. – В мире их полно, но найдется немного таких вещей, как башня Пендрагона. Как вы можете догадаться, проклятие испанца сопровождалось множеством скандалов и предрассудков, и любой инцидент, который может произойти с этой корнуоллской семьей, простодушная сельская молва сразу же припишет ее злосчастной участи. Но башня в самом деле два или три раза сгорала дотла, и род Адмирала действительно нельзя назвать счастливым, потому что несколько его близких родственников погибли при кораблекрушении, причем один практически на том самом месте, где сэр Питер бросил испанца за борт.

– Какая жалость! – воскликнул Фламбо. – Она уплывает.

– Когда Адмирал рассказал вам эту семейную историю? – поинтересовался отец Браун. Тем временем девушка в челноке взялась за весла и проплыла мимо, не выказывая ни малейшего намерения распространить свое внимание на яхту, которую Фэншоу уже направил к берегу острова.

– Много лет назад, – ответил Фэншоу. – Он уже давно не выходил в море, хотя все так же страстно любит его. Думаю, это у них семейная черта. Что ж, вот и пристань; давайте сойдем на берег и навестим старика.

Друзья сошли вслед за ним на остров неподалеку от башни, и отец Браун, то ли обрадованный встрече с твердой землей, то ли заинтересовавшийся чем-то на другом берегу реки (куда он пристально смотрел в течение нескольких секунд), стал заметно более оживленным. Они вступили в лесистую аллею между двумя изгородями из тонкого сероватого дерева, какими часто огораживают парки или сады, над которыми взад-вперед колыхались темные деревья, словно черные и лиловые плюмажи гигантского катафалка. Башня, когда она осталась позади, приобрела еще более нелепый вид, потому что такие аллеи обычно украшаются двумя привратными башнями, и эта казалась скособоченной. Но в остальном аллея выглядела как обычный подъезд к усадьбе родовитого джентльмена. Она изгибалась таким образом, что дом еще не был виден, и создавала впечатление настоящего парка, гораздо более просторного, чем можно было ожидать на таком маленьком острове. Усталость повела мысли отца Брауна в эксцентричном направлении, и ему начало казаться, что все вокруг увеличивается в размерах, словно в кошмарном сне. Их шествие было безмолвным и монотонным, как в античной мистерии, но потом Фэншоу вдруг остановился и указал на какой-то предмет, торчавший из-за серой ограды, словно застрявший рог неведомого зверя. При ближайшем рассмотрении предмет оказался слегка изогнутым клинком, слабо поблескивавшим в сумеречном свете.

Фламбо, который, как и большинство французов, служил в армии, наклонился над ним и удивленно произнес:

– Это же сабля! Я видел похожие – клинок тяжелый и изогнутый, но короче, чем кавалерийский. Такие носили в артиллерийских войсках, и…

Фламбо не успел договорить, как сабля убралась из проделанной ею бреши, потом опустилась по широкой дуге и с треском разрубила полуразвалившуюся ограду до самого низа. Потом клинок снова блеснул над оградой в нескольких футах впереди и с первого удара рассек ее до половины. Немного поворочавшись, чтобы освободиться (это сопровождалось проклятиями из темноты), он за считаные мгновения разрубил ее до земли. Потом энергичный пинок опрокинул целую секцию штакетника, и в большом проеме обозначились темные заросли кустарника на другой стороне.

Фэншоу вгляделся в зияющий проем.

– Мой дорогой Адмирал! – с потрясенным видом воскликнул он. – Вы… э-ээ… вы обычно прорубаете новую дверь каждый раз, когда выходите на прогулку?

Голос во мраке снова выругался, а затем разразился веселым смехом.

– Нет, – произнес он. – Но я все равно должен как-то снести эту изгородь: она портит вид и заслоняет свет растениям. Никто, кроме меня, не сможет этого сделать. Сейчас я немного расширю парадный вход, потом выйду и поприветствую вас.

И действительно, он снова поднял оружие и двумя мощными ударами повалил очередную секцию изгороди, расширив проем примерно до четырнадцати футов. Через эти широкие лесные ворота он шагнул вперед в угасающем вечернем свете, с серой щепкой, застрявшей на клинке его сабли.

Рассказы Фэншоу о старом адмирале с пиратскими наклонностями сразу же нашли подтверждение, хотя подробности вскоре распались на ряд незначительных отличий. К примеру, он носил обычную широкополую шляпу для защиты от солнца, но ее передний клапан был завернут вверх, а два боковых опущены ниже ушей, так что она напоминала треуголку адмирала Нельсона. На нем был обычный синий камзол без фигурных пуговиц, но сочетание с белыми полотняными брюками придавало ему моряцкий вид. Адмирал был высоким и угловатым мужчиной с размашистой походкой, непохожей на развалочку бывалого моряка, но каким-то образом намекавшей на нее. В руке он держал тяжелый клинок, похожий на абордажную саблю, но вдвое длиннее. Его орлиное лицо с чисто выбритым подбородком выглядело еще более энергичным из-за отсутствия бровей. Казалось, все волосы сошли с его головы после долгой борьбы с буйством стихий. Взгляд слегка выпученных глаз был пронизывающим и настороженным. Остатки тропического загара на его лице лишь отдаленно напоминали насыщенный апельсиновый оттенок. К сангвиническому румянцу примешивался желтый оттенок, который не казался болезненным, но как будто светился изнутри, словно золотые яблоки Гесперид. Отец Браун подумал, что он никогда не видел фигуры, так зримо воплощавшей собирательный образ из приключенческих романов о дальних солнечных странах.

Когда Фэншоу представил своих знакомых хозяину усадьбы, он принялся мягко подшучивать над ним по поводу расправы над садовой оградой и припадка сквернословия. Сначала Адмирал отпускал ворчливые замечания о необходимой, но неприятной работе, но вскоре его смех зазвучал с прежней энергией, и он добродушно произнес:

– Пожалуй, я хватил через край с этим забором, но мне просто хотелось что-нибудь сломать. Вам бы тоже захотелось, если бы вашей единственной радостью было плавание к очередным Каннибальским островам, а вместо этого вы бы застряли на жалком клочке суши посреди сельского пруда. Когда я вспоминаю, как полторы мили прорубался через ядовитые зеленые джунгли с абордажной саблей, наполовину более тупой, чем эта, меня охватывает ярость. А теперь я должен стоять здесь и рубить эту спичечную соломку, из-за какого-то проклятого старинного договора, нацарапанного в семейной Библии! Да я…

Он снова взмахнул тяжелым клинком и на этот раз разрубил изгородь сверху донизу с одного удара.

– Вот такие дела, – сказал он со смехом и еще несколько раз взмахнул саблей, словно примериваясь. – А теперь пройдем в дом и отужинаем вместе.

Полукруглая лужайка перед домом была украшена тремя круглыми садовыми клумбами: одна с красными тюльпанами, другая с желтыми тюльпанами, а третья – экзотическими белыми соцветиями, словно покрытыми воском и не известными никому из гостей. Приземистый, волосатый и довольно мрачный садовник вешал на крюк тяжелый моток водопроводного шланга. Догорающий закат, задержавшийся в уголках дома, выхватывал из сумерек цветные пятна других клумб в глубине сада. На открытом участке сбоку от дома со стороны реки стояла большая латунная тренога, увенчанная большим латунным телескопом. Перед ступенями парадного крыльца стоял зеленый садовый столик, словно кто-то недавно пил здесь чай. Вход был обрамлен двумя бесформенными фигурами с дырами вместо глаз, какие обычно называют идолами южных морей, а на коричневой дубовой балке над дверью виднелись какие-то непонятные знаки варварского вида.

Когда они проходили мимо, маленький священник неожиданно вскочил на садовый столик и всмотрелся через очки в загадочные символы. Адмирал Пендрагон выглядел удивленным, но не особенно раздосадованным, а Фэншоу зрелище священника на столе, похожего на лилипута, исполняющего трюки на эстраде, показалось настолько забавным, что он не смог удержаться от смеха. Но отец Браун не обратил внимания ни на смех, ни на удивление.

Он смотрел на три резных символа, сильно стершихся от времени и плохо различимых, но все же исполненных смысла. Первый из них обозначал контуры башни или другого здания, увенчанные снопом из вытянутых остроконечных лент. Второй был более четким: старинная елизаветинская галера с декоративными волнами под ней, но прорванная посередине зазубренной скалой, либо образованной кусочком отщепившегося дерева, либо обозначающей пробоину в борте судна. Третий был изображением верхней половины человеческой фигуры, заканчивающейся внизу волнистой линией; лицо стерлось до неузнаваемости, а руки воздеты к небу.

– Вот и легенда об испанце, изложенная достаточно внятным языком, – пробормотал священник и моргнул. – Здесь он поднимает руки по пояс в воде и проклинает своего врага, а здесь два последствия его проклятия: кораблекрушение и пожар в башне Пендрагонов.

Пендрагон покачал головой.

– А сколько других вещей здесь можно увидеть! – уважительно, но иронично подхватил он. – Известно ли вам, что такой получеловек, наряду с полульвом и полуоленем, часто встречается в геральдике? Может ли эта линия, проходящая через корабль, представлять собой одну из parti-per-pale, или гербовых линий деления, в данном случае вызубренно-зубчатую, если я не ошибаюсь? И, хотя третий символ не вполне геральдический, его можно сделать более геральдическим, если предположить, что башня увенчана лаврами, а не языками пламени. Это гораздо больше похоже на истину.

– Но кажется довольно странным, что они так точно воспроизводят старинное предание, – возразил Фламбо.

– О, вы не представляете, сколько старинных преданий можно выдумать по старинным рисункам, – скептически отозвался хозяин дома. – Кроме того, речь идет не просто о старой легенде. Наш друг Фэншоу, питающий страсть к подобным вещам, может рассказать вам о других, гораздо более ужасных вариантах этой истории. В одном из них мой злосчастный предок разрубил испанца пополам; как видите, рисунок можно истолковать и таким образом. В другом варианте членов моей семьи любезно выставляют как владельцев башни, полной змей, которые вполне могут изображать эти завитушки на другом рисунке. И наконец, согласно третьей теории, зигзагообразная линия поперек судна является стилизованным изображением молнии. При серьезном рассмотрении уже одно это доказывает, что так называемые совпадения имеют мало общего с действительностью.

– Что вы имеете в виду? – спросил Фэншоу.

– Дело в том, что в двух или трех кораблекрушениях, связанных с членами моей семьи, не было никакой речи об ударе молнии, – невозмутимо ответил хозяин дома.

– О! – произнес отец Браун и спрыгнул со столика.

Наступила очередная пауза, заполненная неумолкаемым шепотом реки.

– Значит, вы действительно думаете, что в историях о пылающей башне нет ни грана истины? – спросил Фэншоу сомневающимся и немного разочарованным тоном.

– Разумеется, это выдумки, – сказал Адмирал и пожал плечами. – Некоторые из них, не буду отрицать, основаны на подлинных явлениях, насколько это возможно в таких вещах. Один человек видел зарево над островом, когда гулял в лесу, другой пас овец на холме за рекой, и ему почудился огонь над башней Пендрагонов. Что говорить, этот проклятый комок сырой грязи посреди реки – последнее место, где будешь опасаться пожара.

– Что это там горит? – внезапно поинтересовался отец Браун и указал в направлении леса на левом берегу реки. Все немного опешили, а более впечатлительный Фэншоу с трудом привел себя в чувство, когда они увидели длинную, тонкую струйку сизого дыма, поднимающуюся к быстро темнеющему небу.

Затем Пендрагон презрительно рассмеялся.

– Это цыгане, – сказал он. – Они стоят здесь лагерем около недели. Джентльмены, нам уже пора ужинать.

Он повернулся, собираясь войти в дом. Но старинные предрассудки, владевшие Фэншоу, еще не оставили его, и он поспешно сказал:

– Но, Адмирал, что это за шипящий звук совсем рядом с островом? Это очень похоже на огонь.

– Это больше похоже на обычный челнок, проплывающий мимо, – со смехом ответил Адмирал, повернувшись к крыльцу. Почти в тот же момент дворецкий, сухопарый мужчина в черном, с очень темными волосами и длинным желтым лицом, появился в дверном проеме и объявил, что ужин подан.

Столовая изобиловала мореходными принадлежностями не меньше, чем корабельная рубка, но современная, а не елизаветинской эпохи. Над камином висели три старинные абордажные сабли и одна коричневая карта XVI века с тритонами и корабликами, разбросанными по бурному морю с курчавыми завитками волн. Но на фоне белых стенных панелей они были менее заметны, чем музейные витрины с превосходно выполненными чучелами южноамериканских птиц самой причудливой расцветки, фантастические раковины из Тихого океана и несколько грубых орудий такой странной формы, что дикари могли пользоваться ими как для убийства, так и для кулинарной обработки своих врагов. Экзотическое впечатление довершалось тем обстоятельством, что кроме дворецкого единственными слугами Адмирала были два негра, одетые в тесные желтые ливреи. Инстинктивная привычка священника анализировать свои впечатления подсказала ему, что цвет и длинные раздвоенные фалды их нарядов служат намеком на Канарские острова, а значит, должны напоминать о путешествиях по южным морям. Ближе к концу ужина чернокожие слуги в желтом покинули столовую, оставив лишь желтолицего дворецкого в черном.

– Мне очень жаль, что вы так несерьезно относитесь к этому, – обратился Фэншоу к хозяину дома. – По правде говоря, я привел сюда своих друзей с мыслью о том, что они могут помочь вам, потому что они много знают о подобных вещах. Вы вообще не верите в семейное предание?

– Я ни во что не верю, – живо отозвался Пендрагон, скосив блестящие глаза на красную тропическую птицу. – Я человек с научным складом ума.

К удивлению Фламбо, его друг-священник, который теперь выглядел вполне проснувшимся, подхватил этот поворот разговора и завел с хозяином многословную беседу о естественной истории с массой неожиданных сведений, продолжавшуюся до тех пор, пока на стол не подали десерт и графины с напитками и последний слуга не вышел из столовой. Тогда он сказал, не меняя тона:

– Пожалуйста, не сочтите это за дерзость, адмирал Пендрагон. Я спрашиваю не из любопытства, а потому, что не хочу попасть в неловкое положение или причинить вам неудобство. Прав ли я в своем предположении, что вы не хотите касаться семейных преданий в присутствии вашего дворецкого?

Адмирал приподнял безбровые дуги над глазами.

– Не понимаю, как вы об этом узнали, но я действительно не выношу этого малого, хотя это не оправдание для того, чтобы уволить старого слугу семьи. Фэншоу с его россказнями мог бы заявить, что моя кровь восстает против жгучих брюнетов, похожих на испанцев.

Фламбо стукнул по столу тяжелым кулаком.

– Клянусь Юпитером! – воскликнул он. – У той девушки тоже были темные волосы!

– Надеюсь, все закончится сегодня ночью, когда мой племянник в целости и сохранности вернется с корабля, – продолжал Адмирал. – Вы удивлены? Пожалуй, вы не поймете, пока я не объясню, в чем тут дело. Видите ли, у моего отца было двое сыновей. Я остался холостяком, но мой старший брат женился и воспитал сына, который стал моряком, как и все мы, и должен унаследовать наше поместье. Мой отец был человеком со странностями: предрассудки Фэншоу каким-то образом уживались в нем с изрядной долей моего скептицизма. В нем постоянно шла внутренняя борьба, и после моих первых путешествий он придумал способ, который, по его мнению, раз и навсегда должен был доказать подлинность или ложность старинного проклятия. Он пришел к выводу, что если все Пендрагоны будут плавать по морям, шансы погибнуть в природной катастрофе будут слишком велики для положительного доказательства. Но если мы будем выходить в море по одному, в строгом порядке наследования, это может показать, тяготеет ли над нашим родом чья-то злая воля. Думаю, это была дурацкая идея, и я сильно повздорил с отцом, потому что мною владели честолюбивые помыслы, а в результате меня оставляли под конец, так как я наследовал своему племяннику.

– А ваш отец и брат, увы, погибли в море, – тихо сказал священник.

– Да, – тяжело вздохнул адмирал. – По жестокой случайности, на которой построены все лживые мифы человечества, они оба потерпели кораблекрушение. Тело моего отца, возвращавшегося сюда из Атлантики, вынесло на берег у прибрежных скал. Корабль моего брата затонул в неизвестном месте на обратном пути из Тасмании. Его тело так и не нашли. Говорю вам, это было злосчастное, но совершенно естественное совпадение. Обе катастрофы унесли жизнь многих людей, кроме Пендрагонов, и опытные моряки называли это обычным несчастьем, которое может случиться со всеми. Но разумеется, старые предрассудки вспыхнули с новой силой, и люди повсюду видели пылающую башню. Поэтому я говорю, что все будет хорошо, когда вернется Уолтер. Девушка, с которой он обручен, должна была приехать сегодня, но я опасался, что какая-нибудь случайная задержка испугает ее, поэтому послал ей телеграмму с просьбой подождать, пока не будет вестей от меня. Я почти уверен, что сегодня ночью он будет здесь, и тогда все страхи развеются, как дым… и пусть это будет табачный дым. Мы покончим с этой старой небылицей, когда вскроем новую бутылку вот этого вина.

– Очень хорошее вино, – заметил отец Браун и с серьезным видом поднял свой бокал. – Но, как видите, я никудышный винопийца, – добавил он, когда несколько капель вина вдруг пролилось на скатерть. – Прошу великодушно извинить меня.

Священник выпил и поставил бокал на стол. Его лицо оставалось бесстрастным, но рука дрогнула в тот самый момент, когда он заметил лицо, заглядывавшее в садовое окно прямо за спиной Адмирала – лицо смуглой девушки, темноволосой и темноглазой, очень юное, но похожее на трагическую маску.

После небольшой паузы отец Браун снова заговорил в своей обычной мягкой манере.

– Адмирал, не будете ли вы добры оказать мне услугу? – спросил он. – Разрешите мне и моим друзьям, если они пожелают, провести сегодняшнюю ночь в вашей башне. Известно ли вам, что в моем деле изгнание нечистой силы – едва ли не главная обязанность?

Пендрагон вскочил на ноги и принялся расхаживать взад-вперед перед окном, за которым мгновенно исчезло девичье лицо.

– Говорю вам, там ничего нет, – с нарастающей яростью заговорил он. – Это единственное, в чем я твердо уверен. Вы можете называть меня атеистом – я и есть атеист.

Он резко повернулся к отцу Брауну, и священника поразило выражение болезненной сосредоточенности на его лице.

– Это совершенно обычное дело, – повторил он. – Никакого проклятия не существует.

– В таком случае не может быть никаких возражений против моей просьбы провести ночь в вашем чудесном летнем домике, – с улыбкой сказал отец Браун.