Текст книги "В ожидании Романа"

Ситуация начинала беспокоить ее по-настоящему. Аня уже думала с кем-то посоветоваться, правда, с кем, она не очень-то представляла. «Да вот хотя бы с гинекологом! – пришла в голову спасительная мысль. – Правильно! – подбадривала она себя. – Хоть с чего-то начать. Может, какого-нибудь сексопатолога посоветует».

Первый вопрос врача не был оригинален и касался даты последних месячных. Аня раскрыла было рот, чтобы назвать эту самую дату, но… так и застыла.

– В чем дело? Не помните?

– Я вообще-то отмечаю в календарике…

– Ну, посмотрите!

– Да-да! – Аня полезла в сумку, стала рыться, занервничала, распереживалась.

– Не волнуйтесь! – спокойно сказала врач. – Ищите, а я пока карты заполню. Видите, сколько накопилось? – И она кивнула на подоконник, где и вправду высилась стопка растрепанных медицинских карт.

– Сейчас, сейчас! Да где же этот календарь?

Аня судорожно перебирала все предметы, попавшиеся под руку: кошелек, косметичка, ключи, блокнот, паспорт. «Господи! Да что это со мной?» – раздраженно подумала она. Мало того что не помнит наиважнейшую для любой женщины информацию о самой себе. Так она еще и не может найти свой интимный календарь. Уж не потеряла ли?

Врач кропотливо записывала что-то в истории болезни, уйдя полностью в этот процесс и не обращая внимания на нервные движения пациентки. Аня же перешла на кушетку и стала выкладывать все из сумочки. Дойдя до блокнота, она успокоилась, поскольку календарь лежал между страницами. Но, взглянув на него, опешила вновь. Там не было записей за последние два месяца.

– Что-то я не пойму, – обратилась она к доктору. – Календарь нашла, а записей в нем нет.

– Когда была последняя?

– Два месяца назад.

– Половая жизнь регулярная?

– Да.

– Как предохраняетесь?

– Ну… я даже… как-то…

– Гормонально? Спираль? Презерватив?

– Ну, да.

– Что «да»? Как именно?

Врач начинала раздражаться от непонятливости пациентки. Вроде бы не девочка. Вон, в карте отмечено, двое родов. А ведет себя…

– Ну… муж… как-то, – мямлила Аня. – Я, собственно, пришла к вам посоветоваться…

– Подождите! Давайте я вас осмотрю, потом поговорим.

Результат осмотра ошеломил Аню: врач констатировала беременность! Хотя ничего ошеломляющего в этом известии не было, если учитывать, что Аня действительно в последнее время не задумывалась всерьез ни о чем, кроме своей невесть откуда взявшейся холодности. И не очень-то за циклом следила, не говоря уже о контрацепции…

Аня пришла домой расстроенная, взволнованная, усталая. В момент ее появления все садились ужинать. Она еще с утра предупредила своих, чтобы ели без нее, не ждали. В поликлинике возможны очереди…

И тут же, за ужином, Аня выдала свою новость. Мол, так и так, беременна. Что будем делать?

Галочка серьезно посмотрела на мать и очень по-взрослому произнесла: «Бог в помощь!» Николаша прожевал кусок мяса и высказал свое условие:

– Если пацан будет, я согласен!

А Костя, сдерживая радость и пряча улыбку, влюбленно посмотрел на супругу и переспросил:

– Как это «что будем делать?»? Рожать, естественно! Правда, ребята?! – обратился он к детям.

– Конечно! Мам, родишь нам маленького. Мы с ним играться будем! Скажи, Коль? – Галя по привычке толкнула брата коленом под столом.

– Сказал уже: против пацана не возражаю!

На том и порешили.

* * *

Роман, ставший сотрудником столь важного и серьезного отдела в двадцать три года, очень собой гордился. И хотя понимал, что не его достижение, а результат помощи отца, тем не менее был очень рад такому приличному месту. Конечно, на вхождение в коллектив потребовалось время. Конечно, далеко не сразу он обрел товарищей. Однако со временем начинал входить в курс дела, а с его мощным интеллектуальным потенциалом довольно быстро стал разбираться и в тонкостях работы, и в нюансах заполнения служебных бумаг. Поначалу, как это и бывает обычно, ему поручали задания типа: отнеси-принеси-передай-дозвонись-отправь-перенеси-съезди-забери-отмени. Но не прошло и пары месяцев, как руководителю стало ясно: перед ним сотрудник, хоть и молодой, хоть и стажер, но вполне зрелый, стержневой, грамотный и мыслящий. Глупо использовать такого на побегушках. Для этого есть курьеры. А Роману вполне можно и серьезные задания поручать. И началось: то командировки, пусть недальние, в область, но ответственные, то дежурство, то курсы какие-то, то занятия в тире, то физподготовка. С одной стороны, хорошо, конечно, и даже полезно для начинающего специалиста. Но Роман-то хотел всего и сразу – серьезную карьеру, высокую зарплату, признание окружающих. И еще он хотел полной самостоятельности. А вот этого пока не получалось.

Имелась в виду его самостоятельность в бытовом плане. Жизнь с родителями была уже, скорее, в тягость, чем в радость. Предлагать разъехаться ему было почему-то стыдно. Родители так гордились им, радовались его успехам, ждали вечерами с горячим ужином. А для него, честно говоря, столь пристальное внимание становилось обременительным. Хотя один – Роман понимал это прекрасно – он не потянет: ни в материальном, ни в бытовом плане.

Казалось бы, чего мучиться? Заключи с предками договор: мол, у каждого своя жизнь, не ждите, не терзайте вопросами, не заходите в комнату… Но в его случае это оказалось невозможно: отец считал себя чуть ли не личным консультантом сына, пытаясь контролировать все его служебные телодвижения. Роману было и вправду неловко перед ним. Как, впрочем, и перед мамой. Ну, раз так сложилось, что он единственный их ребенок, поздний, долгожданный, любимый, ненаглядный, как он мог их обидеть? Он не может оградить себя от них, а их – от себя. Он не может не делиться с ними своими мыслями, сомнениями, планами. Он не может отмежеваться от них… Тем более если они пребывают на одной с ним территории. И в то же время тяготился…

* * *

Спустя несколько лет жизнь у Ани стабилизировалась, причем совсем не стандартным образом. Дом, семья, работа, воспитание детей – все это было в рамках нормы. А вот взаимоотношения с мужем складывались достаточно сложно.

Костя, буквально боготворивший свою супругу, практически не видел ее недостатков. А если и видел, то смирялся с ними, сживался и скорее всего либо не замечал, либо прощал, либо переводил их в ранг достоинств. Она была очень даже аккуратной хозяйкой, внимательной ко всем членам семьи, заботливой, подвижной, веселой и по-прежнему очень симпатичной и стройной… Единственное, что вызывало у Кости поначалу недоумение, впоследствии непонимание, а с годами раздражение – так это Анино равнодушие в интимных ласках… И это при всем ее обаянии, внешней привлекательности, мягкости движений и милой улыбке. То есть весь ее облик являл собой абсолютно однозначный образец сексуальности, расположения, открытости и нежности… Однако все эти ее качества распространялись на каждодневную жизнь, но никак не на супружескую близость.

Поначалу Костя списывал отсутствие у жены интереса к нему на беременность, потом на кормление… Затем ему казалось, что она не может полностью раскрыться в постели, так как стесняется повзрослевших детей, и ей все кажется, будто они услышат или догадаются, что происходит в соседней комнате. Но когда по прошествии ряда лет ничего не изменилось, он начал возмущаться в открытую. Выходил на разговор с Аней, старался разнообразить интимную близость то эротическими фильмами, то фривольными подарками… Однако это помогало мало. А если честно, то не помогало вовсе. Казалось, Ане ничего такого не нужно совсем. Ой, новое белье! Надо же, какое оригинальное! Фильм взял посмотреть эротический? Давай посмотрим! Классный! Но на этих восклицаниях все и заканчивалось. Костя кипятился:

– Ань! Ну, почему ты такая? Ты что, совсем не любишь меня?

– С чего ты взял? Ты у меня очень хороший муж. Внимательный, заботливый, нежный! Люблю, конечно…

– Ань, а почему ты никогда… ну, почти никогда… не откликаешься на мой порыв, не открываешься, не идешь навстречу? Почему я все время нахожусь в ранге умоляющего, просящего? Мне надоело такое положение вещей!

– Кость! Ну, вот ты опять! Сколько можно на эту тему?

– Да ведь не меняется ничего. Почему я все время пытаюсь найти с тобой общий язык, почему постоянно ищу взаимопонимания в этом вопросе… Именно потому, что ничего не меняется. Я все время бьюсь, бьюсь, но натыкаюсь на глухую стену твоего нежелания и не знаю, как себя вести… Я здоровый мужик! Я люблю тебя! Я хочу тебя! А что с тобой происходит, мне никак не понять…

– Да мне и самой не понять!

Аня печально отводила взгляд. Ей и вправду было не под силу что-то изменить в самой себе. Ну, не привлекал ее Костя как мужчина. Ну, не возникало желания близости с ним. Как она заставит себя? Как вызовет в себе влечение? Да и нужны ли подобные усилия? Насилие над собой?

Короче, разговоры на эту тему возникали с определенной периодичностью, но ни к чему не приводили. Единственный плюс, который можно было извлечь из них, так это то, что Костя не держал в себе возникающее раздражение, а выливал наружу. Обладая покладистым характером, он был легок и приятен в общении, поэтому не терпел никакого внутреннего дискомфорта, предпочитая высказываться по мере возникновения глубинных переживаний.

Аня за долгие годы общения с Костей поняла это и ситуацию никогда не обостряла. У них в семье вообще не было принято повышать голос, ссориться, доводить дело до истерик или, боже упаси, скандалов. Поэтому мирный разговор, иногда чуть более нервозный, чем обычно, как правило, снимал всевозможные претензии друг к другу и помогал мирным путем разрешить временное недопонимание. Но вопрос половой несовместимости так и оставался нерешенным.

Уже и Галочку выдали замуж. Уже и Николаша жил практически своей жизнью, особенно не обременяя собой ни мать, ни отчима. Уже и маленькая дочка пошла в школу. Она хоть и требовала повышенного внимания к своему воспитанию в целом и к процессу обучения в частности, тем не менее все это укладывалось в общепринятые рамки.

И, казалось бы, если и имелись у Ани какие-то проблемы бытового характера или стеснение, которое она не могла преодолеть поначалу, то теперь-то они должны были разрешиться.

Но нет…

Аня прекрасно понимала, что доставляет огорчения своему супругу, либо отказывая ему в близости, либо позволяя себе снизойти до его вполне естественных желаний, но как быть, если ничего в груди не трепетало, если сухость не сменялась влагой даже в процессе любовного соития, если никаких ощущений, кроме физического насилия над собой, она не чувствовала.

Бывало, они договаривались на более-менее длительный перерыв в интимных отношениях, который растягивался чуть ли не до двух недель. Костя надеялся, что Аня соскучится, что чисто физиологические процессы в организме возьмут свое и возбуждение, столь редкое в последнее время, проявится и выразит себя… Но, увы!

Аня даже радовалась: вот наконец-то целых две недели не надо притворяться, не надо совершать насилия над собственным организмом, не надо никакого самообмана. Она просто балдела в это время, отдыхая от приставаний мужа, а Костя терпеливо ждал возникновения у нее желания, которое вот-вот, по его мнению, должно пробудиться и выплеснуться наружу.

Аня, как могла, снимала напряжение в отношениях, частенько заменяя нереализованные фантазии мужа мелкими подарками, походами в гости, приглашением его то в театр, то в кино, то на прогулку, показывая тем самым интерес к нему как к личности.

Но самой большой загадкой для Ани оставался ее повышенный интерес к мужчинам. Почти ко всем, кроме мужа. Разгадать этот секрет своего организма она не могла, хотя искренно стремилась. Стоило очередному представителю сильного пола обратить на нее внимание, сделать комплимент, начать незатейливое ухаживание, как у Ани загорались глаза, начинало сладко ныть в низу живота, и легкое щекотанье между ног рождало вполне реальные картины возможного соития с потенциальным партнером.

Поначалу она противилась столь откровенной реакции своего организма, пытаясь заглушить ее мысленными увещеваниями, призывами к совести, морали и самообвинениями. Но вскоре поняла бесполезность борьбы.

Первый опыт стремительного сближения после уличного знакомства и привел Аню в необычайный восторг! Она забыла обо всем на свете: о том, что надо торопиться домой, что ее ждут к ужину, что следует проявить беспокойство о безопасности, о предохранении.

Она как будто попала в другую реальность, параллельную той, в которой жила. В той, другой реальности, были затуманенные глаза, прерывистое дыхание, бесстыдные слова, неконтролируемые стоны и выкрики. Там была истома, приятное утомление, поцелуи рук, ног, гениталий… Там случилось то, чего давным-давно уже не случалось с ней, а именно: счастье соития, забытье, оторванность от обыденности, полет, восторг… Вот так… вдруг… с незнакомым человеком. Разве подобное бывает? Ей думалось, что секс – это продолжение отношений, а не начало их. Но, видимо, жизнь в своих проявлениях настолько многообразна, что нет в ней ни правил, ни норм, ни общепринятых понятий.

В тот вечер она вернулась домой не просто довольная, не просто счастливая, а истинно, глубоко удовлетворенная… В тот вечер она, невзирая на утомление, порхала по кухне, желая приготовить нечто из ряда вон. Если обычный ужин состоял из наскоро сваренных сарделек или пельменей, то в тот раз было и мясо в соусе, и золотистый картофель, и даже салат типа греческого – с маслинами и брынзой.

Приятно удивленный Костя задал вопрос о причине праздничного ужина, на что Аня, не соврав, ответила:

– Настроение отличное! Захотелось сделать семье что-то приятное!

Николаша тоже по достоинству оценил мамины кулинарные изыски, тем более что пришел с девушкой и с тортом.

С тех пор Аня поняла: глупо избегать мужского внимания, если оно дает не просто физиологическое удовлетворение, а такой внутренний подъем, такой стимул в жизни, какого не было до сих пор. Причем ничего подобного она не испытывала, как выяснилось, даже с Алексеем, не говоря уже о Косте.

* * *

За несколько лет, проведенных в отделе, Роман «поднялся». Причем не только по служебной лестнице, но и в материальном отношении. Кроме зарплаты, которая повышалась пропорционально продвижению по службе, появились и новые каналы денежных поступлений. Отдел по борьбе с наркотиками имел колоссальные полномочия. В стране, официально запрещающей и стремящейся искоренить это зло, подобные государственные структуры получили не только власть и возможности, но и сумели внушить истинный страх преступникам. И хотя вряд ли можно было говорить о снижении потребления наркотиков в обществе в целом, тем не менее наличие грозного карательного органа все же каким-то образом способствовало контролю над ситуацией.

Но в органах тоже работают живые люди. Эти живые люди, видя перед собой массу запрещенного порошка, имеют к нему легкий доступ. И далеко не все сотрудники обладают жесткой принципиальностью, кристальной честностью и бескорыстием. Некоторые из молодых ребят, недавно пришедшие на службу, но вполне уже освоившиеся со своими обязанностями, находили возможность использовать конфискованный порошок в своих интересах, в основном реализуя его среди страждущих. Поначалу потихоньку, понемногу, а потом все смелее и активнее. В конце концов, молодыми сотрудниками это дело было поставлено на поток, о чем, естественно, знал и Роман, как непосредственный начальник. С ним делились. Щедро. Он, в свою очередь, делился с вышестоящими, но речь не об этом. Речь о Романе.

Теперь у него была и квартира, пусть однокомнатная, но своя. И машина, пусть отечественная, зато новая. Жизнь налаживалась. Задачи, которые Роман ставил перед собой, постепенно решались, и он чувствовал себя вполне уверенно, но немного тревожно.

Отношения с женщинами, после пережитого стресса с Лерой, тоже более-менее входили в нормальную колею. И хотя непонятно, что считать нормой в данном вопросе, Романа устраивала ситуация в его личной жизни. Он казался себе птицей свободного полета, легко заводил связи с девушками, кем-то и вправду увлекаясь, кого-то «снимая» на один вечер. Мог позволить себе эксперимент с мулаткой… Мог запросто назначить свидание зрелой даме, намного старше себя… Постоянная девушка вроде бы имелась у него, но скорее, это она считала себя его девушкой. Он периодически возвращался к ней из своих загулов и любовных походов. Она терпеливо ждала, принимала его в любое время, мечтала о семье, но для Романа она представлялась просто тихой гаванью, где можно отдохнуть, прийти в себя, восстановить силы и внутреннюю гармонию, чтобы ринуться вновь в свободный полет. По имени Роман практически ни к кому не обращался: девушек случалось много, имена можно было запросто перепутать, оконфузившись при этом… Зачем? Лучше «мышка», «малышка», «рыбка», «зайка», «солнце», «золотце» и прочие ничего не значащие слова, которые, как ни странно, приятны практически всем и, кроме того, избавляют от напряженной работы памяти…

* * *

Анина жизнь заиграла новыми красками. И хотя семейные заботы и воспитание младшей дочери – Ксении – занимали огромное место в ее системе ценностей, тем не менее она всегда находила возможность для увлекательных приключений с новыми мужчинами. Ксюша в этом году пошла в школу, что потребовало от Ани еще большего внимания, но она, вновь обретя легкое порхание по жизни, со всеми работами справлялась запросто и даже, казалось, с удовольствием.

Летающая походка, горящие глаза, мягкая полуулыбка, почти всегда хорошее настроение – с ней было приятно и домашним, и сослуживцам, и друзьям. Аня, полностью оправившись после потери мужа, выглядела в свои сорок лет юной девой… И это при том, что никаких дорогостоящих процедур себе не позволяла. Нет, она, конечно, имела в своем арсенале и разнообразные кремы и якобы омолаживающие сыворотки, но, видимо, все-таки внутренний свет, внутреннее тепло, любовь к жизни и что там еще бывает такого важного внутри человека, делали ее необыкновенно милой и приятной. Она представлялась окружающим… как бы это сказать поточнее?.. вне возраста, что ли… Ей можно было дать и двадцать пять лет, когда она общалась со старшими детьми, и тридцать пять, когда вела в школу младшую. Она, сидя с Костей вечерами перед телевизором, могла, наверное, выглядеть и усталой немолодой дамой… Но объективный взгляд со стороны всегда оценивал ее стройную, длинноволосую, как молодую, как очень привлекательную. Женщины оценивали. Мужчины любовались. Самые смелые из них – подходили.

У Ани с Костей сексуальные отношения после ее интимных экспериментов на стороне более-менее определились и даже, наверное, наладились. Хотя… для Ани супружеские объятия являли собой все же какую-то отработку, долг. Удовольствия она не получала, желания к мужу не испытывала. Но чтобы не огорчать Костю, уступала его ласкам практически всегда. Он же, похоже, был настолько счастлив в новой семье, что если и догадывался о не очень большом расположении к нему супруги, то предпочитал не зацикливаться на этом, не заострять ни свое, ни ее внимание.

Семьянин по натуре, Костя очень тяжело пережил смерть первой жены и свой статус вдовца. Причем, если быть совсем уж честным, предельно честным с самим собой, то истинное его горе можно было выразить так: страшна не столько смерть супруги, сколько то, что он остался один. Он оказался абсолютно неприспособленным к одинокой жизни. И даже не в плане быта: постирать, приготовить, убрать он, естественно, мог и сам. Проблема в другом: ему было плохо одному, тоскливо, пусто. Сын к тому времени уже вырос, жил своей взрослой жизнью и никак не мог удовлетворить запросы отца. То есть ни делить с ним досуг, ни распивать до ночи чаи на кухне, ни вести долгие задушевные разговоры, ни прогуливаться по бульвару перед сном сын не собирался. А Костя страдал. Нестарый мужчина, имеющий и работу, и друзей, и какие-то интересы в жизни, сник сразу и резко, потерялся, засуетился, постарел и затосковал.

Аня, встретившись на его жизненном пути, выступала сначала как родственная душа. Очень много общего нашлось у них. Они так хорошо понимали друг друга! Задушевные разговоры, полные тепла и глубокой печали вели они. Потом он привязался к ней. Его тянуло именно к этим беседам, когда с полуслова, с полувзгляда… Потом он увидел искорку в ее глазах. Принял за интерес к себе. Интерес как к мужчине. Было ли так на самом деле? Вряд ли. Но ему хотелось верить, что его воспринимают не только как собеседника, не только как товарища по несчастью, не из сочувствия, соболезнования или сострадания, но и как личность тоже. И как мужчину особенно. Он предпринял попытку ухаживания. Аня восприняла ее благосклонно. По крайней мере, так ему показалось. Ухаживания вылились в свидания, а те, в свою очередь, переросли в отношения, а затем привели к свадьбе. Скромной, понятное дело. Не принято пышно праздновать и шумно веселиться двум вдовцам. Ну, а там потянулась обычная, будничная семейная жизнь, которая для Кости и являлась вожделенным счастьем. Есть о ком заботиться, есть с кем проводить свободное время, делить досуг, вести беседы, прогуливаться, выезжать в гости… Есть та, которая поцелует утром, провожая на работу, и встретит улыбкой по возвращении домой… Есть уют, тепло, взаимное притяжение, дом… У него есть все, о чем он мечтал и чего боялся не обрести после смерти супруги.

Поэтому он настолько ценил все плюсы своей нынешней жизни, что минусов практически не замечал. Да и к чему акцентировать внимание на недостатках, когда вокруг столько достоинств? Зачем отравлять себе жизнь самокопанием, если по-настоящему счастлив?

* * *

Роман сначала изредка, а со временем все чаще и чаще задумывался о женитьбе. А почему бы и нет? Ему уже двадцать восемь. Пора, наверное, остепеняться, успокаиваться. Работа у него налажена. Достаток – вполне приличный. «Мышка» его – ну, девушка, которая рядом, Надежда, он и ее называл «мышкой-малышкой-рыбкой, зайкой» – всегда рядом, ждет – не дождется от него предложения. Уж сколько раз о ребенке заговаривала. Ее тоже понять можно – двадцать шесть недавно исполнилось, рожать и вправду пора. Родители мечтают о внуке. Состарились они. Раньше, когда вместе жили, Роман не замечал особых изменений во внешности отца и матери. А когда съехал от них и видеться они стали гораздо реже, то процесс старения родителей с каждым разом все острее и явственнее бросался Роману в глаза. Отец, выйдя на пенсию, казалось, утратил интерес к жизни. Вроде бы хорохорился, старался быть в курсе всех политических, экономических новостей, листал газеты, активно общался с приятелями, но все эти действия были какими-то неестественными… Они давались ему с усилием, если не сказать, с насилием над собой. Потому что, по рассказам мамы, папа практически целыми днями лежал на диване, много спал. В лучшем случае смотрел телевизор или отгадывал кроссворды. В худшем – просто глядел в потолок или в стенку. Подолгу молчал, не реагируя ни на реплики жены, ни на телефонные звонки. Оживлялся, когда приходил сын, особенно если со своей подружкой Наденькой. Вот тогда отец приободрялся, доставал коньяк себе и сыну, дамам открывал шампанское… Все оживало, бурлило…

Роман много рассказывал о службе, женщины шептались о своем… Отец неоднократно предупреждал сына:

– Будь осторожен, сынок! В нашей работе, – он по привычке говорил «наша», – опасностей много. Но страшнее опасности знаешь что? – Тут он делал многозначительную паузу, ожидая от сына правильного ответа.

Тот с некоторым раздражением и высокомерием даже досадливо морщился:

– Пап, ты говорил уже много раз. Страшнее опасности – соблазны.

– А ты не ерепенься, не вороти нос! – Голос отца становился жестче, взгляд застывал на лице Романа. – Не так страшен сам по себе соблазн, как его последствия. Я же понимаю, что на зарплату ты бы не смог ни машину, ни квартиру…

– Пап, может, хватит? – Роман пытался уйти от скользкой темы.

– Нет, сынок, не хватит! Потому что я вынужден тебя предупредить: силы мои уже не те… И случись что с тобой, не дай Бог, я не смогу никак помочь!

– Ты хочешь сказать, ни связей у тебя не осталось, ни знакомств? Нет, я не нуждаюсь ни в чьей поддержке, ты пойми правильно… Просто интересуюсь.

– Во-первых, не зарекайся! Все мы нуждаемся в поддержке и в участии. И в помощи тоже нуждаемся. А во-вторых, реальных силовых каналов, которыми я пользовался раньше, считай, не осталось. Все мои… ну, я имею в виду… старой закалки, старшего поколения вояки… все ушли на пенсию, кое-кого и похоронили уже, а у молодых сейчас другие отношения, какие-то новые формы общения, зависимости… Мне это неведомо. Я, к сожалению, как это сейчас принято говорить, не в теме…

– Да ладно, пап! У меня все нормально! Ты не волнуйся!

– И все-таки будь осторожен. Вседозволенность, бесконтрольность, потеря бдительности часто приводят к беде.

– Ты прямо как на партсобрании выступаешь. – Роман заулыбался, не считая нужным всерьез воспринимать слова отца.

– Ладно! Вы, молодые, такие грамотные, такие всезнающие… Ничего-то вам не скажи, ни о чем не предупреди…

Отец обиженно замолчал, но, предпочитая завершить разговор на позитивной ноте, спустя несколько мгновений, продолжал:

– А что с Наденькой? Какие мысли? Планы?

– Посмотрим… – уклончиво ответил Роман. – Пока вместе, а там видно будет.

– Ты давай… не затягивай с женитьбой-то! Уж очень на внуков посмотреть хочется…

– Ладно, пап! Вернемся еще к этой теме!

Мама тоже сдала за последние годы. После того как отец вышел на пенсию, она хотела уволиться с работы, но очень быстро поменяла свое решение.

Ей хватало выходных, чтобы вдоволь насмотреться на лежащего на диване супруга. Уж лучше работать. Да, тяжело ездить… Да, не столь уж высокая зарплата, чтобы из-за нее изо дня в день мотаться на службу. Да, здоровье подводит: то ноги болят, то давление скачет… И все же… Она предпочитала менять обстановку, тяготясь бездействием в четырех стенах, да еще в компании сникшего и вялого мужа. Ей хватало вечеров и выходных. В понедельник она с радостью собиралась на работу, хотя уставала, конечно. И эта усталость не могла не сказываться на внешнем виде: седые волосы, которые она уже давно не красила, отнюдь не молодили ее. Немного оживляла губная помада. Но Роман четко сознавал: родители стремительно стареют. Наверное, действительно пора жениться, обзаводиться потомством, вести более размеренный образ жизни, уделяя старикам больше внимания. Все-таки семейная жизнь более способствует стабильности и порядку, чем то времяпрепровождение, которое он предпочитает сейчас.

* * *

Аня поначалу робела и осторожничала в своих новых знакомствах. Раньше, несколько лет назад, ей и в голову не могла прийти возможность подобного поведения. Она примерная жена и мать, и вдруг – случайные связи, ни к чему не обязывающие отношения. Но, прислушиваясь к своему организму, она постепенно менялась. Стоило какому-то парню, который был ей приятен, заговорить с ней, стоило ей почувствовать его состояние, напор, мужское желание, как она начинала растворяться в эротическом настроении. У нее слабела воля, расслаблялись мышцы, теплел взор. Она начинала ощущать приятное напряжение внизу живота. Чувство реальности отступало. А вместе с ним и другие чувства: опасности, ответственности, осторожности. Если бы Аня могла задуматься в этот момент над происходящим, она ужаснулась бы… Но в том-то и дело, что ни думать, ни анализировать она почему-то не могла. Теплая волна, мягкая, приятная, накрывала ее, и она полностью доверялась ей…

Правда, интересную закономерность выявила для себя Аня со временем: если у нее возникало подобное состояние, значит, мужчина был достойный, значит, все у них получалось и она испытывала полет… А если изначально не возникало такого приятного расслабления, если не ощущала она знакомого прикосновения приятной волны, то нечего было и заводиться. Такие попытки к сближению она прерывала или вовсе уклонялась от знакомства…

Ей нравилась эта игра, кураж, без которого жить было кисло и скучно. Ее будоражило предвкушение встречи, волнение, трепет… ей почему-то неинтересен был процесс ухаживания, всякие там звонки, свидания под часами, букетики, любовная переписка и прочая чепуха. Если волна накрыла, то нечего тянуть… Все равно ничего лучшего, чем ожидание первой и практически всегда единственной близости с новым кавалером, не было. Это ожидание являлось самым захватывающим моментом. И никакие киношки и кафешки, никакие «узнать друг друга получше» роли не играли. Именно предчувствие, преддверие, предвкушение, нетерпение, когда все внутри дрожит звонкой струной, когда напряжены все поджилочки, а сладкая истома уже готова излиться влагой…

Иной раз она пыталась задуматься о причинах столь необычного для зрелой замужней женщины поведения. Но ни посоветоваться с кем-либо, ни обратиться за помощью к специалисту духу не хватало. Да и потребности, честно говоря, не было. Аня нравилась самой себе такой, какой была. Она с удовольствием занималась тем, чем занималась, и если бы кто-то ее назвал неприличным словом, издревле принятым на Руси, она бы, наверное, не обиделась и согласилась. А чего обижаться-то? Наверняка женщины легкого поведения именно так себя и ведут. Это плохо? Это осуждается обществом? Это достойно порицания? Ну и ладно! Главное, ее все устраивает. Семейная жизнь, дети, работа… А уж частная, личная или интимная жизнь, как хочешь назови, устраивает как нельзя лучше.

Если не получается с мужем, а получается с другими мужчинами, то что? Как ей быть? Разводиться? Искать новое счастье? Зачем? Ей все нравится! Дому, супругу, детям она уделяет максимум внимания. Материально поддерживает семейный бюджет почти наравне с Костей, между прочим. А что до интимных пристрастий, так на то они и интимные, чтобы быть сугубо индивидуальными, глубоко личными, неприкосновенными…

– Анечка, я так счастлив, что ты есть у меня! У нас такая хорошая семья! Спасибо тебе за все! – произнес Костя тост на очередную годовщину свадьбы.

Аня ответила абсолютно искренно:

– И тебе спасибо! Я тоже счастлива!

* * *

Неприятности у Романа, как это обычно и бывает, начались неожиданно. Он даже сначала не понял ничего толком. Просто почувствовал какое-то напряжение в отношениях с подчиненными. Ребята по-прежнему несли службу, по-прежнему занимались «левым» промыслом. Но что-то изменилось: уклончивые взгляды, нервность движений, недоговоренность…

Ему бы поговорить, как-то снять напряжение, выяснить ситуацию, но… не получилось уделить этому вопросу внимание вовремя. Приближался декабрь, а вместе с ним необходимость срочно сдать план работы на следующий год плюс набросать отчет за одиннадцать месяцев текущего года, а там не за горами и годовая отчетная конференция. К тому же задумал Роман машину поменять. Сколько можно на «Жигулях» ездить? Пора уже на иномарку пересаживаться.