Текст книги "Илья Мечников"

9

С тех пор как в Харькове он сел в поезд, его била приятная дрожь от предвкушения встречи с лучшими естествоиспытателями в мире.

В Лейпциге, где Мечников решил остановиться на пару дней, он пошел в книжный магазин. Нужно было набрать книг, чтобы прибыть в Вюрцбург готовым.

Он долго ходил по городу, отыскивая нужное место. Сворачивал в случайные переулки, пересекал незнакомые улицы, заглядывал в книжные витрины. Наконец пришел.

Набрал бездну специальной литературы, сложил штабелями в связки и вышел на улицу. Оглянулся вокруг, поправил резавшую плечо бечевку и вдруг понял, что не знает, как идти обратно.

По-немецки он говорил, но, чтобы обратиться за помощью, нужно было хотя бы помнить название улицы. Он стал блуждать, надеясь увидеть знакомое здание.

Прошло два часа. У Мечникова болела спина. Он нес с десяток книг. Знакомая улица показалась на перекрестке, но радость была теперь атрофирована.

Он понял, что один во всей стране. Один.

В Лейпциге он даже не стал ночевать.

В душе оставалась надежда, что в Вюрцбурге его тепло встретит профессор Келликер, ему там понравится и все отрицательные эмоции затухнут на фоне радушного наукограда.

Ничего подобного. В университете были каникулы, и он был пуст, как трансильванский замок. Занятия должны были начаться через два месяца.

Мечников сделал последнюю попытку вступить с Германией в дружеские отношения. Он узнал, где живут русские студенты, и пошел к ним.

Они приняли его холоднее Антарктики.

Он поехал домой.

10

Он склонился над письменным столом, разглядывая написанное в гимназической тетради.

На душе была обида. Он совершил непоправимую ошибку.

В Панасовке его встретили без тени осуждения. Потраченными деньгами не попрекали. Не сердились. Успокаивали.

Теперь он должен учиться в Харькове. Там, где вряд ли ощутимо продвинется на научном пути. А мог бы ставить опыты среди лучших зоологов мира. Работать с гениями.

В тетради он нашел записи опытов над инфузориями. Там была перспективная догадка. Как же развернуть эту тему?

Он стал писать статью. На небосклоне появилась луна. Потом она исчезла, и улица утонула в темноте. Он сидел за столом. Показался краешек солнца – Илья все сидел и писал.

Написав статью, он запечатал ее в конверт, указал адресат: Москва, Московский императорский университет, научному журналу «Бюллетень Московского общества естествоиспытателей».

И пошел в почтамт.

В обществе прочитали исследование и согласились напечатать.

Это стало новым ударом для Мечникова. Через месяц после отправки письма он понял, что ошибся. То, что он назвал в статье размножением, на самом деле было вырождением. Дегенерацией. Он послал письмо с просьбой не печатать его работу, но, видимо, торопился и указал неверный адрес.

Мольбы отчаявшегося Мечникова ушли в рейд по почтовым станциям Российской империи.

11

Мечников держал в руках книгу и жадно читал.

Профессора Щелкова не оказалось дома.

Книга была «Путешествие из Петербурга в Москву».

Он читал с полчаса, когда открылась дверь и вошел Щелков. Безэмоциональный и флегматичный, он не стал тратить время на любезности и трепотню и сразу предложил Мечникову тему для исследования. Отношение между мышечной тканью позвоночного и стебельком сувойки (вид инфузории).

Мечников окрашивал стебелек, чтобы отслеживать сокращения. Сокращения случались очень редко. Поэтому окрашивать приходилось с полсотни раз.

На мышечную ткань это похоже не было.

Он опубликовал результаты, и в Германии ему ответили. Зоолог Кюне писал, что результаты – брехня, все не так.

Мечников был мнительным, как всякий подросток. Ему было 18 лет.

Он провел те же опыты по второму кругу и получил те же результаты.

Кюне опять ответил язвяще.

Спор бы не закончился никогда, если бы не выяснилось, что ошибаются оба.

12

Он понял, что не зря ездил в Германию, когда прочел книгу, купленную в Лейпциге.

«Происхождение видов» читалось как роман.

Эволюционная теория была безупречной. Артиллерия на иллюзорную аргументацию религиозных догматиков.

В 18 лет Мечников думал, что всю жизнь будет защищать теорию Дарвина. Он был уверен, что человечество должно принять за аксиому новую истину. Она ничего не обещает, но многое объясняет. Религиозное мироощущение подобно темной комнате. Все на ощупь, наугад.

Но в словах верующих есть душа. Гипотеза бога, вероятно, на том и держится, что ею найдена самая серьезная человеческая слабина.

В темноте быть страшно. Но быть в одиночестве еще страшнее.

К теории Дарвина у Мечникова было несколько вопросов.

Не метафизического характера.

Например.

Дарвин распространял теории Мальтуса (человечество вымрет из-за перенаселения) на всю живую природу.

«Мы склонны думать, что стремление к быстрому размножению является следствием борьбы за существование, а не причиною ее, как полагает автор разбираемой нами книги. Живые организмы, стремясь сохранить себя на Земле, производят возможно большее число себе подобных. Быстрое размножение – это выработанный и испытанный прием организмов в борьбе за существование. Речь идет не о борьбе с себе подобными, а о выживаемости в тяжелых условиях внешней среды – погибают многие в этой борьбе, но число берет свое, многие выживают и совершенствуются, эволюционируют» – так возражал Мечников.

Мечников был не согласен и с тем, что самая сильная борьба совершается между особями одного вида.

«Это мнение совершенно несправедливо, во-первых, потому, что и пища размножается в такой же точно степени, как и употребляющие ее организмы, которые сами, в свою очередь, служат пищей другим существам. Во-вторых, это мнение справедливо еще и потому, что, как всякому известно, общие опасности и препятствия не возбуждают борьбы, а, напротив, заставляют их соединиться вместе, в одно общество, для того чтобы совокупными, более надежными силами дать отпор представившимся препятствиям. Сходство организмов существ, наоборот, обуславливает отсутствие между ними борьбы».

Этим масштабные поправки исчерпывались.

Мечников отправил статью в журнал «Время», который издавали братья Достоевские.

Но опубликована она не была. Третье отделение закрыло журнал из-за позиции по польскому восстанию.

13

Жизнь встала на прежние рельсы. Мечников учился на отлично, проводил в лаборатории ночи. Результаты заносил в толстую тетрадь (привычка систематически вести записи родилась в гимназические годы).

У Щелкова отпадали последние сомнения в том, что Мечников гений.

Харьковский университет.

И. П. Щелков, профессор физиологии Харьковского университета.

Юность не любит покоя. Она импульсивна и экстенсивна. Не любит предрешенности, ненавидит плыть по течению. Юность – это избыток нервной энергии. Открытия и самоубийства. Точки экстремума. Верхние пределы чувств и переживаний.

Мечников провернул сальто-мортале. Его многосложность вызвала у наблюдателей приступ безмолвия.

На столе у ректора университета появились три прошения в течение полугода.

1. «Имея необходимость, по домашним обстоятельствам, уволиться из здешнего университета, имею честь…»

2. «Желая в качестве вольнослушателя слушать лекции в здешнем университете, покорнейше прошу ваше превосходительство…»

В третьем прошении Мечников выразил желание сдать выпускные экзамены экстерном.

Проучившись два года из четырех.

Он вспомнил о Вюрцбурге. Об утраченной возможности учиться в Европе.

Второй раз на деньги родителей он не поедет. Но вот какое дело. Лучших выпускников отправляют в Европу за счет университета.

Он сдал все экзамены и номинировался на грант.

В этот момент ему сказали, что харьковский зоолог за границей уже есть. Содержать двух не будут.

Мечникову отказали.

Но он уже решил. Кандидатскую он напишет там, где созданы все условия для исследовательско-экспериментальной работы.

И он вспомнил про Гельголанд.

14

Гельголанд располагался в Северном море. Три четверти года Гельголанд служил лабораторией для исследователей. В летнее время это место становилось курортом. Чуть не каждый год на Гельголанд заглядывал поэт Генрих Гейне. Август Генрих Гофман здесь написал слова гимна Германии.

Гельголанд – архипелаг, состоящий из двух островов. До 1720 года это был единый остров, но потом шторм рассек его пополам.

Население говорило по-немецки. Языковой переход произошел недавно. В начале века здесь говорили по-фризски.

Северное море – это огромный зоологический музей. Вроде тех, что не обойдешь за всю жизнь.

Деньги у Мечникова умещались в ладони.

Мать наскребла все, что могла.

Мечников учился аскетизму.

Он ел один раз в день, а жил в сырой хижине со старым рыбаком. От Робинзона Крузо его отличали нежная кожа лица и скандинавский знакомый.

Он выходил на побережье к восходу солнца. Прибой выносил мелкий планктон на пляж.

В выходные ученые собирали вечеринки. Мечников держался от них в стороне.

Он был нелюдимым, ни с кем не разговаривал. Только с матерью – в письмах.

«Ради бога не сочти описание моей новой жизни за жалобу или ропот; наоборот, я так счастлив, имея в виду столько пользы, и еще тем, что я не могу упрекнуть свою совесть в бесполезном растрачивании денег, добытых любовью и заботой, что в такой обстановке я готов бы находиться почаще. Пожалуйста, не вообрази также, чтобы я занятиями расстроил свое здоровье; даю тебе честное слово, что до сих пор у меня даже ни разу голова не болела. Да я и не верю, что занятиями можно расстроить здоровье: я видел много ученых немцев, которые кулаком вола убьют. Вообще я умоляю тебя быть насчет меня совершенно спокойной, тебе и без меня много тяжелых забот, а я теперь поставлен в такие хорошие условия, что, кажется, печалиться нечего. Крепко целую твои ручки и остаюсь любящий тебя Ил. Мечников. Пиши, пожалуйста, чаще. Я так дорожу каждым твоим словом!»

А причины волноваться были.

С детства у Ильи было два проблемных места. Голова и глаза. В течение жизни это не раз даст о себе знать, но, научившись терпению, Мечников будет мужественным.

Не без срывов, конечно.

15

На Гельголанде Мечников познакомился с немецким ботаником Фердинандом Коном.

От него он узнал о сентябрьском съезде натуралистов в Гисене.

Гисен был известным наукоградом. Один из крупнейших биологов того времени Рудольф Лейкарт возглавлял в этом городе кафедру зоологии.

Мечников прочитал в Гисене лекцию.

Тощий девятнадцатилетний мальчик. Толпа седобородых профессоров. Юноша говорит. Профессора морщат лоб. Им сложно принять, что какой-то матрос рассказывает им, капитанам, как следует управлять кораблем.

Мечников исследовал нематод. Это такие черви, которые паразитируют в организме животных и человека.

Так совпало, что именно этой темой в последний месяц занимался Лейкарт.

После речи он подошел к Мечникову. Они обсудили тему и сговорились о сотрудничестве.

Лейкарт хотел, чтобы Мечников работал в его лаборатории.

Но была проблема. У Мечникова кончались деньги. Пришла пора слезть с одноразового питания. Его худоба становилась патологией.

Лейкарт привлек к решению проблемы Николая Пирогова, медика и чиновника министерства народного просвещения. Мечникову выделили деньги.

16

Мечникову поручили работу с аскаридами – червями, обитающими в легких и кишках лягушек.

Он должен был выяснить, как яйцо развивается в личинку. Лейкарт посоветовал ему поместить самок, личинки и яйца во влажную камеру. Яйца гибли.

Мечников поменял влажную камеру на сырую землю.

В новой среде личинки стали давать потомство. И не превращались в червяков. Личинки потомства росли внутри родительского организма в недозревших яйцах.

Мечников написал статью «О развитии личинок из ложного яйца». Статья имела успех. В своих работах его упомянул Карл Бэр – один из создателей эмбриологии.

Дела шли в гору.

В один из дней Мечников стоял за микроскопом и наблюдал за личинками галлиц. Все было хорошо: мать прислала денег, он обосновался в Гисене.

Вдруг резкая боль. Глаза.

Он едва ворочал белками.

Исследования прошлось прервать.

17

Высокий мужчина стоял в середине комнаты и читал:

«Я тут видел его в первый раз. Он ехал верхом возле кареты. Он был красив, но красота его обдавала холодом: нет лица, которое бы так беспощадно обличало характер человека, как его лицо. Лоб, быстро бегущий назад, нижняя челюсть, развитая на счет черепа, выражали непреклонную волю и слабую мысль, больше жестокости, нежели чувственности. Но главное – глаза, без всякой теплоты, без всякого милосердия, зимние глаза».

Илья Ильич врос в кресло. Рядом с ним, оперевшись на спинку, стоял Лев Ильич.

По комнате, как кристаллики рассыпанной соли, рассеялись еще какие-то люди.

– Лев Ильич, подите сюда, – сказали у большого стола, занимавшего треть комнаты.

Мужчина закончил чтение и тоже пошел к столу, застланному огромной географической картой. Движения его были спокойными, полными вдумчивости и медлительности.

Именно таким, карикатурно неторопливым и даже тугодумным, его представляли молодые революционеры. Они звали народ к топору, а он просил подождать. Но сколько можно ждать? Неужели не видно, что все только усложняется? Что нужно спешить, иначе государство предпримет более радикальные меры?

Молодость всегда хочет перемен. Зрелость мечется между молодостью и старостью. Старость созерцает, понимая, что ничего не изменить, это называется мудростью.

Герцену шел пятый десяток, и он уже окончательно утвердился в мысли, что мирное реформирование невозможно. Крови же он боялся больше, чем того, что все останется как есть.

Мечников был молод и склонен к бунту (в науке), но по части России был согласен с Герценом.

У Бокля он читал, что вперед человечество двигает сумма положительных знаний.

Герцен говорил о том же. Революция не имеет смысла, если она совершается на неподготовленной почве. Государство зависит от среднего гражданина. Если он привык, что им помыкают, если он не принадлежит себе, смена власти мало что изменит. Может отсрочить тоталитаризм, не более.

Пора было возвращаться к аскаридам.

Глаза больше не болели.

18

Работая с ресничным червем, Мечников заметил необычные клетки. Они отлавливали кусочки пищи, затем обволакивали их и переваривали.

У инфузорий тоже были такие клетки. Он их не раз видел в микроскоп, но не придавал этому значения. У одноклеточных это объяснимо. Они лишены пищеварительных органов. Клетки – это замена.

У червей есть кишечный канал. И есть эти клетки. Они дублируют друг друга? Вряд ли.

Клетки сами по себе.

«Блуждающие клетки».

Это было начало долгого тернистого пути к теории фагоцитов.

Хотя тогда это открытие было настолько локальным, что Мечников не стал его публиковать.

Оставил бумаги Лейкарту, с которым они проводили все исследования, и взял отпуск.

У него снова разболелись глаза.

В Гейдельберге он познакомился с преподавателями естественно-научного университета. После двух часов ученой болтовни обо всем его попросили рассказать, чем он занимается в Гисене.

Мечников поведал о блуждающих клетках.

Профессора переглянулись, один из них утвердительно кивнул.

О блуждающих клетках уже есть статья в «Геттингенском вестнике». Ее написал профессор Лейкарт.

Мечникову дали журнал, и он прочитал:

«То, что я ниже сообщаю, содержит лишь ту часть моих наблюдений, которая доведена до более или менее полного окончания. Большинство наблюдений я сделал в течение истекшего зимнего семестра, причем почти всегда пользовался помощью и участием господина кандидата Мечникова».

Моих наблюдений. Я сделал. Пользовался помощью.

Это был нокдаун.

19

Дальше можно читать как эпистолярный роман.

Мечников:

«Хотя выражения "помощь", "участие" не подлежат более точному определению, однако никто не подразумевает под ними признания вполне самостоятельных открытий, которые я сделал в немалом количестве. Самый важный из всех фактов, сообщенных в цитированной работе проф. Лейкарта, – это, несомненно, своеобразное развитие Ascaris nirgovenosa, открытое мною одним, во время осенних каникул, когда профессор Лейкарт еще не работал в своей лаборатории. Однако не только фактические данные по возникновению полового свободного поколения личинок из зародышей Ascaris открыты и проверены мною лично, но и метод опыта (заключающийся в содержании молодых личинок во влажной земле) найден мною совершенно независимо от проф. Лейкарта, который рекомендовал мне различные другие (неудачные) способы работы».

Лейкарт:

«Г-ну Мечникову было желательно, как он говорил, получить некоторое образование по гельминтологии и, где возможно, делать наблюдения над историей развития нематод под моим наблюдением. До сих пор он еще в этой области совсем неопытен и даже вообще не умеет ставить опытов по гельминтологии.

Самопожертвование учителя не может заходить так далеко, чтобы ученику, который принимает участие в исследованиях учителя лишь с целью собственного усовершенствования, передавать все, что, может быть, лишь по счастливому случаю попалось ему на глаза прежде, чем самому учителю.

Г-н Мечников узнал (от проф. Лейкарта и других), что существуют Nematoda, которые в молодом состоянии живут, питаются и растут на воле в форме Rhabditis, и, более того, он еще в то время слышал мое предположение о том, что отдельные формы в этом состоянии, возможно, достигают половой зрелости, и я прибавил тогда, что ставлю себе задачей подвергнуть это предположение дальнейшему испытанию с помощью новых и расширенных экспериментов».

А в конце вывод: «Таким образом, опыты были мною поставлены, а произведены Мечниковым».

Мечников:

«Если мне не удастся доказать на суде правильность каждого отдельного приводимого здесь факта, то я подтвержу правильность сказанного мною моим честным словом».

Скандал не повлиял на репутацию Лейкарта.

Мечников собрал вещи и поехал в Неаполь.

20

В Неаполе его ждал Ковалевский.

Они не были знакомы лично. Но Ковалевский тоже был зоологом, интересовался теми же темами. Они знали друг друга заочно. Мечников читал Ковалевского, Ковалевский – Мечникова. По многим вопросам сходства были почти дословные.

Личная встреча могла состояться в 1864 году. Мечников уезжал на Гельголанд и на пару дней остановился в Петербурге. Ковалевский вспоминал, как ему докладывали о Мечникове. Какой-то юноша, представился ученым, в очках, наверное, гимназист.

Мечников был на пять лет моложе Ковалевского и даже для своих 19 выглядел моложаво.

Прошло два года.

Письмо Ковалевского застало Мечникова в самом преддверии лета.

Он только-только вернулся в Гисен, чтобы поговорить с Лейкартом. Они уже крупно рассорились.

Ковалевский писал, что проследил основные стадии развития ланцетника (морское животное, пять – восемь сантиметров в длину, относится к позвоночным), и думает, что процесс похож на рост беспозвоночного.

Могло быть совершено важнейшее открытие.

21

Они проснулись ни свет ни заря. В темноте накинули какую-то одежонку. Вышли из дома и быстро пошли куда-то.

Ковалевский шел уверенно, потому что ходил по этой дороге уже около года, Мечников семенил за ним в темноте.

Мечников слышал колыхание моря. Этот звук был ему бесконечно приятен. Звук говорил, что здесь будет много работы.

В бухте их ждала лодка. Из темноты появился красивый старик веселой ремесленной наружности. Он был рыбаком, но, с тех пор как Неаполь заселили зоологи, чаще был гидом.

Звали его Джиованни.

Он понимал, о ком идет речь, по корявой карандашной зарисовке. Он был стар, но невероятно ловок. Такой хемингуэевский старичок.

В отлове Джиованни просил не помогать ему. Ему это только мешает.

Ковалевский в лодке не требовался. Он мог спать до девяти и не рушить себе биоритмы.

То ли из опасений за старика, то ли из дотошности Ковалевский сопровождал Джиованни. Холод, сырость, туманы. Джиованни был не особенно разговорчив. Ни солнца, ни лучика света. Заплывы не приносили ему даже загара и дозу витамина D.

Они подождали несколько минут, пока придет третий экскурсант, и вытолкали лодку в воду.

Третьим экскурсантом был Николай Ножин. Он тоже занимался биологией, но известен был нигилистическим образом мыслей. Был очень вспыльчивым и радикальным. В шутейном споре мог дойти до истерики. И вызвать на дуэль.

Очень увлеченный молодой человек с крайне материалистическими интересами и революционной одержимостью.

Ножин был человеком нервным и импульсивным, но легко сходился с людьми, которые ему нравились.

И влияние, оказанное им на Мечникова, невозможно переоценить.

В научном плане Ножин мало чем мог повлиять на Мечникова – он был куда менее подготовленным специалистом.

Но вот беседы о политике, истории и жизни… Они активизировали Мечникова. Отвлекали и развлекали.

Еще Ножин переводил с немецкого.

Один его перевод сильно изменил Мечникова.

Это была брошюра немецкого ученого Фрица Мюллера, называвшаяся «Fur Darvin» («За Дарвина»).