Текст книги "Федор Михайлович Решетников"

X

С тех пор в течение восьми лет он постоянно работал в больших и маленьких журналах, и каждое более или менее крупное произведение его возбуждало в обществе и литературе самые разнообразные толки. То он оказывался слишком большим, то слишком малым, то художником, то писарем, то мог – «проникать до корня», то оказывался необыкновенно поверхностным, скучным, длинным. Личное знакомство с Ф. М. для заинтересовавшегося в разъяснении этого запутанного таланта было почти бесполезно, а сам Ф. М. положительно терял некоторую долю своей литературной интересности. Он был угрюм, неразговорчив, необщителен, порой груб. От всех он сторонился, смотрел волком, ко всему и всем был подозрителен; редко-редко добродушная улыбка осветит это угрюмое лицо. Никаких блестящих фраз он не говорил, а если принимался рассказывать что-нибудь, то речь его касалась всегда предметов наиобыденнейших, была длинна, расплывалась в мелочах и утомляла тем более, что Решетников говорил монотонно, «себе под нос», не выпуская из зубов коротенькой трубочки, отчего каждое слово отделялось паузой. Наблюдатель уходил ни с чем, чтобы потом, при появлении нового произведения Ф. М., удивляться попрежнему смешению в этом «совершенно обыкновенном» человеке великого и малого.

Теперь читатель, знакомый с прошлого жизнию Ф. М, видит, отчего был он угрюм, застенчив, боязлив; отчего потерял веселость, юмор, способность шутки. Жизнь посбила много дорогих цветов с его сильного таланта, ничем никогда не помогла ему развиться, хотя и дала взамен многого, понапрасну утраченного, полное знание народной жизни, уменье понимать ее глубоко и правдиво.

Не бросающаяся в глаза, скрытая, но истинная любовь к народу, желание ему пользы, добра были постоянными руководителями Ф. М. в работе. Вот что писал он Н. А. Некрасову, представляя ему своих «Подлиповцев»: «Таких людей, как подлиповцы, в настоящее время еще очень много не только в Чердынском уезде, Пермской губернии, местности самой глухой и дикой, но и в смежных с нею – Вятской, Вологодской и Архангельской. Зная хорошо жизнь этих бедняков, потому что я двадцать лет провел на берегу Камы, по которой весной мимо Перми плывут тысячи барок и десятки тысяч бурлаков, я задумал написать бурлацкую жизнь, с целью хоть сколько-нибудь помочь этим бедным труженикам. Я не думаю, чтобы цензура нашла что-нибудь в этом очерке невозможное для пропуска; по-моему, написать все это иначе, значит говорить против совести, написать ложь… Наша литература должна говорить правду… Вы не поверите, я даже плакал, когда передо мной очерчивался образ Пилы, во время его мучений».

В бумагах Ф. М. мы нашли много подлинных доказательств этой истинной любви к человеку. Вот записка о каком-то пропавшем мальчике, с обозначением примет, выписанных из газеты, на случай – не удастся ли найти его; вот ненапечатанная статья о дурной пище чернорабочих, старающаяся кого-то убедить, что простому народу нужен свежий воздух. Между этими бумагами особенно интересно прошение, адресованное Ф. М. к санкт-петербургскому обер-полициймейстеру. В прошении этом Решетников рассказывает следующее. Вздумалось ему пойти однажды в концерт[17]17
  …пойти… в концерт… – Случай этот описан Решетниковым в очерке «Филармонический концерт», напечатанном после смерти писателя в тифлисском «Новом обозрении» (1884, № 48, 18 февраля) при содействии Успенского. Строки биографии, в которых Успенский рассказывает о происшествии с Решетниковым, цитировал В. И. Ленин в главе «Бей, но не до смерти» статьи «Случайные заметки» (см. В. И. Ленин, Сочинения, т. 4, стр. 376).


[Закрыть]; прочитавши афишу и не заметив, что она вчерашняя, старая, он отправился в дворянское собрание, где, вероятно, в это время происходило уже что-нибудь другое. Городовой не пустил Ф. М. в подъезд; он пошел в другой, и там не пустили – «прогнали прочь», по собственному его выражению. Ф. М. рассердился, и когда на «его прикрикнули: «Куда ты лезешь? кто ты такой?» – «Мастеровой!» – грубо отвечал Ф. М. Результатом такого ответа было то, что Решетников ночевал в части, откуда вышел избитый, без денег и кольца. «Довожу об этом до сведения вашего превосходительства, – писал он в прошении. – Я ничего не ищу. Я только об одном осмеливаюсь утруждать вас, чтобы пристава, квартальные, их подчаски и городовые – не били народ… Этому «народу» и так придется много получить всякой всячины…» Из этих же оставшихся после смерти Ф. М. бумаг и записок видно, что ни на одну минуту его не покидало желание «научиться», развить себя. Он читал книги, делал из них извлечения, собственно для себя, и что мог – он сделал в этом отношении. А мог он уже очень немного: здоровье его было слабое; он уж в Петербург приехал больным, измученным… Смерть стояла не за горами, и 9 марта 1871 года он умер, на тридцатом году жизни, от отека легких. Вечная ему память от всех страждущих, «трудящихся и обремененных!»

Примечания

Впервые опубликовано в качестве вступительной статьи («биографический очерк») в первом томе сочинений Ф. М. Решетникова, изд. К. Т. Солдатенкова, М., 1874. Перепечатано в III томе Сочинений Успенского (СПБ., 1891) и воспроизводится по этому тексту.

Успенский, лично знавший Решетникова и ценивший его творчество, близкое ему, после смерти писателя (9 марта 1871 г.) выступил с некрологом на страницах журнала «Отечественные записки» (1871, кн. IV). Он проявил большую заботу о литературном наследии Решетникова, собрал и посмертно опубликовал несколько его произведений и принял участие в подготовке издания сочинений Решетникова, для которого написал биографический очерк. Материалами ему служили дневники, письма и другие документы Решетникова, главным же образом текст повести «Между людьми», содержавший, по достоверным свидетельствам современников, ряд фактов из жизни писателя. В результате Успенский создал первое исследование о жизни и творчестве Решетникова, ставшее основой для всех последующих работ об этом писателе.

Главное внимание Успенским обращено на детские и юношеские годы Решетникова. Он рисует потрясающую картину провинциальной забитости и нищеты, обстановку угнетения и жестокости, калечившую талантливого подростка и его сверстников. Картина эта приобретает характер большого социального обобщения.

Вместе с тем Успенский показывает, как настойчиво Решетников, человек из народа, тянулся к знаниям, к литературе, проникнутый стремлением приносить пользу простым трудящимся людям, тяжелое положение которых он так хорошо представлял себе по собственному опыту. Путем затраты огромных усилий Решетников добивается своей цели, он становится писателем и в своих произведениях смело и глубоко раскрывает судьбы крестьян и рабочих в царской России.

Эта мысль о творческом подъеме талантливого самоучки, о возможности такого пути для одаренных натур даже в условиях самодержавного строя, наиболее занимает Успенского. Петербургский период жизни Решетникова освещен значительно меньше. К тому же, тут пришлось бы говорить о литературно-общественных и бытовых отношениях Решетникова с рядом современников, для чего время еще не настало.

Статья Успенского, выдвигавшая принципиальные вопросы развития литературного творчества писателей-разночинцев, была сочувственно встречена демократическими кругами русских читателей и вызвала ожесточенные нападки реакционной печати.