Текст книги "Когда я страдаю, мир должен танцевать"

Когда я страдаю, мир должен танцевать
Гонзалис Хуан

© Гонзалис Хуан, 2023

ISBN 978-5-0053-9243-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

 
Почему же я разумен,
Почему не могу мечтать.
Ведь так намного проще,
В грехах утопать.
 
 
                                       * * *
 

Холодно, как же, блядь, холодно! Сука, еще бровь пробил, что один глаз полностью залило кровью. Почему я ебалом чувствую снег? А, все ясно, машина лежит на боку, и, похоже, я как раз разбил это блядское стекло бровью.

Надо вылезти из этого куска железа и вернуться на трассу. Благо, что я настолько усаженный, что не чувствую боли. А вот левая нога явно сломана.

Вокруг меня кружился снег, не давая понять, в каком направлении надо идти.

Снежинки так и врезывались в лицо, не давая сориентироваться.

Я помню такую метель, пронизывающую все тело холодом…

Холод

Это было в детстве и навсегда осталось выть у меня в душе. Этот зимний хаос, где ветер поднимал над землей обледеневшие хлопья снега, мог спокойно отправить взрослого человека в пучину отчаяния, что уж говорить обо мне. О маленьком мальчике семи лет, что тащил на себе бухого отца по мертвому и пустому полю. Его ноги еле плелись, тело промерзло до костей, но, сука, так не хотелось потерять этого родного человека.

Скорее всего именно из-за этого я чувствую отвращение к зиме: ненавижу этот холод, вечные метели и воздух, что пронизывает со своими ледяными лезвиями легкие.

Вы никогда не испытывали холода, если не чувствовали отчаяние, сжирающее вашу душу. И не имеет никакого смысла, согреетесь ли вы потом. Пути назад больше нет. На месте обморожения душа будет гнить. И с каждым разом, при каждом вдохе этого ледяного воздуха вас охватит нестерпимая боль и снова настигнет отчаяние, как и тогда.

Как в тот первый раз, когда леденела душа!

Нас же много, таких? Тех, кто больше не живут в иллюзии счастья и не питают никаких надежд.

Потому что понимаем, с болью, с горечью и с яростью принимая. То, что как простое упоминание, а том холоде, может разорвать тебе душу.

И изо дня в день, делая шаг в никуда, пытаемся просто сохранить эти лохмотья.

Когда же получится перехватить этот молот реальности, вечно нависший за спинами нашего «я»?

Неужели никогда!?

***

Резко начал смеяться, когда понял, что потерялся. Я просто не видел, куда иду. И было дикое желание, чтобы этот смех разнесся эхом по всему миру. Но, к сожалению, меня никто не слышал. Невозможно было пробиться сквозь могучий вой ветра. Казалось, что сами боги были бессильны против этой стихии. И я еще сильнее засмеялся, но так и не услышал своего смеха. Эта ситуация, в которую я попал, так соответствовала мне, метель всегда была частью меня…

 
Такова мне выпала судьба,
Полюбила меня зимняя краса.
Хотела одарить меня теплом,
И плоть моя покрылась льдом.
 

Росток

Всю свою безумную и, как оказалось, короткую жизнь, я не знал, куда иду.

Безгранично возвышенная неопределенность исхода была моим вечным спутником.

Всегда смешно было слышать такие слова, как смысл, цель, планы, мечты. Может, из-за того, что все это у меня отсутствовало.

Помню, я плакал где-то в трехлетнем возрасте. Мама спрашивала: «Сынок, почему же ты плачешь?» А я отвечал: «Почему в этой жизни нет смысла!?»

Мне просто было больно это осознавать, все бесконечно менялось, от ебаного ростка до жизни человека, но весь этот хаос происходящего был пустым. И вот я просто иду, сам не зная куда, пытаясь наполнить эту пустоту.

Радует лишь одно, что я так и не смогу подняться, как этот росток после долгой зимы. И это хорошо, наконец-то мой цикл бреда закончится…

 
                                       * * *
 

Адски болит нога, именно та боль, из-за которой ты начинаешь чувствовать себя живым. Похоже, все, что я снюхал, слизал и скурил, начинает меня отпускать. В данный момент я не отказался бы от колеса морфия. Надо попробовать включить телефон, может, удастся хоть кому-нибудь позвонить, пока он полностью не сядет. Хотя кому я позвоню? Кто сможет приехать в эту пустошь? Даже если бы чудо было естественным явлениям, они меня все равно не смогли бы найти, просто человек может пройти вплотную рядом со мной, но не увидеть меня. Ну что ж, не в первый раз чувствую такую боль и не в первый раз мои действия ставят мое существование под сомнение. Сколько раз я думал, что умру.

Кстати, сломал ту же ногу, которую разрезал стеклом три года тому назад…

Не ходите дети ночью в горы

Помню, паника. Она, будто яд, поползла по венам, как бывает вначале кислотного прихода. На меня ледяным дождем обрушилось осознание действительности: мы два обдолбыша, находимся в двух км от города, причем у меня с ноги торчит невъебенный кусок стекла, которое вонзилось сантиметров на десять в плоть.

Я начинаю постепенно терять сознание, и в этот момент беспорядочно, как буря, проносятся мысли: «Скорая. Нахуй этих пидоров, но надо что-то делать. Сядь, нахуй, или пизданешься в обморок. Так, бля, используй шнурок как жгут. Ты охуеешь от боли, но вытащи стекло».

В этот момент кореш стоял в полнейшем ауте, не понимал происходящего. И в один момент он говорит:

– А дезинфекция?

– Дезинфекция?! – говорю я ему, похуистически куря сижку.

– Ну, хотя бы немного, – уже улыбаясь.

– Ну, сейчас сделаю дезинфекцию.

Беру рядом стоящую бутылку пива и обливаю рану. Все паника прошла, ночная тишина обливается нашим хохотом.

После я перевязал рану своими вонючими носками, и мы поковыляли обратно в сторону города. Причем ковыляли мы оба, так как «кавказский кубик» так и не хотел отпускать моего друга.

Через часа два мы уже шляемся по круглосуточному магазу: оба с ног до головы в пыли, но счастливые. Идем, хохоча, оставляя на белом полу размазанные следы крови в поиске самим неизвестно чего. Хорошие ребята, наслаждаются всей хуйней, которую преподносит им жизнь.

Когда уходили, приятель резко остановился перед дверью и уставился на шарики, которые висели вдоль стены.

– Чувак, спизди мне шарики, я хочу шарики! – выдает он мне с детским выражением лица.

Я достал нож, отрезал и отдал заветные шарики. Само собой, в этот момент весь люд, который находился в магазине, наблюдал за нами. Когда они еще увидят таких хороших ребят…

 
                                       * * *
 

Самое странное в этой ситуации то, что я устал. Устал не от того, что я не знаю, куда иду, или же от бесконечной борьбы за свою жалкую жизнь. Я просто падаю лицом в снег и осознаю, что устал жить. Но это не было каким-то новым чувством, нет, я это испытывал всегда, просто иногда забывал. И чтобы это вспомнить было необязательно накрываться серой палатной жизнью. Даже в состоянии божественного возвышения собственного «я» тебя могло накрыть это чувство. Вроде бы жить можно, но дискомфорт неебический. Но, благо, спасали психоделики. Если приходилось испытывать это отвратительно чувство, то юзал даже на работе…

Чириканье пернатых уебков. 20-й год.

Эх, русская тоска, как же ты меня заебала! Сегодняшним утром она меня окатила грязной водой реальности.

Реальности, неизбежности происходящего, даже само время было в плену круговорота жизни. Спасало лишь одно, что в прорези для ключей осталось полмарки кислоты.

Я не стал как-то извращаться, а просто запил ее с утренним чаем и поехал на работу.

Ожидается веселенькая рабочая смена!

Я работал инспектором пожарной безопасности, грубо говоря, моя работа заключалась в том, чтобы грамотно наебывать людей, за эту работу платили среднестатистическую заработную плату, которой тебе нихуя не хватало. Потому что ты являлся ебаным алкашом и наркоманом, который все свои деньги тратит на всякую дурь и шлюх.

Шлюх не в плане рабочей профессии, а скорее это было их моральным признанием.

Временами мне даже нравилась моя работа. По крайней мере, мое место там было оправдано, наша компания была сборищем мошенников, воров, бывших директоров, которых турнули за дрочку в неположенном месте. Короче, полные извращенцы и отбросы.

Наш шеф безбожно бухал, а я вечно ловил флешбеки под кислотные стены.

Когда я доехал до работы, был первый приход, это душераздирающее чувство внутреннего беспокойства. Но на это мне как-то было все равно, все-таки два года психоделического стажа никуда не просрешь.

Шла планерка, в то время как все ходили с деятельными еблами и непониманием, хули они тут забыли, ваш покорный сидел в кресле и с похуистическим еблом пил чай.

Ну что же, настало время поработать, но весь настрой сбился, когда я увидел автовышку на своем участке. Решил полетать! Как минимум ментально, так как визуалы ебашили уже вовсю. После того как я посмотрел на кислотный город с высоты птичьего полета, было решено вообще съебаться с работы к одному знакомому на хату.

Этого еблана там не оказалось, но там вовсю делали ремонт, пока я грабил его холодос. И вот я уже сидел на спинке дивана в позе эмбриона и протягивал пивко. Вскоре ко мне подошел чувак, который мутил весь этот ремонт. Угарный чел, покрытый частично выцветшими татушками и который любит попиздеть сам с собой. Сразу видно, наш человек.

– Ну что же, получилось, как ты хотел? – говорит он мне с сияющим лицом.

– Я ничего не хотел, – говорю ему.

– В смысле, ты же хозяин?! – явно радости у него поубавилось, скорее, его лицо превратилось в вопросительный знак.

– Я не знаю, кто я, – отвечаю ему с каменным выражением лица.

И с противным звуком начинаю пить пиво.

В этой кучи пыли этот увалень принял меня за хозяина хаты. И пока он приходил в себя, я уже испарился с глаз долой, захватил пару баночек пива с собой, путь держал к парку – пить пиво под кислотный закат и слушать чириканье каких-то пернатых уебков.

Но отвратность жизни заключается в том, что рано или поздно кислота тебя отпустит и не всегда получится насладиться первобытной красотой. И, скорее всего, это и к лучшему. Я такой, какой я есть – оригинальная дефективная деталь в этом большом заводе под названием жизнь – именно из-за того, что мне не удостоилось так и не родиться. Я жив, потому что умер, и каждое мое действие превратилось лишь в данность, в ничто. И я абсолютно никто без своей боли, страданий и бесконечных ломок.

Дюйм до смерти

Вся грань между дозой и ломкой заключается в том бесконечном спуске по лестнице многоэтажного дома.

Ты спускаешься и одновременно оцениваешь расстояние между бетонным перекрытием и твоими ошметками мозга. В голове лишь один вопрос: «А достаточно ли высоты?»

И в этом есть весь ты, измеряющий жизнь в дюймах.

Возможно, дело даже не в образе жизни и не в обществе грязных, порочных свиней. А, скорее всего, проблема в том, что ты уже был рожден сломленным.

Вообще, родился ли ты?! Или же ты просто часть отдельного вида мертворожденных людей.

Это и есть ебучий дар – жить и не осознавать своего падения.

Интересно, в данный момент, упершись лицом в снег, я чувствую свое падение, или же даже это потеряло смысл?!

 
                                       * * *
 
 
Разум был в это весеннее утро,
Но тело вдыхало хлад воздуха зимней порой.
Меня лишь двигало врожденное чувство,
Где в чужой груди искал вчерашний покой.
И снова по кругу в бетонной коробке
Пишешь картины на стенах душой,
А там и не за горами вчерашнее утро,
Ты выполнил квест, ты снова живой.
 

Хоть я и извечно был в депрессии, пожирая собственную плоть, но никогда не предавал себя. Сквозь эти серые и большие тучи отвращения всегда был просвет любви к самому к себе. Конечно же, это не всегда было так. Пришел к этому, сквозь смерть и перерождение, но пришел.

Я всего лишь обсаженный писака, который, забившись в угол, судорожно встречал первые лучи солнца. Очень хуевая самооценка, но это правда. И даже в этом люблю себя. А пришел к этому где-то четыре года тому назад или пять, точно уже не знаю…

Обними себя

Час ночи, появилась дикая боль, которую невозможно вынести. Просто хотелось умереть, и наконец-то я решил это сделать. Где мой телефон? Набрать номер дилера. С чего бы начать? Как бы лучше покончить с собой?

В итоге решился на том, чтобы взять две промакашки кислоты. Закинувшись, ширнуться на самом пике кислотного трипа лошадиной дозой боджека. Так и сделаю. Ненавижу себя, что дошёл до края своего существования.

Прошло где-то четыре часа, как я закинулся кислотой.

Я уже давно не понимал происходящего, что вокруг творилось?! Вся комната обливалась в красочных цветах, по стенам плыли узоры, на белом потолке проецировались мои мысли, я одновременно был везде и нигде.

Настало время встречи с джеком.

Жало бездный извевается в моем руке, так и не желая вторгаться на кровяную автостраду.

Казалось, что мои вены ожили, пульсировали, ползли, как змеи, внутри моей кожи.

После пары неудачных попыток я все-таки смог наполнить вены грязью.

Неимоверное спокойствие перемешалось с кислотным трипом, я постепенно проваливался на дно своего существования и оказался на свалке своего «я».

Свалка, которая находилась вне юрисдикции времени и пространства.

Я бродил по этим мерзким и одновременно родным местам, где пахло гнилью и при каждом шаге из почвы сочилась кровь.

Все это время не отпускало чувство, что на этой брошенной земле моего разума был еще кто-то. И я оказался прав. Постепенно я дошел до такого места, где даже воздух был пропитан ядом отвращения. И это отвращение шло от человека, который сидел на куче мусора и взирал на серое небо в надежде увидеть свет.

Грязные черные волосы падали на его плечо. Вместо одежды на нем был сам мрак. Из рук, как у распятого Иисуса, текла кровь. И с каждым шагом я узнавал в нем себя.

Вот уже стою перед ним.

Он посмотрел на меня с глазами, наполненными отчаянием. Вмиг развелись все сомнения. Это был на самом деле я. Та часть меня, которого я предал и не хотел признавать.

Он поднялся на своих дрожащих ногах, но ноги дрожали не от бессилия.

Его наполняли ярость, разочарование, страх, ненависть и отвращение ко мне.

«Почему же ты меня предал?» – тихо произнес он.

Я не смог себя сдержать и заплакал.

Было так больно, невыносимо смотреть на самого себя. Осознавать, настолько же ты одинок.

После он подошел ко мне, улыбнулся и крепко обнял. Это были объятия любви и понимания.

Я наконец встретил единственного человека, который меня понимал.

Так мы стояли, бесконечное в бесконечном цикле времени. Вселенная в этот момент зарождалась, умирала, звезды гасли, черные дыры поглощали друг друга, после выкидывали частицы обратно, не сдержав поглощенной материи, а мы просто стояли в этом пространстве мусора и грязи и обнимали друг друга.

Я прощаю себя и слился сам с собой: объединение разорванных душ.

Свалка постепенно распадалась, и в этой гуще событий уже стоял только один человек. Настоящий, наполовину грязный, но чистый душой и с надеждой смотрящий на этот мир.

Связь с проекцией мозга резко оборвалась, и я открыл глаза, уже был рассвет, через коричневые шторы падал еле видный свет первых лучей этого зимнего утра.

В голове промелькнула мысль: «Иисус воскрес». Теперь начинается новая история Библии. Новое начало, где не будет бегства от самого себя и, принимая всю свою печаль, придется с этим жить. Раз за разом встречая этот холодный зимний рассвет. Раскаленными, как лава, слезами. Вспоминая этот прекрасный миг, объединение самого себя. И эта боль уже никогда больше не исчезнет.

Мое бесконечное неисчерпаемое топливо жизни, что разъебывает вселенские масштабы и вливается в одно маленькое тело, которое так и хочет вмиг развалиться и кануть в почву земных недр…

 
                                       * * *
 

Я так и лежал бы дальше, но метрах в двухстах увидел еле видный свет, это была машина, и она ехала очень медленно, видать, боялся уйти в кювет, и оказалось, что все это время я шел в неправильном направлении, как на меня похоже. И я встал и побежал как мог – хромая, падая, зарывался в снег, поднимался и снова бежал. Орал так сильно, что даже чувствовал, как рвутся связки: «СТО-О-ОЙ, ПОМОГИТЕ, СТОЯТЬ, НАХУЙ! БЛЯДЬ, ДА ОСТАНОВИСЬ ТЫ, НАХУЙ!»

Но так и не успел, снова мир решил оставить меня одного.

Одна из причин

Наверное, самое страшное в этой жизни – это не успеть. Не в смысле до закрытия пивнушки, хотя это тоже довольно-таки печально.

До моего восемнадцатилетия мой отец сильно напивался. До такого состояния, где грань между человечностью и животным составляющим была уже давно проебана. Он не был буйным человеком, скорее рассудительным и строгим, никогда не поднимал на меня и на мать руку, хоть и частенько бил своих работников. Но мать ненавидела пьяного отца, и эта ненависть, скорее всего, шла не именно к отцу, а к тому, как он сам себя уничтожал. И к обещаниям, которых он так и не выполнил. Даже я подходил к отцу, было страшно, глаза слезились, в горле стоял ком, но все равно своим дрожащим голосом умолял его не пить. И снова по кругу пустые обещания, и снова он пьяный. Тогда мне было больно сталкиваться с реальным ходом вещей. Но в более сознательном возрасте я его не винил.

Даже в какой-то степени понимал. Как можно находиться трезвым в этом богом трахнутом мире. А мать не понимала, плакала и уходила бродить куда-то в степь, не выдержав горечи разочарования. Мне было страшно, я чувствовал себя брошенным: отец бухой на полу, а мать бесследно пропала. И я не понимал, что с этим миром не так.

Конечно же, мать возвращалась, отец трезвел, но это лишь означало начало нового цикла разочарования.

Когда этот блевотный бульон закрутился вновь, мама снова ушла, но отец еще был в состоянии ходить, поэтому он сел в машину и поехал искать ее. Я его уговаривал, но он был упертым. И было такое чувство, как будто случится что-то ужасное. Это ощущение тяжести в груди, из-за которого ты не находишь себе места и весь мир превращается в хищного зверя, который в любую секунду может наброситься на тебя.

Отец рванул с места, и в этот же момент сзади меня появилась мать. И я побежал за отцом, срезав путь по огороду, было темно, лунный свет еле освещал поверхность земли. Я спотыкался, падал, поднимался, бежал вновь. И было так страшно не успеть, страх потери дорогого человека. А ведь осталось буквально двадцать метров, но я не успел. Машина пролетела куда-то вдаль. В тот день в первый раз испытал отвращение к самому себе, я ненавидел себя за то, что был мал и не умел бегать быстро. И дал себе слово, что этот раз был последний. Наивный ребенок, в своей жизни ты еще много куда не успеешь.

Отец в тот день перевернулся, но несильно, и я был безгранично рад, когда увидел снова это бухое тело.

После этого случая он долгое время не пил. Но я всегда знал, цикл разочарований никогда не закончится.

 
                                       * * *
 
 
Стопка за стопкой в скота превращаясь,
Убегаешь от себя на недельный запой.
А, по факту, для счастья всегда нужно мало,
Не видеть абсурда весенней порой.
 
 
                                       * * *
 

Теперь я хотя бы знал, куда иду, под рыхлым снегом был асфальт. Все органы чувств были бесполезны, кроме чувства твердой поверхности под ногами. И в данный момент, я был преисполнен благодарностью испытывать еще что-то кроме боли.

Почему именно в этот момент в мою голову лезут эти мысли? На каждом этапе своей жизни я думал, что для счастья не хватает именно одной вещи. Обычно это что-то материальное. И каждый момент, когда получал желаемое, наступало разочарование, что так и ничего не изменилось. Но ты все равно спустя некоторое время будешь верить, что причина именно в одном из отсутствующих благ. Я уже давно осознаю абсурдность такого мышления, но в данный момент что именно мне не хватает? Неужели ничего, и какая теперь разница? Жить – все равно что держать ствол у виска, – рано или поздно выстрелишь. Может, сдаться? Что меня дальше ждет? Этот пустой дом?

Давно уже знал ответы, но чужое горе быстро меркнет в памяти…

Равный, но неравный

Этот двухэтажный пустой дом

Это разве все, чего заслуживает человек?

Пустоту!

Меня пригласил очень давний знакомый, истинный друг. Все бы было, как обычно – пьянка, разговоры, в чем нет смысла.

Но все изменилось, когда я сказал:

– Что, твой батя не дома?

– Он в марте умер.

Я не начал поднимать дальше эту тему. Эти тупые слова соболезнования. Просто общался с ним, как и раньше, возможно, потому, что у меня не было слов.

Скорее всего, он именно во мне искал поддержку, а я просто не знал, что сказать. Или же намного лучше быть похуистическим ебланом, чем показывать жалость. Быть равным!

Взамен этому я ему предложил уйти во все тяжкие, забыться. Слишком уж я плохой человек, чтобы быть другом. Но, возможно, именно из-за этого мне придется ночевать в этом пустом доме, где даже черти не удостоятся явиться в это пристанище мертвых душ.

Не хочу больше существовать, если придется жить в таком же пустом доме.

Но я продолжил жить и продолжил свое существование в этой пустоте. Вот до чего это дошло. Возможно, все давно бы уже закончилось, если бы не было в чем забыться. Месяцами блудил и бухал. Порой забывал, кто я, и понятия не имел, к какому виду животного относился…

И с каждым разом все одни и те же вопросы.

Почему же так больно? И что я забыл в этом полумраке?

Глаза закрывают волосы, и через них неотчетливо видно, как подо мной извивается какая-то сучка. Все пространство заполнено запахом ебли. Повсюду грязь.

Почему глаза слезятся и так жжется сердце? Похуй! Еби эту суку дальше, купайся в этой грязи и снова отдай свою память взамен на внутренний покой.

Да, сраный безумец, ищущий успокоение на дне стакана, в игле, которая тебя так и не погубит, и в женщине, которая так тебя и не полюбит. Но я сам все это выбрал, эту безумную жизнь. Я любил эти панельные притоны, где люди были несчастными и никому не нужными. Ведь только там можно было встретить эти живые глаза, которые смотрели на тебя, как на человека. Конечно же, их было мало, но намного больше, чем в мире, где есть психиатры собак. И я хотел бы забрать всю их боль, но понимал, что без этого я больше не увижу жизни в их глазах.

Вместо этого я существовал среди этих людей, женатых на пустых бутылках. Непохожий на них, но так же, как и они, любящий звон стекла…

На дне стакана таится истина.

Выпивка – это как вызов самой жизни. Эта сука сама по себе непредсказуемая рулетка, вот барабан закрутился вновь, и теперь лишь осталось ждать до звука щелчка. Велика вероятность пропить все остатки человечности, но также есть шанс обрести новую жизнь. Кто его знает, что тебя ждет с утра. На следующий день мне безумно нравится ощущать опустошение разума, все, что сковывало тебя, ушло, и твои мысли чисты, ты можешь творить.

Именно в этом прекрасен человеческий вид, всю историю человечества люди то и дело намеренно разрушали сами себя, взамен на соблазн хоть ненадолго обрести животный облик. Ведь намного проще видеть в отражении зеркала что-то примитивное. Возможно, мы и есть это «что-то», просто сами этого не подозревая обрекли себя нести эту ношу разумности.

 
                                       * * *
 
 
И снова здравствуй!
Мое родное гетто.
Как же я скучал по тем местам,
Где разъебалось мое детство.
Мне намного спокойней,
По этим проблеванным подъездам,
Где в передозе умирала твоя душа
И лишь спасали те мудрые глаза
Того соседского алкаша.
 
 
                                       * * *
 

Твердая почва под ногами исчезла, и бессилие рождало провалы, разум был в бреду. Терялся в воспоминаниях, после резко возвращался в реальность. Как бы я хотел, чтобы реальность была лишь воспоминанием. А я в данный момент лежал бы в обнимку со своей любимой, которая сквозь сон резко тебя обнимет, боясь потерять это тепло, так как она почувствовала, как ты немного отдалился. И в этот момент в тебе все перевернет приятная боль от осознания, что ты кому-то нужен. Но вместо этого я бросаю вновь обретенное счастье и лечу по трассе навстречу безумию.