Текст книги "Лалангамена"

Гордон Диксон
Лалангамена

* * *

В том, что произошло на Разведочной станция 563 сектора Сириуса, можете винить Клея Харбэнка или Уильяма Питерборо, по прозвищу Крошка. Я не виню никого. Но я с планеты Дорсай...

Неприятности начались с того самого дня, как скорый на слова и поступки Крошка появился на станции и обнаружил, что Клей, единственный среди нас, не хочет с ним играть – хотя сам утверждал, что некогда был заядлым игроком.

Но развязка наступила через четыре года, когда они вместе вышли в патруль на осмотр поверхности купола. Все двадцать человек, свободные от вахты, собрались в кают-компании и чувствовали по звуку раздававшихся в тамбуре голосов, по лязгу снимаемых скафандров, по гулким шагам в коридоре, что всю смену Крошка язвил особенно колко.

– Вот и еще один день, – донесся голос Крошки. – Еще пятьдесят кредиток. А как поживает твоя свинушка с прорезью?

Я отчетливо представил себе, как Клей сдерживает раздражение. Потом послышался его приятный баритон, смягченный тарсусианским говором:

– Отлично, Крошка. Она никогда не ест слишком много и оттого не страдает несварением.

Это был искусный ответ, намекающий на то, что счет Крошки раздувался от выигрышей у своих же товарищей по станции. Но у Крошки была слишком толстая кожа для подобных уколов. Он рассмеялся, и они вошли в кают-компанию.

Похожи они были как два брата – или, скорее, как отец и сын, учитывая разницу в возрасте. Оба высокие, черноволосые, широкоплечие, с худощавыми лицами. Но прожитые годы наложили печать на лицо Клея, обострили черты, прорезали морщины, опустили уголки рта. Были и другие отличия. Однако в Крошке был виден юнец, каким когда-то был Клей, а в Клее угадывался мужчина, каким со временем станет Крошка.

– Привет, Клей, – сказал я.

– Здравствуй, Морт, – отозвался он, садясь рядом.

– Привет, Морт, – сказал Крошка.

Я не ответил, и на миг он напрягся. В чернильных глубинах его глаз вспыхнул огонь. Но я родом с Дорсай, а мы если уж бьемся, то насмерть. Возможно, поэтому мы, дорсайцы, очень вежливы. Однако вежливостью Крошку не проймешь – впрочем, как и тонкой иронией. На таких, как он, действует только дубинка.

Наши дела оставляли желать лучшего. Два десятка человек на Разведочной станции 563 – за Сириусом, у границы освоенной человечеством зоны – стали нервными и злыми; многие подали рапорты о переводе. Скрытая война между Крошкой и Клеем раскалывала станцию надвое.

Мы все пошли на Службу из-за денег – вот где таился корень зла. Пятьдесят кредиток в день. Правда, необходимо завербоваться на десять лет. Можно, конечно, выкупить себя, но это обойдется в сто тысяч. Посчитайте, сами. Почти шесть лет, если откладывать каждый грош.

Клей собирался отслужить полный срок. В бурной молодости он был игроком. Ему не раз доводилось выигрывать и спускать целое состояние. Теперь, состарившись и утомившись, он хотел вернуться домой, – в Лалангамену, на маленькую планету Тарсус.

С игрой он покончил. Это грязные деньги, говорил Клей. Весь свой заработок он переводил в банк.

А вот Крошка стремился урвать куш. Четыре года игры с товарищами принесли ему более чем достаточно, чтобы выкупиться и еще остаться с кругленькой суммой. Возможно, он так и поступил бы, не притягивай его, как Эльдорадо, банковский счет Клея. И Крошка оставался на станции, безжалостно терзая Клея.

Он постоянно бил в две точки: заявлял, что не верит, будто Клей когда-нибудь играл, и насмехался над Лалангаменой, родиной Клея, его заветной целью и мечтой. Со стариковской болезненной тоской по дому Клей. Только и говорил, что о Лалангамене, по его словам, самом чудесном месте во Вселенной.

– Морт, – начал Крошка, не обращая внимания на щелчок по носу и усаживаясь рядом с нами, – а как выглядит хиксаброд?

Выходит, не подействовала и моя дубинка. Очевидно, я тоже уже не тот. Не считая Клея, я был старшим на станции, наверное, потому мы и стали близкими друзьями.

– А что?

– Скоро он нас посетит.

Разговоры в кают-компании сразу прекратились, и Крошка оказался в центре внимания. Пересекая границу зоны человеческого влияния, любой гость обязан пройти через станцию, подобную нашей. Но в таком глухом уголке, где находилась Станция 563, это случалось крайне редко и всегда было выдающимся событием.

Даже Клей поддался искушению.

– Интересно, – сказал он. – Откуда ты знаешь?

– Я только что принял сообщение, – ответил Крошка, беззаботно махнув рукой. – Так как он выглядит, Морт?

На своем веку я повидал больше, чем любой из них, даже Клей. Это был мой второй срок на Службе. Я отлично помню события двадцатилетней давности – Денебский Конфликт.

– Прямой, как Кочерга, – ответил я. – Холодный и чопорный. Гордый, как Люцифер, честный, как солнечный свет, и тугой, как верблюд на пути сквозь игольное ушко. Похож на гуманоида с лицом колли. Вам, полагаю, известна их репутация?

Кто-то сзади сказал «нет», хотя, возможно, это было сделано ради меня. Возраст и меня превратил в болтуна.

– Они первые и последние платные посредники во Вселенной. Хиксаброда можно нанять, но нельзя уговорить, подкупить или силой заставить уклониться от правды. Вот почему они постоянно нужны. Стоит где-нибудь разгореться спору, как обе стороны нанимают хиксаброда, чтобы тот представлял их интересы на переговорах. Хиксаброд – воплощение честности.

– Что ж, мне это нравится, – заметил Крошка. – Отчего бы нам не устроить ему роскошный прием?

– Благодарности от него не дождешься, – пробормотал я. – Хиксаброды не так устроены.

– Ну и пусть, – заявил Крошка. – Все-таки развлечение.

В комнате одобрительно зашумели. Я остался в меньшинстве. Идея пришлась по душе даже Клею.

– Они едят то же, что мы? – спросил Крошка. – Так значит, суп, салат, горячее, шампанское и бренди... – Он с воодушевлением перечислял блюда, загибая пальцы. Его энтузиазм увлек всех. Но под конец Крошка не выдержал и вновь поддел Клея.

– Ну и, разумеется, – сказал он, – ты сможешь рассказать ему о Лалангамене, Клей.

Клей моргнул, и на лицо его легла тень. Я дорсайец и уже немолод. И знаю: никогда не следует смеяться над узами, связывающими нас с родным домом. Они так же прочны, как и неосязаемы. Шутить над этим жестоко.

Но Крошка был юн и глуп. Он только прилетел с Земли – планеты, где никто из нас не был, но которая много веков назад дала начало всем нам. Крошка был нетерпелив, горяч и презирал эмоции. В болезненной словоохотливости Клея, в его готовности вечно славить красоту Лалангамены он, как, впрочем, и остальные, уловил первую слабость некогда мужественного и несгибаемого человека, первый признак старости.

Но в отличие от тех, кто прятал скуку из симпатии к Клею, Крошка стремился сломить его решимость никогда больше не играть. И бил постоянно в одну эту точку, столь уязвимую, что даже самообладание Клея не могло служить достаточной защитой.

В глазах моего друга вспыхнула ярость.

– Довольно, – хрипло проговорил он. – Оставь Лалангамену в покое.

– Я бы и сам хотел, – сказал Крошка, – да ты мне все время напоминаешь. Это и еще выдумки, будто ты был игроком. Если не можешь доказать последнее, как же мне верить твоим россказням о Лалангамене?

На лбу Клея выступили вены, но он сдержался.

– Я говорил тысячу раз, – процедил он сквозь зубы. – Такие деньги не держатся в кармане. Когда-нибудь ты в этом убедишься.

– Слова! – пренебрежительно бросил Крошка. – Одни слова.

На секунду Клей застыл, не дыша, бледный как смерть. Не знаю, понимал ли опасность Крошка, но я тоже затаил дыхание, пока грудь Клея не поднялась. Он резко повернулся и вышел из кают-компании. Его шаги замерли в коридоре, ведущем к спальному отсеку.

Позже я застал Крошку одного в камбузе, где он готовил себе бутерброд. Он поднял голову, удивленный и настороженный.

– О, привет, Морт, – сказал он, искусно имитируя беззаботность. – В чем дело?

– В тебе. Напрашиваешься на драку с Клеем?

– Нет, – промычал он с полным ртом. – Не сказал бы.

– Ну так ты ее получишь.

– Послушай, Морт, – произнес он и замолчал, пока не проглотил последний кусок. – Тебе не кажется, что Клей достаточно вырос, чтобы присматривать за собой?

Я почувствовал, как по всему телу пробежала волна возбуждения. Наверное, возбуждение отразилось и на моем лице, потому что Крошка, который сидел на краю стола, торопливо встал на ноги.

– Полегче, Морт, – сказал он. – Я не имел в виду ничего обидного.

Я взял себя в руки и ответил как мог спокойнее:

– Клей гораздо опытнее тебя. Советую оставить его в покое.

– Боишься за него?

– Нет, – сказал я. – Боюсь за тебя.

Крошка внезапно рассмеялся, едва не подавившись очередным куском.

– Теперь понимаю. По-твоему, я слишком молод, чтобы отвечать за себя.

– Ты недалек от истины. Я хочу, чтобы ты выслушал мое мнение, и можешь не говорить, прав я или нет, – мне будет ясно без слов.

– Оставь свое мнение при себе, – сказал он, покраснев. – Я не нуждаюсь в нравоучениях.

– Нет уж, тебе придется выслушать, потому что это касается нас всех. Ты завербовался, ожидая романтики и славы, а вместо этого столкнулся с однообразием и скукой.

Он усмехнулся.

– Теперь ты скажешь, что я стараюсь развлекаться за счет Клея, так?

– Клей достаточно опытен, чтобы выносить однообразие и скуку. Кроме того, он научился жить в мире с людьми и самим собой. Ему не приходится доказывать свое превосходство, унижая всех подряд.

Крошка отхлебнул кофе

– А я, значит, унижаю?

– Ты... Ты – как и вся молодежь. Испытываете свои способности, ищете свое место... И, найдя, успокаиваетесь – взрослеете. За исключением некоторых. Я думаю, что ты рано или поздно повзрослеешь. И чем скорее ты перестанешь утверждаться за счет других, тем лучше для тебя и для нас.

– А если не перестану? – вскинулся Крошка.

– К сожалению, это не колледж на Земле и не какая-нибудь тихая родная планета, где злые насмешки и издевательства вызовут просто досаду или раздражение. На станции некуда скрыться. Если шутник не видит опасности в своей забаве и не прекращает ее, то объект шуток терпит, сколько хватает сил... а потом что-нибудь случается.

– Значит, ты все-таки беспокоишься о Клее.

– Да пойми же наконец! Клей – настоящий мужчина, у него за плечами еще не такое. А у тебя... Если кто-нибудь и пострадает, то это ты!

Он засмеялся и вышел в коридор, громко хлопнув дверью. Я позволил ему уйти. Какой смысл продолжать обманывать, если всем видно, что это ложь.

* * *

На следующий день прилетел хиксаброд. Его звали Дор Лассое. Типичный представитель своей расы, выше самого высокого из нас на полголовы, с зеленоватой кожей и бесстрастным собачьим лицом.

Он прибыл во время моей вахты, а когда я освободился, его уже встретили и проводили в каюту.

Но я все же пошел к нему в слабой надежде, что у нас найдутся общие знакомые. И его, и мой народы довольно малочисленны, так что такая возможность в принципе была. И, подобно Клею, я томился тоской по дому.

– Простите, хиксаброд... – начал я, входя в его каюту, и осекся.

В каюте сидел Крошка. Он посмотрел на меня со странным выражением.

– Ты говоришь на их языке? – недоверчиво спросил он.

Я кивнул. Денебский Конфликт многое тогда мне дал.

Справившись с удивлением, я задал свой вопрос, и хиксаброд покачал головой.

Что ж, это был выстрел наугад. Ну конечно, откуда он мог знать нашего переводчика во время Денебского Конфликта? У хиксабродов нет привычной нам системы семьи. Имена свои они принимают в честь любимых или почитаемых старших. Я вежливо поклонился и вышел.

И только потом мне пришло в голову – о чем Крошка мог беседовать с хиксабродом?

Признаться, я и в самом деле беспокоился. Так как мой блеф с Крошкой не удался, я решил переговорить с самим Клеем. Какое-то время ждал подходящего случая, но с момента последней стычки с Крошкой Клей держался своей каюты. Наконец я воспользовался каким-то предлогом и отправился к нему.

Клей был погружен в чтение. Странно было видеть этого высокого, еще сильного человека в стариковской пижаме. Прикрывая глаза тонкими гибкими пальцами, он склонился над мерцающим экраном. Когда я вошел, он поднял голову, и я увидел на его лице знакомую улыбку, ставшую мне привычной за четыре года совместной службы.

– Что это? – поинтересовался я, кивнув на проектор.

– Плохой роман, – улыбаясь, ответил Клей, – скверного писателя. Но и тот, и другой – тарсусианские.

Я сел на выдвинутый стул.

– Не возражаешь, если я буду говорить без обиняков?

– Давай, – подбодрил он.

– Крошка, – прямо сказал я, – и ты. Так больше продолжаться не может.

– А что ты предлагаешь?

– Две вещи. И прошу хорошенько подумать над каждой, прежде чем отвечать. Во– первых, мы можем собрать необходимое большинство, то есть девять десятых голосов, и убрать его со станции как не ужившегося.

Клей медленно покачал головой.

– Нет, Морт.

– Мне кажется, я сумею собрать подписи, – возразил я. – Все от него устали.

– Ты же знаешь, что дело не в этом, – сказал Клей. – После такой петиции его загонят в какую-нибудь дыру, там он попадет в еще худший переплет и загубит свою жизнь. Он будет ненавидеть нас до конца своих дней.

– Что с того? Поделом ему.

– Я тарсусианин, и мне это небезразлично. Нет, я не согласен.

– Хорошо, – сказал я. – В таком случае второй вариант. У тебя есть почти половина суммы, чтобы выкупиться. За эти годы и у меня кое-что скопилось. Кроме того, я переведу на тебя заработок за оставшиеся мне три года. Бери и уходи со Службы. Конечно, это не то, на что ты рассчитывал, но синица в руках...

– А как же ты вернешься домой? – спросил он.

– Посмотри на меня.

Он посмотрел, и я знал, что он видит: сломанный нос, шрамы, изборожденное морщинами лицо, лицо дорсайца.

– Я никогда не вернусь домой.

Клей молча глядел на меня, и мне показалось, что в глубине его глаз разгорелся огонек. Но вот огонек исчез, и я понял, что проиграл.

– Возможно, – тихо проговорил он. – Но только не из-за меня.

Я оставил его наедине с романом.

Вообще-то, на станции всегда кто-нибудь несет вахту. Но в особых случаях, как, например, обед в честь хиксаброда, можно собрать в кают-компании всех – если выполнить работы заранее и выбрать такой период времени, когда ни радиосообщеиий, ни кораблей не ожидается.

Из кают-компании убрали лишнюю мебель и внесли туда большой обеденный стол. Мы выпили коктейли, и начался обед.

Застольная беседа, естественно, выходила за узкие рамки нашей рутинной жизни. Воспоминаний о необычных встречах и местах, загадочные случаи – вот темы, вокруг которых в основном вертелся разговор. Все невольно старались расшевелить хиксаброда. Но тот сидел на своем месте во главе стола между Клеем и мной, храня ледяное молчание, пока не убрали десерт и не упомянули Медию.

– Медия, – задумчиво произнес Крошка. – Я слышал о ней. Неприметная планета, но там, как утверждают, есть такая форма жизни, которая содержит нечто ценное для любого вида метаболизма. Она называется... сейчас вспомню... называется...

– Она называется «нигта», – неожиданно подсказал Дор Лассос деревянным голосом. – Небольшое четвероногое животное со сложной нервной системой и толстой жировой прослойкой. Я был на Медии восемьдесят лет назад, до того как планету открыли для широкого доступа. Запасы пищи у нас испортились, и нам представилась возможность проверить теорию, будто нигти способны поддерживать существование любой известной формы разумной жизни.

Он замолчал.

– Ну? – потребовал Крошка. – Раз мы имеем удовольствие слушать эту историю, я полагаю, вы все-таки уцелели.

– Я и все находившиеся на корабле люди нашли нигти вполне съедобными. К сожалению, среди нас было несколько микрушни с Поляриса.

– И что? – поинтересовался кто-то.

– Высокоразвитые, но негибкие существа, – проговорил Дор Лассос, пригубив бренди. – У них начались конвульсии, и последовала смерть.

У меня был некоторый опыт общения с хиксабродами и с их манерой поведения, и я знал, что вовсе не садизм, а полная отрешенность подсказала Дор Лассосу эту маленькую выдумку. Но по комнате прокатилась волна отвращения. Микрушни – существа деликатные, со склонностью к философии и поэзии. Их любят повсюду.

За столом почти незаметно отпрянули от гостя. Но это тронуло его не больше, чем тронули бы громовые овации. Хиксаброды крайне сдержанны в выражении чувств.

– Скверно, – негромко произнес Клей. – Мне они всегда нравились.

Он пил, пожалуй, слишком много, и эта безобидная реплика прозвучала как вызов.

Холодные карие глаза Дор Лассоса повернулись в его сторону. Однако что он увидел, к каким выводам пришел – оставалось скрытым маской равнодушия.

– В целом, – бесстрастно констатировал он, – правдивая раса.

Это была наивысшая похвала в устах хиксаброда, и я полагал, что инцидент исчерпан. Но в разговор вновь вмещался Крошка.

– Не то что мы, люди, – заметил он. – Не правда ли?

Я бросил на него яростный взгляд, но, не обращая внимания, он громко повторил:

– Не то что мы, а, Дор Лассос?

Крошка тоже пил чересчур много, и его голос зазвенел во внезапно наступившей тишине.

– Люди сильно отличаются друг от друга, – спокойно ответил хиксаброд. – Некоторые приближаются к истине. В общем же человеческую расу нельзя назвать особенно правдивой.

Это был типичный, беспощадно точный ответ хиксабродов. Дор Лассос ответил бы так же и перед лицом смерти. И опять подал голос Крошка.

– Ах, да. Но понимаете ли, Дор Лассос, значительная доля человеческого юмора основана на умышленной лжи. Кое-кто из нас врет просто для забавы.

Дор Лассос отпил бренди и промолчал.

– Конечно, – продолжал Крошка, – иногда такой человек мнит, что его враки очень занимательны. А они часто скучны и надоедливы, особенно если вам приходится слушать их снова и снова. Но с другой стороны, встречаются и такие специалисты, что даже вы сочтете их выдумки веселыми.

Клей внезапно выпрямился, и от резкого движения содержимое его стакана выплеснулось на белую скатерть.

Я посмотрел на них – на Клея, не сводящего глаз с Крошки, на Дор Лассоса, – и мной овладело зловещее предчувствие.

– Вряд ли, – сказал Дор Лассос.

– Нет, вам следует послушать настоящего корифея, – возбужденно настаивал Крошка, – особенно когда у него есть благодатная почва для измышлений. Взять к примеру тему родных планет. На что похожа Хикса, ваша родина?

Я услышал более чем достаточно, чтобы утвердиться в зародившемся подозрении. Стараясь не привлекать к себе излишнего внимания, я поднялся и вышел из кают-компании.

Дор Лассос сухо кашлянул.

– Она очень красива, – донесся его невыразительный голос – Диаметр Хиксы – тридцать восемь тысяч универсальных метров. На планете имеется двадцать три горные цепи, семнадцать крупных масс соленой воды.

Я быстро прошел по пустым коридорам в радиорубку и открыл журнал входных сообщений. Там, в графе «Прибытия», были занесены сведения о Дор Лассосе. Последняя строчка называла предыдущую остановку хиксаброда.

Тарсус.

Клей был моим другом. И есть предел тому, что может выдержать человек. На стене висел список членов станции. Против имени Уильяма Питерборо я начертил дорсайский знак, достал из шкафчика свое оружие и вернулся в кают-компанию.

Дор Лассос продолжал рассказ:

– ...Флора и фауна находятся в таком великолепном естественном равновесии, что за последние шестьдесят тысяч лет численность ни одной популяции не изменилась более чем на один процент. Жизнь на Хиксе размеренна и предсказуема. Погода регулируется в пределах возможного. – Бесстрастный голос Дор Лассоса на миг дрогнул. – Когда-нибудь я туда вернусь.

– Прекрасная картина, – вставил Крошка. Он наклонился над столом, его глаза разгорелись, зубы блестели в улыбке. – Чудесная у вас родина. Но я, к сожалению, должен сообщить, что она бледнеет по сравнению с неким волшебным местом.

Хиксаброды тоже бойцы. Лицо Дор Лассоса по-прежнему оставалось невыразительным, но голос, неожиданно зазвенел.

– Ваша планета?

– Если бы! – воскликнул Крошка все с той же волчьей ухмылкой. – Я никогда его не видел, но рассказы о нем слушаю вот уже несколько лет. И либо это самое удивительное место во Вселенной, либо человек, который рассказывает...

Я отодвинул стул и привстал, но рука Клея легла на мой локоть и усадила назад.

– Ты говорил... – обратился он к Крошке, чей поток слов был прерван моим движением.

– ...Человек, который рассказывает о нем, – один из упомянутых мной специалистов по лжи, – докончил Крошка.

Я вновь попытался подняться, но Клей меня опередил.

– Мое право... – процедил он сквозь стиснутые зубы.

Он медленно поднял стакан бренди и выплеснул содержимое Крошке в лицо.

– Доставай оружие! – приказал Клей.

Крошка вскочил. Несмотря на то что все развивалось по его плану, он не мог справиться со своими чувствами. Его лицо побелело от ярости.

– Зачем же оружие? – выдавил он срывающимся голосом.

– Ты назвал меня лжецом.

– Разве оружие всесильно? – Крошка глубоко вздохнул и хрипло рассмеялся. – Теперь наконец мы можем разрешить наш спор с полной определенностью. – Его глаза обежали комнату и остановились на Клее. – Две вещи ты повторял чаще всего. Первое: что ты был игроком. Второе: что Лалангамена, твоя драгоценная Лалангамена на Тарсусе, – самое чудесное место во Вселенной. Что из этого правда?

Клей тяжело выдохнул, стараясь взять себя в руки.

– И то, и другое.

– Ты готов это подтвердить?

– Своей жизнью!

– Ага, – насмешливо проговорил Крошка. – Но я прошу тебя подтвердить это не жизнью, а той кругленькой суммой, которая накопилась за прошедшие годы. Ты заявлял, что был игроком. Заключим пари?

Тут Клей, казалось, впервые увидел расставленную ловушку.

– Давай же, – подначивал Крошка. – Это подтвердит твое первое заявление.

– А второе? – потребовал Клей.

– Как же... – Крошка взмахнул рукой в сторону Дор Лассоса. – Можно ли пожелать лучшего судью? У нас за столом сидит хиксаброд. – И, полуобернувшись к гостю, Крошка слегка поклонился. – Пусть он скажет: правда это или нет?

Я еще раз попытался подняться, и снова Клей с силой усадил меня на место.

– Вы полагаете, что могли бы рассудить наш спор, сэр? – обратился он к Дор Лассосу.

Их взгляды встретились.

– Я только что с Тарсуса, – после неуловимой паузы сказал хиксаброд. – Объединенный Топографический отряд составлял карту планеты. Мне было поручено засвидетельствовать ее верность.

Выбора не оставалось. Все замерли, ожидая ответа. Сдерживая бурлящую ярость, я не сводил глаз с лиц своих товарищей, думая, что эту безобразную сцену вот-вот остановят. Но вместо симпатии видел безразличие, цинизм, даже неприкрытую заинтересованность людей, которым все равно, если их развлечение будет оплачено кровью или слезами.

И я с ужасом осознал, что остался единственным другом Клея. Меня одного не раздражали его бесконечные разговоры о прелести Лалангамены. Я сам был по– стариковски словоохотлив и снисходителен. Но терпение остальных истощилось. Там, где я видел трагедию, они видели лишь законное воздаяние завравшемуся зануде.

Глаза Клея стали черными и холодными.

– Сколько ты ставишь? – спросил он.

– Все, что есть, – отозвался Крошка, жадно подавшись вперед – Побольше, чем у тебя. Восьмилетний заработок.

Не говоря ни слова, Клей достал свою чековую книжку, выписал чек на всю сумму и положил книжку и чек перед хиксабродом. Крошка, который, очевидно, был готов к этому, сделал то же, добавив толстую пачку денег, выигранных за последние недели.

– Это все? – спросил Клей.

– Все, – сказал Крошка.

Клей кивнул и отступил назад.

– Начнем, – сказал он.

Крошка повернулся к гостю

– Дор Лассос, мы ценим вашу помощь.

– Рад слышать это, – отозвался хиксаброд, – так как моя помощь обойдется победителю в тысячу кредиток.

Эта неожиданная деловая хватка сбила Крошку с толку. Я, единственный в комнате, кто знал народ Хиксы, ожидал этого, но остальные были неприятно поражены. До сих пор пари казалось большинству жестокой, но по крайней мере честной игрой, касающейся только нас. Внезапно вся эта затея обернулась неприглядной стороной – все равно, что использовать наемника для расправы над товарищем.

Но было поздно, пари заключено. Тем не менее в комнате неодобрительно зашумели.

Подгоняемый мыслью о сбережениях Клея, Крошка гнул свою линию.

– Вы состояли в картографической группе? – спросил он Дор Лассоса.

– Верно, – ответил хиксаброд.

– Следовательно, вы хорошо знаете планету?

– Да.

– Знаете ее географию? – настаивал Крошка.

– Я не люблю повторяться. – Глаза хиксаброда казались отчужденными и даже враждебными, когда они встречали взгляд Крошки.

– Что это за планета? – Крошка провел языком по пересохшим губам. К нему начало возвращаться обычное самообладание. – Она большая?

– Нет.

– Богатая?

– Нет.

– Красивая?

– Не нахожу.

– Ближе к делу! – рявкнул Клей.

Крошка взглянул на него, упиваясь своим торжеством, и повернулся к хиксаброду.

– Превосходно, Дор Лассос, переходим к сути дела. Вы слышали о Лалангамене?

– Да.

– Вы когда-нибудь были в Лалангамене?

– Да.

– Можете ли вы честно и откровенно... (впервые огонек ненависти прорвался и вспыхнул в глазах хиксаброда; Крошка только что неумышленно нанес ему смертельное оскорбление) – ...честно и откровенно сказать, что Лалангамена – самое прекрасное место во Вселенной?

Дор Лассос обвел взглядом комнату. Теперь наконец презрение ко всему происходящему ясно отразилось на его лице.

– Да, – сказал он.

Все потрясенно замерли. Дор Лассос поднялся на ноги, отсчитал из груды денег тысячу кредиток, а остальное, вместе с чеками и чековыми книжками, передал Клею. Потом он сделал шаг вперед и поднес руки ладонями кверху к самому лицу Крошки.

– Мои руки чисты, – сказал он.

Его пальцы напряглись. Вдруг на наших глазах из подушечек выскользнули твердые блестящие когти и затрепетали на коже лица Крошки.

– Вы сомневаетесь в правдивости хиксаброда? – раздался металлический голос.

Крошка побелел и сглотнул. Острые как бритва когти были под самыми его глазами.

– Нет... – прошептал он.

Когти втянулись, хиксаброд опустил руки. Снова сдержанный и бесстрастный, Дор Лассос отступил и поклонился.

– Благодарю всех за любезность, – сказал он, и сухой голос прозвучал в тишине неестественно громко.

Затем Дор Лассос повернулся и чеканным шагом вышел из кают-компании.

* * *

– Итак, мы расстаемся, – произнес Клей Харбэнк, крепко сжав мою руку. – Надеюсь, Дорсай встретит тебя так же приветливо, как меня Лалангамена.

– Тебе не следовало выкупать и меня, – проворчал я.

– Чепуха. Денег было более чем достаточно для двоих, – сказал Клей.

Со времени пари прошел месяц. Мы оба стояли в гигантском космопорте на Денебе I. Через десять минут отлетал мой корабль на Дорсай. Клею предстояло ждать несколько дней редкого транспорта на Тарсус.

– Пари было колоссальной глупостью, – настаивал я, желая излить на чем-нибудь свое недовольство.

– Вовсе нет, – возразил Клей. На его лицо легла мимолетная тень. – Ты забываешь, что настоящий игрок ставит только наверняка. Увидев глаза хиксаброда, я был уверен, что выиграю.

– Не понимаю.

– Хиксаброд любил свою родину.

Я ошеломленно уставился на него.

– Но ты ведь ставил не на Хиксу. Конечно, он предпочтет Хиксу любому другому месту во Вселенной. Ты же ставил на Тарсус – на Лалангамену!

Лицо моего друга снова помрачнело.

– Я играл наверняка. Исход был предрешен. Я чувствую себя виноватым перед Крошкой, но его предупреждали. Кроме того, он молод, а я старею и не мог позволить себе проиграть.

– Может быть, ты спустишься с облаков, – потребовал я, – и объяснишься наконец? Почему ты был уверен? В чем здесь фокус?

– Фокус? – с улыбкой повторил Клей. – Фокус в том, что хиксаброд не мог не сказать правду. Все дело в названии моей родины.

Он посмотрел на мое удивленное лицо и опустил руку мне на плечо.

– Видишь ли, Морт... Лалангамена – не город и не деревня. Своя Лалангамена есть у каждого на Тарсусе. У каждого во Вселенной.

– Что ты хочешь сказать, Клей?

– Это слово, – объяснил он. – Слово на тарсусианском языке. Оно означает «родной дом».