Текст книги "Кошмар в Ред Хуке"

Говард Филлипс Лавкрафт
Кошмар в Ред-Хуке

Нас окружает таинство зла, так же, как и таинство добра, и, по моему глубокому убеждению, мы живем в незнакомом мире – мире пустот, теней умерших и духов сумерек. Возможно, человек когда-нибудь вернется на путь эволюции, но я верю, что доктрина зла еще не умерла.

Артур Мейчен

I

Не так давно внимание прохожих в Паскоаг-Виллидж привлекла странная выходка высокого человека плотного сложения, на вид вполне здорового. Судя по всему, он спускался с горы по дороге из Чепаче, но, увидев заграждение, свернул налево, к главной улице, где несколько кварталов делового центра придают ей вполне городской вид. И вот здесь без всякой видимой причины прохожий и удивил всех своей странной выходкой. Уставившись на самое высокое здание, он вдруг разразился истерическими воплями, кинулся прочь со всех ног и, споткнувшись на перекрестке, упал. Оказавшиеся рядом люди бросились к нему на помощь, подняли, отряхнули пыль с одежды. Он был в сознании, ничего не повредил и, очевидно, уже оправился от внезапного нервного приступа. Человек смущенно пробормотал что-то о пережитом стрессе и, не поднимая глаз, свернул на дорогу, ведущую в Чепаче. Так он и скрылся, ни разу не обернувшись. Очень странно, что подобная история приключилась с вполне нормальным человеком, крепким и жизнеспособным. Очевидцы не сочли ее менее странной оттого, что один из прохожих признал в нем пансионера, поселившегося недавно на молочной ферме на окраине Чепаче.

Далее выяснилось, что странный человек – нью-йоркский полицейский детектив Томас Ф. Малоун и он находится в долгосрочном отпуске под медицинским наблюдением после чрезвычайно напряженной работы над одним расследованием, которое, к несчастью, обернулось для него драмой. Во время рейда, в котором Малоун принимал участие, обрушилось несколько старых зданий, и гибель нескольких человек, как арестованных, так и его товарищей, глубоко его потрясла. В результате один вид здания, хоть отдаленно напоминавшего те, что рухнули, вызывал у него острый аномальный ужас. В конце концов психиатры запретили ему на длительный период находиться в городе. Полицейский врач, у которого родственники жили в Чепаче, предложил сельский уголок с деревянными домами в колониальном стиле как идеальное место для психической реабилитации. Туда и отправился наш страдалец, дав обещание не ездить в более крупные деревни с кирпичными домами, не посоветовавшись прежде с врачом-специалистом из Уунсокета. С ним он должен был держать постоянную связь. Сегодняшняя прогулка была ошибкой, и пациент расплатился за непослушание испугом, ушибами и унижением.

Такие вот слухи ходили в Чепаче и Паскоаге, не больше знали и самые сведущие врачи. Сначала Малоун рассказывал им свою историю во всех подробностях и, лишь убедившись, что ему никто не верит, умолк. Тогда он решил беречь свой душевный покой и вовсе не возражал, когда все сошлись на том, что обвал убогих зданий в Ред-Хуке, районе Бруклина, и, как результат, гибель многих отважных полицейских вызвали у него нервный срыв. Все вокруг считали, что он перенапрягся, пытаясь расчистить рассадник беспорядка и насилия. По общему мнению, там творились жуткие дела, и неожиданная трагедия явилась последней соломинкой. Самое простое, всем понятное объяснение. Но Малоун был не так прост и понял, что лучше принять все как есть. Как расскажешь людям, лишенным воображения, о запредельном ужасе, недоступном человеческому пониманию? Как расскажешь о кошмарных домах, целых кварталах и городах, как проказой, как раком пораженных злом, на беду проникшим к нам из более древних миров? Для Малоуна это закончилось бы палатой, обитой войлоком, в лечебнице для психических больных, а не мирной ссылкой в деревню на поправку. Малоун был разумный человек, хоть и мистик. Он обладал кельтским провидением таинственного и скрытого, но одновременно – сильной логикой аналитика и острым глазом, мгновенно отмечающим все внешне неубедительное. Сочетание этих качеств и завело Малоуна так далеко в сорок два года, оно забрасывало его в необычные места для выпускника Дублинского университета, появившегося на свет в георгианском особняке близ Феникс-парка.

Теперь, вспоминая увиденное и с трудом осознанное, Малоун окончательно утвердился во мнении, что лучше сохранить все в тайне, иначе бесстрашный борец превратился бы в дергающегося невротика, а старые каменные трущобы и темнокожие коварные лица – в ночной кошмар и жутковатое чудо. Не в первый раз Малоун подавил в себе желание как-то истолковать пережитое. Разве сам по себе прыжок в разноязычную бездну нью-йоркского преступного мира можно расценить иначе, как чудачество, не поддающееся разумному объяснению? Да и что мог увидеть знаток древнего колдовства и гротескных чудес, открытых проницательному взгляду, в этом котле с ядовитым варевом, где смешалось все зло прошлых веков и вершилось гнусное насилие? Он видел адское пламя, зеленоватое и таинственное, в ужасной мешанине явной жадности и скрытого кощунства.

Малоун застенчиво улыбался, когда все знакомые нью-йоркцы насмехались над его экспериментами в полицейской работе. Они остроумно и цинично высмеивали его фантастическую погоню за непознаваемыми тайнами и заверяли его, что в наше время в Нью-Йорке можно найти лишь кич и вульгарность. Один из знакомых предложил Малоуну пари на огромную сумму, что он не сможет, как бы ни расхваливала его «Дублин ревю», написать интересный рассказ о жизни нью-йоркского «дна». Теперь Малоун задним числом понял: ирония космоса подтверждает пророческие слова, тайно опровергая их легкомыслие. В конце концов, ужас не опишешь в словах: он подобен книге, о которой немец у Э. По[1]1
  …Немец у По… – имеется в виду рассказ «Человек толпы» Э. А. По.


[Закрыть] говорит: «Es lasst sich nicht lesen» – «Она не позволяет себя прочесть».

II

Малоун был твердо убежден, что всюду и всегда есть скрытая тайна. В юности он тонко чувствовал скрытую красоту и радость и был поэтом, но с годами бедность, горести и ссылка обратили его внимание на мрачную сторону жизни, и теперь его интриговало тайное проявление зла в мире. Повседневная жизнь превратилась для него в фантасмагорию мрачных исследований теневой стороны жизни. Он то с вожделением взирал на скрытый порок в лучших традициях Бердслея[2]2
  Бердслей (Бердсли) Обри (1872–1898) – английский художник-график.


[Закрыть], то давал понять, что за самыми обычными формами и предметами кроется насилие и кошмар в традициях тонких и менее известных работ Густава Доре[3]3
  Доре Гюстав – французский художник. Возможно, Лавкрафт имеет в виду его иллюстрации к «Inferno» Данте (1265–1321), автора «Божественной комедии».


[Закрыть]. Малоун одобрял насмешки людей высокого интеллекта над скрытыми тайнами: он полагал, что непосредственный контакт высокого интеллекта с тайнами, сохраненными старинными или современными примитивными культами, может угрожать существованию мира, а может быть, и цельности Вселенной. Конечно, мрачность этих рассуждений налицо, но у Малоуна она уравновешивалась здравым смыслом и глубоким чувством юмора. Малоун вполне довольствовался полуразгаданной тайной, запретной для поверхностного толкования. А нервный срыв произошел у него потому, что он по долгу службы столкнулся лицом к лицу с чем-то ужасным и дьявольски коварным.

Некоторое время тому назад Малоуна командировали в полицейский участок на Батлер-стрит в Бруклине, где он обратил внимание на расследование в Ред-Хуке. Это на редкость убогое место возле старой пристани на Гавернор-Айленд с грязными дорогами, ведущими вверх от причалов к трущобам Клинтон– и Корт-стрит – там, где они сворачивают к Боро-Холлу. Дома в Ред-Хуке в основном кирпичные, построенные в начале или в середине прошлого века. Некоторые улочки и переулки сохраняют волнующий дух старины, который по традиции называют диккенсовским. Ред-Хук – своего рода Вавилон, смешение языков. Здесь живут сирийцы, испанцы, итальянцы, негры, ведущие постоянную междоусобную войну. Неподалеку – поселения скандинавов и американцев. Это поистине вавилонское столпотворение, шум и грязь, жуткие вопли, сливающиеся с плеском волн у пирсов, чудовищная органная литания портовых гудков. Давным-давно здесь наблюдалась иная картина – ясноглазые моряки у причала, добротные дома состоятельных хозяев, построенные со вкусом, особняки на горе. Остатки былого благополучия – архитектура зданий, редкие красивые церкви. Отдельные детали быта – следы оригинального искусства и культурного прошлого – стертые ступеньки лестницы, обшарпанная дверь подъезда, жалкая пара пилястров или фрагмент погнутого и ржавого ограждения газона. Застройка квартальная, и окна-фонари некоторых домов напоминают о прошлом, когда домочадцы капитанов и владельцев кораблей высматривали их в море.

Теперь этот источник материального и духовного гниения оскорбляет небо богохульством на сотне языков. Орды бродяг шатаются по улицам и переулкам с криками и песнями, невидимые руки внезапно гасят свет, задергивают шторы, и смуглых, с печатью порока лиц уже не видно в окнах, когда непрошеные гости начинают бродить по улицам. Полицейские отчаялись навести здесь порядок или изменить что-то к лучшему и лишь стараются оградить окружающий мир от заразы Ред-Хука. Полицейский патруль встречает призрачная тишина, и арестованные здесь преступники не дают показаний. Явные нарушения закона столь же разнообразны, как и местные диалекты, а диапазон преступлений – от контрабанды рома и нелегального проживания иностранцев, всевозможных уголовно наказуемых деяний до разбойных нападений и самых зверских убийств. Громкие преступления совершаются здесь не чаще, чем в других местах, но это не делает чести Ред-Хуку, разве что сомнительную честь искусства заметать следы. В Ред-Хук многие приходят, но немногие уходят отсюда, по крайней мере по суше, и у тех, кто держит язык за зубами, шансов уйти больше.

Малоун улавливал в таком положении вещей зловоние тайного сговора, более ужасного, чем любой грех, осуждаемый гражданами и замаливаемый священниками и филантропами. Малоун сознавал – в этом ему помогало и воображение, и научные знания, – что современные люди в условиях беззакония непостижимым образом руководствуются самыми темными варварскими инстинктами в повседневной жизни и религиозных культах. Малоун, знаток человеческой природы, зачастую с содроганием наблюдал процессии обезображенных оспой молодых людей с одурманенными глазами. Они брели по улицам в полуночной темноте, произнося нараспев какие-то заклинания и проклятия. Он постоянно видел подозрительные группы молодых людей. Они стояли в дозоре на углах улиц и искоса посматривали по сторонам, что-то наигрывали с мрачным видом в дверях домов, одурманенно дремали или ругались за столиками кафе близ Боро-Холла, а порой перешептывались возле побитых такси, стоявших у высоких крылец обшарпанных домов с плотно закрытыми ставнями. Эти ребята пугали и интриговали его больше, чем он признался бы товарищам по службе. Для Малоуна они были чудовищной нитью преемственности, затканной в какой-то дьявольский узор многовековой давности, таинственный и ничего общего не имеющий с жалкой кучкой фактов – списком притонов, примет и повадок их завсегдатаев, добросовестно составленным в полиции. Эти молодые люди, по мнению Малоуна, являлись наследниками каких-то жутких первобытных обычаев, участниками унижающих человеческое достоинство культов, более древних, чем само человечество. Сама согласованность их действий наводила на мысль о порядке, кроющемся за видимым нищенским беспорядком. Малоун не стал бы тратить время попусту на чтение трактатов типа «Культ ведьм в Западной Европе» мисс Мари[4]4
  …«Культ ведьмы в Западной Европе» мисс Мари… – Мари Маргарет Алиса (1863–1963), английский ученый, в первую очередь египтолог, также автор книги «Культ ведьмы в Западной Европе» (Оксфорд, 1921).


[Закрыть]. Он знал, что до сих пор у крестьян и многих других суеверных людей сохранился обычай посещать тайные собрания и страшные оргии. Этот обычай восходил к темным культам прошлого и отразился в легендах и преданиях под названием «черная магия» или «шабаш ведьм». Малоун и мысли не допускал, что дьявольские остатки старых азиатских и урало-алтайских культов плодородия полностью исчезли, и часто думал, какие пережитки этой жуткой старины, чернее и страшнее тех, о которых шепчутся люди, еще живут в наше время.

III

Малоун оказался в самой гуще событий в Ред-Хуке, когда занялся делом Роберта Сайдема. Сайдем был затворник, настоящий книжный червь, потомок старинного датского рода, некогда человек вполне состоятельный. Он жил во Флэтбуше, в просторном, плохо сохранившемся особняке, который построил его дед. В те времена это была деревня, и дома в колониальном стиле располагались вокруг увитой плющом реформистской церквушки со шпилем и нидерландского кладбища за железной оградой. Уединившись в своем особняке, стоявшем посреди старого сада, Сайдем шесть десятков лет читал и размышлял. Правда, лет тридцать тому назад он отправился на пароходе в Старый Свет и прожил там восемь лет. Слуги были для Сайдема непозволительной роскошью, а гости захаживали к нему крайне редко. Сайдем ни с кем не заводил дружеских отношений и редких посетителей принимал в одной из трех комнат первого этажа, где поддерживал порядок, – в просторной, с высоким потолком библиотеке. Вдоль ее стен располагались книжные шкафы, плотно уставленные увесистыми томами архаичного вида и весьма предосудительного содержания. Рост городка и его поглощение Бруклинским районом Нью-Йорка никак не повлияли на жизнь Сайдема, а сам он привлекал все меньше и меньше внимания окружающих. Ровесники еще узнавали его на улице, но для большинства молодых жителей он был всего-навсего толстым стариком странного вида: неопрятные седые волосы, щетинистая бородка, лоснящийся черный костюм и трость с золотым набалдашником – все это вызывало лишь насмешку.

Малоун не знал Сайдема в лицо, пока не ознакомился с его «делом», но был ранее наслышан о нем как о глубоком знатоке средневековых культов и суеверий и однажды решил, что как-нибудь на досуге обязательно пролистает уже распроданную брошюру Сайдема о каббале[5]5
  Каббала (др. – евр., букв.: предание) – мистическое течение в иудаизме. Возникло в IX в. Так называемая практическая каббала основана на вере в то, что человек может активно вмешиваться в божественно-космический процесс при помощи специальных ритуалов и молитв. Лавкрафт очень серьезно относился к каббале и считал ее великой заслугой иудеев.


[Закрыть] и легенде о докторе Фаусте, которую приятель Малоуна цитировал по памяти.

«Дело» Сайдема появилось на свет, когда его дальние и единственные родственники пытались доказать через суд, что он невменяем. Досужие языки сочли их действия неожиданными, на самом же деле они были предприняты после долгих наблюдений и горестных бесед. Родственники отмечали странные перемены в речи Сайдема и в его поведении – какие-то дикие домыслы насчет грядущих чудесных перемен, непонятное пристрастие к бруклинским трущобам. С годами Сайдем сильно обносился и теперь бродил по улицам как настоящий нищий. Иногда шокированные друзья видели его в подземке или на скамейке у Боро-Холла, где он беседовал с какими-то темнокожими, не внушающими доверия людьми. Сайдем постоянно лепетал о какой-то неограниченной силе, которой он скоро будет наделен, или благоговейно повторял мистические термины и имена: Сефирот, Асмодей, Самюэль. Судебное расследование установило, что Сайдем тратит весь свой доход рантье и основной капитал на приобретение в Лондоне и Париже фолиантов сомнительного содержания и на жалкую квартиру в полуподвале в районе Ред-Хук. Там он проводит почти каждый вечер, принимая подозрительные компании каких-то головорезов и иностранцев. В квартире с плотно занавешенными окнами явно совершалось культовое действо. Частные детективы, приставленные к Сайдему, сообщали о странных выкриках, монотонных распевах, обрядовых ночных плясках. Их приводил в ужас экстаз, исступление, сопровождавшие странные ночные обряды, хоть сами по себе таинственные оргии в промозглом Ред-Хуке были не в диковинку. Но на судебном заседании Сайдему удалось отстоять свою независимость. Он продемонстрировал хорошие манеры и здравый смысл: с готовностью признал странность своего поведения и некоторую экстравагантность словарного запаса. Это, по его словам, объяснялось исключительно преданностью науке. В последнее время он якобы занимался исследованием некоторых особенностей европейского фольклора. Исключительно в интересах науки ему приходилось общаться с различными группами иностранцев, изучать их песни и народные танцы. А предположения родственников, что он-де стал жертвой примитивного тайного общества, явно абсурдны и доказывают лишь одно: их представления о нем и его работе, к сожалению, крайне ограниченны. Итак, Сайдем вышел из зала суда победителем, к великому неудовольствию истцов – Сайдемов, Кормеров, ван Брантов, вынужденных отозвать своих платных детективов.

Именно на этом этапе делом Сайдема занялась городская и федеральная полиция, в том числе и Малоун. Полиция и раньше с интересом наблюдала за ходом расследования и в некоторых случаях приходила на помощь частным детективам. В результате выяснилось, что новые приятели Сайдема – закоренелые преступники из темных закоулков Ред-Хука и по крайней мере треть из них неоднократно привлекалась к суду за воровство, нарушение общественного порядка и ввоз в страну нелегальных иммигрантов. Разумеется, не будет сильным преувеличением, если мы скажем, что круг знакомых старого ученого почти полностью совпадал с кругом организованных в банды преступников, завозивших в страну безвестных азиатских иммигрантов, благоразумно отвергнутых на Элли-Айленде.

В битком набитых притонах Паркер-плейс – с тех пор переименованной, – там, где у Сайдема была квартира в полуподвальном помещении, образовалась очень необычная колония людей с раскосыми глазами. Они пользовались арабским алфавитом, но большинство сирийцев, живших на Атлантик-авеню или на соседних улицах, яростно отвергали свое родство с ними. Их могли бы депортировать как нелегальных иммигрантов, но машина правосудия прокручивается крайне медленно, а Ред-Хук предпочитали оставить в покое, пока общественность не потребует вмешательства.

Эти люди посещали полуразвалившуюся готическую церквушку, расположенную в самой отвратительной части порта. По средам там устраивались танцы. Официально она считалась католической, но все священники в Бруклине отказывались признать ее освященной церковью, и полицейские, слышавшие по ночам жуткие крики, доносившиеся оттуда, были с ними вполне согласны. Малоуну казалось, что он слышал надтреснутые басовые звуки органа, запрятанного где-то в подземелье пустой и темной церкви, а некоторые очевидцы были напуганы криками и барабанным боем, сопровождавшими неведомо кем отправляемую службу. Когда Сайдема спросили в суде, что за сборища происходят в церкви, он ответил, что, по его мнению, эти люди исповедуют разновидность несторианского христианства с примесью тибетского шаманизма. Он высказал предположение, что большинство прихожан – монголоиды, родом из Курдистана и прилегающих районов. Малоун тогда же вспомнил, что в Курдистане все еще живы пережитки персидского культа поклонения дьяволу. Как бы то ни было, дело Сайдема прояснило, что нелегальные иммигранты наводнили Ред-Хук и численность их все возрастает. Их тайком перевозят моряки, минуя таможенный досмотр и портовую полицию. Иммигранты уже заселили Паркер-плейс и осваивают вышележащие улицы. Местные общины относятся к ним на удивление дружелюбно. Приземистые, широкоскулые и раскосые, смешные в кричащих американских тряпках, они активно пополняли число бездельников и гангстеров района Боро-Холл. Наконец возникла необходимость подсчитать их число, установить, какими путями они прибывают в Нью-Йорк, чем занимаются, а потом, возможно, устроить облаву и передать их иммиграционным властям. Эту задачу и поручили Малоуну городская и федеральная полиция. Занявшись изучением Ред-Хука, Малоун почувствовал, что стоит на краю страшной бездны, а его главный враг и сатана-искуситель – обносившийся, неряшливый Роберт Сайдем.

IV

Полицейские методы расследования хитроумны и разнообразны. Малоун бродил по улицам со скучающим видом, заводил якобы случайные беседы, предлагал случайным знакомым выпить из карманной фляжки, вел рассудительные долгие беседы с перепуганными заключенными. Он собрал массу мозаичных фактов о движении, которое стало приобретать угрожающий характер. Приезжие, конечно, были курдами, но трудно было точно установить, на каком диалекте они говорили. Те из них, что зарабатывали себе на хлеб, трудились грузчиками в порту, вели незаконную торговлю вразнос, зачастую прислуживали в греческих ресторанах, продавали газеты в киосках на углу. Но большая часть не работала и явно имела связь с преступным миром. Бутлегерство и контрабанда были самыми невинными занятиями. Иммигранты прибывали на пароходах, главным образом на грузовых судах, не работающих на определенных рейсах. Безлунными темными ночами вновь прибывших тайком пересаживали на гребные шлюпки, а те проплывали под каким-то причалом в потайной канал и оказывались в тайной подземной заводи под домом. Малоуну все не удавалось выяснить, что это за причал, канал и дом, потому что в памяти у его осведомителей все перепуталось, да и речь их поставила бы в тупик самого блестящего переводчика. Не удалось Малоуну и собрать информацию о том, что заставляло их плыть в Нью-Йорк. Его собеседники свято хранили в тайне место, откуда они прибыли, и никогда не выбалтывали название агентства, которое выискивало их на родине и направляло сюда. Стоило ему поинтересоваться, зачем они приехали в Америку, и людей охватывал страх. Гангстеры из других этнических групп тоже держали язык за зубами. Малоун слышал лишь, что некий бог или великий маг обещал им неслыханную силу, славу и власть в чужой стране.

И вновь прибывшие, и старые гангстеры регулярно являлись на тщательно охраняемые ночные сборища к Сайдему. Полиция дозналась, что прежний книжный червь и затворник сдает квартиры гостям, знающим его пароль. Во владении Сайдема было три дома, и он постоянно расселял там своих подозрительных друзей. Сайдем теперь редко появлялся в своем особняке во Флэтбуше. Он приходил туда только за книгами. И в его лице, и в манерах появилось что-то отталкивающее. Малоун дважды пытался переговорить с Сайдемом, но каждый раз получал грубый отпор. Сайдем утверждал, что ничего не знает о каких-то там таинственных заговорах или движениях и понятия не имеет, как сюда попали курды и что им нужно в Нью-Йорке. Его дело – изучать неизвестный науке фольклор всех иммигрантов района Ред-Хук, а у полиции нет никаких законных оснований интересоваться его исследованиями. Малоун польстил старику восторженным отзывом о его брошюре. Сайдем смягчился, но лишь на мгновение. Он чуял вторжение и дал недвусмысленный отпор незваному гостю. Малоун ушел чрезвычайно раздраженный и обратился к другим источникам информации.

Что раскрыл бы Малоун, имей он возможность работать непрерывно, мы никогда не узнаем. А случилось так, что глупый конфликт между городскими и полицейскими властями задержал расследование на несколько месяцев. Малоун получил новое задание. Но все это время он не терял интереса к делу Сайдема и потому был очень удивлен произошедшей с ним переменой. В то время как по Нью-Йорку прокатилась волна похищения детей и бесследного исчезновения людей, с неряшливым ученым произошла метаморфоза, столь же удивительная, сколь и абсурдная. Как-то раз его увидели близ Боро-Холла свежевыбритым и аккуратно подстриженным. Более того, он был одет с безукоризненным вкусом. С тех пор с ним что ни день происходили удивительные изменения к лучшему. Сайдем продолжал демонстрировать утонченность вкуса, в глазах у него появился непривычный блеск, в речи – живость. Постепенно он избавлялся от лишнего веса, так долго деформировавшего его фигуру. Теперь, когда его принимали за более молодого человека, чем он был, походка Сайдема стала пружинистой, а манера держаться – жизнерадостной, что соответствовало его новому облику. Любопытно, что и волосы у него потемнели, явно без вмешательства красителей.

Со временем он стал одеваться менее формально и наконец поразил знакомых и родных тем, что перестроил особняк и обновил его интерьер. Потом он устроил целую серию приемов, пригласив на них всех, кого мог припомнить, и проявил особое внимание к полностью прощенным родственникам, еще недавно желавшим объявить его недееспособным. Одни являлись на его приемы из любопытства, другие – из чувства долга, но любезность и гостеприимство бывшего затворника очаровали буквально всех. Сайдем заявил, что почти завершил свою научную работу, а недавно получил наследство от полузабытого друга из Европы и намерен провести оставшиеся годы как более яркую вторую молодость. Ее позволили вернуть материальная свобода, забота о себе и диета. Сайдема все реже видели в Ред-Хуке и все чаще – в обществе, к которому он принадлежал по рождению. Полицейские отметили, что гангстеры теперь собираются у каменной церквушки, служившей и танцевальным залом, а не в полуподвальной квартире на Паркер-плейс, хоть и в ней, и в соседних домах по-прежнему бурлила паразитическая жизнь.

Потом произошли два события, внешне совсем между собой не связанные, но представлявшие огромный интерес для дела – в том плане, в каком его рассматривал Малоун. Первое – формальное объявление в «Игл» о помолвке Роберта Сайдема с мисс Корнелией Герритсен из Бейсайда, молодой дамой с завидным положением в обществе, дальней родственницей немолодого жениха. Второе – полицейский рейд в церквушку, служившую танцевальным залом, предпринятый городской полицией после сообщения о том, что кто-то видел мельком в окне полуподвала лицо похищенного ребенка. Малоун участвовал в рейде и с большим тщанием осмотрел церковь изнутри. Никаких улик не нашли. Во время рейда церковь оказалась совершенно пустой, но тонко чувствующему кельту почему-то не понравилось внутреннее убранство. Его покоробили грубые панно – лица святых на них были подчеркнуто земные, обыденные, с каким-то глумливым выражением. Живописец позволил себе вольность в изображении, которая покоробила бы любого мирянина.

Не понравилась ему и греческая надпись на стене над кафедрой проповедника. Это было древнее заклинание, которое ему когда-то попалось на глаза еще в колледже в Дублине. Вот его буквальный перевод:

«О, друг и спутник в ночи, ты, радующийся лаю собак и пролитой крови, ты, бродящий среди теней на кладбище, ты, жаждущий крови и наводящий ужас на смертных, Горго, Мормо, тысячеликая Луна, воззри благоприятно на приносимые нами жертвы!»

Малоун вздрогнул, прочитав заклинание, и смутно вспомнил глухие надтреснутые звуки органа, доносившиеся, как ему казалось, из подземелья церкви по ночам. Мурашки побежали у него по коже, когда он увидел заржавевший ободок металлического таза, стоявшего на алтаре, и учуял тошнотворный сладковатый запах. Его преследовали звуки органа, и он с особым тщанием осмотрел перед уходом подвальное помещение. Малоуну было ненавистно само место, но, в конце концов, кощунственные панно и надпись – не более чем грубая мазня невежд.

Ко времени бракосочетания Сайдема похищения детей приобрели скандально широкий характер и широко освещались на страницах популярных газет. Большинство жертв были дети из бедных семей. Возрастающее число похищений вызвало подлинную общественную бурю. Пресса требовала от полиции ответных мер, и полицейский участок на Батлер-стрит снова организовал рейд в Ред-Хук для поиска улик и поимки преступников. Малоуна обрадовала возможность продолжить расследование, и он внимательно осмотрел один из домов Сайдема на Паркер-плейс. Похищенных детей там, конечно, не обнаружили, хоть, по словам свидетелей, они слышали крики и нашли где-то возле дома красный шарфик. Тем не менее грубая роспись и надпись на стенах с отвалившейся штукатуркой и примитивная химическая лаборатория в мансарде укрепили уверенность Малоуна, что он на пути к чрезвычайно важному открытию. Роспись вызывала ужас: всевозможные чудища, неописуемо обезображенные человеческие тела. Надписи были сделаны красной краской на арабском, греческом, латыни и древнееврейском. Малоун разобрал не так уж много, но те, что прочел, имели зловещий каббалистический смысл. Одна часто повторявшаяся надпись – смешение древнееврейского и древнегреческого – представляла собой самое страшное заклинание демонов периода упадка Александрии:

«HEL. HELOYM. SOTHER. EMMANVEL. SABAOTH. AGLA. TETRAGRAMMATON. AGYROS. OTHEOS. ISHYROS. ATHANATOS. IEHOVA. VA. ADONAI. SADAY. HOMOVSION MESSIAS. ESCHEREHEYE».

Круги и пентаграммы были рассеяны повсюду и свидетельствовали о диких поверьях и чаяниях тех, кто жил здесь в нищете и убожестве. В подвале, однако, обнаружили и самую диковинную вещь – слитки чистого золота, небрежно прикрытые мешковиной. На каждом слитке виднелись те же мистические знаки, что украшали стены. Во время рейда раскосые азиаты, кишмя кишевшие здесь, оказали полиции пассивное сопротивление. Полиция же, не обнаружив улик, относящихся к делу, не предприняла никаких действий, но капитан окружного полицейского управления написал Сайдему письмо, где рекомендовалось тщательнее подбирать жильцов и протеже ввиду нарастающего протеста общественности.