Текст книги "Тень горы"

– Итак… ты у нас детектив? Это всерьез?

– Да. Все началось со случайности, но теперь я занимаюсь этим делом уже почти год.

– И что это за случайность, превращающая обычных людей в детективов?

– Я учился на юриста, – сказал он, – и был уже на последнем курсе, когда мне попалась одна монография о частных детективах и их сотрудничестве с судебной системой. Что меня реально заинтересовало, так это описание детективной работы, причем заинтересовало настолько, что я бросил учебу и подался в частный сыск.

– Ну и как оно там?

Навин рассмеялся:

– Супружеская измена – явление более здоровое по своей сути, чем, например, игра на фондовой бирже, и намного более предсказуемое. Я провел несколько таких дел, но потом решил, что с меня хватит. В паре со мной работал еще один детектив, обучивший меня азам. Сам он уже тридцать пять лет копается в грязном белье, и до сих пор ему это в охотку. А мне нет. Для загулявших на стороне мужей это всякий раз приключение. А для меня их делишки – тоска зеленая, вечно одно и то же.

– И чем ты занялся, покинув тучные пастбища супружеских измен?

– С той поры я нашел двух пропавших собак, одного пропавшего мужа и, до кучи, пропавшую кастрюлю-кассероль. Похоже, все мои клиенты, благослови их бог, попросту слишком ленивы или слишком спесивы, чтобы лично заниматься такой ерундой.

– Но тебе ведь нравится работа детектива? Адреналин и все такое?

– Знаешь, что мне нравится в этом деле? Здесь в конечном счете ты докапываешься до правды. Как юрист, ты можешь себе позволить лишь часть правды, какую-то ее версию. А здесь все реально, даже если это всего лишь старая фамильная кассероль. Ты имеешь дело с реальностью, которую нельзя исказить или переврать.

– И ты намерен продолжать в том же духе?

– Не знаю. – Он улыбнулся, глядя мимо меня. – Думаю, это будет зависеть от того, насколько я хорош.

– Или насколько плох.

– Да, или насколько плох.

– Между прочим, мы уже перешли к третьей истории, – сказал я. – Тема: Навин Адэр, индийско-ирландский частный сыщик.

Он засмеялся, сверкнув белыми зубами, но смех очень быстро угас.

– Да тут и рассказывать особо нечего.

– Навин Адэр, – повторил я имя. – Интересно, какая половинка твоей задницы получает больше пинков, индийская или ирландская?

– Я слишком белый для азиатов и слишком азиатский для белых, – усмехнулся он. – Мой отец…

Для многих из нас за словом «отец» скрывается обширная область воспоминаний с крутыми скалистыми пиками и затерянными долинами. Я вместе с ним преодолел все складки этого ландшафта, терпеливо дожидаясь, когда он вернется к заданной теме.

– …И мы с мамой остались нищими после того, как он нас бросил. Мы жили на улице, пока мне не исполнилось пять лет, хотя я почти не помню то время.

– А что случилось потом?

Он окинул взглядом улицу с ее калейдоскопом красок и эмоций.

– Отец умер от туберкулеза, – сказал Навин, – а в завещании все отписал маме. И вдруг оказалось, что за последние годы он сколотил недурной капиталец. Мы в одночасье сделались богатыми, и…

– …и все изменилось.

Взглядом он дал мне понять, что и так поведал более чем достаточно.

Вентилятор, вращавшийся всего в нескольких дюймах от моего затылка, начал вызывать у меня леденящую головную боль. Я подозвал официанта и попросил снизить скорость до второй.

– Замерзаете? – насмешливо спросил он, положив руку на переключатель. – Сейчас я покажу вам настоящий холод.

И включил ураганную пятую скорость, так что вскоре у меня начали застывать щеки. Мы расплатились и покинули кафе, услышав за спиной «до свидания» официанта, и тотчас последовал его призывный вопль:

– Второй столик снова свободен!

– Мне понравилось это заведение, – сказал Навин уже на улице.

– В самом деле?

– Да. Отличный сок, наглые официанты. Самое то.

– Мы с тобой и вправду можем подружиться, детектив. И, надо думать, мы подружимся.

Глава 2

Память, мой возлюбленный недруг, порой включается в самый неподходящий момент. Воспоминания о тех бомбейских днях накатывают на меня столь внезапно и живо, что я выпадаю из настоящего времени и забываю о делах насущных. Промелькнет улыбка, зазвучит песня, и вот я уже унесен в прошлое: валяюсь в постели давним солнечным утром, гоню на мотоцикле по горной дороге или, связанный и избитый, умоляю судьбу дать мне хоть какой-нибудь шанс. И я люблю каждый миг этого прошлого, каждый миг встречи с другом или врагом, каждый миг ярости или прощения – каждый миг жизни. Вот только память зачастую уносит меня пусть и в правильное место, но в неправильное время, что порождает болезненные конфликты с реальностью.

По идее, после всего, что я натворил и что сотворили со мной, я должен был бы ожесточиться. Мне не раз говорили, что надо быть злее и жестче. Как заметил один старый зэк: «Ты мог бы стать в натуре крутым авторитетом, будь в тебе хоть капля чистой злости». Но таким уж я уродился, без капли злости или горечи, и таким остаюсь по сей день. Мне случалось впадать в ярость или в отчаяние, и до недавних пор я слишком часто делал дурные вещи, но никогда я не испытывал ненависти к кому бы то ни было и никогда не задавался целью причинить зло другим, даже моим мучителям. Конечно, хорошая порция злости может иной раз пригодиться в порядке защитной реакции, но я знаю, что врата цинизма непроходимы для светлых воспоминаний. А я дорожу своими воспоминаниями, хоть и несвоевременно меня посещающими, – в том числе и воспоминанием о тех самых минутах на бомбейской улице, когда жаркие пятна солнца растекались по асфальту в просветах между платанами; когда бесстрашные девчонки шныряли на скутерах в плотном потоке транспорта; когда тележечники натужно, но с неизменной улыбкой катили мимо меня свой груз; когда я познакомился с молодым индийско-ирландским детективом по имени Навин Адэр.

Какое-то время мы с ним продолжали путь молча, лавируя между машинами и встречными пешеходами, уклоняясь от велосипедистов и тележек в нескончаемом танце уличной жизни.

Перед распахнутыми воротами пожарной части что-то с хохотом обсуждала компания в темно-синих брезентовых робах. В глубине депо маячила пара огромных пожарных машин, сверкая на солнце хромированными деталями и красной полировкой кузова.

К стене у входа было пристроено небольшое, но щедро разукрашенное святилище Ханумана[10]10
  Хануман – обезьяноподобное индуистское божество, один из главных героев эпоса «Рамаяна». Был наделен множеством чудесных свойств, в том числе способностью не сгорать в огне.


[Закрыть], плакат рядом с которым гласил:

ЕСЛИ ЖАРА КАЖЕТСЯ ВАМ НЕСТЕРПИМОЙ,

СРОЧНО ПОКИНЬТЕ ГОРЯЩЕЕ ЗДАНИЕ.

Далее мы вступили в торговые ряды, которые растеклись вдоль улицы, выплеснувшись за пределы главного рынка Колабы. Торговцы стеклом, рамками для картин, пиломатериалами, скобяными изделиями, электротоварами и сантехникой постепенно уступали место вещевым, ювелирным и продовольственным магазинчикам.

Достигнув широкого въезда на территорию собственно рынка, мы были вынуждены остановиться и пропустить колонну тяжелых грузовиков, с ходу вдавившихся в транспортную суету большой улицы.

– Знаешь, – сказал он во время этой остановки, – ты был прав насчет длинного языка Викрама. Но дальше меня эта информация не пойдет. Впредь ни единого слова об этом ни с кем, кроме как с тобой. Никогда. А если тебе вдруг понадобится моя помощь, только дай знать, и я тут как тут. Собственно, вот и все, что я пытался сказать с самого начала. Я сделаю это ради Аслана и того, что ты помог ему тогда, если не хочешь, чтобы я делал что-то ради тебя самого.

Не в первый раз за время бессрочной ссылки, в которую превратилась моя жизнь, я глядел в глаза, вспыхивающие, как маячные огни на вершинах скал при одном только слове «побег». За годы скитаний мне случалось быстро сходиться с людьми под старый бунтарский мотив, и преданность этих людей основывалась на факте моего побега в не меньшей степени, чем на каких-то моих личных качествах. Им хотелось, чтобы я остался на свободе, хотя бы ради сознания того, что кто-то сумел вырваться из цепких лап системы и не был захвачен ею вновь.

Я улыбнулся Навину. Не в первый и не в последний раз я полагался только на чутье, заводя нового друга.

– Рад познакомиться, – сказал я, протягивая руку. – Меня зовут Лин. И я не врач в трущобах.

– Очень приятно, – сказал Навин, отвечая на рукопожатие. – Меня зовут Навин, спасибо за предупреждение. Всегда полезно знать, кто врач, а кто не врач.

– И кто не коп, – добавил я. – Пропустим по стаканчику?

– Ничего не имею против, – любезно согласился он.

В тот же миг я почувствовал, что кто-то дышит мне в затылок, и резко развернулся.

– Эй, полегче! – вскричал Джордж Близнец. – Полегче с рубахой, приятель! Это ровно пятьдесят процентов моего гардероба, чтоб ты знал!

Я разжал руку, перед тем успев пересчитать костяшками пальцев ребра на его тощем теле.

– Извини, старина, – сказал я, разглаживая ладонью смятую рубаху. – В другой раз не подкрадывайся к людям сзади. Уж ты бы мог это знать, Близнец. Когда-нибудь такой фокус выйдет тебе боком.

– Согласен, сам виноват, – признал Джордж Близнец, нервно оглядываясь по сторонам. – Видишь ли, у меня тут возникла проблемка.

Я полез было в карман, но Близнец меня остановил:

– Проблема другого рода, старик. Хотя, честно говоря, и этого рода тоже, однако безденежье – настолько постоянная проблема, что стала уже метакультурным состоянием, вроде уныло-однообразного, но прилипчивого саундтрека. Ты меня понимаешь?

– Не понимаю, старик, – сказал я, вручая ему несколько купюр. – Так в чем проблема?

– Можешь немного подождать? Я сейчас приведу Скорпиона.

– Хорошо.

Близнец вновь огляделся:

– Точно дождешься?

Я кивнул, и он исчез в толпе, обогнув ближайший прилавок с мраморными статуэтками богов.

– Мне уйти или можно остаться? – спросил Навин.

– Оставайся, – сказал я. – Близнец и Скорпион все равно не умеют хранить секреты, особенно свои собственные. Будь они радиоведущими, начали бы секретничать в прямом эфире. Кстати, занятно было бы послушать.

Через минуту Близнец вернулся, ведя за руку Скорпиона.

Зодиакальные Джорджи – один из южного Лондона, другой из Канады – жили на бомбейских улицах и были неразлучны. Они в легкой форме зависели от семи разных видов наркоты и всеобъемлюще зависели друг от друга. Ночевали они в сравнительно комфортабельных условиях – под навесом у входа на склад – и зарабатывали беготней на посылках, сбытом наркотиков иностранцам и, временами, продажей информации местным гангстерам.

Они спорили и грызлись ежедневно, начиная с первых утренних зевков и до отхода ко сну, но притом были так искренне и крепко привязаны друг к другу, что за одно это все их знавшие любили зодиакальных Джорджей: Близнеца из Лондона и Скорпиона из Канады.

– Извини, Лин, – пробормотал Скорпион, когда Близнец подтащил его поближе. – Я уже было залег на дно. Это все из-за ЦРУ. Ты наверняка уже в теме.

– ЦРУ? Нет, я не в теме. Только что вернулся из Гоа. Так в чем дело?

– Нарисовался тут один субчик, – подхватил эстафету Близнец, и его более рослый товарищ быстро кивнул в подтверждение. – Седые волосы, хотя он совсем не старый. Ходит в строгом синем костюме и галстуке, весь такой деловой.

– Он из ЦРУ, – прошептал Скорпион, наклоняясь ко мне.

– Не пори чушь, Скорпион! – зашипел Близнец в свою очередь. – На кой хрен ЦРУ нужны такие, как мы?

– У них есть приборы, читающие наши мысли, – продолжил шептать Скорпион, – даже сквозь стены.

– Если они могут читать наши мысли, нам тем более нет смысла говорить шепотом, верно? – сказал Близнец.

– Может статься, они специально запрограммировали нас на шепот, когда копались в наших мозгах.

– Да если бы они реально прочли твои мысли, они бы дали отсюда деру с воплями ужаса, чертов кретин! Удивительно, как это я все еще держусь и не бегаю с воплями по улицам после общения с тобой.

Невозможно было предугадать, куда занесет Зодиаков, когда они начинали спорить; и никаких ограничений по времени у этих споров не было. Обычно я с удовольствием их слушал, но порой это бывало некстати.

– Давайте-ка поподробнее о седом субчике в синем костюме.

– Мы не знаем, кто он такой, Лин, – сказал Близнец, прерывая свой монолог. – Но он уже два дня наводит справки о Скорпионе в «Леопольде» и в других местах.

– Он из ЦРУ, – повторил Скорпион, озираясь в поисках укрытия.

Близнец посмотрел на меня с плаксивой гримасой, означавшей: «И за что мне это наказание?» Он старался себя сдерживать. Сделал глубокий вдох. Но это не помогло.

– Если они из ЦРУ и умеют читать наши мысли, – взвыл он с зубовным скрежетом, – то на кой ляд им ходить повсюду и задавать вопросы?! Они подошли бы прямиком к тебе и, хлопнув по плечу, сказали бы: «Привет, сынок! Мы только что прочли твои мысли. Нам нет нужды расспрашивать и выслеживать, потому что у нас есть специальные мозгокопательные приборы, которые читают ваши мысли, и все это потому, что мы – парни из гребаного ЦРУ». Разве не так? Разве не так?

– Ну…

– Наводя справки, он называл ваши настоящие имена? – спросил Навин с подчеркнуто серьезным выражением лица. – Он искал вас обоих или только Скорпиона?

Оба Джорджа уставились на Навина.

– Это Навин Адэр, – сказал я. – Он частный детектив.

Возникла пауза.

– Чтоб мне лопнуть! – наконец пробормотал Близнец. – Не очень-то частный, должно быть, раз ты громко объявляешь об этом посреди овощного рынка. Больше смахивает на публичного детектива, вам не кажется?

Навин рассмеялся.

– Вы так и не ответили на мой вопрос, – напомнил он.

И снова возникла пауза.

– А какого… какого типа детектив? – с подозрением спросил Скорпион.

– Детектив типа «сыщик», – пояснил я. – С ним ты можешь смело откровенничать, как на исповеди. Отвечай на вопрос, Скорпион.

– Ну, если пораскинуть мозгами, – сказал Скорпион, задумчиво разглядывая Навина, – то выходит, что спрашивал он про меня одного, не поминая Близнеца.

– Где он остановился? – спросил Навин.

– Мы пока не выяснили, – сказал Близнец. – Сначала мы не приняли его всерьез, но эти расспросы продолжаются уже два дня. Вот Скорпион и начал дрейфить, а теперь уже сдрейфил вконец, сами видите. Сегодня мы послали одного из наших уличных ребят проследить за гадом, так что скоро узнаем, где он окопался.

– Если хотите, я могу заняться этим делом, – предложил Навин.

Близнец и Скорпион взглянули на меня. Я пожал плечами.

– Да, – быстро сказал Скорпион. – Идет. Если можешь, узнай, кто он такой и что ему нужно.

– Мы хотим докопаться до сути, – с жаром сказал Близнец. – Скорпион до того меня извел, что сегодня утром я проснулся, вцепившись в глотку самому себе. А это уже край, когда человек душит себя самого во время сна.

– Ну а нам что делать? – спросил Скорпион.

– Затаитесь поглубже и не высовывайте носа без крайней необходимости, – сказал Навин. – Если ваш парень узнает, где он остановился, дайте знать Лину. Или оставьте для меня записку в Натрадж-билдинг, на Меревезер. Навину Адэру.

Какое-то время зодиакальные Джорджи молча смотрели друг на друга, потом на Навина и под конец на меня.

– Недурной план действий, – сказал я, на прощание пожимая руку Близнецу.

Денег, которые я ему дал, должно было хватить на хорошие дозы как минимум двух из числа их любимых наркотиков, а также на несколько спокойных дней в дрянном отеле, на получение чистой одежды, наверняка вновь застрявшей в прачечной из-за неуплаты, и вдобавок на бенгальские сладости, к каковым они питали слабость.

Зодиакальные Джорджи ввинтились в плотную толпу; при этом Скорпион втягивал голову в плечи и старался прикрыться своим лондонским тезкой.

– Есть какие-нибудь мысли на сей счет? – спросил я у Навина.

– Сдается мне, это законник, – ответил он не слишком уверенно. – Ну да там поглядим, что за гренок выпрыгнет из тостера. Гарантировать результат не могу. Не забывай, что в сыскном деле я еще дилетант.

– Дилетант – это тот, кто не знает, чего делать нельзя, – сказал я.

– Недурно. Это цитата?

– Да.

– Чья именно?

– Одной женщины.

– Могу я с ней познакомиться?

– Нет.

– Прошу тебя.

– Да с какой стати? У тебя особый интерес к труднодоступным людям?

– Это ведь слова Карлы, верно? «Дилетант – это тот, кто не знает, чего делать нельзя». Мило.

Я остановился и подступил к нему почти вплотную.

– Давай уговоримся, – сказал я. – Отныне ты никогда не будешь при мне упоминать Карлу.

– Это совсем не похоже на уговор, – сказал он, беззаботно улыбаясь.

– Рад, что ты понял… Однако мы ведь собирались выпить, помнишь?

Вскоре мы вошли в пропахший пивом и карри зал «Леопольда». Здесь как раз наступил период относительного затишья перед вечерним наплывом туристов, наркодилеров, спекулянтов, рэкетиров, актеров, студентов, гангстеров и хороших девочек, охочих до плохих мальчиков. Очень скоро эта публика заполонит пространство под широкими арками, будет шуметь, есть-пить и в рулеточном угаре ставить на кон свои души за всеми тридцатью столами «Леопольда».

Это было любимое ресторанное время Дидье, которого почти всегда можно было застать здесь в послеобеденные часы. Вот и сейчас я увидел его сидящим в одиночестве на своем обычном месте: за столиком у дальней стены, откуда хорошо просматривались все три входа в зал.

Он читал газету, развернув ее во всю ширь.

– Я хренею, Дидье! Газета в твоих руках! О таких вещах надо предупреждать людей заранее, чтобы их не хватил удар.

Я повернулся к официанту, которого завсегдатаи в шутку прозвали Свити – Сладенький. Он целенаправленно ковылял мимо нас, и розовый бейджик с его настоящим именем болтался в такт ковылянию.

– Что с тобой сегодня, Свити? Разве ты не должен был вывесить на улице перед входом предупреждающий знак или типа того?

– Жопа твое рыло, – ответствовал Сладенький и языком передвинул спичку из одного угла рта в другой.

Дидье отложил газету и встал, чтобы меня обнять.

– Я гляжу, ты легко переносишь эту жару, – заметил он и, отодвинувшись на длину рук, оглядел меня с тщательностью, достойной судмедэксперта. – У тебя какой-то каскадный вид. Я правильно выразился? Как говорят о том, кто подменяет звездного актера и получает за него все шишки?

– Правильно сказать «каскадерский», но я согласен и на «каскадный». Позволь представить еще одного каскадного человека: Навин Адэр.

– А, детектив! – сказал Дидье, одновременно с рукопожатием окидывая наметанным взглядом его высокую атлетическую фигуру. – Много о вас наслышан от моей подруги, журналистки Кавиты Сингх.

– А мне она рассказывала о вас, – с улыбкой ответил Навин. – Должен сказать, это честь для меня – познакомиться с героем всех ее историй.

– Не ожидал встретить молодого человека с такими безупречными манерами, – быстро откликнулся Дидье и, приглашающе указав нам на стулья, подозвал Свити. – Что будете пить? Пиво? Свити, три хорошо охлажденных пива, пожалуйста!

– Жопа твое рыло! – буркнул Свити, уже заканчивавший свою смену, и поплелся на кухню.

– Он отвратительный хам, – сказал Дидье, глядя вслед официанту. – Но меня странным образом умиляет невозмутимость, с какой он влачит свое жалкое существование.

Нас было трое за столом, но все мы сидели в ряд: спиной к стене и лицом к другим столам под арками, за которыми открывался вид на улицу. Взгляд Дидье непрерывно блуждал по залу ресторана – ни дать ни взять жертва кораблекрушения, с надеждой озирающая горизонт.

– Ну и… – сказал он, слегка наклоняя голову в мою сторону, – что там с авантюрой в Гоа?

Я извлек из кармана и протянул ему тонкую пачку писем, перевязанную голубой лентой. Дидье принял ее бережно и несколько секунд держал в ладонях, как выпавшего из гнезда птенца.

– Тебе… тебе не пришлось выбивать из него эти письма? – спросил он, не отрывая от них взгляда.

– Нет.

Он вздохнул и быстро поднял глаза.

– А что, мне надо было его отделать?

– Нет, конечно же нет, – сказал он, шмыгая носом. – Дидье никогда не стал бы платить за подобные вещи.

– Ты и так ни гроша мне не заплатил.

– Строго говоря, нулевая плата все равно является платой. Вы согласны, Навин?

– Понятия не имею, о чем речь, – сказал Навин. – И потому готов согласиться с чем угодно.

– Все правильно, – вздохнул Дидье, глядя на письма. – Однако я думал, что он будет сопротивляться, хотя бы самую малость, в попытке оставить их у себя. В некоторых… в некоторых еще заметны следы былой привязанности.

Я припомнил обезьянью гримасу ненависти, исказившую лицо Густаво, его бывшего любовника, и визгливые проклятия по адресу гениталий Дидье, когда этот тип швырял связку писем в мусорную яму под задним окном своего бунгало.

Разорвав ему ухо ногтем большого пальца, я заставил поганца слазить в яму, достать письма и как следует их очистить, прежде чем вручить мне.

– Нет, – сказал я. – Похоже, былая привязанность угасла.

– Что ж, спасибо тебе, Лин, – в который раз вздохнул Дидье и пристроил письма у себя на колене, поскольку прибыло пиво. – Конечно, я бы съездил за ними сам, если бы не ордер на арест, который дожидается меня в Гоа.

– Тебе надо быть аккуратнее с этими ордерами, Дидье. Я не могу уследить за всем. У самого поддельных разрешений и справок – хоть стену обклеивай. И мне уже порядком надоело разруливать твои конфликты.

– Но сейчас по всей Индии всего четыре действующих ордера на мой арест, Лин.

– Всего-то четыре?

– Когда-то их было девять. Иногда мне даже начинает казаться, что я встал на путь… исправления. – Он скривил губы и произнес неприятное слово, как сплюнул.

– Будет вам. Не возводите на себя напраслину, – успокоил его Навин.

– Спасибо. Вы… очень приятный молодой человек. Как вы относитесь к огнестрельному оружию?

– У меня плохо получается убеждать людей. – Навин допил свое пиво и поднялся из-за стола. – Но я могу быть более убедительным с пистолетом в руке.

– Тут я в состоянии вам помочь, – сказал Дидье со смешком.

– Нисколько не сомневаюсь! – в свою очередь рассмеялся Навин. – Лин, что касается типа в деловом костюме, так напугавшего зодиакальных Джорджей, – когда что-нибудь выясню, я найду тебя здесь.

– Не слишком нарывайся. Мы ведь не знаем, кто он и на что способен.

– В том и весь драйв! – улыбнулся он с юношеским задором и отвагой. – Но я вас покидаю. Дидье, знакомство с вами – удовольствие и честь для меня. До встречи.

Мы посмотрели, как он уходит в ранние вечерние сумерки. Дидье сдвинул брови.

– Что такое? – спросил я.

– Ничего! – ответил он.

– Что такое, Дидье?

– Я же сказал: ничего!

– Я тебя слышу, однако мне знакомо это выражение лица.

– Какое еще выражение? – спросил он так возмущенно, будто я обвинил его в краже моей выпивки.

Дидье Леви давно перевалило за сорок. Первый снег седины уже припорошил его темную курчавую шевелюру, но мягкий свет голубых глаз – среди багровой вязи сосудов, сплошь покрывавшей белки, – придавал ему неожиданно юный и в то же время беспутный вид: озорной мальчишка все еще скрывался под оболочкой стареющего, потасканного мужчины.

Он пил любые алкогольные напитки в любое время дня и ночи, всегда одевался как денди (притом что все прочие денди быстро скисали в здешней жаре), курил «фирменные» косяки из сделанного на заказ портсигара, был профессионалом в большинстве видов преступной деятельности (и виртуозом в некоторых из них) и не скрывал свою сексуальную ориентацию в городе, где это до сих пор считалось предосудительным.

Я знал его более пяти лет и видел во многих серьезных переделках. Он был надежен и бесстрашен – из тех людей, которые пойдут с тобой под пули и останутся рядом до самого конца, каким бы тот ни оказался.

Дидье всегда был верен себе. И он мог послужить уникальным примером того, как образ жизни любого из нас определяется степенью нашей внутренней свободы. Я помню его убитым горем из-за потерянной любви или сжигаемым дикой похотью; я помню минуты чудесных озарений – его и моих. И я провел с ним наедине достаточно много мучительно долгих ночей, чтобы понять и полюбить этого человека.

– Вот это самое выражение, – сказал я. – Якобы тебе известно что-то, что и так должно быть известно всем. Твое лицо говорит: «Я же тебе говорил» – еще до того, как ты мне что-нибудь скажешь. Давай выкладывай, что такое я должен знать и без твоей подсказки.

Гневная гримаса на его лице сменилась улыбкой, которая перешла в хохот.

– В данном случае как раз я узнал нечто новое, – сказал он. – Этот парень мне очень понравился. Больше, чем я ожидал. И больше, чем следовало ожидать, потому что о Навине Адэре ходит немало темных слухов.

– Если бы темные слухи приравнивались к голосам на выборах, мы с тобой давно прошли бы в президенты.

– Это верно. Но все же его репутация меня настораживает. Мудрец поймет с полуслова, – кажется, так говорят?

– Да, хотя мне всегда казалось, что настоящим мудрецам не нужно и полуслов.

– Я слышал, что он хороший боксер, даже очень хороший боксер. Он был чемпионом университета и мог бы стать чемпионом Индии. Его кулаки – это смертельное оружие. И еще говорят, что он всегда готов пустить их в ход – пожалуй, даже чересчур готов, частенько провоцируя драки.

– Ты и сам отнюдь не младший клерк в департаменте провокаций, Дидье. А что касается драк – уж этой фигней ты меня не заинтригуешь.

– Слишком многих людей этот юнец успел поставить на колени. Плохо, когда такой молодой человек привыкает унижать других. Многовато крови за этой милой улыбкой.

– За твоей милой улыбкой крови куда больше, друг мой.

– Спасибо на добром слове. – Он принял комплимент легким кивком, тряхнув седеющими кудрями. – Собственно, я вот что хотел сказать: если вдруг случится заварушка, я предпочту сразу пустить пулю в этого красавчика, даже не пытаясь вступать с ним в рукопашную.

– К счастью, пушка всегда при тебе.

– Я… извини за пошлое словечко… сейчас говорю серьезно, Лин, а ты ведь знаешь, как я ненавижу всякую серьезность.

– Буду иметь это в виду. Обещаю. А сейчас мне пора идти.

– Ты оставляешь меня здесь пить в одиночестве и отправляешься к ней? – Он язвительно усмехнулся. – Думаешь, она тебя ждет после трех недель, проведенных в Гоа? А ты не думаешь, что за это время она могла найти себе лужок позеленее, – кажется, так выражаются англичане с их очаровательной пасторальной провинциальностью?

– Я тебя тоже люблю, брат, – сказал я, пожимая ему руку.

Выходя на оживленную улицу, я обернулся и увидел, как он машет мне на прощание пачкой любовных писем, которые я для него добыл.

Это меня задержало. Уже далеко не впервые возникло чувство, будто я бросаю его на произвол судьбы. Глупость, конечно же: Дидье был вольным контрабандистом и обладал, пожалуй, наибольшей степенью свободы из всех людей этой профессии в Бомбее. Один из последних гангстеров-одиночек, он ни от кого не зависел и никого не боялся, включая мафиозные группировки, полицию и уличные банды, под чьим контролем находился его нелегальный мир.

Однако есть такие люди и такие привязанности, которые тяжело переносят каждое расставание, и всякий раз уходить от них – все равно что покидать навеки родную страну.

Мой старый друг Дидье, мой новый друг Навин, мой островной город Бомбей: все мы опасны, каждый по-своему.

Несколько лет назад, когда впервые прибыл в Бомбей, я был чужаком в незнакомых уличных джунглях. Теперь же я по-хозяйски взирал на других чужаков из глубины этих джунглей. Теперь это был мой дом. Я притерся и освоился. Но при всем том слишком загрубел, утратил нечто важное внутри себя – нечто, вплотную прилегающее к сердцу.

Мы все были беглецами. Я сбежал из тюрьмы, Дидье сбежал от преследований, Навин сбежал от улицы, а этот южный город сбежал от моря, направив всю энергию своих мужчин и женщин на сотворение – камень за камнем – нового сухопутного бытия.

Я помахал Дидье, и он с улыбкой откозырял мне любовными письмами. Я улыбнулся в ответ, и теперь все было в порядке: теперь я мог его оставить.

Никакая улыбка не возымеет эффекта, никакое напутствие не утешит, никакая доброта не спасет, если наша внутренняя правда не будет прекрасной. Ибо связывает всех нас – все лучшее в нас – только правда человеческих сердец и чистота любви, неведомая иным созданиям.