Текст книги "Жертвоприношение"

Я закачался, потерял равновесие, и мне пришлось спрыгнуть с ящика. Гарри висел, все еще болтая руками и ногами, но небрежно и беспорядочно, как пловец, уставший плыть. У меня было ощущение, что он просто пытается ускорить приток крови к поврежденной голове, чтобы быстрее истечь кровью и тем самым положить конец страданиям.

– Лиз, – прошептал я.

И тут Гарри тяжело рухнул на чердачный пол. Он лежал, подрагивая, на боку, в своем волосатом «крысином» костюме. Я заглянул в открытый люк. Стекло было забрызгано кровью, весь потолок покрыт темными пятнами.

– Гарри, – сказал я, касаясь коченеющего окровавленного плеча. – Гарри, я вызову скорую. Просто полежи спокойно, Гарри. Постарайся не двигаться.

Он смотрел на меня налитыми кровью глазами.

– Я… я… – выдохнул он бесплотным ртом.

– Все в порядке, Гарри, – успокаивал я его. – Все хорошо. Пожалуйста… лежи спокойно. Я вернусь через минуту.

– Я… – повторил он, его студенистые глаза подрагивали, потому что у него не было век, чтобы закрыть их.

Я спустился по чердачной лестнице и влетел в кухню. Лиз стояла в дверях, в лучах солнечного света.

– Дэвид, что случилось?

– Гарри, крысолов. С ним произошел несчастный случай.

Я схватил телефонную трубку и набрал 9-9-9.

– Служба экстренной помощи слушает. Чем могу вам помочь?

– Скорую, срочно! В Фортифут-хаус, в Бончерче.

Лиз бросилась в сторону лестницы.

– Что с ним случилось? – спросила она. – Может, я?..

– Нет! – закричал я, и она замерла с широко раскрытыми глазами. Поняла, что случилось.

– Сэр, ваш номер телефона, пожалуйста? – говорил диспетчер. – Сэр?

7. Милашка Эммелин

Детектив сержант Миллер вышел в сад и стряхнул пыль с мятого серого костюма. Он был больше похож на молодого викария, чем на офицера полиции: розовощекий, с редеющими, цвета соломы, волосами и водянистыми голубыми глазами за круглыми линзами очков. Он носил галстук уайтского яхт-клуба, а к лацкану прикалывал бутон розы. Мужчины, носившие цветы в лацкане пиджака, всегда вызывали у меня двойственное чувство. Не потому, что я считал их геями, а потому, что мне казалось, что они подражают щеголям-пятидесятникам – с этими их блейзерами и широкими шелковыми галстуками с узором из конских подков.

У щеголей-пятидесятников (как мой отец и дядя Дерек) обычно было бедное несчастное детство, и они верили, что блейзеры, шелковые галстуки и бутоны роз в лацканах автоматически придадут им респектабельный вид.

– Вы не должны винить себя, мистер, – сказал он мне, осматривая сад. – Это всего лишь несчастный случай.

– Я говорю вам, что видел когти.

Он зажал пальцем нос, чтобы подавить позыв чихнуть. Но потом все же чихнул и вытащил платок.

– Простите. Аллергия на цветы.

– Не понимаю, как это можно назвать несчастным случаем, – сказал я.

Миллер закончил вытирать нос и бросил на меня быстрый взгляд, словно избегая смотреть в глаза.

– В крыше чердака есть очень опасные крюки, и он зацепился за них скальпом. Несчастный случай, не более того. Потерял равновесие, начал крутиться и сорвал с себя кожу. Вот и все. Я уже видел такое раньше. В прошлом году на лесопилке Блэкгэнг у одного парня в токарном станке застряла рука. Кожу содрало до самого локтя.

Я прикрыл рот рукой. У меня просто не было слов. Я был уверен, что видел черные изогнутые когти, впившиеся в голову Гарри. Я был уверен, что нечто, обитающее на чердаке, схватило его и содрало кожу с головы. Как Гарри мог случайно зацепиться скальпом за крюк? Как мог он так крутиться, что остался в итоге без лица?

Я знал, что это сделал Бурый Дженкин, только не понимал, как. Я объяснил, что на чердаке, возможно, водится какая-то «суперкрыса». Но пока рыжеволосый констебль усиленно что-то записывал, Миллер смотрел на меня сквозь блестящие круглые очки своими бледно-голубыми глазами. Судя по всему, он наотрез отказывался верить в Бурого Дженкина. А также в насильственное нападение любого рода – со стороны человека или грызуна («Это всего лишь несчастный случай, сэр, можете не сомневаться»). Поэтому я решил, что разумнее будет молчать и защитить Дэнни и Лиз от любой угрозы, которая могла таиться на чердаке Фортифут-хауса. Хорошо еще, что меня не арестовали за нападение на Гарри Мартина.

Полиция поступает так, когда меньше всего этого ожидаешь. Иногда даже сомневаешься, стоит ли им звонить.

– Вы же никуда не уезжаете, сэр? – спросил меня Миллер.

– Нет, нет. Я здесь пробуду как минимум два или три месяца. Буду ремонтировать дом. Буду штукатурить, прокладывать проводку, класть плитку, производить отделку и так далее.

– Значит, Тарранты возвращаются?

Я покачал головой:

– Они хотят его продать. А сами перебрались на Майорку.

– Везет, – отметил детектив сержант Миллер.

– Вы, очевидно, не бывали на Майорке.

Он уставился на меня не мигая. Я не был уверен, пытается ли он меня напугать или хочет телепатически дать понять, что был на Майорке. В конце концов, мужчина с бутоном розы в петлице, вероятно, везде уже побывал. Наверняка везде побывал.

– Пока это все, – сказал он. – Думаю, мы с вами еще свяжемся. Хотя, сами понимаете, здесь нет ничего необычного.

– Вы обыскали пространство под крышей? – спросил я.

Не отводя от меня взгляда, он кивнул:

– Да, мы обыскали пространство под крышей.

– Никаких крыс? Никаких следов крыс?

– Нет, мистер. Никаких следов крыс. Только крюки. Три чертовски больших железных крюка. Возможно, раньше с их помощью поднимали на крышу вещи. Знаете, до того как изолировали ту часть.

– Я уберу их, – пообещал я. – Правда, уже поздно, но… вы сами понимаете.

– Мы уже их убрали, – сказал он. – Джонс, принеси их с чердака.

– Слушаюсь, – ответил рыжеволосый констебль и поспешил обратно в дом.

Детектив сержант Миллер помолчал какое-то время. Он посмотрел на разрушенную часовню, на надгробия, на море, на скрипящий от старости кедр. И наконец произнес:

– Знаете, я слышал разные истории про этот дом. Но раньше никогда в нем не был.

– Какие истории? – поинтересовался я.

Он пожал плечами и глупо улыбнулся.

– О, ерунда… мой кузен говорил, что здесь водятся привидения.

– А… привидения. Да, я тоже слышал.

Он снял очки, сложил их и сунул в нагрудный карман.

– Просто хочу сказать вам, мистер, что не все мы тупые.

– Что, простите?

– Не все мы тупые, – повторил он. – Нам известны все эти истории про Фортифут-хаус, про странные звуки, вспышки света и пропавших детей. Но нельзя арестовать свет или шум. А что делать, если ребенок исчезает и не оставляет даже отпечатка ноги? На расследование убийства нам выделяется всего двадцать тысяч фунтов. Как только деньги кончаются, мы прекращаем поиски. На охоту за призраками нам не дадут ни пенса.

Я был поражен. Еще минуту назад он утверждал, что с Гарри произошел несчастный случай. А теперь допускает, что тот стал жертвой сверхъестественных сил. Раньше я никогда не слышал, чтобы полицейские так рассуждали.

– Вы связываете исчезновение детей с Фортифут-хаусом? – спросил я. – Правда?

– Да, правда. Гарри Мартин подавал множество жалоб. Два наших офицера даже присматривали за этим местом в свободное от службы время.

– И?

– Ничего. За последние три года полиция дважды обыскивала дом, сверху донизу. А если проверить полицейские записи за все послевоенное время, мы обыскивали его еще шесть или семь раз. Мы уже осматривали тот закуток под крышей. Там ничего нет. Во всяком случае, ничего достойного внимания. Ничего, на что можно нацепить ярлык, сунуть магистрату под нос и сказать: «Вот вам вещественное доказательство». Но это не значит, что мы сдались. Это не значит, что мы тупые, мистер. Это значит, что мы должны получить доказательства, прежде чем действовать.

Я медленно покачал головой.

– Вы верите в сверхъестественные силы? Вы это пытаетесь сказать мне?

Он многозначительно подмигнул мне:

– Почему нет?

– Вы же офицер полиции.

– Многие офицеры полиции становятся масонами, мистер. Они верят в Великого Архитектора Вселенной. Многие офицеры полиции – фундаменталисты. Верят в адские муки и Второе Пришествие. Я не масон и не фундаменталист, но я верю, что никогда не нужно спешить с выводами.

Я ничего не отвечал. Просто стоял под теплым ветерком и ждал, что он еще скажет.

– Если бы я полностью исключал сверхъестественное, – уверенным тоном произнес Миллер, – я не справлялся бы со своими обязанностями. По крайней мере в том что касается должностной инструкции, если вы понимаете, о чем я. Но хороший детектив не просто следует инструкции. Хороший детектив комбинирует факты, логику и дедукцию с фантазией и вдохновением.

– Что ж, – сказал я. – Я впечатлен.

Детектив сержант Миллер высморкался:

– Зря. Большая часть полицейских – это отморозки, идиоты, подлецы, хапуги и демагоги. Но иногда попадаются профессионалы. Попадаются один-два, у которых голова на плечах, а не кусок мяса. Хотя среди руководства таких нет.

– Поэтому вы и не можете пойти к начальству и изложить свою версию, что на Гарри Мартина напало нечто потустороннее?

Он горько усмехнулся:

– Мой шеф не верит даже в собственное отражение в зеркале.

– Интересно, а что бы вы сказали ему, если смогли? – Мне было любопытно, что Миллер думает об этом жутком случае на чердаке. Что Гарри и вправду зацепился за крюк и сорвал с себя кожу под действием собственного веса? Или что в пустом закутке под крышей притаилось нечто ужасное и очень рассерженное тем, что его потревожили?

– Я просто сказал бы ему, что произошедшее с мистером Мартином не было несчастным случаем в общепринятом смысле. И что это не было нападением в общепринятом смысле. Вот и все, – ответил Миллер.

– И не выдвинули бы никаких версий?

– Не на этом этапе, – уклончиво ответил он. – Это не пошло бы на пользу делу.

– А что насчет вашего коллеги? Детектива констебля Джонса, да? Вы поделитесь с ним своими соображениями?

Детектив сержант Миллер покачал головой.

– Детектив констебль Джонс способен понять лишь то, что может съесть, выпить или избить.

– То есть вы знаете, чего не происходило, но не знаете, что произошло.

Он еще раз посмотрел на меня своими бледными невыразительными глазами.

– Умный понимает с полуслова, мистер. Я вырос здесь. В Уитуэлле, если быть точным. На вашем месте я бы поостерегся этого дома. Когда мой кузен говорил, что здесь обитают привидения, это были не пустые слова.

– Думаете, Бурый Дженкин существует на самом деле?

– О… Не знаю насчет Бурого Дженкина. Но за эти годы с Фортифут-хаусом было связано столько необъяснимых инцидентов, что-то здесь точно должно быть не в порядке. Нет дыма без огня, если вы понимаете, о чем я.

– Что ж… – сказал я. – Спасибо за предупреждение.

В этот момент к нам подбежал констебль Джонс.

– Это был всего лишь несчастный случай, – сказал Миллер. – Очень неприятный несчастный случай, да. И очень необычный. Но это несчастный случай, не более того.

Он вытащил визитку и протянул мне:

– Можете звонить, если я вам понадоблюсь. На этой неделе я в дневную смену, на следующей – в ночную.

– Только что пришло сообщение из больницы, сержант, – выдохнул констебль Джонс. – Мистер Мартин скончался.

Сержант Миллер надел очки.

– Понятно. Очень жаль. Ушел еще один из старожилов.

– Хотите, чтобы я поговорил с миссис Мартин? – я чувствовал себя ужасно виноватым, что пустил Гарри на чердак.

– Нет, предоставьте это нам, – ответил Миллер. – Мы пошлем женщину-констебля. Они хорошо справляются с такого рода делами. Чай и сочувствие.

– Ладно. Я тогда…

– Будет расследование, – прервал меня на полуслове Миллер. – Вам, видимо, придется давать показания. Мы сообщим вам, когда вы понадобитесь.

– Ладно, – согласился я, угрюмо провожая их взглядом.

Когда они ушли, из дома появилась Лиз, неся две банки прохладного пива. На ней была черная футболка с глубоким вырезом и черные велосипедные шорты, голову она повязала белым шарфом. Мы сели рядышком на низкую садовую ограду и стали пить пиво.

– Гарри умер, – наконец произнес я.

– Да. Детектив уже сказал мне. Поверить не могу.

– Сержант Миллер считает, что это несчастный случай.

Лиз нахмурилась.

– Правда? Он постоянно повторял, что это несчастный случай.

– Наверное, не хочет особо распространяться, поэтому и говорит так. Если он попытается рассказать кому-нибудь из своих коллег, что на чердаке творится что-то несусветное, его примут за сумасшедшего.

– Что он собирается делать дальше? И что мы будем делать? Мы же не сможем жить в доме с каким-то монстром на чердаке?

Я оглянулся на высокую черепичную крышу Фортифут-хауса. Хотя лужайки были залиты ярким солнечным светом, на крышу падала тень проплывавшего мимо облака. Поэтому здание выглядело неприветливо и зловеще. Как будто оно цепко вобрало в себя все зло, которое смогло притянуть. Я мог поклясться, что видел бледное овальное лицо, глядящее на нас из окна последнего этажа. Но знал, что если подойду к дому или сменю точку обзора, то окажется, что это всего лишь зеркало, или блик на оконном стекле, или рисунок обоев в комнате.

Больше всего меня беспокоила форма крыши. Она представляла собой весьма своеобразную геометрическую конструкцию, пренебрегавшую всеми законами перспективы. Западный скат, находившийся дальше от нас, казался выше, чем восточный, который был к нам ближе. Когда вновь выглянуло солнце и осветило южную сторону крыши, вид ее полностью изменился. Юго-восточный водосточный желоб выглядел так, будто был выгнут наружу, а не внутрь, словно вся крыша была сконструирована по принципу шарнирной раскладушки, и ее форму можно менять по желанию.

От этого зрелища меня затошнило. Тяжелое ощущение, вызывающее головную боль, как после долгого кружения на ярмарочной карусели.

– Ты в порядке? – спросила Лиз. – У тебя лицо посерело.

– Я в порядке. Думаю, это от шока.

– Может, тебе нужно немного полежать?

– Я в порядке. Ради бога, не стоит волноваться по пустякам.

– Знаешь, ты не должен винить себя. Он пришел сюда по своей воле.

– Знаю, но все равно.

Она положила ладонь на мою руку.

– Знаешь, ты мне нравишься, – сказала она, и это прозвучало невероятно откровенно. – Тебе не о чем беспокоиться. И если хочешь, чтобы я с тобой спала, я согласна.

Я наклонился и поцеловал ее в лоб:

– Думаю, с этим проблема.

– О, понимаю. Любишь завоевывать женщин, да?

– Я не это имел в виду, – возразил я.

Хотя да, я имел в виду именно это. Она нравилась мне, я был от нее без ума. Но сейчас этого было недостаточно. Я должен был доказать себе, что способен позаботиться о собственной безопасности.

Дэнни бежал по травянистому склону к ручью, раскинув руки в стороны и изображая гул самолета.

– Смотри не упади в воду! – крикнул я.

Не знаю, слышал он меня или нет. Вытянув руки, он перепрыгнул через ручей, но умудрился потерять равновесие и попал одной ногой в воду. Как ни в чем не бывало, он побежал дальше, хотя я даже отсюда слышал, как чавкает его промокшая сандалия.

– Твой сын это нечто!.. – улыбнулась Лиз.

– Надеюсь, он не очень скучает по матери.

Мы смотрели, как Дэнни перелез через стену кладбища и стал бегать вокруг надгробий, имитируя звук пулемета:

– Та-та-та-та-та-та!

– Думаю, тебе пора приступать к ремонту, – сказала Лиз. – Я выхожу на работу завтра.

Я снова посмотрел на Фортифут-хаус. Мысль о том, чтобы заняться его покраской и отделкой, пока эта тварь продолжает сновать по чердаку, привела меня в замешательство. Впервые у меня возник соблазн бросить все, связаться с агентами по недвижимости и сказать, чтобы они забыли об этом доме. Единственная проблема заключалась в том, что мне выплатили гонорар за первый месяц авансом. Деньги я уже потратил, и вернуть их не представлялось возможным. Разве что выполнить работу, за которую мне заплатили. Еще я потратил часть денег, выделенных мне на покупку краски и материалов. Этот факт, если о нем станет известно, вызовет большое недовольство.

Похоже, единственная возможная альтернатива – это переселиться.

Лиз потянула меня за рукав.

– Смотри, – сказала она. – Кто это?

Взглянув на кладбище и часовню, я увидел Дэнни, мелькавшего среди надгробий. Но на кладбище был еще один ребенок. Девочка лет девяти-десяти, темноволосая, в длинном белом платье, сиявшем в лучах утреннего солнца. Она стояла у дверей часовни, будто только что вышла оттуда, хотя они были плотно закрыты у нее за спиной. В руках она держала что-то вроде гирлянды из маргариток.

– Наверное, местный ребенок, – предположил я, прикрывая глаза рукой.

Но что-то во внешности этого «местного ребенка» меня насторожило. И дело было не только в странном длинном белом платье. Хотя местные дети обычно носили флуоресцентные шорты-бермуды и футболки с черепашками-ниндзя. Вид у девочки был какой-то болезненный. Глубоко запавшие глаза казались черными пятнами, а лицо было таким бледным, что даже отливало зеленым.

Дэнни продолжал «летать» в дальнем углу кладбища, широко раскинув руки. Он кружил, постепенно приближаясь к девочке. Заметив ее, опустил руки и остановился. Я увидел, что они разговаривают.

– Что-то у нее не очень здоровый вид, правда? – отметила Лиз.

Я поставил пиво на ограду и встал. Дэнни с девочкой были слишком далеко, чтобы я мог отчетливо видеть их лица и слышать, о чем они говорят. Но вдруг я запаниковал, словно неожиданно вывернул на себя пиво.

– Дэнни! – позвал я и направился к часовне.

Дэнни оглянулся на меня, а потом продолжил разговор с девочкой.

– Дэнни! – крикнул я снова и, ускоряясь, перешел на бег. – Дэнни, иди сюда!

Миновав солнечные часы, я стал спускаться к ручью. Позади что-то крикнула Лиз, но из-за свиста ветра в ушах и своего учащенного дыхания я не разобрал, что она сказала.

Только когда, добежав до ручья, я поднял глаза на часовню, я понял, о чем она хотела меня предупредить. Из дверей часовни появилась мужская рука – белая манжета, черный рукав – и легла на плечо девочки. Девочка оглянулась и подняла голову. Похоже, она что-то говорила, но я ничего не мог разобрать. Дэнни отступил на два шага назад, потом еще. Потом быстро попятился, едва не споткнувшись в спешке о надгробие.

Я бросился через ледяной ручей. Камыши хлестали по ногам. Вскарабкался на поросшую мхом стену и упал в высокую траву кладбища.

– Дэнни! – закричал я.

Он стоял чуть поодаль, опираясь рукой на могильный камень. Обернулся и очень серьезно на меня посмотрел:

– Я здесь, папа.

Двери часовни были плотно закрыты, как всегда. Но девочка исчезла.

Я подошел к Дэнни и положил руку ему на плечо. На кладбище было необыкновенно тихо и безветренно. Стрекотали сверчки. Вокруг крестов порхали синие бабочки.

– С кем это ты разговаривал? – спросил я Дэнни.

– С Милашкой Эммелин.

– С Милашкой Эммелин? Какое смешное имя.

Я огляделся. Лиз бежала к нам по склону холма.

– Кто этот человек?

– Это был тот же человек, которого мы видели раньше. Он сказал: «Давай же, Милашка Эммелин, пора идти», – и все. На нем была шляпа.

О, боже, только не молодой мистер Биллингс!

– Ты имеешь в виду ту черную шляпу? Высокую черную шляпу?

– Да, точно, – сказал Дэнни, подняв руки над головой. – Большая черная шляпа, похожая на трубу.

– Большая черная шляпа, похожая на трубу. Понятно.

– Милашка Эммелин спросила, не хочу ли я с ними поиграть.

– С ними? Она сказала, кто эти «они»?

Дэнни, казалось, устал от вопросов. Все же он продолжал поглядывать на двери часовни, словно опасался, что кто-то может внезапно появиться оттуда. Распахнулась дверь и – ой! В дом влетает красноногий злой портной. По всей видимости, Дэнни, как и я, был озадачен тем, что Милашка Эммелин сумела так легко пройти через дверь. В то время как мне, чтобы открыть ее, пришлось применить физическую силу.

– Она живет в деревне? – спросил я Дэнни.

– Она не говорила мне, где живет.

– А она не говорила тебе, кто ее друзья?

Он покачал головой.

– И не говорила, кто этот мужчина – ну который сказал ей, что пора уходить?

Дэнни снова покачал головой. Но вдруг он поднял на меня глаза, полные слез: он был растерян и ничего не понимал.

– У нее в волосах были черви. Когда она отвернулась, у нее в волосах ползали красные черви.

О, боже, – подумал я. – Что происходит?

В ворота кладбища вошла Лиз. Я поднял Дэнни, крепко обнял и сказал:

– Милашка Эммелин, наверное, цыганка, понимаешь? Они редко моются.

Дэнни прижался ко мне и ничего не сказал. Лиз подошла и, оглядевшись, спросила:

– Куда они делись?

Я покачал головой, пытаясь намекнуть ей, чтобы она не шумела, но Лиз не поняла меня. Подойдя к дверям часовни, попробовала открыть их.

– Они же не могла просочиться сквозь них?

– Но мы же с Дэнни сумели, правда, Дэнни? – спросил я его. И почувствовал, как он кивнул, уткнувшись мне в плечо своим маленьким острым подбородком.

– Что ж… давайте посмотрим, там ли она, – предложила Лиз.

Я снова попытался беззвучно сказать ей «нет», но Дэнни обернулся к ней и произнес:

– Да, давайте.

Его ресницы слиплись от слез.

– Ты уверен? – спросил я.

Он снова кивнул и вытер слезы пальчиками.

Я осторожно опустил Дэнни на мягкую траву и подошел к дверям часовни. Лиз взяла Дэнни за руку и улыбнулась ему. Было такое ощущение, что она действует на него успокаивающе. На меня она тоже так действовала – потому что была дружелюбной и красивой, потому что жизнь без женщины всегда казалась неполной. Прижавшись плечом к двери, я понял, что мне нужен не секс. Мне нужна ее женственность. И Дэнни тоже.

– Поднажми, – попросила Лиз, и я нажал.

Правая створка со скрипом приоткрылась внутрь – и пока я держал ее, Лиз и Дэнни протиснулись в образовавшуюся щель. Я последовал за ними, ободрав руку о гвоздь. На коже появились тонкие бусы из темно-красных капель крови.

В часовне никого не было – лишь серые кучи разбитой кровельной плитки устилали пол. Мы побродили туда-сюда, но не нашли следов ни Милашки Эммелин, ни молодого мистера Биллингса. Как такое могло быть? Молодой мистер Биллингс умер больше ста лет назад, а по описанию Дэнни, Милашка Эммелин, похоже, тоже была мертва. Мертвей не бывает. Тело ее истлело, а волосы кишели червями.

Лиз подошла и заглянула мне в глаза:

– Здесь что-то происходит. Что-то очень, очень странное.

Я поднял голову. Утреннее небо с ревом пересек «Боинг-737» Британских авиалиний, полный туристов, направлявшихся в Малагу, на Скиафос или Крит. Опустив взгляд, я уткнулся в стены часовни без крыши, в пустые готические окна без стекол и шелестящий плющ. Трудно было сказать, в каком времени я находился на самом деле.

– Да, – поддакнул я, глядя, как Дэнни прыгает, топча черепицу. – Не знаю, что это, но это что-то очень странное. Это очень странный дом. Даже выглядит он странно, ты не заметила? Он постоянно меняет форму.

Лиз опустила глаза. Ее светящаяся юностью кожа была усыпана лишь редкими веснушками, напоминавшими крошки корицы.

– Ты бы расстроился, если бы я сказала, что хочу уехать?

– Сказать честно?

– Конечно.

– Да, я расстроюсь.

В глазах Лиз мелькнуло какое-то воспоминание, словно с ней уже происходило нечто подобное. И, может, даже не один раз. Она была из тех девушек, которые никогда не становятся собственностью мужчин. Она была из тех женщин, которые умирают в одиночестве в доме престарелых. Черт, меньше всего я хотел думать об этом. Но я должен позаботиться о Дэнни и о себе, я не могу отвечать за всех и вся. Особенно за таких бродяжек, как Лиз, и за мертвецов вроде молодого мистера Биллингса, Милашки Эммелин и Гарри Мартина.

Боже, как же страдал Гарри Мартин. Дэнни давил черепицу, и она хрустела, как подкожный жир, отрывающийся от кости. Хрусть-хрусть-хрууусть-хрусть.

– Но, – сказал я, – если ты и правда хочешь уехать…

Помолчав, она произнесла:

– Нет, нет. Я останусь. Не могу же я всю жизнь убегать от чего-то, потому что мне так удобно.

– Послушай, я не хочу, чтобы ты осталась здесь из снисхождения. Или из жалости. Гарри Мартин лишился лица, потому что на чердаке обитает нечто очень опасное, реальное оно или воображаемое. Не оставайся только потому, что тебе меня жалко. В мире полно мужчин-одиночек, воспитывающих семилетних мальчишек.

– Я хочу остаться, – настойчиво повторила она.

– Нет, не хочешь. Ты только что это сказала. Уезжай! Тебе лучше уехать!

– Послушай, только из-за того что я легла с тобой в постель этой ночью…

– Это тут ни при чем. Клянусь! Мы оба очень устали, оба выпили.

– А мне понравилось, – решительно заявила она. – Мне понравилось, и я хочу еще. Вот почему я собираюсь остаться.

Несмотря на все, что с нами случилось, несмотря на ужасную смерть Гарри Мартина, я только покачал головой и рассмеялся. О чем, черт возьми, люди спорят, если уж на то пошло? Любовь, похоть, неуверенность, разочарование и страх. Мой старый друг Крис Перт однажды сказал, что, если мужчине и женщине нравятся одни и те же комедии и одна и та же китайская еда, значит, их отношения зародились на небесах.

– Смотри, папа, – сказал Дэнни. – Кровь.

Я моментально стих. Дэнни в другом конце часовни стоял перед прерафаэлитической фреской женщины с густыми рыжими волосами. Быстро перебравшись через груды сломанной черепицы, я встал рядом, затем к нам подошла Лиз.

Женщина улыбалась какой-то нехорошей, эксцентричной улыбкой – ликующей, эротичной и немного безумной. Глаза, казалось, горели ярче, чем раньше. Но еще больше меня напугала крыса, обвивавшая ее плечи, словно шарф. Она смотрела озорными, дикими, торжествующими глазами, а из пасти стекала длинная тонкая струйка крови.

Я осторожно потрогал кровь кончиком пальца.

– Фу, – произнесла Лиз и сморщила нос.

Я показал ей палец:

– Сухо. Это даже не кровь. Это всего лишь краска. Сухая краска.

– Но ее раньше здесь не было, – сказал Дэнни.

– Да, – подтвердил я. – Не было. Может, какие-то дети нарисовали, шутки ради.

Лиз не могла оторвать глаз от портрета женщины.

– Ничего себе шутка, – сказал она. – Кто это?

– Не знаю, мы нашли это только вчера. Видимо, она уже много лет была скрыта плющом.

Лиз подошла к фреске поближе.

– Какая жуткая женщина, – прошептала она.

– Почему ты так говоришь?

– Не знаю. Вглядись в нее, она же такая жуткая! И только посмотри на эту ужасную крысу!

Мы посматривали на фреску, расхаживая вокруг по обломкам кровельной плитки, и понятия не имели, что нам делать дальше. Мы столкнулись с каким-то очень странным и враждебным потусторонним явлением, которое не имело к нам никакого отношения. Ходя тут, хрустя черепицей, я твердо решил, что нам лучше упаковать вещи и уехать. И пусть агенты по недвижимости требуют с меня возврата аванса через суд. Тарранты, по всей видимости, тоже убедились, что либо в Фортифут-хаусе обитают привидения, либо он проклят, в любом случае, с ним что-то не так. Они не должны были нанимать меня для ремонтных работ, не предупредив, что здесь пропадали люди. Сходили с ума. И, весьма вероятно, умирали.

Черт с ними, – подумал я. – Я уезжаю.

И тут раздался голос Дэнни:

– Она там, папа! Она там! Милашка Эммелин, она там!

Он стоял у окна, выходившего в сад, и указывал куда-то рукой. Я с шумом поднялся на гору черепицы и встал рядом с ним.

Да, он не ошибся. Девочка в длинном белом платье скользила по саду, мимо солнечных часов с тем аккуратно выстриженным травяным кругом, который Льюис Кэрролл называл «навой».

«Варкалось. Хливкие шорьки пырялись по наве…»

Она приблизилась к дому, и дверь кухни распахнулась сама по себе. Издали было плохо видно, но, когда Милашка Эммелин была уже в двух шагах, я готов поклясться, что нечто темное и волосатое бросилось из открытой двери, схватило ее и быстро утащило в дом. Возможно, мне померещилось. Возможно, это была всего лишь тень Милашки Эммелин. Но взгляд Дэнни выражал настоящий ужас. И я понял, что он увидел больше, чем должен был увидеть семилетний ребенок.

– Ну, все! – решительно сказал я, поворачиваясь к Лиз. – Мы уезжаем. Мне жаль. Мне очень жаль. Но я не знаю, что здесь происходит. И не хочу знать. Сможешь найти себе другое жилье?

– Думаю, да. Просто нужно поспрашивать. А вы куда поедете?

– Полагаю, вернемся в Брайтон. У меня есть друзья, которые смогут приютить нас на какое-то время. Я дам тебе мой адрес.

– Я думала, детектив не хотел бы, чтобы ты покидал остров.

– Очень жаль, но я все равно уезжаю. Хочешь, могу подвезти куда-нибудь? Сколько тебе нужно времени, чтобы собраться?

Мы покинули кладбище, оставив ворота открытыми. Перешли через ручей и вернулись к дому. Облака сгустились, и когда их мрачные тени легли на крышу и слуховые окна, дом словно нахмурился. Когда я подходил к нему, сердце у меня билось все сильнее. От него веяло чем-то настолько зловещим, что я едва мог думать рационально. Все, что я хотел, – это бросить нашу одежду в чемоданы, запрыгнуть в машину и уехать от Фортифут-хауса как можно дальше.

Дэнни замешкался и посмотрел на море.

– Мне понравился этот пляж, – грустно сказал он.

Я положил руку ему на плечо.

– Знаю. Мне тоже. Но нам придется найти себе другое жилье. Мне не нравятся все эти звуки, не нравятся девочки с червями в волосах.

– Что случилось с крысоловом? – спросил Дэнни.

– Он поранился на чердаке. Это еще одна причина, почему нам надо уехать. Я не хочу, чтобы с тобой, со мной или с Лиз что-нибудь случилось.

– Могу я взять с собой моих крабов? – спросил Дэнни.

В ведре за кухонной дверью у него копошилось с полдюжины маленьких зеленых крабов.

– Извини, нет. Нам придется остановиться у Майка и Иоланды. У них нет комнаты для крабов. Почему бы тебе не отнести их на пляж и не устроить им гонки. Кто доберется до моря первым?

– А могу я взять хотя бы двоих?

– Нет, они начнут плодиться, и скоро у тебя будут тысячи крабов.

– Тогда одного?

– Нет, ему будет одиноко.

Нехотя Дэнни взял ведро и направился с ним к морю. Я предпочел, чтобы он не путался под ногами, пока мы будем собираться. В последнее время мне приходилось столько раз паковать вещи, что это стало уже чем-то вроде привычного ритуала. Стоит начать собирать чемоданы, уже никогда не остановишься.

На кухне Лиз взяла меня за руку.

– Что ж… Вот и кончилось наше совместное идиллическое лето, – сказала она, печально улыбнувшись.

– Мне очень жаль. Но я не могу допустить, чтобы пострадал Дэнни или ты.

Она огляделась:

– Что, по-твоему, с этим домом не так?

– Не знаю. И выяснять не хочу. Особенно сейчас.

– Может, нам нужно поговорить со священником, чтобы он провел обряд экзорцизма.

– Вряд ли это как-то поможет. Мне кажется, весь этот дом специально сделали таким. Он как будто не отсюда.

– Хочешь выпить пива, пока мы собираемся?

Я кивнул.

– Знаешь, я могла бы полюбить тебя, – искренне призналась она. – В другое время, в другом месте.

Я искоса посмотрел на нее:

– Особенно в другом месте.

Вдруг раздался звонок в дверь, и мы оба подпрыгнули от неожиданности, разлив пиво.

– Господи, я до смерти испугалась! – ахнула Лиз.