Электронная библиотека » Грэм Джойс » » онлайн чтение - страница 3

Текст книги "Индиго"


  • Текст добавлен: 21 декабря 2013, 04:13


Автор книги: Грэм Джойс


Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Джеку попалась газетная вырезка в прозрачной пластиковой папке. Заголовок привлек его внимание:

ТАИНСТВЕННОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ХУДОЖНИКА

В короткой заметке говорилось об исчезновении молодого художника, который пропал накануне вручения ему национальной премии – диплома и денежного чека. В этой связи газета упоминала о «Марии Селесте»,[5]5
  Бригантина «Мария Селеста» в 1872 г. была обнаружена в открытом море пустой, без экипажа, повреждений, в кают-компании даже стоял накрытый стол. Что с ней произошло, так и осталось неизвестным.


[Закрыть]
заявляя, что друзья художника нашли в его квартире остатки еды и полупустую бутылку вина. Случилось это два года назад. Заметку сопровождала фотография двадцатисемилетнего художника – темпераментного и нервного молодого человека в очках в тонкой оправе и с козлиной бородкой, надменно смотрящего прямо в объектив. Имя его было Николас Чедберн.

Джек отнес заметку в гостиную и сверил имя с подписью на обороте одной из картин, чтобы убедиться: художник был автором «Невидимости 1». Потом положил вырезку к остальным своим документам и закончил уборку в чулане.


Когда под вечер приехала агент по недвижимости, озеро было спокойным, а Джек уже наполнил старьем пятнадцать мешков. Женщина с блокнотом – волосы налакированы так, что можно порезать палец, – обращалась к нему почти как к родственнику, как к человеку, который наконец-то проявил здравый смысл и решил продать старую квартиру. Предварительная цена, названная Джеком, была, по ее мнению, слишком низкой. Она ушла меньше чем через полчаса, заверив его, что использует любую возможность, чтобы быстро продать квартиру, и перед уходом посоветовала Джеку повесить картины на место.

Джек позвонил Луизе и попросил совета относительно картин и мебели, надеясь воспользоваться предлогом и пригласить ее куда-нибудь пообедать. Она дала ему телефон мебельного перекупщика, сказала также, что большинство картин в квартире принадлежат неизвестным художникам, к которым Тим испытывал симпатию, и только на то и годятся, чтобы придать помещению более привлекательный вид. Наконец Луиза произнесла:

– Джек, я должна идти. Нужно что-то сообразить насчет еды.

– Еды? Я тоже, как переехал из отеля, не сообразил поесть.

– Не хочешь присоединиться? Мог бы поесть со мной и Биллом.

Билл? У Джека сжалось сердце. Первый раз он слышал о Билле.

– Нет.

– Не «нет», а «да». Прихвати бутылку вина.

Она назвала ему адрес, сказала, чтобы он взял такси, и, не слушая его возражений, положила трубку. В любое другое время, поставленный перед выбором – болтать с каким-то неведомым Биллом, втайне представляя себе, как раздеваешь его жену (которая, так уж случилось, сестра тебе), или в одиночестве жевать двухфунтовый стейк в тоскливом дешевом ресторанчике, – он предпочел бы полное одиночество.

К тому времени, как он вылез из такси где-то поблизости от Чикагского университета, настроение у него окончательно испортилось.


На кухне что-то готовилось. Луиза впустила его, приняла из его рук вино, которое он так тщательно выбирал, и, не глядя на этикетку, сунула в холодильник.

– Где Билл? – спросил он помимо воли.

– В другой комнате, – ответила она приглушенным голосом и ему показала, чтобы говорил потише. – Ты остаешься? Если да, то снимай пальто. А то у тебя такой вид, будто ты сомневаешься.

Квартирка была маленькая, но, как у Тима Чемберса, в ней царили чистота и порядок. Гостиная служила одновременно и столовой; Луиза зажгла свечу на столе, но еще не поставила третий прибор для Джека. В глубине комнаты на малой громкости туманно и грустно мурлыкала Этта Джеймс. Джек заметил на серванте знакомый диск цвета кости на кожаном ремешке. Талисман, который обычно носил отец.

– Я только что рассказывала Биллу о тебе. Я солгала и сказала, что ты был знаменитым в Европе футболистом. Ничего?

– Зачем? Разве он любит футбол?

– Не смеши меня. Хочешь с ним познакомиться? Проходи. Он, наверно, уснул.

Джек не был уверен, что хочет знакомиться с сонным мужем в неглиже, но Луиза, не обращая внимания на его протесты, потащила его в спальню. Билл в самом деле спал. В детской кроватке. Пухлые губки походили на землянику. Спал, сжав в крохотном кулачке уголок одеяла.

– Ну, хватит смотреть на него, – сказала Луиза.

– Я могу часами смотреть на спящего ребенка. Это как смотреть с моста на реку.

Пришлось ей тащить его за рукав.

– Пойдем поедим.

Она приготовила джамбалайю, притом так наперчила, что у него на лице выступила испарина.

– Сколько Биллу?

– Год. С половиной.

– Чудный малыш. А его отец?…

– Мне тридцать один. Я хотела ребенка, но не нашла подходящего человека. Так что выбрала одного посимпатичней, забеременела. В спутники жизни он не годился, и я дала ему отставку, когда убедилась, что он свое дело сделал. Он ничего не знал о Билле до последнего времени. Я тебя шокировала?

Да, Джек был шокирован, но, поскольку это был Чикаго и холод тут царил во всем, ответил:

– Нисколько.

– Правда? Это многих шокирует.

– Нет, вру. Это очень шокирует. Это очень по-современному. Очень по-американски.

– По-американски? Ты считаешь, это типично для Америки? Интересно. Разве англичанка не способна на что-нибудь подобное?

Он подумал и решил, что да, женщины в любой стране могут поступить так же, если захотят.

– Иногда я несу чушь, чтобы скрыть удивление, только и всего. До чего остро – во рту горит!

– Нравится?

Он не сказал, что ему нравится, только то, что джамбалайя чересчур острая, но взял еще вилку, желая показать, что не жалуется.

– И кто же отец ребенка?

Улыбка на ее губах погасла.

– Этого я не скажу. Иначе ты будешь знать то, чего Билл не знает.

– Не надо мне было спрашивать.

– Ничего, вопрос естественный. – Она встала, вспомнив о вине в холодильнике. – Просто я не как все.

Это правда. Как все она не была. Луиза снова села и разлила вино по бокалам; в ровном пламени свечи льющаяся струйка была такого же зелено-желтого цвета, как ее глаза. Он вновь заметил, что ее гложет какая-то забота, и знал: к заботам матери-одиночки это не имеет отношения.

– Ты в порядке? – спросила она. – Вид у тебя рассеянный.

– Да задумался о вещах, что остались в отцовской квартире.

– Я тебе сказала: картины принадлежат неизвестным авторам. Одна или две, возможно, представляют какой-то интерес, но это все в теории, пока не найдешь человека, который захочет их купить. Все по-настоящему ценное он обычно тут же продавал. Я это знаю, потому что я и занималась этим.

– Я нашел газетную вырезку об одном из художников, чьи работы висят в квартире.

Луиза слегка помрачнела и отложила вилку.

– Он был таким же, как те юнцы, которые обычно окружали Тима. Молодым последователем. Друзей-ровесников у отца никогда не было, а эти… Ему нужно было, чтобы они сидели у его ног и взирали на него затуманенным взором. И они были такими же, как он. Они узнавали в нем себя.

– Не понимаю.

– Все они были личности с неустойчивой психикой. Иногда квартира походила на палату в психбольнице. Депрессивные типы, жертвы, отщепенцы, всякого рода бродяги и заблудшие. Тим поощрял их и помогал воспринимать себя художниками, которые находятся в мучительных поисках. Покупал их картины, развешивал у себя в квартире. Они считали его богом.

– Почему ты говоришь, что они были такими, как он?

– Тебе стоит кое-что узнать о Тиме. В разное время он бывал настолько разным, что трудно поверить.

– О, кое-что я об этом знаю.

– Ты так считаешь? Да что ты можешь знать, так, самую малость!

– Мне нравится твой акцент.

– У меня нет акцента. – Смотреть, как улыбается Луиза, было все равно что смотреть на вспыхнувшую спичку. – Ты в Америке. Это у тебя акцент, малыш, а не у меня.

Она наморщила лоб. Допила вино и потерла глаза двумя пальцами. От него не укрылась ее усталость. Теперь он точно знал: дело не только в том, что как матери-одиночке ей приходится тяжело. «Отключи, – сказал он себе. – Отключи ты свой полицейский глаз».

– Послушай, я действительно устала, – сказала она. – Ты не против, если я сейчас вызову такси?

В Англии, отметил про себя Джек, в такой ситуации как бы случайно, поправляя ремешок, посмотрели на часы и, зевнув, изумились бы: господи, неужто так поздно?!

Пока они ждали такси, Луиза спросила, собирается ли он все же публиковать рукопись.

– Придется, иначе не получу вознаграждения.

Они еще поговорили об условиях, поставленных в завещании.

– Забавная это вещь, – сказала Луиза, снова зевая, – невидимый текст. Тем не менее работает. – Раздался звонок в дверь. Прибыло такси Джека. – Не так, как ты думаешь. Но поразительным образом. Открывает глаза.

– Как так?

– Попробуй, и узнаешь. – Она помогла ему надеть пальто. Потом удивила его, взяв за подбородок тонкой прохладной ладонью и коснувшись поцелуем щеки. – Спасибо, что зашел. Приятно было пообщаться.

Он пристально посмотрел в ее желтые глаза львицы.

– Иди, такси ждет, – сказала она.

6

– Привет, мам!

Луиза толкнула ногой заднюю дверь и положила на кухонный стол сумку с продуктами и подарками.

Мать Луизы жила в пригороде Мэдисона, штат Висконсин, долгий путь от Чикаго на север, если не ехать через Канаду. Из какого-то принципа, так до конца и не объясненного, она никогда не запирала заднюю дверь.

– А, привет, дорогая! – Дори Даррелл – от мужниной фамилии она избавилась, разойдясь с Тимом Чемберсом, когда Луизе было три года, – бросилась через всю кухню к дочери, звонко чмокнула ее в подставленную щеку и забрала у нее Билли. – Ах ты, моя радость! Моя радость! Он еще вырос, Луиза. Еще вырос.

И то, что Дори видела Билли только несколько дней назад, ничего не значило; Луиза навещала мать по меньшей мере раз, а бывало – и дважды в неделю. Дори души не чаяла в малыше, была прекрасной нянькой, обладавшей неистощимыми запасами материнского опыта и тепла. Луиза и она были привязаны друг к другу – как дочь и мать. Крепчайшая из привязанностей. Тем более что обе пострадали от одного человека.

– Не ждала тебя сегодня, – сказала Дори Биллу, приглаживая его волосы. – Пахнет кофейком, чувствуешь? – пропела она. (В доме Дори упоминание о кофе всегда подразумевало еще и домашней выпечки кексы и печенье, хотя готовила Дори ужасно.) – Просто захотелось тебя удивить.

– Ты, мам, на это способна, когда к тебе ни придешь. Ну-ка, посмотрим, что тут бабушка приготовила для тебя, какое печенье?

Билли понюхал протянутое ему печенье и нехотя взял одно. Они прошли в гостиную. Дори вытащила игрушки для Билли и убавила давление пара в новой системе отопления, как показали ей мусорщики. Она рассказала Луизе о скандале, который закатила по телефону «бездельнику», как она выразилась, в конторе, которая устанавливала систему. Когда Дори начинала что-то рассказывать, не всегда удавалось вставить словечко, прервав ее монолог, и хотя Луиза посмеялась и поддержала Дори, проехавшись насчет бездельников-в-конторах, ей было трудно сосредоточиться на словах матери. Сегодня она приехала обсудить кое-что серьезное, а не выслушивать ее обычную болтовню.

Дори стала грузной, поседела, хотя всегда ходила в широких брюках и черной майке, чтобы напомнить себе о своей, как она любила говорить, «богемной юности». Она познакомилась с Тимом Чемберсом вскоре после первого приезда «битлов» в Штаты, а год спустя появилась Луиза. «Англичане, – язвительно сказала однажды Дори, – были в большой моде, и я, черт побери, просто обязана была найти себе какого-нибудь англичанина, верно?!» Хотя ей было двадцать четыре, когда она встретила Тима Чемберса, – несколько старовата для того, чтобы до хрипоты визжать на концертах лохматых ливерпульцев. Ее больше влекло к джазу и к поэзии битников, уже сходивших со сцены, к фолк-кафе и художникам.

Теперь она ненавидела всяческие «художества». Сама обладая немалыми способностями, она сумела направить весь свой художественный талант в домашнее русло. Луиза взяла в руки лоскутное одеяло, лежавшее на диване. Это было «одеяло Билли». Дори начала его шить восемнадцать месяцев назад, в день, когда родился Билли, и надеялась закончить, когда ему исполнится три.

– Прекрасная работа, мам, – сказала Луиза, разглядывая квадрат лоскута. – Правда, прекрасная.

– А, все это так, чтобы было чем заняться, когда бессонница мучит.

Излишняя скромность. Одеяло было великолепно.

– Просто произведение искусства. Настоящее произведение искусства.

– К черту искусство! Если одеяльце смотрится и ребенку под ним тепло, то и хорошо.

Но она лукавила. Замысел Дори был в том, чтобы сшить одеяло на тему сказок, какие рассказывают на ночь. На каждом квадрате была вышита сцена из какой-нибудь сказки. Без всякой последовательности тут чередовались библейские сюжеты, греческие мифы, басни Эзопа, легенды американских индейцев, китайские притчи, волшебные сказки, народные сказания и семейные анекдоты. Сперва Дори собрала все эти истории, потом сделала эскиз и принялась вручную сшивать и вышивать все это многоцветное великолепие. Не нужно будет читать ребенку на ночь, сказала она. Достаточно лишь показать ему на отдельный квадрат и рассказать, что на нем изображено. На каждой стороне одеяла было тридцать пять квадратов.

– Всего – тридцать пять, – уточнила она.

Луиза знала, что Дори сидела над одеялом почти каждый божий вечер с рождения Билли, не считая нескольких вечеров, когда неважно себя чувствовала или куда-нибудь уезжала отдохнуть. Если она закончит к третьему дню рождения, то на всю работу у нее уйдет тысяча вечеров. Не одеяло, а утешный шепот Шехерезады и ковер-самолет, колыбельная и уютная пижама. Столько любви было вложено в него, что стоило Луизе только подумать о нем, как ей хотелось разреветься.

– Один лоскут я задумала сделать абстрактным, – сказала Дори.

– Да-а?

– Конечно. Я сейчас работаю над исламским преданием и прочитала о том, как ткачихи-мусульманки намеренно допускают ошибки в работе, потому что лишь Аллах совершенен и пытаться подражать ему – грех. Мне до них далеко, но, я считаю, Билли следует увидеть, что есть истории, которые можно рассказать только словами. Как смотришь на это?

Но Луиза знала: абстрактный – это квадрат Индиго.

– Ты уже сама все обдумала, мам.

– Ты совершенно права. Черт, Луиза, тебя что-то заботит? Ты не слушаешь, что я говорю.

– Конечно, слушаю. Одеяло…

– К черту одеяло! Я слышу, как у тебя в мозгу сверлит, др-р-р. Как те парни, что сверлят дыру там, на дороге.

– Хорошо. Дело в моем брате.

Дори выхватила у нее одеяло, сложила его, чтобы убрать.

– Он тебе брат по отцу.

– Не важно. Ты даже ни разу не видела Джека…

– И не горю желанием.

– Ты не обязана любить его, но…

– Уж это точно, не обязана!

– Ты замолчишь, мам? Не можешь помолчать хотя бы две секунды? Ладно?

Луиза прикусила язык, заметив странное выражение во взгляде матери. Это продолжалось не более секунды-другой, но Луиза безошибочно узнала его. Зрачки Дори повернулись, застыли и остекленели, будто она вдруг увидела что-то в верхнем углу комнаты и увиденное потрясло ее. Всякий раз, замечая у нее этот взгляд, Луиза отступала.

Двое людей могут безмерно любить друг друга, но при этом часто случается, что не проходит и десяти минут, как они повышают голос. По привычке, которую дочь переняла у нее, Дори сжала губы и положила одеяло и шкатулку для рукоделия на пуфик позади дивана. Билли, услышав крик матери, бросил играть и подбежал к ней. Она подхватила его на руки. Луиза мучилась тем, что матери с такой легкостью удается вывести ее из себя. Не было ничего страшного в том, что они повышали голос друг на друга, поскольку это всегда мгновенно забывалось, но поводом для вспышки неизменно была одна и та же тема, стоило ее поднять или хотя бы коснуться намеком.

Дори никогда не заговаривала о Чемберсе и никогда не отвечала на какие бы то ни было вопросы дочери о нем. В свою очередь, она никогда не пыталась узнать – в те времена, когда Чемберс на законных основаниях встречался с дочерью, – где они бывали, что делали или о чем говорили. Отрицать его существование было невозможно, поскольку суд при разводе вынес решение о праве отца навещать ребенка и забирать на выходные. Невозможно было отрицать, что он занимает важное место в жизни Луизы, но Дори не хотела ни видеть его, ни разговаривать с ним, ни иметь с ним дела. Для нее он существовал в параллельном мире, – мире, населенном призраками; в углу ада, где для него было припасено самое горячее место.

– Что бы ты там ни думала, – упорно продолжала Луиза, – он мне брат, и хотя я только теперь познакомилась с ним, считаю, ты должна сделать то же самое.

– В нем слишком много от того типа, убеждена. Иди сюда, Билли. Садись ко мне на колени.

Билли не желал сидеть на коленях у Дори. Начал рваться к Луизе, но Дори не отпускала его.

– Мам, мне кажется, что он хочет попросить меня поехать с ним в Рим и…

– В Рим? Держись подальше от него и от того места, слышишь?

– Я хочу знать, если он все же попросит, ты присмотришь за Билли?

– Черта с два! Говорю тебе: в этом человеке, каким бы он ни был, слишком много от его отца.

– И как я после этого буду выглядеть? Что бы ты ни думала, мне ясно: Джек тоже жертва своего отца. Как ты. Как я.

– Жертва? Никакая я, к черту, не жертва! – Дори посадила Билли себе на плечо и пошла с ним на кухню.

Луиза следовала за ними.

– Именно что жертва. Ты даже не выносишь, когда при тебе произносят его имя. Ни секунды не можешь о нем говорить.

– Потому что даже мысль о нем или звук его имени отравляют мой дом и воздух, которым должны дышать мои дочь и внук. Ну, хватит, можем мы прекратить этот разговор?

С вопящим и вырывающимся Билли на плече она ногой распахнула дверь и двинулась в сад.

– Черт! – крикнула Луиза ей вслед. – Что он тебе такого сделал?


Избавиться от недвижимости Тима Чемберса – по крайней мере, от ее американской части – оказалось проще, чем ожидал Джек. По совету агента он повесил картины на место, чтобы закрыть оставленные ими пыльные пятна на стене. Мешки со старьем вынес, а мебельный перекупщик только ждал разрешения вывезти все. Единственным, что Джек оставил себе из отцовского имущества, были несколько альбомов с фотографиями.

В Чикаго его держало только одно незаконченное дело – публикация отцовской рукописи. А там – последнее: Натали Ширер. И Рим.

Кто бы она ни была, она должна была получить кучу денег. После того, как Луиза заберет свою долю (довольно значительную, куда больше, чем рассчитывал получить Джек), и после расходов на издание рукописи основная часть оставшегося отходила Ширер. Прочее – пожертвования двум неведомым благотворительным фондам, ну и щедрое вознаграждение Джеку.

Он с сожалением оглядел квартиру с ее картинами, снова висящими на стенах, посмотрел в окно на Лейк-Шор-драйв. Интересно, как долго дозволяется душеприказчику обретаться в доме, предназначенном к продаже? Тут он вспомнил свои квартиру и офис в Кэтфорде.[6]6
  Район Лондона.


[Закрыть]

Вспомнил с унынием. Его офис состоял из единственной комнаты, которую он делил с миссис Прайс и которая выходила окнами на шумную улицу. Уйдя из полиции, он стал судебным исполнителем, поскольку это была самая безобидная для юриста должность, где он еще мог использовать свой опыт полицейского. Поначалу работа показалась ему легкой. Ему поступали регулярные заказы от поверенных на вручение судебных повесток, и он получал особенное удовлетворение, предъявляя их мужьям, бьющим своих жен, и злостным неплательщикам алиментов. Но душу это не грело, как не доставляет удовольствия лизать марки перед наклеиванием на конверты.

Однажды ему было небольшое откровение психологического порядка: он вдруг осознал, почему получает такое непомерное удовлетворение, загоняя в угол беглых отцов, безответственных папаш, жестоких мужей; чувствуя отвращение к самому себе, он понял, что и тут не обошлось без старого Чемберса. Джек солгал Луизе: он оттого и пошел в полицию, что Чемберс высказался о своей к ней ненависти; и вот, порвав с отцом, он продолжает вымещать личную обиду на всяком простофиле, который не сумел выполнить минимальные отцовские обязанности, определенные законом.

Он все дольше и дольше не возвращался в контору после обеденного перерыва, пьянствуя в одиночестве в лондонских пабах. Миссис Прайс заметила, что количество заказов сокращается, и предупредила его. И тут, когда неожиданно возникло это чикагское дело, он совершил непростительное в случае с Бёртлсом.

Его мучила совесть, оттого что забыл перезвонить миссис Прайс после ее попытки связаться с ним. Но в любом случае он знал, что не может оставаться в Чикаго слишком долго, какие бы ни придумывал для этого причины. Здесь от всего несло трупным запахом Тима Чемберса. Квартира еще воняла им. Все, кого он знал в Чикаго, имели какое-то отношение к Чемберсу. Как все дороги вели в Рим, так и все разговоры неизбежно возвращались к человеку, который был отвратителен ему.

После того, что ему пришлось пережить в Нью-Йорке, Джек жил презрением к отцу. Еще до неожиданного появления Чемберса в университете в тот памятный день экзаменов Джек считал отца виновным в том, что они с матерью жили в маленьком, сыром домике в окружении соседей, которые выглядели так, словно спали в угольном сарае; в том, что он не мог купить новый велосипед с модными наклейками; в том, что первая пара джинсов не подошла ему по размеру; в том, что каждую ночь приходилось рукоблудить, чтобы уснуть; в том, что подростком он не избежал прыщей; в том, что поступил не в тот университет, в который хотел…

Но потом отец вернулся. Это была ужасная ошибка! Принц рос в крестьянской халупе! Теперь принц должен вернуться во дворец отца за океаном, в мир беззаботного веселья и часов «Ролекс». Но отец был странным человеком, он скоро устал от грубых привычек крестьянского парня и отослал его обратно, за океан, где ему ничего не оставалось делать, кроме как, пока не ляжет в глину, день за днем клясть судьбу и предаваться горьким мыслям.

А теперь, когда Тим Чемберс умер, на кого Джеку валить всю вину?


Джек потратил день, пытаясь пристроить рукопись, и это был кошмар. Он оказался полным профаном в издании книг. «Руководство» трудно было назвать увлекательным чтением. Ни одно преуспевающее издательство не желало брать бред сумасшедшего, чтобы потом выдавать его за книгу из тех, что читают запоем, хотя не раз проделывало подобное. Он позвонил в Академию чикагских издателей, и секретарь был так любезен, что в свой обеденный перерыв ответил на его звонок и назвал издателя, который печатал книги за счет авторов, присовокупив, что таких издателей, кто напечатает что угодно, лишь бы им заплатили, пруд пруди.

Коммерческое издательство, входящее в группу «Брэйс», клюнуло сразу, едва почуяв наживу. Человек, назвавшийся Джозефом Руни, попросил Джека зайти в офис «Брэйса», находившийся в Южном Чикаго. Джек вылез из такси – район не вдохновлял, как не слишком вдохновлял и офис, куда Джек добрался, преодолев три лестничных пролета.

Руни, огромный и толстозадый медведь, с первого взгляда вызывал симпатию. Он вышел с ним из комнаты, заставленной штабелями картонных коробок, и отвел в тесный, разделенный стеклянными перегородками офис в задней части здания. У Джека было ощущение, будто он оказался на территории Аль Капоне; он знал, что должен уйти отсюда, поискать что-то более пристойное, но когда Руни признался, что все издательство состоит только из него да пожилой редакторши, это напомнило ему собственную лондонскую контору.

На протяжении всего разговора Руни улыбался, утирал свою огромную физиономию носовым платком, даром что в офисе было не особенно жарко.

– Издаем мы что ни попадя. Всякую дрянь. Мало того, если попадается что поприличней, отклоняем. Мы специализируемся на сортирной поэзии. Кое от чего из того дерьма, что мы печатаем, лошадь сдохнет.

– А вы не думали представить все это как великую поэзию?

– Нет. Это в Англии такими делами занимаются. Те, кто издает книги за счет авторов. И еще заявляют, что оказывают людям услугу. Мы открыто говорим: пусть вы не умеете писать, не важно, только платите. Вот образчики того, что мы издаем.

Джек был поражен. Тут были пара биографий неизвестных людей, побывавших на Второй мировой, и несколько антологий поэзии – изящные томики, щеголявшие красивыми глянцевыми переплетами, шрифт четкий и легко читаемый. И что бы там ни говорил Руни, он явно гордился результатом своей работы.

– Поэзия – вот где настоящее золотое дно, – разоткровенничался Руни. – Уговариваем людей выложить денежки за то, чтобы сунуть два-три ихних любовных стишка под одну обложку с кучей шедевров других простофиль. Тем и держимся. Меня тошнит от поэзии.

Джек выложил отцовскую рукопись. Руни схватил ее, швырнул в лоток «Входящие» и сказал:

– Отлично.

– А взглянуть сначала?

– Не к чему. На это у меня есть люди, которым я плачу. И если я смогу вытрясти из тебя достаточно зелени, они и орфографию исправят, и с грамматикой разберутся. Я же говорил, пусть тебя это не заботит, мы все сделаем в лучшем виде. По телефону ты сказал, мол, не имеет значения, сколько это будет стоить. Замечательно. Я, со своей стороны, обещаю, что отнесусь к твоей рукописи со всем вниманием, как если б это были признания наложниц персидского шаха. О каком тираже идет речь?

– В завещании указано двести тысяч.

Руни на секунду замер, потом вскочил со стула. Глаза выпучились, как два яйца на сковородке его огромной красной рожи.

– Да ты издеваешься!

– Ничуть. Что, не по зубам?

– Не по зубам? Слушай, мне – по зубам; это тебе будет не по зубам.

– Не понимаю.

Махнув Джеку, Руни враскачку обошел стол.

– Пойдем. Пойдем со мной. Идем, идем. – Джек последовал за ним в помещение, где хранился невывезенный тираж. – Обычно мне заказывают под пятьсот экземпляров. Но этот – больше, отпечатал на прошлой неделе для одного человека. Ждет отправки. Посмотри на все эти коробки. Сколько, думаешь, здесь? – Джек обвел глазами высокий и широкий штабель картонных коробок, протянувшийся вдоль стены, и пожал плечами. – Полторы тысячи.

– Всего-то?

– Так куда ты собираешься девать свое? Для твоих двухсот тысяч потребуется немаленький склад.

– Я не собираюсь хранить их, – не задумываясь, сказал Джек. – Я их распродам.

– Распродам! Ха! Ха-ха-ха! Ну, да ты просто чертов комик из Лондона, который в Англии, Джек. Ха-ха-ха! Пойдем сядем.

Усевшись за стол, Руни потер руки.

– Объясняю, чем я тут занимаюсь. Если желаешь пару сотен тысяч, ты их получишь. Да хоть миллион, в этой хреновой Канаде лесов хватит. Но в этом гребаном издательском деле есть одна загвоздка. Ты можешь отпечатать какой угодно тираж. Но сбыть его тебе не удастся.

– Тут я явно не подумал.

– Явно. Зато я подумал. Книжные магазины их у тебя не примут, даже за бесплатно. Можешь встать на улице и попытаться совать их в руки прохожим, но они у тебя не возьмут. Остается единственное – посылать книги по почте людям, которых ты ненавидишь.

Джек и секунды не задумывался над тем, что будет делать с таким количеством экземпляров. Он рассчитывал, что арендует какой-нибудь склад, но сколько он сможет их там держать и что с ними делать потом? Он покачал головой. Представил себе, что Руни запросто мог бы выполнить заказ и умыть руки.

Руни как будто прочитал его мысли.

– Я говорю это сейчас, чтобы потом у тебя не возникли проблемы.

– Дело просто в том, что я должен неукоснительно выполнить условия завещания.

Руни высоко подтянул брюки и посоветовал:

– Отправляйся домой. Обдумай все. Если захочешь такой тираж, ты его получишь. Если захочешь, чтобы я напечатал меньше, дай знать. Вот, возьми свою рукопись. Найдешь меня здесь.

Провожая Джека, Руни показал ему на другие коробки с книгами, от которых не мог избавиться уже несколько лет. Признался, что вынужден тайком выкидывать их с мусором по сотне зараз. Джек поблагодарил его за откровенность.

– Я честный парень, – ответил Руни. – Печатаю всю эту макулатуру, и единственное, что имею, – это свою честность. Вот, я говорю людям прямо: то, что вы принесли, – дерьмо, и это позволяет мне оставаться нормальным человеком. Ты надолго в Чикаго? Пойдем как-нибудь, попьем пивка.

– Можно.

– Я пью пиво да гляжу на голых девочек. Нравится мне это – голые девочки. Когда такой толстый, девочки не дают прикоснуться к себе. О'кей, нет так нет, я просто смотрю. Я знаю все местечки в Чикаго, где можно пить пиво да глядеть на голых девочек.

– Буду иметь в виду, – сказал Джек.

Руни улыбнулся и помахал ему на прощание. Но Джек подумал, что вид у него грустный и что он страдает даже от собственной честности.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации