Текст книги "Изгнание владыки"

Глава четырнадцатая
Планы

Коллекция Березина была действительно замечательная. Она разместилась в двух больших светлых комнатах его квартиры.

Веером развешаны были на стене самые разнообразные копья – от простых, обугленных на конце палок огнеземельцев до тонких и острых метательных дротиков кафров и длинных, украшенных рисунками и перьями дагомейских копий с острыми железными наконечниками. Возле луков висели колчаны со стрелами. Надписи заботливо предостерегали, что многие стрелы отравлены. Были здесь и боевые палицы – то в виде простой сучковатой дубины, то утыканные зубами акул, клыками кабанов, тигров, ягуаров или железными гвоздями. Самые разнообразные щиты – деревянные, плетеные, обтянутые толстой шкурой носорога или буйвола, окаймленные длинными прядями шерсти и разрисованные магическими знаками. На отдельных столах расположились шлемы с воинственными, пугающими врагов украшениями: бизоньими и буйволовыми черепами, страшными челюстями крокодила, головами тигров, горилл, леопардов, гиен. На наклонных полках застекленных витрин и шкафов были разложены боевые каменные топоры, томагавки, секиры, полинезийские метательные пращи в виде расщепленной на конце палки и ременные кожаные пращи южноамериканских племен. Здесь же был набор бумерангов из Австралии и редчайший экземпляр бумеранга, найденный при раскопках в древнемексиканских руинах, а также несколько очень редких духовых трубок с Зондских островов. Дальше шли ножи и кинжалы – каменные, роговые, железные и бронзовые.

Другую комнату занимали образцы европейского оружия: древнегреческие и римские шлемы, щиты, луки со стрелами, мечи, копья, средневековые арбалеты, рыцарские доспехи, тяжелые мечи и палаши, аркебузы, мушкеты, грубые однозарядные пистолеты. Затем шли более современные стальные сабли, кортики, штыки, охотничьи ружья, боевые магазинные винтовки и карабины с патронами и пулями, револьверы простые с барабаном, полуавтоматы и автоматические и, наконец, коллекция современного оружия, самого разнообразного и неожиданного по принципам построения и применения.

Березин еще со студенческих лет собирал свою коллекцию. Она была его неугасающей страстью.

Обычно такие страстные коллекционеры рады случаю похвастать своими сокровищами, собранными иногда ценой больших усилий и жертв.

Березин избегал таких демонстраций, но перед Димой все шкафы и витрины раскрывались настежь. Никому Березин с таким увлечением и охотой не показывал свои богатства.

Дима был совершенно подавлен раскрывшимися перед ним чудесами. В первые свои посещения он с жадным любопытством рассматривал все эти предметы из далеких, окутанных дымкой очарования стран, робко касался страшной головы тигра, косматой бахромы на щите, древнегреческого копья и жадно слушал объяснения Березина.

– И в музеях не найдешь такой коллекции, правда? – спрашивал Дима.

– Не знаю… – отвечал Березин. – Разве вот в музее Красной Армии… Там, пожалуй, полней. Во всяком случае, – он все же не мог удержаться, чтобы не похвастать, – не скоро встретишь такую.

Он любовно, с загоревшимися глазами и горделивой улыбкой оглядел все эти столы, стенды, витрины. Дима с недоумением посмотрел на Березина: он тоже собирал коллекцию – правда, всего лишь писчих перьев, – но хотел, когда она будет достаточно полной и интересной, передать ее Музею материальной культуры. Он сговорился уже с директором музея и несколько месяцев состоит членом «Общества активной помощи» музею. Там Димина коллекция со временем будет размещена в отдельных витринах, и всюду на них будут развешаны таблички: «История писчих перьев. Отдел создан, пополняется и ведется Д. В. Денисовым».

Вон Костя Мякишев уже год имеет и ведет свой отдел перочинных ножей в том же музее, а об отделе Васи Горбунова и Миши Бородкина «История швейной иглы» в журнале «Культура» была целая статья. После появления статьи Вася и Миша стали отовсюду получать письма и запросы от ребят и даже от взрослых. Одни хотели принять участие в пополнении отдела, другие, наоборот, просили помочь им организовать такие же отделы при местных музеях, третьи хотели обмениваться дублетами. Вообще Вася и Миша сделались знаменитыми на весь Союз. И Дима был уверен, что года через два он поставит свой отдел писчих перьев так же полно и интересно и отдел этот станет известным во всем Союзе.

И Дима с удивлением смотрел на Березина: собрать такую замечательную коллекцию и держать у себя дома! Да ведь любой, даже самый известный музей с радостью примет ее! Такая коллекция будет ежедневно привлекать тысячи посетителей! Вот чудак!

– Почему же вы такую чудесную коллекцию не поместите в какой-нибудь музей? – спросил наконец Дима.

– Видишь ли… – протянул Березин, доставая со стенда какой-то странный пистолет и протягивая его Диме, – коллекция-то еще далеко не полна. Вот видал ты световой пистолет?

– Световой?

Дима сразу забыл все свои недоуменные вопросы.

Пистолет имел широкую плоскую рукоятку, как у старинных маузеров, и два коротких дула, расположенных одно над другим. Верхнее дуло заканчивалось правильным раструбом в виде чашечки с блестящей, как зеркало, внутренней поверхностью.

– Эта чашечка, – объяснял Березин, – играет роль рефлектора, а маленькое отверстие в ее центре – конечное отверстие верхнего дула, на которое она насажена. Это световое дуло. По нему из зарядника, который находится вот здесь, внутри приклада, идут к рефлектору крохотные патроны, световые заряды, начиненные особым порошком. В него входят магний и другие вещества. Когда ты нажимаешь вот эту кнопку, из маленького аккумулятора, скрытого в прикладе, проскакивает в первый патрон, находящийся уже у самого рефлектора, электрическая искра. Она зажигает порошок, и он вспыхивает таким сильным и ярким светом, что никакой глаз – ни человека, ни животного, ни рыбы – не может его выдержать и моментально слепнет. Небольших животных этот свет может и убить на месте, а для более крупных и опасных имеется еще нижнее дуло. Из него одновременно со вспышкой света бьет пуля. Целиться нужно прямо в глаза животного, вот через эту прицельную щель в верхней части рефлектора.

– Ага! Понимаю… – Дима подумал, потом нерешительно спросил: – А если возле медведя будет Плутон… И он ослепнет?

– Какого медведя? – спросил Березин и рассмеялся: – Ах, ты опять об Арктике? Я и не сообразил. Да, с Плутоном выходит похуже. Впрочем, если Плутон будет возле медведя, то он, конечно, будет смотреть не на тебя, а на зверя… Да, кстати, об Арктике! Дядя Сергей был у вас?

– Был, – рассеянно ответил Дима, прицеливаясь пистолетом в мишень на двери.

– О чем они говорили с Ирой?

– Опять о шахтах… о Гольфстриме… – Дима нажал кнопку на прикладке и спросил: – А можно пострелять из пистолета, хоть не по-настоящему?

– Можно. Только в другой раз. А еще о чем говорили?

– Дядю Сергея вызывали к самому министру. И министр сказал дяде Сергею, что про него что-то писали в заграничных газетах. И дядя Сергей и Ира смеялись… А зачем здесь эта пружинка?

– Эта? Если вздумается выпустить десять пуль сразу… А почему смеялись, не знаешь?

– Потому что антисоветская газетка… Николай Антонович, а это что? Я в прошлый раз не видел этого здесь.

Дима побежал в открытую дверь соседней комнаты – рабочего кабинета Березина. Березин досадливо поморщился и пошел за Димой.

Дима стоял возле какого-то странного экипажа, похожего на маленький электромобиль, прозрачный кузов которого помещался между широкими гусеничными цепями из зубчатых пластин. Внутри было видно двухместное мягкое кресло, перед креслом стоял пюпитр с рычажками, кнопками и циферблатами различных крохотных приборов. Сбоку, возле кресла, в кузове были дверцы с ручками.

– Что это, Николай Антонович? Я никогда не видал таких машин.

– Это полярный вездеход. Мне прислали модель, потому что хотят лучше приспособить его к сибирским рекам.

– Вездеход? – недоумевал Дима. – Это как трактор?

– Вот когда будешь в Арктике, среди льдов, покатаешься на таких тракторах, тогда и поймешь всю их пользу.

Мысли Березина были, по-видимому, далеко и от тракторов и от вездеходов, но он заставил себя отвечать мальчику:

– В Арктике, Дима, на полярных морях чаще всего лед неровный, торосистый, весь в буграх, валах, провалах, гладкого места не найдешь. Вот этими гусеничными цепями вездеход и цепляется за неровности льда, лезет на торосы, сползает с них и вновь взбирается. Видишь, внутри, под креслом, электрические батареи, из них электрический ток идет в эти два ящика по обе стороны пюпитра. В ящиках – маленькие, но сильные электромоторы. Они и заставляют эти гусеничные цепи вращаться и вести всю кабину. В кабине тепло и уютно. Сам когда-нибудь испытаешь… А еще о чем говорили дядя Сергей и Ира?

– Дядя Сергей? – Мальчик мысленно уже мчался на вездеходе среди таинственных ледяных просторов. Он с трудом оторвался от этих видений и посмотрел на Березина невидящими глазами. – Дядя Сергей… – повторил он. – Не помню… Ах, да! Он скоро уезжает вместе с Ирой. Куда-то на завод. Министр посылает их… А это что, Николай Антонович? Вот здесь, между гусеницами. Похоже, как будто гидросамолетные лыжи.

Березин в глубокой задумчивости ожесточенно растирал ладонью бритую голову.

– Это? – не глядя, почти машинально ответил он. – Это баллоны с воздухом, чтобы вездеход лучше держался на воде. Это вездеход-амфибия.[29]29
  Амфибия – в данном случае экипаж, снабженный приспособлением для передвижения по воде и по суше.


[Закрыть] Видишь, сзади гребной винт. Впрочем… Ты прости, Дима… У меня голова разболелась… помолчи немного.

Бледный и расстроенный, он прошелся по комнате.

Вот как! Министр дает им уже совместные поручения…

Прозвучал тихий звонок. На экране телевизора, стоявшего на тумбочке в углу, появились голова и плечи Гоберти. Он вытирал и обмахивал платком пунцово-красное лицо.

Березин засуетился.

– Димочка, иди, пожалуйста, туда в оружейную. Займись там чем-нибудь. Только смотри не испорти ничего. Ко мне знакомый пришел по делу, мне нужно поговорить с ним. Когда кончу, приду к тебе… Иди, иди скорее.

Выпроводив Диму, Березин впустил гостя.

В кабинете, усевшись в кресло и обменявшись с хозяином обычными фразами о погоде, о здоровье, Гоберти со смущенным видом вытащил из кармана сложенную газету.

– Знаете, дорогой Николай Антонович… Тут произошло маленькое недоразумение с вашей статьей… Мне очень неприятно… Моя редакция не сочла возможным поместить ее в своей газете. Она мне пишет, что это было бы принципиальной невыдержанностью. И шло бы вразрез с позицией газеты и моими предыдущими корреспонденциями. И заместитель редактора нашей газеты, по собственной инициативе, передал статью представителю той газеты, которая уже однажды перепечатала вашу статью, направленную против проекта Лаврова.

Березин вскочил, словно ужаленный.

– «Обозрение»?! – воскликнул он. – Это архиреакционная, антисоветская газета?!

– Да, «Обозрение»… Но, право, здесь нет ничего ужасного, – сказал Гоберти. – После первой статьи вполне логично появление второй, такой же по духу. А вот и чек, ваш гонорар. Как видите, довольно солидная сумма, Николай Антонович.

– Но моя статья, моя подпись! – почти кричал в неподдельном отчаянии Березин, бегая по комнате. – Ведь это же меня совершенно компрометирует… Как вы этого не понимаете!

– Ради бога, не волнуйтесь. Повторяю, ничего ужасного не произошло. Ваша статья… вот смотрите сами, – Гоберти развернул газету, – она напечатана без подписи. Кому придет в голову, что автором ее являетесь именно вы?

– Нет, нет, не говорите! Как можно поручиться за эту редакцию, состоящую сплошь из жуликов, пройдох, мошенников! Если им понадобится, они не постесняются раскрыть аноним и оперировать моей подписью.

– Люди там, конечно, не очень чистоплотные, – согласился Гоберти, – но деловые круги Запада прислушиваются к газете. Сделать же то, чего вы опасаетесь, они никогда не посмеют, хотя бы просто из боязни задеть нашего заместителя редактора, человека очень богатого и влиятельного.

Березин, понурившись, шагал по комнате. Так вот над чем смеялись Сергей с Ирой! Да… в этой газете все доводы, даже архинаучные, выглядят совсем иначе.

– Как ваша работа в комиссии? – после минутного молчания продолжал Гоберти. – Наверное, в разгаре?

– Да, уже было два заседания… – задумчиво ответил Бе-резин, устало опускаясь в кресло. – Теперь членам комиссии розданы чертежи и прочие материалы для рассмотрения.

– Вот как! – В маленьких глазах Гоберти промелькнул огонек живого интереса. – И чертежи шахт в том числе?

– Ну, конечно, – равнодушно ответил Березин.

– Вы уже рассмотрели их?

– Да. Читаю сейчас записку об экономических перспективах Северного морского пути.

– Что же, интересно? Убедительно?

– Как сказать! Реальные и логичные расчеты на фантастической основе. Это часто бывает в подобного рода литературе, и именно это, я бы сказал, гипнотически действует на читателя.

– Все-таки очень, очень интересно… Не сочли бы вы возможным оказать мне любезность, дорогой Николай Антонович? – дружески улыбаясь, говорил Гоберти. – Как-никак, мы с вами теперь собратья по перу… И вы должны понять меня! Дайте мне на денек чертежи шахт и эту записку! Просто ознакомиться. А? Жилка журналиста теперь задета во мне. Ну, пожалуйста…

– Что вы, господин Гоберти! Как можно? Эти материалы ни в коем случае не подлежат оглашению!

– Да я и не подумаю разглашать их без вашего разрешения! Можете совершенно не опасаться. Буду нем как рыба! Тайна за тайну, а? – добродушно смеялся Гоберти. – Ведь не беспокоитесь же вы о том, что я таю про ваше сотрудничество – правда, невольное – в «Обозрении»! Не правда ли?

Березина всего передернуло.

– Нет, нет! Ради всего святого, не подумайте обо мне худо! – испуганно воскликнул Гоберти. – Поймите лишь меня, Николай Антонович. Влезьте хоть на минуту в мою шкуру. Ведь я же газетчик, журналист, черт меня подери! Ведь я теперь сна лишусь, я потеряю покой, аппетит, здоровье, зная, что вот тут, «так близко и так возможно», как говорится у вашего Пушкина, лежит такое сокровище! И я его не знаю! И оно недоступно для меня! И, кроме того, ведь тут нет для вас никакого риска! Клянусь вам здоровьем моих престарелых родителей, что без вашего разрешения я не опубликую ни слова, ни единой запятой из этих материалов! Но я хочу быть первым среди моих коллег, кто, после этого разрешения, пошлет радиограмму в свою газету. Неужели же никто не в состоянии понять проклятую душу старого журналиста! – в отчаянии вскричал Гоберти.

Понял ли действительно Березин всю глубину души старого журналиста и посочувствовал ему, или к нему пришли другие соображения, но через короткое время записка Лаврова была уже в кармане Гоберти, а Березин, разворачивая свернутые в трубку красно-синие листы чертежей, передавал ему некоторые из них.

– Где тут у вас почтовый шкаф, Николай Антонович? – спросил Гоберти, заклеивая конверт с чертежами и закладывая в особые вырезы на нем свою адресную карточку. – Не хочется носить с собой, еще потеряешь. Так вернее будет.

– А без вас дома никто не вскроет конверт? – с беспокойством спросил Березин.

– Кроме жены, у меня в квартире никого нет. Спасибо, Николай Антонович, большое спасибо за такое исключительное доверие! – горячо благодарил Гоберти, опуская конверт в трубу почтового шкафа.

Он вернулся к своему креслу, чем-то, по-видимому, озабоченный.

– Вам приходилось уже выступать в комиссии, Николай Антонович? – спросил он после минутного молчания.

– Да, один раз.

– Против, конечно?

– Разумеется! Моя позиция известна.

– Та-ак… И многие члены комиссии стоят на этой позиции?

– Не очень… Человек пять-шесть из двадцати трех.

– Да, маловато. Кажется, этого достаточно, чтобы обеспечить ваше поражение. – Гоберти задумался. – Вероятно, проект пройдет в комиссии… Как вы думаете?

– Думаю, что пройдет.

– А дальше?

Березин с досадой пожал плечами:

– Дальше? Правительство утвердит проект… если… если не будет тех новых обстоятельств… внешних, о которых вы как-то говорили.

– Да-а… Конечно, лично я приветствовал бы именно такое решение правительства. – Гоберти опять задумался. – Но вы-то что предполагаете делать, если правительство утвердит проект?

– Буду продолжать бороться… доказывать, убеждать… – Березин встал с кресла и опять начал возбужденно ходить по комнате. – Даже если начнутся работы, их всегда можно приостановить.

На некоторое время опять воцарилось молчание.

– Хотите услышать дружеский совет, Николай Антонович? – сказал наконец Гоберти. – Я питаю к вам такое глубокое чувство симпатии и… благодарности, что я надеюсь, вы мне позволите…

– Пожалуйста, пожалуйста!

– Не делайте этого.

– Чего не делать? – в недоумении остановился посреди комнаты Березин.

– Как только комиссия примет проект, советую вам, дорогой Николай Антонович, в ваших же интересах, прекратить бесполезную борьбу и во всеуслышание заявить об этом на последнем, заключительном заседании комиссии…

– Что? Не понимаю… Зачем это нужно? – продолжал недоумевать Березин.

– …И, сделав это заявление, – продолжал ровным голосом Гоберти, – тут же скажите, что вы готовы на любом посту, на любой работе отдать все свои силы и знания для наилучшего осуществления проекта…

Не веря своим ушам, Березин неподвижно стоял на месте, устремив глаза на спокойное, полное дружелюбия лицо Гобер-ти…

…Дима терял уже надежду дождаться Березина. Сначала мальчика то и дело отвлекали от коллекций доносившиеся из кабинета голоса, особенно чей-то чужой, бархатный и густой. Ожидание, однако, слишком затянулось, и Дима уже с некоторой обидой собирался уходить, когда Березин неожиданно появился в оружейной – бледный и взволнованный. Разговор теперь не клеился. Березин жаловался на головную боль, и Дима скоро простился с ним, условившись опять прийти через неделю.

Глава пятнадцатая
Первые шаги

Малый конференц-зал Государственной плановой комиссии гремел аплодисментами.

Проект Лаврова о реконструкции Великого Северного морского пути и областей распространения вечной мерзлоты на территории Советского Союза был принят комиссией.

Автор проекта скромно сидел за огромным столом президиума. Его горячо поздравляли, жали ему руки. Старик Карелин трижды расцеловал его.

Непрерывный звонок председателя, пытавшегося восстановить тишину, долго не мог пробиться сквозь этот шквал приветствий. Наконец наступило относительное спокойствие, взволнованные участники заседания мало-помалу заняли свои места, и председатель смог произнести:

– Ко мне поступили просьбы членов правительственной подготовительной комиссии товарища Березина Николая Антоновича и профессора Грацианова Ивана Афанасьевича о разрешении сделать внеочередные заявления по личному вопросу. Я предоставляю слово товарищу Березину. Прошу внимания!

Березин поднялся на трибуну бледный, с глубоко запавшими глазами.

Последние два месяца были для него месяцами лихорадочной работы. Почти все свое время он отдавал борьбе с проектом Лаврова: писал статьи, выступал на собраниях, произносил речи по радио.

Сегодня, незадолго перед голосованием, он произнес свою последнюю речь. По общему признанию, она была одной из лучших по силе, эрудиции и широте охвата проблемы. Но, как говорили, его выступлению не хватало прозорливости, умения глядеть вперед, наконец не хватало понимания сил и возможностей нашего великого народа.

Теперь он стоял на трибуне, видимо колеблясь, как будто решаясь на какой-то отважный и бесповоротный шаг. Зал напряженно, в молчании ждал.

– Я считал и считаю, – произнес наконец Березин слегка охрипшим голосом, – что проект Лаврова недостаточно научно обоснован, что он потребует огромной и в то же время бесполезной затраты сил и средств нашего народа, повлечет за собой немало жертв при работах в столь необычайных, еще не вполне изученных условиях. Я считал и считаю, что такое исключительное напряжение всех ресурсов страны и возможный неуспех предприятия надолго затормозят дальнейшее развитие нашей науки и техники. Вот почему я так упорно боролся против осуществления проекта, но… резолюция одобрения принята. Проект Лаврова этим самым получает санкцию нашего высшего правительственного органа, он превращается в предприятие общегосударственного значения, становится делом чести всей страны, делом чести всех граждан нашего Союза. – Голос Березина окреп, стал звучать почти вдохновенно. – Я – сын своей великой родины – не мыслю себя отделившимся, враждебно или хотя бы даже нейтрально стоящим в стороне от предприятия, которому вскоре отдастся с энтузиазмом вся моя страна. Поэтому я считаю своим долгом заявить здесь во всеуслышание, что с настоящего момента я отбрасываю все мои возражения против проекта, что я готов отдать все мои слабые силы, все мои знания и опыт на помощь товарищу Лаврову, моему старому другу, и выполнять всякую работу по осуществлению проекта, какую найдут полезным поручить мне. Я хочу, чтобы моя великая родина вышла победительницей в этом предприятии исторического значения, хотя бы, если это нужно, ценою моего поражения…

Шумные аплодисменты покрыли эти слова Березина.

Слышались возгласы: «Браво!», «Браво, Березин!», «Да здравствует советский патриотизм!».

Глаза Лаврова сияли. Он сорвался с места и бросился к Березину:

– Николай! Дорогой мой! Как я рад!

И на высокой трибуне, на виду у всего зала, они крепко обнялись.

В зале наконец восстановилась тишина.

– Слово для заявления по личному вопросу предоставляю товарищу Грацианову, – послышался голос председателя.

– Я не сговаривался с товарищем Березиным, – начал профессор, – но в прекрасных и сильных выражениях он сказал именно то, о чем и я хотел заявить с этой трибуны. Я пойду с моей страной по тому пути, который она избрала. Я разделю с ней радость победы и, если случится, горечь поражения. Я всего себя отдаю в распоряжение будущего строительства…

Новая вспышка оваций была сразу же прервана чьим-то мощным басом из зала.

Огромная фигура профессора Радецкого стояла в третьем ряду.

– Я полностью присоединяюсь к заявлениям моих товарищей…

Овации загремели снова.

* * *

Уже через декаду после исторического решения Государственной плановой комиссии был опубликован указ правительства об организации Министерства Великих Арктических Работ – ВАР. Министром был назначен Владимир Леонтьевич Катулин с оставлением его в должности министра строительной промышленности.

Опытный организатор, прославившийся успешным проведением работ по повороту Амударьи к Каспийскому морю, Катулин пользовался огромной популярностью в стране.

Первым шагом Катулина было, как все и ожидали, приглашение Лаврова на должность своего заместителя и начальника строительства цепи подводных шахт. Сотни тысяч людей самых разнообразных специальностей – металлурги, химики, машиностроители, горняки, электрики, геологи, транспортники, врачи, климатологи, геодезисты, мелиораторы, моряки, радисты – стремились попасть в почетную армию строителей величайшего сооружения эпохи.

Фабрики, заводы, шахты ждали решения вопроса, кто перейдет в ведение нового министерства для снабжения строительства своей продукцией. Всем было известно, что такому огромному начинанию потребуется множество предприятий.

С приглашением на работу Березина, которое состоялось по личному представлению Лаврова, это сложное дело быстро двинулось вперед. Каждый день опубликовывались списки переходящих в ведение ВАРа предприятий самых разнообразных отраслей промышленности.

Такой первоклассный завод, как Московский гидротехнический, на котором Ирина сейчас работала уже начальником производства, был включен в первый же список предприятий, переходящих в ВАР.

Огромная армия конструкторов и исследователей в центральном аппарате ВАРа, в конструкторских бюро заводов и фабрик, в научно-исследовательских институтах и лабораториях немедленно принялась под руководством Лаврова за разработку новых конструкций, сплавов металлов, за создание новых строительных материалов – всего, что было необходимо для такого необычайного строительства.

Уже через месяц мощный флот исследовательских судов и ледоколов был готов к выходу в Северный Ледовитый океан. Там они должны были искать наиболее удобные – с геологической и радиогеологической точек зрения – пункты для строительства шахт под полярной струей Гольфстрима. Время для подготовки похода в эти широты не было упущено: ледовые прогнозы на июль, август, сентябрь и даже весь октябрь были исключительно благоприятными.

С острова Рудольфа, с мыса Желания на Новой Земле, с острова Визе, островов Большого Котельного, Беннета и Генриетты в течение всего июня радиостанции доносили о преобладании ветров южных румбов, о чистой воде или разреженном льде в районах их наблюдения, о благоприятных метеорологических показателях, установленных по методу академика Карелина.

Весь фронт строительства шахт под струей Гольфстрима, начиная от западных границ Советского сектора Северного Ледовитого океана и до меридиана острова Врангеля, то есть протяжением около трех тысяч километров, был разбит на пять участков.

Работа экспедиции значительно облегчалась тем, что почти на каждом участке уже имелись достаточно известные и разведанные места глубокого залегания радионосных пород. Оставалось лишь найти более или менее удобные площадки на морском дне для закладки шахт.

Двадцатого июля, держа курс на Землю Франца-Иосифа, к головному участку строительства из Мурманска вышло первое экспедиционное судно-лаборатория «Новый Персей». До своей базы в бухте Тихой его сопровождал мощный десятитысячетон-ный ледокол «Челюскин», который должен был обеспечить безопасность и непрерывность работ не только «Нового Персея», но и других исследовательских судов – «Чекина» и «Нерпы», вышедших вслед за ним для тех же работ в том же районе океана.

Двадцать третьего июля Диксон радировал, что ледоколы «Литке» и «Ермак», закончив зимний ремонт, вышли на участок № 2, сопровождая три экспедиционных судна-лаборатории во главе с «Ломоносовым» и одно вспомогательное судно.

Двадцать восьмого июля, используя необычайно благоприятные ледовые условия этого года, исследовательская флотилия в составе сверхмощных ледоколов «Георгий Седов» и «Харитон Лаптев», трех судов-лабораторий во главе с «Амундсеном» и одного вспомогательного судна отправилась из порта Амбарчик к пятому участку.

В следующие четыре дня пришли сообщения из Нордвика и Тикси-порта. Из Нордвика к третьему участку ушли ледовый дредноут «Ленин» и десятитысячетонный «Красин», сопровождавшие два экспедиционных судна – «Менделеев» и «Мария Прончищева» с вспомогательным судном «Жохов». Из Тикси-пор-та отправились к четвертому участку два мощных ледокола – «Макаров» и «Дмитрий Лаптев», четыре судна-лаборатории во главе с «Капитаном Берингом» и одно вспомогательное судно.