Текст книги "Меченый (сборник)"

Олень шагал, уже не оглядываясь, вслепую взбирался по крутому косогору на верх отрога, все чаще падая от изнеможения. За ним, теперь почти по пятам, бежала Одноглазая. Ее подбадривала близость развязки, и она не щадила себя в этом последнем беге. Вот они оба почти вместе оказались на скале рядом с выступом.

Природа будто нарочно сделала тут выступ, вернее, площадку над скалою, чтобы на ней могли спасаться от хищников копытные звери. Площадка была крошечная, неровная, с покатом в одну сторону и нависала над глубокой пропастью. Попасть на нее можно было только через узкую щель в гранитной стене, обрамляющей верх скалы. Именно на эту площадку и спешил олень. Того же хотели и волки, зная, что с площадки никто живым не уходил.

Рогач огромным прыжком выбросил себя на выступ и в одно мгновение, повернувшись к проходу, запер его своими рогами. Тут-то и произошло неожиданное…

Одноглазая не удержалась на крутом спуске к выступу и сползла оленю на рога. Ужас исказил ее озлобленную морду. Она пыталась отскочить, но было поздно: острые концы рогов пронзили ее бока. Рогач собрал последние силы и сбросил старую волчицу в пропасть…

Стая видела, как что-то серое, распластавшись в воздухе, ударилось об острую грань карниза, взвизгнуло, перевернулось и, вместе с камнями, упало под скалу.

Волки узнали мать.

Но для них она теперь была всего лишь добычей.

Меченый и Шустрая подскочили к ней. Одноглазая еще была жива, и, корчась от смертельной боли, мутным глазом напрасно выпрашивала пощады.

Волки остались верны своему закону…

Вечерело. Солнце вырвалось из-за туч и, прячась за грядами Коларского хребта, осветило подножье скалы. На окровавленном снегу лежали останки Одноглазой: клочья шерсти да обглоданные кости. Нетронутой осталась только ее голова. Она даже после смерти сохранила черты жестокой властительницы Бэюн-Куту и наводила страх на хищную мелочь.

Так закончила свое существование Одноглазая – вожак стаи неустрашимых белогрудых волков.

Меченый и Шустрая лежали недалеко от останков волчицы, зализывая примятые подошвы лап. Теперь надо было выспаться. О завтрашнем дне сытый волк не думает.

Потухли последние отсветы заката. Похолодало, к ночи снова начал настывать наст. В густых вечерних сумерках пряталось все окружающее. Рогач давно покинул выступ на скале. Он с трудом добрался до разлапистой сосны, что росла на крутом склоне отрога, и там решил передохнуть. Ровно раздувались его бока, уши спокойно сторожили местность. Жизнь старика была вне опасности, и добрые жители бора радовались за него.

Пусто под скалою. Стая распалась. Волки разбрелись по своим местам.

Теперь на Бэюн-Куту остались только Меченый и Шустрая.

Часть вторая
Воровская вязка

Жизнь в Бэюн-Куту шла своим чередом. Только у волчьих нор в тот год было пусто. Все поросло бурьяном, исчезли тропы. Над старой упавшей сосною, рядом с входом в нору, рябчики свили гнездо, вывели птенцов и объявили этот уголок бора своим. Однако норы не занимал никто. Все жители бора знали, что с гибелью Одноглазой не кончился род белогрудых волков, что его продлит Меченый. Он по праву должен стать вожаком. Меченого не покидала Шустрая. Они все лето охотились, гоняли зайцев, скрадывали уток, гусей и держали жителей Бэюн-Куту в напряжении.

К осени, как всегда, стало труднее добывать пищу. Молодежь подросла, окрепла. О взрослых, скажем, о лосе или олене, нечего было и думать – не взять их вдвоем. И вот с наступлением первых заморозков пришел к волкам голод. Настала пора собрать стаю.

Меченый обошел границы Бэюн-Куту и на «пограничных столбах» – старых пнях, колодах, приметных камнях, сделал свои пометки…

Со всех концов в одиночку собирались белогрудые волки у Большого холма, чтобы начать свои набеги.

Осенний ветер с шумом ходил по вершинам старых сосен, унося в вечерний сумрак пушинки холодного снега. До земли гнулись оголенные березы. Все живое погрузилось в сон, и только на мари кто-то жалостно стонал, как бы сожалея о прошедшем лете.

На большом холме стоял Меченый, всматриваясь в мутное пространство. Что тревожило хищника, что заставляло прислушиваться к вою ветра? Теперь – в полном расцвете сил, длинный, подбористый, на крепких ногах, с лобастой головой, вооруженный острыми клыками, Меченый казался могучим по сравнению с волками своей стаи.

Он был признан вожаком белогрудых без спора.

Вдруг над холмом в этот поздний час появился старый ворон. Заметив стаю, задержался, беспрерывно крича:

– Карра… Карра…

Меченый встревожился. Недобрые вести принес ему ворон – близко враги.

У границ Бэюн-Куту появились бродячие длинноголовые волки, не имеющие своей страны. Зимой они опустошали огромные пространства тайги. Никто не мог спастись от их быстрого бега, напористости, с какой они умели гнать жертву.

А кто не знал их достойного вожака, нажившего большую славу в частых схватках с врагами? Лучше его никто не умел работать челюстями. Это был опасный противник Одноглазой, давно он ждал случая напомнить ей о себе и рассчитаться за все.

И вот он узнал о гибели Одноглазой. Для него настал момент попытаться завладеть Бэюн-Куту. Он собрал три поколения бродячих длинноголовых, ворвался с ними в Бэюн-Куту и уже успел зарезать крупного оленя.

Неизвестно, на что рассчитывал Меченый, решившись первым напасть на стаю длинноголовых волков, почти вдвое большую, чем его стая. Но медлить было нельзя.

Сгустился мрак. Ветер не унимался. Меченый вел белогрудых глухими перелесками. Шли гуськом, бесшумно, по мягкому снегу.

А в это время на краю поляны при входе в узкое ущелье заканчивала пир пришлая стая. От оленя остались только копыта да обглоданные кости.

С края поляны донесся неясный звук.

Насторожились волки. Приподнял голову вожак, быстрым взглядом окинул стаю. Все были в сборе. Кто же это ходит? Неожиданно раздвинулись кусты, и показалась голова белогрудого переярка.

Одно мгновение – и три самых быстроногих волка отправились проучить незваного гостя. Началась погоня. С набитым желудком трудно догнать голодного врага. Переярок обладал хорошим бегом, но все время держался на виду у преследователей, уводя их дальше и дальше. Это злило волков, и они гнались следом. Но вот переярок стал сдавать, ослабил бег, остановился, погоня настигла его и… словно из-под земли, поднялись белогрудые!

Свалка. Визг. Скрежет зубов. Короткая схватка – и на примятом снегу три разорванных длинноголовых волка.

Меченый никому не разрешил дотронуться до мяса. Голодный волк злее. Именно это должно решить исход предстоящей схватки.

Снова переярок отправился к поляне, на край узкого ущелья. Он должен был вырвать из стаи противника еще двух-трех волков, и тогда будет легче расправиться с остальными. Но на этот раз в засаде никто не остался. Этого и не нужно было. Меченый увел стаю окружным путем и незаметно подкрался к поляне, где отдыхали его враги.

Из-за укрытия он видел вожака, слизывающего с толстых лап присохшую оленью кровь. Это был крепкий зверь, с длинной лобастой головою и большими рысьими бакенбардами. Вот он встал, потянулся и, как бы проверяя силу лап, стал когтями взрывать заснеженную землю.

А в это время в просвете между кустов опять появилась морда того же переярка. Вожак насторожился. Всполошились и остальные. Не могли понять, почему он жив, куда девались три быстроногих волка? И Меченый заметил, что вожак подал знак двум самым сильным самцам.

Как только в лесу затих шорох погони, Меченый встал, и стая белогрудых выкатилась на поляну.

Застигнутые врасплох длинноголовые на миг растерялись, но быстро скучились, стали стеной. Противники сомкнулись в яростной схватке. Мелькали клыкастые пасти, летели клочья шерсти, обагрился кровью снег. Падали и снова вскакивали раненые хищники, бросались на врагов.

Вожак бродячих угадал в Меченом вожака и грудью налетел на него. От его первого удара Меченый пошатнулся, зубастая пасть противника впилась в его загривок. Пытаясь освободиться, Меченый хватал ртом холодный воздух, гнул спину, тужился и все-таки вывернулся.

Взгляды зверей сошлись. У того и у другого было чем защищать свое право. Начался поединок. Стало ясно, что только один из них останется жив…

Два-три глотка свежего воздуха – и Меченый на ногах. Теперь его бешенству не было предела. Он схватил пастью противника за хребет, приподнял и так ударил о землю, что у того хрустнули ребра. Через минуту вожак длинноголовых бродяг лежал на снегу распластанным трупом. Теперь – остальные…

Только трех волков из чужой стаи Меченый оставил в живых. Какой жалкий вид был у них, когда они, истекая кровью, волоча ноги, бежали с поляны. Никто их не преследовал. Пусть враги смотрят и помнят, что страной Бэюн-Куту владеет Меченый.

Тяжелый рассвет выползал из-за гор. Голубоватый дым распадался и таял в долине.

Стая Меченого заканчивала свою трапезу.

Теперь взобраться куда-нибудь на открытый холм и уснуть. Пусть день пройдет незаметно. Жизнь стаи начнется снова с наступлением темноты. Меченый, подав знак следовать за ним, скрылся под сводом заснеженных сосен…

Отставая от стаи, шел раненый волк. Шел неохотно. Чуя, что жить ему осталось недолго – до первой голодовки.

Но не идти не мог…

Хмурилось мглистое небо. Шумел по ночам бор, растревоженный холодными ветрами.

Зима уже застала на озерах гусей, уток, лебедей; в берлогах скрылись медведи, в землю зарылись бурундуки; смолкла в горах брачная песня марала. Изредка в лесной тишине стукнет дятел или щелкнет белка, да на заре пройдет по скрипучему снегу сохатый.

Частые снегопады взбудоражили коз. Сбившись в табуны, они покидали на зиму Бэюн-Куту, отправлялись на юг, в районы мелких снегов. Козы шли туда одним извечным путем, проложенным еще далекими предками.

В тот вечер в тайге было тихо. В темнеющем небе мерцала одна-единственная звезда над всей страною Бэюн-Куту.

Вспуганный шорохом падающего с деревьев снега, из чащи выскочил табун коз. Впереди огромный самец. Как гордо он держит рогатую голову. Какими невероятными прыжками он несется вперед, легко перескакивая через кусты, рытвины, валежник. Следом за ним мчатся остальные.

Уже стемнело, когда козы миновали ложок и, выскочив на пригорок, замерли.

Где-то, за краем бора, переправа через Мугой – самое опасное место на всем их длинном пути. Здесь коз часто подкарауливали хищники.

Ночь вступила в свои права. Козы продолжали путь. Вот показался знакомый просвет – край бора. Вожак обошел его слева и там случайно наткнулся на тропу. По запаху, еще сохранившемуся на снегу, по отпечаткам крошечных копытцев он догадался, что ее проложили такие же табуны, как и его, направляясь к югу на зимовку.

Тропа, виляя между высоких кочек, убегала темной полоской к переправе. Козы не торопились, осторожность никогда не покидала их. Табун передвигался рывками: побежит, остановится, послушает, осмотрится и снова попрыгает дальше. Чуть что – козы вмиг насторожатся, готовые броситься обратно в бор. Ведь ночью рытвины, сугробы таили страшную опасность. И как некстати светила луна, выдавая табун. Да и тишина не союзница козам, в тишине их скрипучие прыжки слышались далеко.

Но вот впереди зачернела река, и ветерок донес оттуда пугающий скрежет шуги. Пробежать оставалось немного, и там за Мугоем, в редколесье, можно будет отдохнуть и покормиться. Откинув страх, животные со всех ног бросились вперед. Вот и давно желанный берег…

Вдруг перед ними, словно от взрыва, взвихрился снег. Табун в испуге шарахнулся в сторону, а вожак от тяжелого удара перевернулся в воздухе и вместе с прилипшим грузом упал на землю. Что-то острое впилось в загривок. Рядом предсмертным голосом взревела коза и огромным серым клубком покатилась по снегу. Вожак вскочил. Волчий запах обжег ему ноздри. Из раны брызнула теплая кровь. Но еще не все кончено. Страх вернул ему силы. Козел рванулся к реке. Но когда он оторвался последним прыжком от берега, его оседлал волк. С ним он и завалился в воду.

Брызгами разлетелась шуга, пропустив глубоко под себя козла со страшной ношей на спине.

Козел появился на поверхности ниже переката. Он стряхнул с рогатой головы воду, пугливо оглянулся и стал быстро грести ногами, торопясь скорее добраться до противоположного берега. Но увы!.. Не просто вырваться из холодных объятий реки. Течение сносило козла вниз, откуда доносился шум беснующегося потока.

Рядом вынырнул волк. Жадность не позволяла ему заметить смертельную опасность, не слышал он рокота воды, доносившегося из-за поворота.

Волк, разгребая лапами шугу, стал подбираться к козлу. А течение уносило их ниже и ниже.

Вот сквозь густой вечерний сумрак показались черные камни. Опасность стала настолько очевидной, что волк и козел вдруг забыли о существовании друг друга. Надо было спасаться. Один бросился обратно к берегу, где поджидала его стая, а другого инстинкт гнал на противоположную сторону. Но течение вдруг подхватило их, смешало с шугой и бросило в бурлящий поток.

Края переката не было видно.

На воде козел имел больше преимуществ перед волком. Он тонул лишь до полбока. В этом ему помогал легкий вес и длинная, очень плотная шерсть, сквозь которую не проникала вода. Все это позволяло ему лавировать на воде и даже бороться с течением. Другое дело волк. Он тяжелее, у него очень быстро намокает шуба. А уж как шерсть напитается водой и она доберется до кожи, хищник начинает мерзнуть, теряет способность сопротивляться.

Перекат ревел, разбивал холодные волны о каменные гряды. В этой страшной схватке воды с камнями животные казались невесомыми пушинками. Волны, точно ради шутки, то бросали их друг на друга, то тесно прижимали одного к другому. Усталость, жадность, страх – все у них отступило перед лицом надвигающейся смерти. Они барахтались, раздвигали беспомощно шугу, цеплялись ногами за обледеневшие камни. А течение несло их ниже и ниже. У волка сломились и повисли уши, намокший хвост тянул на дно. Волк стал захлебываться. Окончательно обессилел и козел. Ноги уже не работали, голова сваливалась набок, ноздри заливала вода и не давала дышать… Еще раз бугром поднялась вода, и какая-то сила бросила полумертвых животных далеко вперед, на крошечную, еще не совсем смерзшуюся льдину. Какое-то время и волк, и козел лежали на ней рядом без движения. Опасность примирила их.

Время шло к развязке. Где-то позади затихал перекат. В темноту уходила уставшая река. По берегу бежали волки. Звери, не отрывая глаз, напряженно следили за плывущей посредине реки льдиной.

Но вот за поворотом льдина свернула в тиховодину и поплыла медленно. Снова донесся с реки дразнящий запах добычи. Шустрая не выдержала, шагнула к реке и, упершись передними лапами в землю, подняла лобастую морду.

– А-у-у-оо, – вырвалось протяжное из ее горла.

Волк и козел лежали вместе, одним мокрым пятном. Судя по тому, как беспечно переплелись их ноги, как спокойно лежала голова козла у клыкастой морды волка, можно было поверить, что их покинули и голод, и страх, словом – все, что привело этих животных на льдину. Но в каждом из них еще копошилась жизнь.

Лежал на льдине волк. Это был один из многих потомков Одноглазой. Промокшая насквозь шуба прилипла к худым бокам. Голова с помутневшими глазами теперь казалась непомерно большой. К концу хвоста, свалившегося в воду, комком прилипла шуга. Но ребра все еще вздымались, да чуть-чуть парились ноздри. Козел лежал с открытыми глазами, обращенными к небу, готовый встретить любой конец.

В тот момент, когда льдину уже подносило к следующему перекату, с берега послышался одинокий голодный вой. Он расползся по реке грозным предупреждением и замолк в тиши зимней ночи высокой жалобной нотой. Дрожь пробежала по закоченевшему телу козла. Он с трудом приподнялся на колени и какое-то время не мог понять, что с ним, почему под ногами у него лед? Но вдруг вспомнилась погоня, прыжок в шугу, борьба в воде и волны бушующего переката.

Он оглянулся. Справа тянулась к нему морда волка. Хищник пытался вскочить, чтобы наконец-то покончить с жертвой. Вой в нем пробудил прежнего зверя, но не хватало сил подняться.

Не уйти теперь хищнику с реки, не бегать со стаей по бору. Но, даже пропадая, он не мог смириться с тем, что рядом остается неубитая, живая добыча. И волк в бессильном отчаянии хватал пастью сырой холодный воздух.

Стая видела, как льдину снова подхватило течение, бросило к скале и как с нее соскочил козел. Он добрался до противоположного берега, стряхнул с себя воду и скрылся в чаще.

А волки еще долго бегали по берегу, следя за своим собратом на льдине.

У хищников к ночи одна забота – поесть. Хорошо козам: разгребут снег копытами – и, пожалуйста, всякая травка, ешь вдоволь, а оленям или сохатым еще лучше: едят побеги берез, осин, даже кору. Колонку прожить зиму куда труднее – если иногда и случится удача, так соберется столько «родственников», что без драки тут не обойтись.

Колонок взобрался на пень, взбил коготками слежавшуюся за день шерсть на боках, продул нос и – в путь, на добычу. Но куда?

На мари он был прошлую ночь, промышлял неудачно и в соседнем ложке. Разве податься поближе к горам.

Ему все равно, где бы ни застал день, переспать место найдется. И зверек запрыгал по снегу.

Колонку в тайге все доступно, у него длинное, гибкое тело и цепкие когти. Его не удержат узкие щели, россыпи, скалы, дупла – всюду пролезет, проберется. И нет в бору другого такого дерзкого хищника. Он способен затеять драку с более сильным противником, очень раздражителен, и раздражение у него быстро переходит в припадок бешеного гнева, и тогда это слепое чувство охватывает все его существо.

Не будь он таким смелым, ему пришлось бы постоянно уступать свое место другим…

Колонок и не подозревал, какая неожиданность ждала его на отроге, куда он спешил.

Оставалось несколько прыжков, и он был бы наверху, да вдруг уловил запах теплого мяса. Колонок поднялся свечой, осмотрелся, потянул носом воздух. Действительно пахло свежим мясом. О, да тут, кажется, сова пирует! И хищник, уже охваченный звериной ревностью, поспешил на запах. Но что это?

В ствол сосны впилась когтями совиная лапа, оторванная от совы вместе с большим куском еще теплого мяса. Зверек терпеть не мог совиного запаха, но голод переборол. Колонок обглодал лапу, наглотался окровавленного снега…

Куда же девалась сама сова? Колонок считал ее своей добычей и готов был драться за нее хоть с кем.

От сосны убегал на дно лощины след крошечного оленя-кабарги, а рядом тянулась полоска крови.

Знал ли дерзкий зверек, что кабарга несла на своей спине сову? Сова поймала ее на вечерней кормежке. Но как было ей оборвать стремительный бег жертвы? И сова на скаку зацепилась лапой за сосну…

Сова беспомощно лежала на снегу, насторожив клюв, готовая защищаться. Да где же ей теперь отбиться от колонка! Один удачный прыжок, писк – и птица забилась с разорванным горлом в снегу. Хищник напился крови, оттащил сову, зарыл в снег и – дальше, за кабаргою.

Колонку везло в эту ночь: удача за удачей и ни одного соперника. Немного пробежал он от совы и наскочил на раненую кабарожку. Не успела та вскочить, как хищник уже прилип к ее спине, впился зубами в загривок. Животное, и без того еле живое, решило спасаться бегством, ничем другим оно не обладало для защиты от врагов. Кабарожка кричала, падала, истекая кровью.

Пугающий крик кабарги, пробежавшей по ложку со странной ношей, вспугнул кормившихся там оленей – самку с телком.

И надо же было так случиться: уходя от кабарожьего крика, они наскочили на волков, которые отдыхали у пологих холмов.

Бежали олени натужно, долго, не щадя себя. Мать впереди. Ее след покрывал сын. Уже вдали сквозь поредевший лес блеснули заснеженные горы, куда стремились животные. Оставалось только обежать холм, но вдруг впереди шорох – и, словно из-под земли, снова вынырнули волки. Олени еще не успели сообразить, что случилось, а стая уже начала за ними погоню.

Уже который день стая Меченого рыскала по тайге в поисках куска мяса! Она обшарила берег Амудиго, западный край бора, но ни одной удачи, а то, что попадалось, или успевало уйти, или было незначительным. А ведь последний ужин был давно и не очень-то сытный: съели волка, покалеченного в неудачной схватке с лосем, и это на стаю хищников, которая зараз съедала двухгодовалого лося.

Белогрудые побывали на костях погибшей стаи длинноголовых, но там похозяйничали росомахи, рыси, соболи, воронье и растащили остатки. Меченый привел стаю к вершине Ушмуна и там решил передневать. Он не знал, куда податься, где найти добычу, а голод уже порождал среди волков вражду. Каждый стал опасаться соседа. Боялись Меченого, что он с голоду начнет расправляться со своими. Трудно сказать, чем бы все это могло кончиться, если бы олени сами не наскочили на стаю.

Далеко услышали волки приближающийся бег. В одно мгновение к хищникам вернулась их напористость. Однако с первого наскока стае не удалось срезать оленей. Те были при силе и могли поспорить с волками в беге по глубокому снегу.

Началась борьба.

Олени в панике бросились вниз к реке, но быстро сообразили, что там, на льду, их могут легко задавить, и повернули вправо, к гольцам. По следам за ними полз зловещий волчий шорох, полз не торопясь, то отставая, то нагоняя.

Стаю вел Меченый. Тяжелыми прыжками он раздвигал пушистый снег. За ним бежала Шустрая, точно повторяя движения вожака. Он выгодно отличался от всей стаи. С каждым появлением новой луны Меченый креп, мужал, пухли мышцы на челюстях, на лапах. На спине заметней темнел черный ремень. Вожак ни с чем не считался, не боялся опасности, и все слепо повиновались ему.

Не в натуре волков торопиться, это удел их жертв. Они хорошо знают повадки животных, их слабые стороны. Каждого зверя они брали особым, давно испытанным приемом.

Меченый подал знак стае не отставать и, оторвавшись от следа оленей, стал обходить их справа, намереваясь завернуть животных к сопкам, что виднелись в глубине Бэюн-Куту. Скрытыми ложками, пересекая заледеневшие ключи, овраги, стая бросилась напрямик и скоро оказалась на тропе, опередив животных.

Олени бежали устало, тяжело. Клубы горячего пара, вылетая из красных ноздрей, затуманивали глаза. Ноги с трудом передвигались. Животные благополучно обежали россыпистые сопки и уже были близко от тех мест, куда стремились попасть, как снова и так же неожиданно впереди взвихрился снег. Олени бросались то в одну, то в другую сторону, но уже было поздно, отовсюду на них лезли волки.

Они действовали скопом, дружно. Несколько минут отчаянной схватки – и сомкнувшийся круг разорвался.

Олени прорвались назад – в бор и, отступая от смертельной опасности, тащили за собой кровавый след.

Стая задержалась. Меченый, провожая прищуренными глазами удирающих оленей, увидел за краем бора черную скалу с выступом, под которой звериное кладбище, и облизнулся.

Рядом на взбитом снегу лежал смертельно раненный переярок.

Меченый подал знак Шустрой.

Тяжелый прыжок, приглушенный стон – и через минуту на снегу остались только клочья шерсти да пятна крови.

Короткая передышка – и снова по снегу побежал след воровской вязки. Теперь в коротких, отрывистых прыжках волков видна была слепая уверенность в успехе.

Вечерело. К закату собирались перистые облака. На сугробах догорал отсвет зари. В воздухе висел морозный шорох. Где-то в чаще стройных сосен дятел отбил последние часы ушедшего дня, и ночь спустилась на бор.

Олени уходили в темную чащу бора. Теперь все в лесу стало чужим. Пни, шорох падающего снега, мрак ночи таили смертельную опасность. Молодой олень отстал, не поспевал за матерью. Он потерял много крови и еле-еле плелся по глубокому снегу, падал. Но страх поднимал его, гнал дальше.

В глухую полночь олени выбрались на перевал к Мугою, за ними, во мраке холодной ночи, терялся сосновый бор. Дальше не пошли, ноги почти не повиновались. У животных, казалось, притупился страх, и опасность потеряла свою остроту. Только слух продолжал чутко сторожить тишину. Олениха знала, что волки не отстанут от кровавого следа. Только бы дали отдохнуть, и она уведет пораненного сына ближе к гольцам и там проживет с ним зиму.

Но снова – зловещий шорох погони. Он надвигается быстро, неотвратимо. Опять ими овладел страх. Животные бросились вниз с перевала, все еще надеясь уйти от врагов.

Но всему приходит конец…

Молодой олень окончательно обескровился, ослаб. Ноги стали непослушными, чужими, темень затуманила глаза, все слилось с ночью. Он стал спотыкаться, все чаще ложился. И вот случилось неизбежное: ноги не выдержали, подломились на бегу, рухнул молодой олень в глубокий снег и уже не пытался встать. Собрав остатки сил, он поднял тяжелую голову и посмотрел на свой след, откуда молча подкрадывалась к нему смерть.

Мать остановилась, тревожно промычала, но ответом ей была тишина морозной ночи да далекий шорох снега.

Через минуту олениха бежала навстречу волчьей стае. Она была охвачена одним желанием – спасти сына.

Близился рассвет, но в бору все еще было придавлено тяжелым мраком зимней ночи.

Хищники заметили впереди мелькнувшую тень, и тотчас же ветерок набросил знакомый запах. Стая затаилась в сугробах.

Но олениха вовремя заметила волков, материнский инстинкт притупил в ней страх, она не собиралась сдаваться. Главное – сбить их со следа сына. Несколько прыжков вперед, и олениха круто повернула влево. Вырвалась из засады стая и беспорядочным скопом бросилась за оленихой.

Волки, подбодренные близостью добычи, не щадили сил и уходили все дальше и дальше от кровавого следа молодого оленя. Но и на этот раз глубокий снег не позволял им ускорить развязку.

Вот они все, почти разом с жертвой, выкатились на верх пологого отрога, за которым тянулся вдаль Коларский хребет. Из-за дальних вершин уже сочился холодный рассвет. Куда-то на кормежку молча летели кедровки. Справа на горизонте оконтурились черные скалы, все в расщелинах, с отвесными стенами. Среди них Меченый узнал скалу смерти. Где же, как не там, быть пиру. Только бы выгнать на скалу олениху. Одним коротким взглядом он прощупал местность, крутой склон, ведущий к скалам, и подал знак стае следовать за ним.

Меченый свернул с оленьего следа, повел стаю в обход. Нужно было сбить жертву с ее направления, заставить свернуть к скалам. После гибели Одноглазой не раз стаю выручала эта скала. Под ее отвесной стеной прибавилось много свежих скелетов крупных животных.

Для парнокопытных это была волчья ловушка. И только рогач избежал участи остальных, но он ничего не мог рассказать другим, стая же за его смелость заплатила жизнью Одноглазой.

Волки опередили олениху и стали теснить ее к мрачным скалам. А та и сама решила искать спасения на утесах, поднимающихся высоко над Бэюн-Куту. Горы с крутыми склонами – ее родина. Она видела, что там, у верхней грани обнаженных громад, есть выступ, только бы попасть на него, а тогда можно наверняка спастись от любой стаи хищников.

Олениха не впервые пробиралась к этим скалам. Все ей там было давно знакомо. Весною она любила отдыхать на карнизах, нежась на солнышке. В летние знойные дни она выходила на утесы, торчащие высоко над провалом, и на ветерке спасалась от гнуса. Бывала она там и зимою, в период затяжной пурги. Но теперь ее гнала туда лютая стая Меченого.

Оставалось совсем немного каменистого подъема до знакомого выступа, как вдруг волки оторвались от ее следа и бросились вниз, к подножию скалы, где уже собралось воронье и хищная мелочь. Это насторожило олениху.

Собрав остатки сил, олениха с трудом выбралась на верх скалы. Уже близко и до края выступа. Обрадовалась. А сзади матерый волк настигает ее, торопит. И в тот самый момент, когда олениха сделала последний прыжок, чтобы проскочить в щель на выступ скалы, позади, совсем рядом, громко щелкнула пасть хищника, едва не успевшего поймать ее за заднюю ногу. Но дальше волк не посмел сделать и полшага. Не повторил ошибку матери. Он был в прошлую зиму участником той последней охоты, когда Одноглазая расплатилась жизнью за неосторожный шаг у этого выступа.

Внизу под скалой скопилось много хищников. Макушки деревьев облепили вороны, на снегу были заметны свежие следы соболей, колонков, сбежавшихся туда со всего бора, всюду по веткам шныряли кукши.

Волки лежали, сторожко поглядывая на выступ, где стояла олениха. Чуть что: послышится ли шорох или сорвется оттуда камень, – они вскакивали и замирали в ожидании, не упадет ли следом за камнем и добыча.

Прибежал молодой горностай. Судя по тому, с каким любопытством зверек осматривал местность, было ясно, что он здесь впервые. Перебегая от колоды к колоде, горностай то припадал к снегу, прячась от наблюдавших за ним воронов, то взбирался на пень и жадными глазами искал ответа – зачем так много хищников скопилось здесь и чего ждут они, посматривая на скалу?

Солнце поднималось все выше и выше, обливая ярким светом обширную страну Бэюн-Куту. По дну глубокого ущелья еще плавали прозрачные остатки тумана. Но день тянулся в бесконечной зимней тишине. И только изредка в нее врывалась злобная грызня росомах, сцепившихся в нетерпеливом ожидании поживы.

Все хищники жадно следили за вершиной скалы, где шел молчаливый поединок между оленихой и волком.

Но там все было спокойно, и, кажется, никому не грозила опасность.

Миновал полдень, солнце повисло низко над горизонтом, а у скал и теперь ничто не изменилось. Всех мучил голод. Олениха, привыкшая по два-три раза в день набивать свой огромный желудок пищей, теперь, как никогда, ощущала голод. Она обгрызла на ближайших камнях налипшие лишайники, выдрала из щелей скалы корневища растений, обглодала ветки карликовой березки, что свисала над выступом, но все это не заглушало голод. Однако больше всего ее мучила усталость. Ноги ослабли, а тело все больше тяжелело. Она хотела прилечь, дать им передышку, но площадка оказалась слишком узкой, короткой, скошена набок, на ней можно было только стоять, да и то с трудом. Значит, и отдохнуть она могла, только покинув скалу. Но волк не уходил от прохода, ждал, ни на минуту не отрывая глаз от жертвы.

Поединок продолжался все так же молча, терпеливо. Оленихе никогда не приходилось быть так близко со своим заклятым врагом, и она не понимала, почему от его взгляда у нее слабеют мышцы, подкашиваются ноги. Она отворачивала голову, закрывала глаза, но снова и снова ловила голодный взгляд волка. Теперь олениха впервые ощутила пропасть, что таилась за гранью крошечной площадки. И ей стало страшно.

А день уже заканчивался. Скрылось солнце. Из мрачных расщелин выползала ночь, обнимая синим мраком лесные пространства. Все чаще и чаще стали скатываться камни с выступа. Хищники заволновались. Воронье безудержно орало. Шныряла четвероногая мелочь. Волки уже не ложились, злобно сторожили друг друга. Иногда они подходили к скале и, став на задние ноги, начинали нетерпеливо царапать когтями стену, оставляя на граните замысловатые бороздки.