Текст книги "Гастроль в Вентспилсе"

– Руки прочь! – прикрикнула она на президента. – Могу я, в конце концов, за свои деньги послушать, что мне хочется, или не могу?

– Я хотел только тембр подрегулировать, – оправдывался Мексиканец Джо и еще раз покрутил блестящую ручку. – Разве теперь не лучше, ребята?

– Один черт, – пожал плечами Янка.

– Для тех, у кого нет музыкального слуха, – вступил в дискуссию Герберт. – Японские приемники как раз и отличаются от наших именно качеством звука. Это каждый молокосос знает.

– Хватит орать, ведь не слышно! – взъелся на друзей Рудис.

Какое-то время никто не произносил ни слова. Затем звуки вальса утратили ясность и исчезли вовсе.

– Фейдинг, – пояснил Герберт. – На коротких волнах это нормальное явление.

Он едва прикоснулся к «настройке», как в помещении раздался голос диктора, чья русская речь звучала необычно мягко.

– «Немецкая волна» из Кельна, – сообщил всезнающий Славик.

– А ну-ка, цыц у меня! – испуганно замахала руками тетушка Зандбург. – Уймешься ты или нет, окаянный! Ребята, музыку слушайте сколько влезет, но чтоб никакой агитации! И сводку погоды тоже только из Риги, иначе я забираю свои акции обратно.

– А где мы будем хранить наше радио по ночам, здесь, да? – спросила Райта, показывая на шкаф.

– Само собой разумеется, – ответила тетушка Зандбург, но быстро спохватилась: – Нет, наверно, нельзя тут, эта штука ведь не числится в инвентарной книге.

– Буду держать у себя дома! – хозяйским жестом протянул руку к приемнику Герберт.

– Какой умник нашелся! – возразил Мексиканец Джо. – А почему бы не у меня?

– Нас двое, у нас больше прав, – воскликнул Славик.

– Я отказываюсь, мне все равно, – сказала Райта.

– А я нет, – упрямо заявил Янка. – Чем я хуже других?

– По очереди, – мудро решила тетушка Зандбург. – Каждый будет отвечать за приемник одну неделю. И чтобы вы больше не переживали, на первый раз аппарат я унесу к себе – как владелица главного пая акционерного общества.

* * *

Самовластное решение тетушки Зандбург никого в глубокое уныние не повергло. Пусть лучше радио постоит у нее, чем у кого-либо из своих – еще вдруг испортят новую вещь.

– Кажется, мы и спасибо по-настоящему ей не сказали, – заговорил Славик, когда они по пути домой решили посидеть на скамеечке напротив памятника рыбакам, погребенным в морской пучине.

– Отец мой всегда ворчит, что у нас весь чердак завален устными благодарностями, да вот на хлеб их не намажешь, – сказал Рудис.

– Надо бы старухе что-нибудь подарить на память, – предложила Райта.

– Чего ты ей подаришь? Корзиночку для рукоделия или полотенце с вышитым нравоучением, чтобы повесить в кухне? – ехидничал Мексиканец Джо. – «Кто рано встает, тому бог подает». А может, подарить ночной горшок с дружеским призывом: «Не более пяти минут».

– Ладно, ладно, не расходись, – осадил его Герберт. – Действительно, почему бы нам не приволочь Жандармаме что-нибудь такое, чтобы ей было приятно?

– Старику можно было бы притащить пол-литра, и полный порядок…

– Поди, знай, а может, она киряет втихаря? – вполне серьезно предположил Янка.

– Кончайте треп! У меня гениальная идея! – воскликнул Славик. – Подарим ей щенка. Тетка ведь обожает всяких зверюг, недавно так оплакивала своего римского императора… она и сегодня еще в трауре.

– А у наших соседей как раз щенки есть, – поддержал Владик. – Если попросить получше и дать клятву, что будет хороший уход, они и задаром отдадут.

– Породистый? А то, может, «двор-терьер», – засомневалась Райта.

– Подрастет, увидим, – успокоил Славик. – Но мать настоящая сибирская лайка.

– Дареному коню в зубы не смотрят, – рассудительно заметил Герберт. – Щенята все симпатичные. А пока они превратятся в паскудных барбосов, люди успевают к ним привыкнуть.

– Пойдет! – Мексиканец Джо очень любил, чтобы последнее слово оставалось за ним.

…Когда тетушка Зандбург, нагруженная покупками, к вечеру пришла домой, на крылечке трогательно скулило маленькое и пушистое четвероногое существо. Конец поводка был привязан к дверной ручке, в узелок всунуто письмо:

«Дорогая акционерша! Терпя бедствие в океане благодарности, мы хотим таким способом погасить хоть малую толику нашего неоплатного долга. Очень надеемся, что вы друг дружке понравитесь и найдете общий язык. Не советуем давать ему кличку Брут. Ваши преданные компаньоны».

– Но я же дала клятву никогда больше не заводить собаку! – громко простонала тетушка Зандбург, взяла щенка и погладила его предательски дрожащей рукой. – Окрещу тебя Томом Джонсом Найденышем.

Том на удивленье скоро освоился с новой обстановкой. Тетушка Зандбург только еще готовилась налить ему в Цезареву миску молочка, а он уже успел оставить – и не одну! – визитную карточку на паркете гостиной. Утолив голод, песик стал еще деятельней, проковылял в спальную и, следуя врожденному инстинкту, вытащил из-под ночного столика тетушкины шлепанцы, прибежал с тапкой в гостиную, бросил и вцепился зубами в бахрому скатерти. Потянул что было силенок, и в последний момент спрятался под стол от падавшего на него транзистора.

– Дурачок! Твой единственный долг – прожить на этом свете дольше меня. – Тетушка Зандбург погладила дрожащего щенка по коричневой головке и лишь потом осознала нанесенный им урон.

С такими трудностями купленный японский приемник «Сикура» продолжал издавать звуки, но от пластмассового корпуса отломился столь большой кусок, что взгляду открылись почти все внутренности. И на самом видном месте красовалось название изделия:

«Дзинтар». Сделано в СССР».

День первый

С вокзала он хотел прямиком направиться в городской отдел МВД, но, увидев уйму народа возле автобусной остановки, повернул назад, чтобы оставить чемодан в камере хранения. Затем сунул папку под мышку, повесил на плечо спортивную сумку со съестными припасами, которые дала ему мать на дорогу, и гордо прошествовал мимо толпы приезжих, все еще терпеливо ожидавших автобуса.

«Надо будет принять меры, чтобы согласовали время отправления автобусов с прибытием поездов», – подумал Тедис Яункалн и остановился у края тротуара. Достав из кармана приобретенную вчера записную книжку, он зафиксировал эту мысль на первой странице, как свое первое неотложное дело. На зеленой обложке красовались выведенные черной тушью буквы: AGENDA. Конечно, с тем же успехом можно было написать: «Неотложные дела» или совсем лаконично: «Сделать», но это было бы не так изысканно. К тому же таким образом представлялась возможность ненавязчиво показать, что в университете он успешно усвоил основы латыни. Правда, на милицейской службе навряд ли удастся применить эти знания, но ведь Яункалн отнюдь не намеревался оседать надолго в Министерстве внутренних дел. Отработает сколько положено после окончания, и – прощайте. Перейдет в адвокатуру, как он тогда пригрозил руководителю практики подполковнику Кашису, только сперва надо приобрести навыки оперативной и следственной работы. К сожалению, председатель комиссии по распределению даже слышать не хотел о назначении молодого юриста в коллегию адвокатов и направил Яункална в родные края – в распоряжение вентспилсской милиции. И вот теперь Теодора Ансовича Яункална, 1950 года рождения, от будущего места работы отделял всего лишь двадцатиминутный переход.

Длинные ноги Тедиса как нельзя лучше соответствовали своему природному назначению. Убедившись, что, несмотря на идеальный рост, из копотливого парня никогда в жизни баскетболиста не сделать, университетский тренер пытался уговорить Яункална заняться спортивной ходьбой, обновить и, быть может, придать новый блеск былой славе латвийского спорта в этой дисциплине. Напрасные усилия. Тедис смотрел на все эти упражнения, которыми надлежало укреплять мускулы и закалять организм, как на пустопорожнюю трату времени, и не внял уговорам. «Эх, мне бы Яункалновы ноги!..» – по-сокрушался тренер и вовремя прекратил бессмысленные мучения юноши, не успев отбить у него охоты к дальним прогулкам. Так что четырнадцать километров, отделявшие хутор родителей, где он погостил три дня, от станции Угале, он без труда проделал пешком.

Ночью Тедиса мучила бессонница – спать не давало странное возбуждение, будто предстояло одолеть некий очень важный рубеж. Завтра он будет уже не такой как все: как его родственники, соседи или бывшие одноклассники; завтра он будет уже не просто дылда Яункалн, а представитель власти, сотрудник милиции Теодор Яункалн, долг которого – оберегать общество от всякой злокозненности, применяя при необходимости даже оружие.

Интересно, каков он будет в милицейской форме? Тедис долго пытался себе это представить, создать так называемый словесный портрет, вернее – автопортрет. Итак: длинный, сутуловат, шея тонкая с кадыком; мощный подбородок, скуластое лицо; волосы льняные, глаза неопределенного цвета, поскольку они прячутся за желтоватыми стеклами цейссовских очков – единственная роскошь, которую Яункалн позволил себе, путешествуя со студенческим хором по Германской Демократической Республике. Во время чтения он их снимал и тогда нравился себе больше – быть может, потому, что видел свое отражение в зеркале несколько смутно.

На мосту он остановился. С правой стороны взгляду открывался промышленный пейзаж. Порт со складами, элеваторами и цистернами, подъездные железнодорожные пути, юркие электрокары и грузовики и надо всем – стрелы урчащих портальных кранов. Суда он даже не пытался пересчитать. Отсюда, с моста, было видно не менее дюжины, а угадывалось гораздо больше; за излучиной Венты торчал целый лес мачт. Суда, как люди, имеют свой характер, свою биографию и дороги в морях; но у них, как у домов, есть хозяева, которые налагают на них свой отпечаток. И потому было бы несерьезно пытаться их понять, окинув поверхностным взглядом с высоты птичьего полета. Ничего, еще успеется. Яункалн сознавал, что рано или поздно ему придется соприкоснуться и с жизнью порта и с судами. Даже если его не направят на службу в водную милицию. В этом городе испокон веку все связано с морем – как хорошее, так и плохое.

Начальник городского отдела внутренних дел говорил медленно, взвешивая как будто не только фразу, но и каждое отдельное слово. За десять прожитых в Вентспилсе лет полковник в совершенстве овладел латышским языком, однако, когда говорил, то на латышский все-таки переводил в уме с русского.

Зато заместитель начальника по оперативной работе сразу же взял быка за рога.

– Люди с высшим юридическим образованием необходимы нам как воздух! Будете работать в угрозыске начальником над малолетними разбойниками.

– Майор хотел, чтобы вы поняли, почему мы не можем дать вам акклиматизироваться постепенно, приобрести навыки в работе прежде, чем взять на себя руководство сектором, – счел необходимым пояснить полковник. – Займётесь несовершеннолетними. Придется иметь дело и с несчастными родителями заблудших девчонок и с отчаявшимися классными руководителями шпанистых подростков.

– Я уже говорил в отделе кадров министерства… – Яункалн хотел сказать, что никогда не ощущал в себе призвания быть педагогом.

Но майор не дал ему высказаться.

– Вы можете гордиться, что сразу получили назначение на такой ответственный пост. Завтра капитан Печак передаст вам дела. А сегодня вы могли бы познакомиться с инспекторами детских комнат, цветом и украшением нашего отдела. Сами увидите, какие они у нас красавицы, только имейте в виду – они обе замужем. Которая помоложе, та – старший инспектор, ну и, естественно, наоборот.

– Постойте! – перебил своего заместителя полковник. – А как обстоит дело с самым больным вопросом? Где поселится наш новый инспектор? Вы можете временно пожить у родителей?

– Субботы и воскресенья с удовольствием буду проводить дома. Но ездить каждый день…

– Про субботы и воскресенья позабудьте и о выходных пока не мечтайте. – Майор грустно улыбнулся. – И исполкомовское «временно» может тянуться до конца пятилетки. Я вам тут напишу несколько адресочков, это люди, которые не побоятся сдать комнату даже начальнику ОБХСС. В самом худшем случае сможем позвонить дежурному по вытрезвителю. Тишину не гарантирую, но там, в кабинете на втором этаже, есть удобный и широкий диван…

Подобная перспектива не очень соблазняла Яункална.

– Вы не могли бы позвонить в гостиницу? Помоюсь, оставлю вещи и…

– Отпадает. Гостиница забита женами моряков настолько, что скоро здание завалится. Да еще киностудия приехала, снимает здесь картину про… кстати, о чем они говорили, товарищ полковник, когда просили разрешение на съемки в нашем зале заседаний?

Полковник пожал плечами.

– Я не стал читать сценарий, больно уж толстый. Но мне обещали за счет киностудии обновить колонны, потолочную роспись, настелить паркет. Как-никак – Растрелли. Вот я и согласился.

– Сегодня утром они привезли этот знаменитый паркет. В рулонах! Красивый, конечно, но он нарисован на бумаге! Наклеят на наш старый пол и устроят шикарный бал.

– Тогда я их заставлю обуть актеров в туфли без подошв, – вскипел полковник. – Пусть шаркают пятками, если им жаль добра.

Яункалн встал. Он еще не чувствовал себя полноправным членом коллектива и не мог участвовать в разговоре.

* * *

Здание, в котором находилась детская комната милиции, Яункалн отыскал без труда по описанию майора, а нужную дверь – по громкому плачу, сотрясавшему второй этаж. У Тедиса замерло сердце – сразу стало ясно, что разговор в кабинете полковника был лишь прелюдией, этакой нежной увертюрой перед грозными аккордами, в сопровождении которых солисту предстояло теперь сделать первые самостоятельные шаги. Но ребенок орал во всю глотку, и Яункалн из этого уразумел лишь одно – что бы там ни происходило, но пытку надо немедленно прекратить!

Без стука он распахнул дверь.

– Инспектор Яункалн. Попрошу сейчас же прекратить это безобразие!

– Слава тебе, господи, хоть, кто-то пришел! – На него в упор смотрели крупные синие глаза, на бронзе лица казавшиеся особенно чистыми. – Я сама уже была готова завыть, – и инспектор детской комнаты с этими словами вручила Яункалну отчаянно вопящую девчушку. На вид ей было годика два. – Не пугайтесь, это она от слез мокрая.

Ребенок прижался к Яункалновой груди, даже было попробовал обнять его за шею и – надо же случиться чуду! – замолк. Хотя маленькое тельце еще продолжало вздрагивать от всхлипов.

– Лига в отпуске, а я с такой крохой никак не могу справиться. Стоит взяться за телефонную трубку или потянуться к сейфу – голосит, как милицейская сирена. За стеной еще подумают, что мы тут пытаем детей.

– Разрешите, я вам помогу, – предложил Тедис, видя, как инспектор силится открыть тяжелую стальную дверь.

Он только подумал посадить ребенка на стул, как вновь раздался рвущий барабанные перепонки рев. В точности как говорящая кукла, девочка молчала только в вертикальном положении. Тем временем инспектор достала из сейфа потрепанного плюшевого медведя и лилового резинового зайчика.

– Последняя реформа вашего предшественника: игрушки надо держать под замком, чтобы задержанные тут не чувствовали себя как в детском саду… Было бы лучше всего снять с нас заботу о найденных грудных младенцах. Эта барышня, например, притопала на рынок и не знает откуда она – из деревни или городская.

– Вы сами еще не сказали, как вас называть.

Инспектор не успела ответить, так как открылась дверь и сержант милиции ввел в комнату заплаканную женщину. Вырвав дочку из рук Яункална, она быстренько надавала ей шлепков. Девочка даже не пискнула. Зато мать, обретя душевный покой, дала волю накопившемуся волнению.

– Вы только подумайте, я ей покупаю малину, ну, пока поторговалась, рыбаки, они ведь деньги из моря не черпают, ну, заговорилась, конечно, а эта уж и минутки спокойно постоять не может. Я там по радио лью слезы на весь базар, а она преспокойно с чужими дядями тары-бары… Под машину попала бы, тогда бы узнала…

Дальше Яункалн не слушал. Его занимал вопрос, является ли дежурный инспектор начальницей детской комнаты. И если она – младший сотрудник, следовательно старшая по возрасту, то сколько же может быть лет убывшему в отпуск старшему инспектору по имени Лига? Тедис чувствовал, что ему не под силу разрешить этот ребус из возрастов и служебных положений.

Внезапно в комнате воцарилась тишина. Простыл след матери и дочки, успел шмыгнуть за дверь и сержант. И лишь в углу забытый плюшевый медвежонок поблескивал глазами, радуясь воссоединению семейства и вновь обретенной свободе.

Инспектор заперла в ящике стола журнал регистрации происшествий.

– Хорошо, что ничего не успела записать.

– Мать-то вроде бы даже спасибо не сказала!

– Я тут работаю четвертый год, а благодарности еще ни разу ни от кого не слыхала. Материнские слезы, отцовские чертыхания, упрямое молчание самого виновника. Из такого даже клещами другого слова не вытянуть, кроме «да» или «нет»… Да что я вам рассказываю, скоро и сами вдоволь отведаете этого счастья. – Она бросила на Тедиса короткий взгляд. – Вы ведь пришли вместо Печака, да, инспектор? Извините, я не расслышала вашу фамилию…

– Яункалн, – сказал Тедис и резко протянул руку.

Конечно, было бы куда эффектней щелкнуть каблуками, но в гражданском, когда на ногах сандалии… Инспектор встала и так же торжественно ответила на его повторное приветствие.

– Меня зовут Майга Андере… К вашему сведению, если не знаете.

– Мне надо бы познакомиться с вашим хозяйством. С порядком учета, мероприятиями по профилактике и прочими вещами.

– Это в пятницу-то? – Андере не скрывала своего неудовольствия. – Вы даже свои пожитки никуда не определили. Неужели намерены дотемна ходить по городу, как турист, с рюкзаком на плечах? Приходите в понедельник, как раз и начальница вернется.

Тедису Яункалну не хотелось терять время понапрасну, но было бы совсем глупо в первый день прослыть бюрократом.

– Вот так мы тут и живем. – Инспектор открыла дверь во вторую комнату, такую же неуютную, как и кабинет. – Могло бы быть и пошикарней, а?

– А что тут рядом? – Яункалн показал на дверь, наполовину загороженную старомодной этажеркой.

– Наш резерв, а точнее: детская комната домоуправления. – Андере горько усмехнулась. – Идея неплохая, но где взять охотников возиться с чужими детьми, если даже родители не могут или не желают уделять им хотя бы по несколько часов в день?

– Извините, а у вас есть дети? – поинтересовался Яункалн.

– Тогда бы я тут не торчала. Нет, «демографический взрыв» у меня еще впереди. Как только получим отдельную квартиру… Да, а где же вы будете жить?

Яункалн протянул ей вчетверо сложенную записку.

– Даже если б я не знала почерка майора Блумберга… – усмехнулась она. – Самое красноречивое свидетельство бедности. Эти же самые адреса четыре года назад он вручил мне. Первый можете смело вычеркивать – там мы с мужем проживаем по сей день. Знаете, если вы ценитель романтики, берите курс прямиком на Капитанскую. Старый дом с садом возле самой гавани, и хозяйка тоже – тетка старого закала. Не без фокусов, но человек золотой, одна из наиболее самоотверженных наших активисток. На крайний же случай позвоните мне – поставим здесь раскладушку. По части удобств не взыщите, зато после полуночи тишина гарантирована полная.

* * *

Тедис учился в вентспилсской средней школе и потому хорошо знал дорогу на Капитанскую улицу. У дверей кинотеатра, в точности как в былые времена, без видимого смысла околачивались подростки и оценивающими взглядами окидывали каждого прохожего, изучали выражение его лица. Один из этих «подпирателей стен» неспешной походочкой направлялся к Яункалну. Подошел и, даже не вынув рук из кармана, спросил:

– Билет надо?

В большом зале уже которую неделю крутили «Генералов песчаных карьеров», но печальная судьба героев картины, кажется, не производила положительного влияния на умы местных «полководцев». Скорее наоборот – наглая ухмылочка и угрожающе выдвинутое вперед левое плечо казались позаимствованными у главаря бразильских бродяг.

– И сколько же тебе за него сверху? – поинтересовался Яункалн.

– Сколько не жаль, – последовал традиционный ответ. Подбодренный молчанием, юный спекулянт добавил; – Если желаете ложу, придется отслюнявить рублишко.

– А в милицию не хочешь?

Парень презрительно пожал плечами – подобные пустые угрозы он за день слышал по крайней мере раз пять.

– Никто не заставляет. Можешь вести свою кадру в кусты на пляж. – Эти слова донеслись уже с приличного расстояния.

Яункалн не обернулся. Надо сделать все, чтобы удержать ребят от первого шага по скользкой дорожке, которая чревата для них куда более серьезными преступлениями. Но было бы и совершенно неправильно сразу же представить себе в мрачном свете все подрастающее поколение, от которого он сам ушел недалеко. Нельзя спешить приобщиться к предрассудкам взрослых людей и, словно возвращенный в лоно церкви грешник, с удвоенной яростью обрушиться на еретиков! Таким способом он не снискает себе лавров на новой работе. Если не удастся влезть в шкуру подростков, то ему никогда в жизни не найти общего языка с малолетними нарушителями. Если не поймет мотивов их поступков, он не раскроет ни одного преступления.

Да, из всех лотерейных билетов ему достался самый несчастливый. Разумеется, было бы неверно полагать, что большой город, каким стал Вентспилс, все эти голы жил в ожидании латвийского супердетектива и сейчас готов приветствовать его в лице Теодора Яункална. И все-таки назначение следователем по уголовным делам в «детский сад» было болезненным ударом по самолюбию. Его юридические познания пригодились бы где угодно – в следствии, на оперативной работе, даже в автоинспекции. А здесь, казалось бы, требовался образованный педагог с неисчерпаемым запасом терпения и чуткости, а не только хороший знаток законов. Первый же пустяковый случай со спекулянтом кинобилетами показал, что одними законами успех не обеспечить.

Но опять же и на нытье далеко не уедешь в милицейской службе. Поэтому следует примириться, постараться работой доказать, что ему можно доверять более ответственные задания. Надо настроиться и думать только о том хорошем, что принесли ему первые несколько часов в Вентспилсе…

О своих нынешних начальниках Тедис пока судить не решался. По-видимому, у них был за плечами большой опыт и работы и жизни. Да и своих забот, наверно, не мало и было бы неловко требовать, чтобы они с первого же дня стали нянчиться с новичком, в чьем списке заслуг пока что имеется лишь диплом о едва завершившемся высшем образовании.

К тому же не следовало забывать, что ему уже предложены два места для ночлега. В вытрезвителе и в детской комнате милиции!

Асфальт сменился булыжником, многоэтажные каменные дома – деревянными, прятавшимися за палисадниками, улицы сделались уже, они вились в направлении рыбацкой гавани. Воздух был напоен неповторимой смесью запахов смолы, водорослей и рыбы. Сады и птичьи дворы были разгорожены отслужившими свой век рыбацкими сетями. Цель пути была близка. Вот и дом пятнадцать.

Тедис уже было отворил калитку, но тут до него дошло, что́ смущало его в глубине души. Все годы учебы в университете он непрестанно тренировал в себе наблюдательность, старался не упустить из виду и запомнить любую необычную мелочь, так называемую аномалию. Мало-помалу эти сознательные упражнения превратились в привычку и не требовали от него ни малейшего усилия; лишь в исключительных случаях это выбивало его из привычного ритма. Как сейчас…

Яункалн повернул обратно. Ведь в самом деле на соседнем доме стоял номер одиннадцать. А куда же девался дом номер тринадцать на Капитанской улице? Тедис расхохотался – между двумя соседними домовладениями протянулся узкий, как коридор, не застроенный участок. Нет, что и говорить, этот район от центральной части города отделяло не только расстояние в несколько километров, но и в несколько десятилетий. В прежние времена истые морские волки были, оказывается, суеверны, и потому судьбу зря не искушали. Они предпочитали тряхнуть мошной и приобрести никому не потребную полоску земли, лишь бы не пришлось жить в доме с чертовой дюжиной над дверьми…

Итак, Яункалн подходил к пятнадцатому номеру с улыбочкой превосходства над рабами старинных предрассудков. Его внимание привлекли две таблички. Первая предупреждала: «Осторожно, злая собака!», – однако Тедис не заметил во дворе ни цепи, ни будки, то есть никакого повода для осторожности. В значительно большей мере его ум был занят фамилией домовладельца – Зандбург. Где и когда он ее слышал? Но как ни напрягал Тедис свою память, ответа она не давала. Не возникало ассоциаций и с конкретным человеком. Тедис постучался, услышал голос хозяйки и в этот же миг был готов провалиться сквозь землю или броситься в бегство.

– Том, уймись, цыц, когда тебе говорят! – негодовала теща подполковника милиции Кашиса. Затем, тоном категорического приказа: – Входите! Не бойтесь!

Дверь открылась. Какое-то время старушка, опешив от удивления, смотрела на неожиданного гостя, затем, схватив его за рюкзак, втащила в прихожую.

– И газеты еще утверждают, что телепатии не существует. Весь день собираюсь пойти на почту и позвонить зятю, но стоит мне надеть пальто, как этот тип принимается так жалобно скулить, что сердце сжимается. Бедняжка Том всего второй день без матери… Однако Эдуард, дай бог ему здоровья, не иначе как услышал крик моей души и прислал на подмогу вас. Молодой человек, вы приехали как нельзя более кстати!

– Товарищ Кашис даже не знает, что меня распределили в вентспилсскую милицию, – почему-то стал оправдываться Яункалн. – Извините, пожалуйста, я не хотел вас затруднять, меня прислал майор Блумберг, он, наверно, перепутал адрес, решил, что тут сдается комната.

– Перст судьбы! – торжественно провозгласила тетушка Зандбург. – А я-то было подумала, что Регинин муж проявил чуткость к своей бедной теще. Какое там! С тех пор как Кашиса произвели в полковники, ему до чужого горя дела мало. Матис Блумберг совсем другой человек. Да и вообще с того раза, как он вызволил моего дорогого покойника из вытрезвителя, я его считаю другом семьи. Блумберги и живут здесь неподалеку, хотите – покажу?

Тедис послушно взял портфель.

– Что ж, тогда еще раз простите за беспокойство…

– У вас в этой сумке, наверно, совершенно секретные документы, если вы ни на минуту не можете с нею расстаться. – Тетушка Зандбург остановилась на полпути. – Не волнуйтесь, запрем вашу комнату на висячий замок. И в доме у нас собака… А ну-ка, вылазь из-под кровати, Томик, дай лапу новому квартиранту.

На этом вопрос о местожительстве Яункална был исчерпан.

За обедом тетушка Зандбург выступила с декларацией по части режима:

– У меня тут не Армия спасения, никакой благотворительности. Жить будете в Регининой каморке на втором этаже. Матрац малость пролежал, пружины кое-где торчат, зато будете иметь честь почивать на ложе высокого начальства. За меблированную комнату с частичным пансионом беру четвертак в месяц. Завтракать будем втроем, потом мне до вас нет никакого дела – сидите хоть на черством хлебе – не караулить же мне ночи напролет, покуда вы вернетесь с ловли бандитов, мы ведь с вами не повенчаны. Но прописать – пропишу. В понедельник же пропишу. Тогда пусть мои дорогие наследники попробуют вышвырнуть вас отсюда! – она самодовольно рассмеялась.

– Я же не собираюсь поселиться у вас на всю жизнь. Самое большее до конца года…

– Ладно, ладно! Отчего же тогда Матис Блумберг не взял вас к себе, если так скоро сулит отдельную квартиру? Я ведь тоже не собираюсь на тот свет, пускай мой дорогой маленько еще потерпит… – Тетушка гордо выпрямилась, как бы в подтверждение блестящего состояния своего здоровья. На самом же деле это движение свидетельствовало лишь о том, что она собралась с духом сказать нечто важное.

– Послушай-ка, Теодор, а как у тебя дело обстоит с финансами? Не мог бы мне выложить на бочку за полгода вперед? Мне сейчас позарез нужны сто пятьдесят рублей, я должна погасить один долг чести. – На этих словах она вдруг расплакалась.

– Товарищ Зандбург, что с вами? – Яункална от волнения даже пот прошиб – неужто ему теперь придется вечно канителиться с плаксами?

– Зови меня просто Ренатой, – всхлипывала тетушка Зандбург. – Так и так будем одной семьей, горе и радость пополам.

– Я охотно вам помогу… – он все-таки не решался назвать хозяйку по имени.

– Некрасиво, конечно, в первый же день тебя обременять, но мой зятек всегда говорит: милиционер должен быть как исповедник – всегда готов выслушать чужое горе и оказать помощь. Ну так слушай же! – И она на удивление связно рассказала всю историю с радиоприемником.

Встала, быстренько подбежала к буфету, принесла на подносе шасси «Дзинтара» и осколки задней крышки корпуса «Сикуры».

Тедис задумчиво поскреб затылок.

– Денег мне не жалко, но для чего их тратить зря? Разумней было бы поискать новую японскую скорлупу…

– И вторично надуть бедных детей, – возмущенно запротестовала тетушка Зандбург. – Вообще-то никто твоего совета не спрашивает, я к тебе обратилась как к должностному лицу. Служебное удостоверение уже получил?

– Не успел даже заикнуться об этом.

– Тогда шпарь прямиком к Матису, пускай выписывает. Скажи, иначе тетка Зандбург на порог не пускает. А тогда мы эту банду аферистов быстро выведем на чистую воду!

– Но это же не входит в мою компетенцию.

Яункалн еще колебался, однако перспектива в первый день службы раскрыть аферу была весьма заманчивой – быть может, тогда до начальства дойдет, что ему можно поручать и более ответственные задания.

– Ерунда! Не думай, что на твоей обязанности лежит только сажать мелюзгу за решетку. Твой первейший долг защищать их, не допускать, чтобы они становились жертвами преступлений.

– Звучит убедительно, – согласился Яункалн. – Знаете, а заодно я доложусь дежурному и возьму несколько бланков протокола допросов.

– Не будем мелочны, оформим, когда все концы будут в наших руках. По субботам и воскресеньям можно бюрократию не разводить. Ух, и закипит же у нас дело! Горы свернем! Глядишь, министр скоро проводит Эдуарда на пенсию и на его место посадит тебя, да, да, можешь не сомневаться!

Яункалн решительно отодвинул стул. Он, хоть и чувствовал, что собирается поступать не совсем по закону, однако был бессилен устоять перед напором тетушки Зандбург.

– Договорились. Я вернусь через час. А может, лучше нам встретиться в центре, у комиссионного магазина?

– Господи, твоя воля! – вдруг воскликнула тетушка Зандбург. – У меня же скоро начинается съемка, сегодня у нас режим.

– Режим? – удивленно переспросил Яункалн.

– Это когда на улице день в разгаре, а на экране уже смерклось, вечер… Нет, на съемку я опаздывать не могу, вся моя команда хотела прийти поглядеть, как я играю. Давай и ты тоже подгребай, я тебя познакомлю с Коброй и с Гербертом Третьим, заодно сможешь и допросить…