Текст книги "Гастроль в Вентспилсе"

Гунар Цирулис
Гастроль в Вентспилсе

Прелюдия

Рената Зандбург проснулась в столь скверном расположении духа, что позавидовала мужчинам. Худо ли было ее покойному благоверному? Бывало, спросонок прокашляется, выбранится, а уж тогда и откроет глаза. Еще разок кашлянет, ругнет свою судьбу и пароходы, идущие именно в Вентспилс, а не в другой порт – разве мало их на белом свете? – сунет в рот пустую трубку и вот он уже готов выпить свой излюбленный курземский кофе – бурду, которая не только настоящим кофе, но и цикорием-то не пахла… А что сделать для поднятия настроения ей, пожилой вдове боцмана, если в доме нет ни единой живой души и не на кого обрушиться? И черт его знает, откуда это внезапное недовольство жизнью, это тревожное беспокойство, сознание того, что упущено нечто исключительно важное, быть может, единственный крупный выигрыш, выпавший на склоне лет пенсионерке Ренате Зандбург…

Внутренняя тревога заставила быстро одеться, выйти и отправиться бесцельно блуждать по едва пробудившемуся городу. Вставала Зандбург обыкновенно с первыми петухами, но из дому в такую рань не выходила. В одном польском журнале она вычитала, будто бы свет утренней зари столь же невыгоден для женщины средних лет, что и свет этих белых трубок вместо лампочек – и тот и другой безжалостно подчеркивают каждую морщинку на лице. Сегодня ей было безразлично, как она выглядит. В уголках глаз медленно собирались слезы и так же медленно скатывались по впалым щекам. Теперь тетушка Зандбург знала, что заставило ее вскочить ни свет ни заря, – то была многолетняя привычка выпускать во двор собаку. Но ее незабвенный песик Цезарь почивал в любовно обихоженной могилке под кустом жасмина, напротив кухонного окна. Надо было положить вместе с ним в могилу и красный кожаный поводок, тогда рука не тянулась бы за ним всякий раз, перед тем как открыть наружную дверь…

Разумеется, ничто не могло заполнить зияющую пустоту в ее душе после кончины Цезарька, тем не менее тетушка Зандбург чувствовала бы себя гораздо лучше, если бы приехал к ней погостить кто-нибудь из внучат. По своим дочерям вдова лоцмана не тосковала – те старели с каждым годом, делались сварливее и ни о чем другом уже не говорили, кроме как о своих хворобах. Сейчас она была бы рада даже своему старшему зятю – этому толстому подполковнику милиции Кашису, с которым можно так аппетитно поцапаться перед утренним кофе… Не пройтись ли на почту, быть может, ночью пришло письмишко из Юрмалы? С тех пор, как почтальоном стала эта любопытная сплетница Милда, Зандбург запретила приносить на дом даже газеты и абонировала для своей корреспонденции специальный почтовый ящик.

Выйдя из лабиринта окраинных улочек, тетушка Зандбург обратила внимание на то, как много народу движется по направлению к центру города. Да и вид у людей был какой-то необычный – все эти продавщицы, рыбацкие жены, служащие и ремесленники расфуфырились и шли как будто на бал, а не на работу. Будничный вид был только у рыбаков, кативших на своих тарахтящих мопедах в порт.

Впереди толпа запрудила улицу. Первый утренний автобус тщетно пытался проложить себе путь и непрерывно гудел. Так же безрезультатны были и усилия моложавого милиционера. Наконец ему все-таки удалось ликвидировать пробку, поскольку никому не хотелось оказаться под колесами. Толпа расступилась, пропустила машину, но тотчас сомкнулась снова.

– Граждане, будьте сознательны, встаньте в очередь! На всех хватит! – взывал милиционер к народу.

– Стреляйте в воздух! – возбужденно выкрикнула тетушка Зандбург.

Томившая ее с утра черная меланхолия вдруг рассеялась, уступив место лихорадочной жажде деятельности. Кого-то отпихнув, у кого-то прошмыгнув под мышкой, а одну дородную женщину даже ущипнув, она буквально прогрызла проран в запруде из людских спин и вынырнула рядом с нерасторопным блюстителем порядка.

– Вынимайте свой пугач и считайте до трех! Будь у нас газовый пистолет, можно было бы дать по ним! – Заметив в толпе соседку Элину, она выпалила: – Что дают? Я за вами…

Когда же с помощью свистка, угроз и просьб удалось создать некоторое подобие нормальной очереди, тетушка Зандбург ухитрилась втиснуться в первый десяток – между мастером рыбокопчения Элиной Леймане и тщедушным седым старичком, державшим на поводке большую овчарку.

– Его Робисом кличут, – представил своего питомца старичок. – В кинофильме «Последняя проверка» он играл собаку начальника полиции – помните? Поглядели бы, как мой Робис умеет служить…

И как бы в подтверждение слов своего хозяина, Робис сел и поднял передние лапы.

– Умница, – проговорила тетушка Зандбург и отвернулась. Погладить пса по голове было бы предательством по отношению к светлой памяти Цезарька. И, кроме того, надо было исподволь и незаметно выяснить, прибытие какого товара здесь ожидается. Судя по скоплению людей, должны были «выбросить» меховые шапки либо босоножки на плетеной платформе.

Но соседка первая обратилась с вопросом:

– Как по-вашему, нас отпустят с работы? Ах да, вы же нигде не работаете, можете записаться хоть на главную роль.

Тетушке Зандбург стало не по себе. До нее начало доходить, в какую очередь она затесалась. В течение нескольких дней районная газета приглашала граждан на роли статистов на съемках кинофильма «Последний улов». Однако у нее и в мыслях не было сниматься в кино. Так что теперь следовало подумать о том, как наиболее дипломатично ретироваться из этой очереди.

– Ну что вы, что вы… У меня уйма общественных дел! Я пришла только занять очередь для приятельницы, но не собираюсь ждать ее больше четверти часа… Надо отпирать уголок, а то вон вся моя клиентура шляется без надзора.

И в самом деле – вдоль извилистой ленты очереди сновали подростки, без которых нигде и ничего не обходится.

– Атас, ребя! – завидев тетушку Зандбург, издал предупреждающий клич смуглый Янис, весьма гордившийся кличкой «Мексиканец Джо». – Жандармама здесь, сейчас прицепится.

Поздно. Властным жестом тетушка Зандбург подозвала мальчишек и тотчас перешла в наступление:

– Конечно! Когда в школу, тогда их не добудиться, а когда в кино нанимают артистов – они тут как тут! И перестань, Герберт, жевать, когда с тобой начальство разговаривает.

Парень послушно вынул изо рта комочек жвачки и прилепил его к мочке правого уха.

– Уж не подорожала ли эта дрянь, коли боишься выплюнуть? – продолжала пилить тетушка Зандбург.

– Как всегда – красненькая за блок, – сознался Мексиканец Джо. – Но у нас объявлен месячник экономии.

Это было сказано так торжественно, что Зандбург, хорошо знавшая своих подшефных огольцов, решила временно воздержаться от дальнейших расспросов. Сами все выложат, не удержатся, если уж замыслили что-то серьезное, а это было написано у них на физиономиях.

– Раз так, то снимаемся и берем курс на наш уголок, – предложила тетушка Зандбург. – Поможете мне прибрать помещение, а потом поиграете в пинг-понг или в новус.

Лица у ребят вытянулись.

– А мы думали, может, нам тут обломится пара рублишек, – не выдержал Герберт.

– Тоже мне Гарри Пиль, – поддела Зандбург. – По-твоему, если можешь по деревьям лазать, то уже и артист? Никто не клюнет на твои дырявые штаны, тут делают настоящее искусство… А тебе, Райта, что не дает покоя? Слава Греты Гарбо или Марлен Дитрих? Так имей в виду, у каждой из них ума было больше, чем у десяти таких, как ты.

Длинноногая Райта надулась.

– В уголке скучно. Двое играют, а остальным мух ловить…

– Если б хоть музыка была… – мечтательно протянул Мексиканец Джо. – Врубить бы настоящий попс в твоем вкусе, Кобра.

– Мы копим деньги на японский транзистор, – выпалил Герберт. – Вчера в комиссионке видели трехдиапазонную «Сикуру», и стоит всего полтора куска. Монте-Карло берет даже днем, мы ее покрутили.

– А тебе обязательно Монте-Карло, иначе умрешь! Так намотай на ус то, что тебе говорит взрослый человек, кое-что повидавший на свете. Самым лучшим радио было, есть и будет радиоточка. Тут тебе и музыка, тут тебе и новости и никакого шума и треска. И незачем забивать башку разными шлягерами, вы и без того балбесы. В ваши годы я помогала матери хозяйство вести, ни о каких транзисторах даже заикнуться не смела…

Тетушка Зандбург по всей вероятности еще долго читала бы мораль ребятам, если бы в эту минуту на площади не появился микроавтобус киностудии. Из него выскочил очкастый мужчина в черном кожаном пиджаке, за ним выпрыгнула чернявая худышка в сером беретике на вздыбленных кудрях. В руках она держала кинокамеру. Не теряя ни секунды, кинооператорша навела объектив на скопище людей, уткнулась носом в видоискатель и включила мотор.

– Не тратьте зря пленку, Лилия, – сказал ей режиссер Крейцманис. – Опять не хватит на кинопробы.

Лилия Дунце не дала себя сбить с панталыку. Злые языки утверждали, что невооруженным глазом она теперь вообще ничего не видит, а может воспринимать окружающее лишь через видоискатель киноаппарата. Лилия не возражала против такого мнения. И сейчас профессиональное чутье позволяло ей безошибочно брать в кадр наиболее подходящих кандидатов.

У Крейцманиса тоже глаз был наметан на оригинальных типажей. В свое время он изучал психологию и стал неплохим физиономистом, так что не было ничего удивительного в том, что и оператор и режиссер одновременно обратили внимание на тетушку Зандбург.

– Вы великолепны! Прямо как по заказу! – возликовал Крейцманис и принялся трясти старушке руку. – Прошу вас, присядьте, то есть, конечно, стойте… В театре вы бывали?

– Театр – моя стихия! – тетушка Зандбург выпрямилась, насколько ей позволяли годы. – В драмколлективе нашего домоуправления мне доверяют самые ответственные роли. И только здравый смысл вынуждает меня отказываться от таких образов, как Гретхен или Дездемона. В моем возрасте позволить убить себя на глазах у публики какому-то ревнивцу-негру…

– В нашем фильме подобные страсти вам не грозят. Роль бывшей домовладелицы для вас будет сущий пустяк, – успокоил Крейцманис. – К примеру, попробуйте произнести такую реплику: «Как вспомню свой первый бал в этом зале!.. Высший свет города!.. Даже капитанш не пускали на порог…»

– Неправда! – запротестовала Зандбург. – Мой покойный в ту пору ходил всего вторым штурманом, но я не пропускала ни одного званого вечера.

– Еще бы! Вашему папаше принадлежала оптовая торговля и трехэтажный дом на Гертрудинской, – вмешался в разговор стоявший рядом старичок.

– Как не совестно говорить такие вещи, товарищ Тимрот! Мой отец обанкротился еще в тридцать первом году и потом до самой смерти работал простым судебным исполнителем.

– Бог дал, бог и взял, – прочувствованно заметил Тимрот.

– Лилия, глядите-ка, вот он, наш проповедник-баптист! О лучшем просто грех мечтать! – восторгался режиссер. – Снимайте, что вы глаза вылупили… Такая везуха прямо с самого утра. Янсон, запишите адреса и паспортные данные.

– Я? – выдохнул Тимрот. – Зачем вы вводите меня в соблазн? Ведь в писании сказано: бесчестье – удел того, кто гонится за благами на этом свете.

– Прекрасно! – Дунце опустила камеру. – Благодарю вас, достаточно. Я смотрю, вы уже начинаете вживаться в роль.

– В какую роль?

– В образ брата Сигизмунда, – пояснил Крейцманис. – Есть у нас по сценарию один такой святоша.

– Господи, не дай взять грех на душу… Я хотел сказать… Нельзя ли сыграть кого-нибудь еще? Ближе к трудящимся…

– Нет, нет, нет! Роль проповедника будет сидеть на вас прямо-таки с иголочки, – агитировал директор картины Янсон. – Платить будем восемь рублей за съемочный день и по столько же на озвучивании.

– Что ж, это еще куда ни шло, – заметила Зандбург. – Скажите, а в надписях наши фамилии будут?

– Сейчас трудно сказать, – режиссер спрятал улыбку в свой большой носовой платок. – Если очень хорошо сыграете…

– Насчет этого можете не сомневаться, – с холодком в голосе перебила тетушка Зандбург. – Но я все-таки попрошу сохранить мое инкогнито или дать возможность выступить под псевдонимом. Опасаюсь, как бы высокопоставленные родственники не истолковали мой шаг превратно и не подумали, что я гонюсь за славой или за деньгами.

* * *

Теперь никто уже не помнил, каким образом к Райте прилипло прозвище «Кобра». Фигура ее вовсе не была по-змеиному гибкой, нос ее не украшали очки, и волосы тоже не были настолько пышными, чтобы хоть издали напоминать клобук кобры. Да и по характеру своему эта шестнадцатилетняя пухленькая блондинка была скорее добродушной, нежели ядовитой. Она была единственной девчонкой, которой удавалось вот уже несколько лет состоять в компании «заклятых холостяков». Эта братия носила неведомо где раздобытые значки-эмблемы с буквами ВАБ – Вентспилсская Автомобильная База, – которые расшифровывала как «Великие американские бизнесмены». Райту они терпели в своей бражке по нескольким причинам: если скандинавским морякам после третьей рюмки на глаза попадалась Райта с ее невинной улыбкой, по-детски пухлыми щечками и голубыми очами, в которых светилось наивное доверие, то им начинало казаться, будто они не в Вентспилсе, а в своем далеком Нарвике, Хаммерфорсе или Пори и к ним навстречу бежит с развевающимися по ветру рыжеватыми волосами их невеста. И они принимались щедро ее одаривать – жевательной резинкой, сигаретами, шариковыми ручками, пробными флакончиками духов, пестрыми расписными косынками. Райта никогда не пыталась что-либо присвоить себе, отдавала все в общий котел, который пополнялся скупленными и выменянными вещами. Не менее полезной оказывалась девушка и когда требовалось что-нибудь сбыть. У нее были знакомые перекупщики еще с тех времен, когда мать в трудные минуты заставляла ее на рынке в проходах между ларьками распродавать подарки, присланные дедом из Канады. Но потом из заграницы пришло письмо в черной траурной рамке, вслед за ним на почте в последний раз была получена посылка с обратным адресом уже покойного Яниса Клявиня, и на этом сей источник доходов навсегда иссяк. Осталась лишь сноровка безошибочно находить вероятного покупателя и по его виду определять наиболее подходящую цену товара. Еще «бизнесменам» нравилось и то, что Райта никогда не выказывала сомнения в их превосходстве и праве повелевать и подчинялась всем распоряжениям Мексиканца Джо и даже Герберта Третьего.

Герберт Кагайнис по-прежнему именовался Третьим, хотя оба его старшие тезки уж больше года как выбыли из сплоченных рядов ВАБа. Первый теперь работал в угальском леспромхозе, поскольку сам пришел к выводу, что спокойнее зарабатывать деньги честным путем. Второму эту мысль пытались внедрить в голову воспитатели исправительно-трудовой колонии.

Остальные бизнесмены еще не заслужили особых прозвищ и назывались обыкновенно – Янка, Рудис, Владик и Славик. Однако в мероприятии, намеченном на то утро, оба брата Морозовых играли выдающуюся роль. Ведь никто иной как они разузнали у своего отца – сменного диспетчера порта – о том, что в Вентспилсе для пополнения запасов воды и топлива ошвартуется и простоит несколько часов судно «Хелена». У ребят не было сомнения, что моряки с самого утра сойдут на берег отведать местного пива, и потому несли свою «вахту» в Парвенте. Удалось матросам утолить свою вечную жажду или нет – неизвестно, но иностранцы были перехвачены неподалеку от ворот порта, «бизнесмены» у них закупили по дешевке четыре блока наилучшей голландской жвачки и даже отменные наручные часы для водолазов, о которых Мексиканец Джо мечтал давным-давно. Неважно, что механизм у них был дрянной: штамповка и ни одного камня, зато вид – закачаешься!

В данный момент часы перекочевывали с руки на руку, вызывая огромное восхищение. Мальчишки даже не осмеливались перевести стрелки или нажать кнопку хронометра – столь угрожающим было выражение лица нового владельца сокровища.

– Эта покупка отбрасывает нас на две недели назад, – недовольно проворчал Герберт. – И в каникулы куда трудней расторговать по штуке эту чертову жвачку.

Мексиканец Джо, чувствуя себя в известной степени виноватым, пытался найти хотя бы теоретическую возможность залатать непредвиденную прореху в общей кассе.

– Если удастся раздобыть три пары джинсов, мы завтра же будем разгуливать с «Сикурой» под мышкой.

– Кончай заливать! – махнул рукой Рудис. – Станут тебе иностранцы разводить канитель с джинсами. Их привозят только наши. И цену им знают получше нас с тобой.

– Вчера в магазине давали «Милтон» по семнадцать рублей, – сообщила Райта. – Вполне приличные…

– Мягковаты. И разве это лейбло: какой-то беззубый тигр? – Герберт собаку съел на импортных товарах. – Эти шкарята похожи на настоящие «Леви-Страус» не больше, чем Рудис – на Метревели.

– Метревели играет в большой теннис, а я – в пинг-понг. – Обиделся не на шутку Рудис.

– Если для тебя главное фирма, – предложил Славик, – у меня дома есть старенькие «Райфлы». За пару пачек сигарет отпорю для тебя лейбло. Лепи на задницу и носи на здоровье.

– Надо с кем-нибудь договориться, чтобы привез десяток этикеток, – задумчиво проговорил Владик. – Отец рассказывал, в Роттердаме есть такие маклацкие лавчонки, где можно достать, чего хочешь, А если нету денег, можно выменять и на водку. «Экстру» берут не очень, а «Кристалл» или «Старку» – за милую душу.

– На этот крючок больше никто уже не клюет, – презрительно усмехнулся Герберт. – Ты хоть знаешь, какие они – настоящие джинсы? Из них можно выпрыгнуть, а они останутся на полу стоять. Вот это – джинсы!

– Ничего, макнем в цементную воду, – наставительно заметила Райта. – Если будет слабо, подсыплю еще крахмала…

– Жандармама! – предупредил Янка.

– Дети! – издали окликнула ребят тетушка Зандбург.

«Бизнесмены» поморщились, поскольку именно этим словом всякий раз начиналось изложение плана очередного мероприятия. Но ретироваться было уже поздно. Они придали мученическое выражение своим физиономиям и приготовились выслушать очередную лекцию на воспитательную тему.

Тетушка Зандбург и в самом деле рассчитывала произнести небольшую торжественную речь, но вдруг ей показалось, что никакие слова не способны передать волнение, во власти которого она пребывала с того момента, как приняла самоотверженное решение. Властным жестом пригласив ребят следовать за ней, тетушка Зандбург молча направилась на второй этаж. Правда, скрипучие ступеньки нарушали торжественность обстановки, превращая парадное шествие в заурядный поход, но и в этом тоже был свой плюс: в привычных обстоятельствах можно было обойтись без риторики.

– Ну так что, ребятня, – обратилась Зандбург к своим «пасынкам». – Может, скинемся? Много ли деньжат у вас за душой?

«Бизнесмены» переглянулись. Внутренний голос подсказывал им, что на этот раз можно сказать правду, не увиливая, хотя все выглядело как всегда – помещение более или менее прибрано, зеленый стол для настольного тенниса, два новуса по углам, шахматные доски с выстроившимися на них в боевой готовности шашками и шахматными фигурами. И тетушка Зандбург тоже была в своем традиционном шелковом платье. И тем не менее в воздухе почти ощутимо витало нечто из ряда вон выходящее.

– Тридцать шесть рублей пятьдесят копеек, – доложил Герберт. – И на сорок рублей нереализованного товара.

– Давайте теперь будем компаньонами на равных паях, – тетушка Зандбург в коммерческих делах тоже была дотошна. – Фифти-фифти, как говаривал мой дорогой покойный муж, когда пытался выцыганить у меня рублик на четвертинку. Я, мальчики, кладу на бочку семьдесят пять – весь свой гонорар за главную роль в вентспилсском эпизоде. Да, да, режиссер меня уломал, и давайте без аплодисментов. Я, конечно, хотела от денег отказаться, потому что искусство вообще нельзя перевести на деньги, но потом вспомнила про вашу жажду музыки… – Она смахнула непрошеную слезу и раскрыла сумочку. – Нате и шпарьте в комиссионку, покуда этот японец не забрал свой приемник назад!

Лишь по дороге в магазин они сообразили, что произошло.

– Куда ты летишь? – остановил Герберта Мексиканец Джо. – Наш капитал пока только на бумаге.

– Да нет, скорее – в кармане. – И Рудис, которому было поручено хранение «товара», извлек из штанов пачки жевательной резинки. – Чертовы каникулы! Кому ее всучить, если вся клиентура разбрелась по пионерским лагерям или умотала к родне в деревню.

– Ручаюсь, Чип возьмет, но ведь он тоже захочет погреть руки, – мрачно сказал Герберт. – Доход пополам, на меньшее он не пойдет.

– Тогда надо раздобыть товара вдвое больше, – Янка не признавал никаких преград.

– А тем временем кто-нибудь другой нашу музыку преспокойно уведет…

Поднял руку Мексиканец Джо. Именно в критические моменты проявлялись те черты его характера, за которые вот уже третий год его величали президентом и позволяли ему командовать остальными.

– Нос вешать нечего. Третий договорится насчет приемника, если надо, даст задаток. А мы еще поработаем. Владик, Славик, какой сегодня курс на бирже?

– Через час с якоря снимается «Борнхольм». На нефтяном причале поджидают одного финна и двух наших. Да и тот голландец с манго, наверно, уже ошвартовался и прошел проверку, – своим деловым сообщением Славик опередил брата, который все еще пытался привести в порядок мысли.

– Нормально! Кобра с Янкой почешут в порт; когда встречают пароход, от прекрасного пола толку больше. А мы подежурим у кабаков, поохотимся за шведами, у которых не хватает на такси.

В городе было три ресторана первого разряда, но Мексиканец Джо не колебался ни минуты. Никто не смог бы объяснить, почему иностранцы, словно во исполнение решения международной конференции, посещали только «Страуме», дальше всего расположенный от порта, да и по другим показателям давно уже не отвечавший современным требованиям. Второе заведение, как правило, оккупировали рыбаки, их друзья и родственники. Завсегдатаи иной раз вваливались туда прямо из гавани, в резиновых сапожищах до пояса и залатанных куртках, могли сделать заказ в долг и потому не реагировали на скудость меню и обшарпанные стены. Третий ресторан был воздвигнут по новейшему типовому проекту – широкие окна, хорошая вентиляция, интерьер в народном стиле. Но искать в нем моряков было так же бессмысленно, как идти охотиться на тигров в район Северного полюса. Здесь с утра до вечера коротали время командированные, «спрыскивали» удачные сделки или наоборот: не уладили то, ради чего приехали, и пили, «завив горе веревочкой».

«Страуме» как раз открывал свои гостеприимные двери. Здесь на должности верховного судьи по вопросам приличий и поведения обосновалась дородная тетка. Ссылаясь на запрет неуловимого заведующего залом, она с каким-то вздорным ожесточением ни с того ни с сего могла забраковать сандалии или материал, из которого была сшита рубашка посетителя, и категорически заявить ему: «Таких мы сюда не пускаем…» И отверженные пребывали в напрасной надежде на то, что неумолимую женщину когда-нибудь уволят за оскорбление должностного лица или иностранного гостя. Этих, последних, она узнавала безошибочно, хоть и непонятно, по каким признакам, и даже зазывала сама.

Мексиканец Джо никогда не пытался прорваться силой во владения суровой церберши, за что она охотно снабжала его нужной информацией, которая иной раз позволяла выгадать не один час ценного времени. А время президент «бизнесменов» оценивал в рублях.

– Пара тут засела за пивом, сынок, – сказала она, опустив в карман ливреи мелочь, которой Мексиканец Джо отблагодарил ее за услугу. Затем наклонилась и что-то шепнула ему на ухо.

– Что ж, придется обождать, – сообщил он, когда вернулся.

– Жаль, что все «Милды» распроданы. Вчера тут один искал по девять долларов за штуку, – с досадой сказал Славик.

– Мы же поклялись с валютой не связываться, – напомнил Владик.

– Сегодня я сбыл бы даже икону и не стал бы у тебя спрашивать разрешения, – Мексиканец Джо готов был на все.

– Так нет же их у нас, – резонно констатировал Славик.

– Мелочи жизни, когда налицо принципиальные разногласия, – уперся Владик. – Терпеть не могу такие иезуитские выходки! Утром часы, в обед – уникальный радиоприемник… Интересно, что ты еще придумаешь до вечера? Может, решишь по нашим трупам шагать…

– Вы, сэр, не в лондонском Гайд-парке, – язвительно бросил Мексиканец Джо. – За такие словеса можно и по морде схлопотать.

– Идут!

Иностранные господа, пожалуй, выглядели не старше местных предпринимателей. Да и одеты были так же, разве что джинсы и рубашки были у них еще более замызганные. Удивительно, как швейцар вообще пустила их внутрь. Очевидно, не хотела обижать юнгу и помощника кока, которым увольнение на берег дают в самое неудобное время, – пусть уж выпьют кружечку, другую…

– Такси до шипа? – предложил Мексиканец Джо, преградив путь молоденьким шведам. – «Борнхольм» – чоп, чоп, бай, бай…

– Да, да! – радостно согласился упитанный юнга. Его обритая голова наводила на неприятную мысль об отсидке за хулиганство.

Второй, однако, отрицательно покачал головой. Выразительно потер указательный палец о большой и снова помотал длинными белокурыми патлами. Мексиканцу Джо только этого и было надо.

– О’кей, о’кей, – успокоил он и тотчас спросил в открытую: – Я тебе такси, ты мне резинку, чоп, чоп?

– Резина никс, чоп, чоп. Эй оле, – ответил шведский моряк, который, очевидно, был финном или же перепутал Латвию с Эстонией. – Сигарет «Салем» ол райт?

– Да, да! – согласился Владик и шепнул приятелям: – У меня есть клиент, который дает по два рубля за три пачки.

– Блок, – объявил Мексиканец Джо цену услуги и поднял вверх десять пальцев.

Как видно, пиво этим двоим не пошло на пользу. Обычно во хмелю у человека в глазах двоится, но шведы выложили всего пять пачек и вывернули карманы наизнанку.

– Не жирно, – разочарованно сказал Славик.

– Четыре рубля тоже на дороге не валяются, – поняв, что иного выбора нет, принял решение Мексиканец Джо и энергичным жестом остановил проезжавшее мимо такси.

Владик и Славик поплелись в «штаб».

Несмотря на то, что на счетчике было только пятьдесят восемь копеек, он дал шоферу рубль – если сам хочешь заработать, надо дать поживиться и другому.

Кобру с ее спутниками Мексиканец Джо нашел неподалеку от порта в обычном месте – в кустах у дороги, где был их «штаб». По унылым лицам друзей «президент» понял, что сюрприза не будет.

– Все иностранцы спят мертвым сном, – сокрушался Янка. – А наши чешут на машинах мимо. До вечера тут ничего путного не будет.

– Чип из пожарной покрутился тут, но вдруг умотал ни с того ни с сего, – рассказывал Рудис.

– Чип? – насторожился Мексиканец Джо. – Тогда дело не так безнадежно, этот зря из хаты не вылезет…

И, будто в подтверждение его слов, на повороте шоссе возник долговязый мужчина, в обеих руках он нес объемистые свертки. Завязанная большим узлом пестрая косынка на шее и темные очки над орлиным носом придавали ему сходство с контрабандистом из приключенческого кинофильма. Но контрабандисты на экране обделывали свои делишки играючи, Чип же обливался потом, пройдя несколько шагов останавливался и рукавом вытирал лоб. Курить он бросил, спиртного в рот не брал второй год, но потолстеть Чипу не удавалось ни в какую. И тем не менее он не мог внять совету врача и переселиться подальше от морского побережья с его влажным климатом, заняться сельским трудом, укрепить легкие. Надо сказать, у него и сейчас денег хватило бы на несколько лет жизни, но он считал преступлением не провернуть до конца операцию, начатую с таким размахом.

При виде Мексиканца Джо Чип от души обрадовался:

– Привет армии безработных!

– Твои дела тоже идут не блестяще, если газуешь на одиннадцатом номере.

Надо заметить, что у Мексиканца Джо не было в обычае отвечать Чипу в таком тоне, но дружелюбность, с которой тот обратился к ребятам, неопровержимо свидетельствовала, что Чип не намерен послать их немедленно ко всем чертям.

– Вы на колесах? Подбросьте эти тюки ко мне в логово, а я в долгу не останусь.

– Да ну, пустяки…

Мексиканец Джо поднял свертки и от удивления чуть было не выронил из рук – они оказались воздушно легкими.

– Мне привезли мохер, – поторопился объяснить Чип. – Наши вентспилсские дамы вконец зажрались и скоро перестанут брать синтетические парики даже даром. А натуральные волосы там еще дороже, чем у нас… Зато шерсть – ходовой товар даже в деревне.

Освободившись от ноши, Чип почувствовал себя так, будто родился заново… Ему прямо-таки чертовски повезло с этими желторотыми! Не лезть же с таким подозрительным багажом в автобус, а тем более в такси, если не знаешь, кто сидит за рулем. Мальчишки не выдадут, ведь у них у самих рыльце в пуху. И все-таки было бы лучше рассчитаться за услугу наличными: он и сам никому за спасибо не помогает.

Вскоре стало ясно, что Мексиканец Джо отнюдь не собирается корчить из себя бескорыстного благодетеля.

– Услуга за услугу, – сказал он, когда Рудис и Янка, привязав пачки к велосипедам, укатили. – Дай взаймы полста монет. Можно и под проценты.

– Никогда в жизни! – наотрез отказал Чип. – Это самый верный путь нажить себе вечного врага. Человек не возвращает деньги и вдобавок начинает тебя же ненавидеть… Но аванс можете получить в любое время. Товар по вашему выбору, цена по рыночной конъюнктуре.

– Твоя конъюнктура знаменита на весь город, – заканючил Мексиканец Джо, но выданные Чипом десятки засунул в карман.

– И имей в виду, – предупредил на прощанье Чип. – Шариковые ручки возьму, только если с голыми бабками, другие можешь тащить прямо в детский сад.

* * *

Работал приемник что надо. Стоило на миллиметр перевести стрелку настройки, и тут же в полный голос слышалась другая станция или раздавался писк морзянки, что тоже говорило о незаурядной чувствительности аппарата. Даже треск атмосферных разрядов не раздирал барабанные перепонки. Правда, коротковолновые диапазоны были не растянутые, но специальная ручка тонкой настройки помогала точно выходить на волну нужного передатчика.

Мексиканец Джо не мог понять, как получилось, что «Сикуру» взял под свою опеку Герберт Третий и теперь не выпускает из рук. Он осторожно и внимательно крутил ручки настройки, безостановочно путешествуя по городам Европы. Надо бы отобрать, покуда остальные не привыкли считать его владельцем аппарата, но не хотелось в присутствии тетушки Зандбург прибегать к силе.

– Да ты дай же послушать хоть сколько! – терпение вдовы лоцмана иссякло. – Никак успокоиться не можешь Такой хорошенький мотивчик был, прямо-таки сердце таяло.

– Доисторический вальс, – презрительно бросила Райта.

– А чем плохо? Мне всегда были по душе венские вальсы… Стой же ты спокойно, когда тебе говорят!

Герберт нехотя поставил радиоприемник на стол, и Мексиканец Джо в прыжке, достойном Тер-Ованесяна, овладел транзистором. Но тетушка Зандбург тоже была начеку.