Текст книги "Гамбусино"

Густав Эмар
Гамбусино

I. СТУДЕНТ-БОГОСЛОВ11
  Печатается без первой, обзорной главы.


[Закрыть]

Благодаря системе управления, примененной испанцами, завоевавшими Мексику, – системе, которой упорно придерживалось правительство метрополии до самого дня освобождения Мексики, – бывшие испанские колонии Нового Света еще и теперь, после сорока лет свободы, остаются погруженными в состояние варварства, невежества и одичания, из которого им, возможно, никогда не удастся выбраться.

Для любого христианина, путешествующего по Мексике, остается совершенно непонятной религия, исповедуемая в этой стране, – если можно назвать религией ту сложную смесь католицизма и язычества, в которой никто не может разобраться, и меньше всего миссионеры, проповедующие ее в отдаленных провинциях.

Впрочем, индейцы, которые составляют две трети мексиканского населения, сохранили в неприкосновенности верования своих отцов и восприняли христианство лишь чисто внешним образом.

Какой умный и могучий народ мексиканцы! Если бы ими хорошо управляли, они могли бы очень быстро стать великим народом, потому что им присуще в высшей степени чувство добра и красоты. Лучшим доказательством этого является героическая борьба мексиканцев против Испании, которая выявила так много благородных людей в рядах инсургентов22
  Инсургент – мятежник, участник вооруженного восстания против правительства.


[Закрыть].

Но оставим на время настоящее этого бедного народа, достойного снисхождения и сострадания; бросим взгляд в прошлое и расскажем об одном из наименее известных эпизодов героической эпопеи, называемой борьбой за независимость Мексики. Этот эпизод, может быть намеренно и пренебрежительно забытый историей, тем не менее имел в свое время огромное значение, так как он нанес последний удар испанскому влиянию и доставил победу благородным борцам за свободу.

В одну из сред первой половины декабря 18.. года, между двумя и тремя часами пополудни, молодой человек лет двадцати пяти – двадцати шести, одетый в темное платье студента-богослова, – на нем была длинная сутана, белые брыжи33
  Брыжжи – нагрудник, спускающийся из-под воротника.


[Закрыть] и широкополая шляпа. – ехал верхом на муле вдоль правого берега Рио Гранде-дель-Норте, одной из крупнейших рек Мексики, отделяющей ныне эту страну от Техаса.

Сельская местность, через которую шла дорога путешественника, была чрезвычайно живописна, но молодой человек, казалось, не обращал никакого внимания на красоты природы: он ехал, низко надвинув шляпу на глаза и опустив голову на грудь; либо он знал эти места уже давно и потому не находил в них ничего любопытного, либо – что более вероятно – его ум был целиком поглощен мыслями о войне, уже давно опустошавшей эту несчастную страну. Погруженный в тягостные размышления, путник оставался равнодушным ко всему, что происходило вокруг него, и не любовался великолепными пейзажами, развертывающимися перед ним непрерывно, как в калейдоскопе.

Он все время подгонял своего мула, чтобы как можно скорей добраться до маленького городка, или, вернее, селения, Пасо-дель-Норте, приветливые домики которого стали уже показываться на том берегу реки, наполовину скрываясь в чаще разнообразных деревьев.

Пасо-дель-Норте – старинная крепость, построенная некогда испанцами на границе штата Чиуауа для отражения набегов индейцев бравое.

Благодаря своей отдаленности крепость избежала страшных последствий гражданской войны, уже столько лет разорявшей Мексику. Жители крепости – правда, немногочисленные: их было не более полутора тысяч человек – жили спокойно и счастливо, равнодушно относясь к тому, что творилось вокруг.

По мере приближения к крепости студент перестал подгонять мула; наоборот, он начал его сдерживать и оглядывать окрестности с возрастающим беспокойством.

Полная тишина и глубокое молчание царили вокруг; так далеко, как только охватывал глаз, не было вино ни одной живой души.

Это необычайное безлюдье, странное в окрестностях важного пункта, окруженного многочисленными ранчо, поразило путешественника.

– Что же здесь происходит? Не понимаю, отчего у меня предчувствие беды? Почти страх! – пробормотал студент и, пришпорив мула, ударил его так сильно, чикоте44
  Чикоте (исп.) – хлыст.


[Закрыть], что благородное животное, несмотря на усталость, понеслось галопом.

Вскоре путешественник доехал до заставы крепости.

Обычно ее ворота были открыты; теперь же они были на запоре; испанский солдат с ружьем на плече ходил взад и вперед за барьером.

Молодой человек принужден был остановиться.

– Ого! – сказал он. – Это становится серьезным!

Заметив в нескольких шагах от себя неподвижного всадника, часовой повернулся к нему, опустил ружье к ноге и, насмешливо осмотрев приезжего, спросил хриплым голосом:

– Кто идет?

– Друг, – ответил молодой человек.

– Так! Друг? – посмеиваясь, спросил солдат. – Друг кого, друг чего, а?

– Друг мира, – спокойно ответил молодой человек.

– Друг мира! Гм!.. – насмешливо сказал солдат.

– Посмотрите на мою одежду, сеньор солдат.

– Одежда ничего не значит, приятель, вы это знаете так же хорошо, как и я, – ответил солдат, все более издевательски оглядывая студента с ног до головы.

Тот закусил губу от злости, но счел более благоразумным скрыть это чувство.

– Кто вы такой и зачем вы сюда приехали? – спросил часовой после короткого молчания. – Говорите правду, если не хотите, чтоб я вам всадил пулю в голову!

– Я – студент-богослов из Гвадалахары, где сдал последние экзамены на звание священника; приехал сюда провести несколько дней у одного родственника перед поступлением на службу.

– Гм… – проворчал солдат, пожав плечами. – Все это не очень понятно… Является какой-то повеса с наружностью тореодора… вместо того чтобы служить королю, как все честные подданные.

– Служа богу, я служу королю, – смиренно сказал молодой человек.

– А! В конце концов, это не мое дело! Назовите имя вашего так называемого родственника, у которого вы собираетесь остановиться!

– Я не собираюсь, сеньор солдат, а действительно остановлюсь у моего родственника, – спокойно ответил студент. – Он не более не менее, как алькальд этой крепости, сеньор дон Рамон Очоа.

Солдат нахмурился.

– Неважная рекомендация, приятель! – сказал он. – Сеньора Очоа сильно подозревают в тайном сочувствии бунтовщикам.

– Это подлая клевета! – воскликнул студент. – Сеньор Очоа – почтенный человек, который не занимается политикой.

– Весьма возможно, но это уж дело нашего начальства. С этими словами он открыл ворота.

Студент уже готов был въехать в крепость, но часовой взял мула за повод:

– Послушайте! Не знаю почему, но вы мне понравились, даю слово Руиса Ортега! – а это мое имя. Прежде чем мы расстанемся, я бы хотел дать вам добрый совет.

– Раз он исходит от вас, я приму его с радостью, – ответил молодой человек, наклоняясь с лукавым видом к шее мула.

– По-моему, вы славный малый, и мне было бы досадно, если бы вы попали в беду. Вы молоды, сильны, здоровы… Поверьте мне, бросьте в огонь эту ужасную рясу – в ней только ворон пугать – и наденьте мундир. Это будет для вас выгоднее во всех отношениях.

– Благодарю вас, сеньор солдат, – с тонкой усмешкой сказал студент. – Никто не может предвидеть будущего. Быть может, я последую вашему совету гораздо скорее, чем вы думаете.

– И умно сделаете. Ведь это единственно возможное ремесло, к тому же доходное, особенно в наше время.

– Прощайте, сеньор солдат!

– До свидания, сеньор студент!

Часовой закрыл ворота и снова зашагал, очень довольный тем, что это происшествие нарушило монотонную скуку дежурства; а молодой человек поехал мелкой рысью по боковой улице селения.

В Мексике в разгар дня жара настолько нестерпима, что улицы городов и деревень совершенно пустеют. Жители прячутся в домах, ищя прохлады; однако в этих жилищах, как бы плотно они не были закрыты, ощущается биение жизни: пение, смех, аккорды гитары вырываются из-за занавесок и решетчатых ставен; чувствуется, что город не умер, он только спит, – и стоит лишь подуть вечернему ветру, как разом откроются все двери и окна и временно остановившаяся жизнь отовсюду вырвется наружу и опять войдет в свое русло.

В этот день, несмотря на то, что самая сильная жара уже прошла, все дома оставались закрытыми, улицы пустынными, и только цокот копыт мула по острым булыжникам нарушал мертвую тишину, царившую в крепости.

Проехав несколько улиц, путешественник услышал неясный, усиливающийся с каждым мгновением шум, похожий на звуки празднества или гул мятежа. Крик, смех, рыдания, мольбы, веселые песни сопровождались резкими звуками гитар, выстрелами, военными командами, топотом лошадей…

– А! Кажется, я наконец пойму, в чем дело! – глухо сказал молодой человек.

И, решительно повернув в узкую улицу, он почти тотчас же выехал на Главную площадь.

Там его глазам представилось зрелище – и неожиданное и необычайное.

В центре этой площади отряд, состоящий примерно из двухсот пятидесяти испанских всадников, – которых мексиканцы в насмешку называли тамариндос55
  Тамариндо – тропическое дерево с желтыми цветами.


[Закрыть] из-за желтого цвета их мундиров, – разбил временный лагерь.

Эти солдаты наводили ужас на несчастных обитателей покоренных городов и деревень; грабежи, пожары и насилия были еще самыми незначительными их грехами, – они оставляли после себя развалины и трупы.

Костры, в которые солдаты бросали обломки мебели, стропила и балки разрушенных домов, окрашивали стены зданий на площади красноватым отблеском.

Солдаты, удобно развалившись в креслах, заставляли индейцев прислуживать себе, награждая их сильными ударами чикоте по плечам и спинам для того, как, смеясь, говорили испанцы, чтобы разбудить их.

Лошади, стоя по брюхо в соломе, жадно поедали маис и альфальфу66
  Альфальфа (и сп.) – испанский клевер, люцерна.


[Закрыть], отнятые солдатами у асиендадо77
  Асиендадо – владелец асиенды. крупного поместья.


[Закрыть].

Командир отряда, сидевший у входа в церковь в компании офицеров с лицами висельников в изодранных мундирах, судил испуганных и дрожащих жителей, которых солдаты непрерывно сгоняли на площадь.

Этих несчастных, чья вина была выдуманной и именно поэтому еще более достоверной в глазах случайных судей, чаще всего приговаривали к громадному штрафу, который они обязаны были внести немедленно, под угрозой повешения.

В том, что угроза эта была вполне реальной, можно было убедиться, переведя взгляд на балконы домов, где уже висело множество трупов.

В ту минуту, когда студент-богослов остановился на углу площади, перед грозным трибуналом предстали два человека, приведенные полупьяными солдатами.

Эти новые обвиняемые были: алькальд селения дон Рамон Очоа и священник местной церкви дон Хосе Антонио Линарес.

Оба они держались твердо и с достоинством, но не вызывающе.

Студент-богослов увидел их. Мгновенно приняв решение, он спешился и, ведя мула на поводу, смело пошел вперед; там, отогнав ударами чикоте нескольких лошадей, он привязал своего мула около самой большой кучи альфальфы и маиса, после чего спокойно направился в сторону церкви.

Молодой человек проделал все это так непринужденно, что никто не обратил на него ни малейшего внимания.

Благодаря своей одежде он без труда проскользнул между группами пьющих и пляшущих людей и остановился за спиной священника; последний не заметил его, озабоченный тем критическим положением, в которое он попал.

Начался допрос обвиняемых.

– Вы – алькальд, а вы – священник этой деревни? – спросил командир, обращаясь по очереди к обоим.

– Да, сеньор капитан, – ответили они с поклоном.

– Я получил сведения о вас, – сказал офицер, гневно теребя ус. – Они исходят от преданных слуг короля, а потому заслуживают доверия. Вас называют проклятыми бунтовщиками, карай!

– Это ложный донос! – твердо сказал алькальд. – Мы – верные слуги. Да и вообще здесь никто не занимается политикой.

– Когда в стране восстание, честные люди не смеют оставаться нейтральными! – громовым голосом сказал офицер. – Кто не за короля – тот против него!

– Это нелогичный вывод, – пожав плечами, ответил алькальд.

– Что? – сказал капитан, метнув на него косой взгляд. – Этот чудак, кажется, позволяет себе рассуждать?

– Зато вы… не рассуждаете, вы просто убиваете.

– В чем нас обвиняют? – спросил священник, поняв, что алькальд своими ответами осложняет их и без того опасное положение.

– А-а! Сеньор падре! – со злой насмешкой продолжал офицер. – Вы хотите знать, какие вам предъявляются обвинения? Не так ли?

– Признаюсь, сеньор капитан, – спокойно ответил священник, – я был бы счастлив узнать это, чтобы иметь возможность ответить и доказать ложность этих обвинений.

– Ну хорошо. Слушайте. Вы обвиняетесь в сношениях с инсургентами.

– Это очень неопределенно, – возразил священник.

– Есть и еще кое-что.

– Что же?

– Вас обвиняют, кроме того, в том, что вы неоднократно укрывали у себя предводителей восстания. Утверждают, что многие из них и сейчас скрываются в этой деревне. Но если мне даже придется разнести все ваши хижины, – клянусь телом Христовым! – я найду этих проклятых бунтовщиков, хотя бы они были спрятаны в чреве земли!

– Известны ли имена предводителей восстания, которых мы будто бы скрываем здесь?

– Называют двоих из гнусных мятежников, карай!

– И это?..

– Хосе Морено и Энкарнасион Ортис, два атамана разбойничьей шайки, которая принимала участие в восстании изменника Мина88
  Франсиско Хавьер Мина – испанский либерал; возглавлял борьбу против деспотизма в Новом Свете, оказал помощь мексиканцам в их борьбе за независимость. Был расстрелян испанцами в 1817 году.


[Закрыть]. Что вы можете ответить на это?

– Ничего, кроме того, что это обвинение просто бессмысленно! – уверенно сказал алькальд.

– Дьяволы! – заорал капитан, – Так отвечать мне, дону Горацио Нуньес де Бальбоа? Вы поплатитесь за это, жестоко поплатитесь! И немедленно же!

В эту секунду студент-богослов осторожно протиснулся между алькальдом и священником и, отвесив почтительный поклон капитану, вкрадчиво произнес:

– Прошу прощения, сеньор капитан, вы хотели бы захватить дона Хосе Морено и дона Энкарнасиона Ортиса?

Взглянув на молодого человека и услышав его голос, алькальд и священник невольно вздрогнули.

– А этот пройдоха откуда взялся? Ему что здесь нужно? – удивленно вскричал капитан.

– Я не пройдоха, сеньор капитан, а бедный студент-богослов, – смиренно сказал молодой человек. – Я только что приехал в крепость, чтобы провести несколько дней у моего дяди, почтенного дона Рамона Очоа.

– О! Вы поспели в самый раз, сеньор студент! Вы сможете сейчас полюбоваться, как вашего дядю вздернут на виселицу! – сказал офицер. – Но скажите, пожалуйста, какая связь между вашими словами и тем делом, которое мы здесь разбираем?

– Если вы пожелаете, сеньор капитан, я могу дать кое-какие сведения по этому вопросу.

– Вот как! Ну-ка, послушаем!

– Мне кажется, я встретил всего за несколько лье отсюда тех двух людей, которых вы ищете.

– Морено и Ортиса? – мгновенно заинтересовавшись, вскричал капитан.

– Скажем прямо, сеньор капитан: что касается дона Энкарнасиона Ортиса, я вполне уверен. Но дон Морено… тут дело обстоит иначе.

– Как так?

– Вы должны хорошо знать – ведь вы работали тигреро на их асиенде, – сказал студент с легкой насмешкой, – что и отец и сын носят одно и то же имя. О котором из них вы говорите?

Офицеры сдержанно засмеялись при этом неприятном для капитана напоминании, сделанном лукавым и робким студентом с таким наивным видом, что он мог привести в отчаяние даже святого.

Капитан прикусил губу и бешеным взглядом заставил замолчать этих весельчаков.

– Кажется, этот плут издевается надо мной! – В голосе его послышалась угроза.

– Ни в коем случае, сеньор капитан, я лишь стараюсь дать вам те сведения, которые вы желаете получить.

– Гм!.. Значит, ты знаешь этих людей?

– Почти так же хорошо, как вы, хотя я и не был у них на службе.

– Опять! – вскричал капитан. – Берегись, мошенник! У тебя слишком длинный язык! Он не доведет тебя до добра!

– Если вы приказываете, я замолчу.

– Говори. Но ограничивайся только ответами, без комментариев. Кто из них, отец или сын, был с Энкарнасионом Ортисом?

– Сын.

– Ты уверен в этом?

– Вполне.

– Женщины с ними не было?

– Не было.

– Куда они направлялись?

– В асиенду де ла Каха.

– Так близко отсюда?

– Да, не более двух лье. Они, вероятно, не знают, что вы здесь, иначе побоялись бы приблизиться сюда.

– Конечно. Много ли народу было с ними?

– Сотня ранчерос99
  Ранчеро – мелкий фермер.


[Закрыть] – не больше.

– Женщин не было?

Молодой человек, казалось, смутился.

– По-моему, нет, – сказал он.

– Гм… Ты в этом не уверен. Выслушай меня внимательно. Все то, что ты сказал, может быть, и правда. Я бы не выполнил своего долга, если бы не принял этого во внимание. Но это может быть и ложью, так как, по-моему, ты очень хитрый плут: в этом случае ты заслуживаешь наказания. Поэтому я хочу иметь тебя под рукой, чтобы я мог или наградить тебя, или наказать, смотря по обстоятельствам. Ты поведешь нас.

– Не желаю ничего лучшего, сеньор капитан, тем более, что я не люблю этих двух людей и был бы рад сыграть с ними злую шутку.

– Хорошо. Тебя предупредят, когда наступит время. До тех пор не покидай дома алькальда, если дорожишь своей головой.

– Повинуюсь.

– А к вам, сеньоры, – сказал капитан алькальду и священнику, – я проявлю снисходительность в ожидании более полных донесений. Возвращайтесь к себе и следите главным образом за тем, чтобы мои солдаты были обеспечены едой и питьем. Ступайте!

Затем, обернувшись к солдатам, стоявшим вокруг него, он резко приказал:

– Следующих!

II. ЭНКАРНАСИОН ОРТИС

Алькальд дон Рамон Очоа и священник Линарес, счастливые, что так дешево отделались, поспешили затеряться в толпе.

Студент-богослов тихо следовал за ними, ведя на поводу своего мула.

Путь от Главной площади до дома священника они прошли в молчании. Спутники словно боялись обмениваться мыслями.

У священника был чудесный домик. Он стоял в глубине сада, скрытый густой массой цветов и листвы.

Студент поручил своего мула пеону и, не дожидаясь приглашения, последовал за алькальдом и священником в низкий зал. Здесь все напоминало о недавнем посещении испанских солдат: мебель была в полном беспорядке, соломенные циновки сорваны и разбросаны по комнате.

Когда студент, войдя в комнату, притворил за собой дверь, сеньор дон Рамон задвинул засов, положил ключ от двери в карман и, подойдя вплотную к студенту, резко спросил:

– Теперь, кабальеро, надеюсь, вы скажете нам, кто вы такой?

– Кто я? – смеясь, ответил молодой человек. – Боже мой! Ваш почтительнейший племянник, дорогой дядюшка!

– У меня нет племянника, сеньор, и вы это знаете, может быть, лучше, чем кто-либо другой. Прекратите свои шутки! Сейчас, по-моему, не время веселиться!

– Скажите прямо, кто вы такой? – сказал священник.

– Хорошо. Но прежде я должен быть уверен в своей безопасности.

– Что вы хотите этим сказать?

– А-а! Вот видите, сеньоры, спрашивать легче, чем отвечать! – шутливо сказал студент, непринужденно развалившись в кресле.

– Я вас не понимаю, – сказал священник.

– Я тоже, – добавил алькальд.

– Скажу яснее. За кого вы?

– Что такое? – переспросил священник.

– Что вы сказали?! – воскликнул алькальд.

– Одним словом, вы за короля или за народ?

– О, черт! – ответил алькальд. – Вопрос серьезный!

– Трудный вопрос, – сказал священник.

– Очень сожалею, но не могу сказать вам более подробно о себе, сеньоры, пока не получу от вас откровенный и точный ответ.

Наступило короткое молчание. По-видимому, алькальд и священник раздумывали. Студент наблюдал за ними искоса, делая вид, что очень занят раскуриванием своей сигареты.

– А если вы окажетесь предателем? – спросил дон Рамон прямо.

– Не говорите глупостей, сеньор алькальд, – ответил молодой человек.

– Ну, знаете… Вы предложили испанскому офицеру помочь ему захватить дона Хосе Морено и дона Энкарнасиона Ортиса. Признаюсь, это не вызывает во мне доверия, которого вы требуете.

Молодой человек разразился хохотом без всякого уважения к своим почтенным хозяевам.

– Ну что ж! – сказал он. – Я вижу, мне придется показать пример откровенности.

– Посмотрим! – ответил алькальд, делая незаметный знак священнику.

– Смотрите! – С этими словами молодой человек сбросил одновременно шляпу и парик, доходивший ему почти до глаз.

Лицо молодого человека мгновенно изменилось. Это было настоящее театральное превращение.

– Энкарнасион Ортис! – В крике алькальда и священника удивление смешивалось с ужасом.

– Я самый, сеньоры! – ответил молодой человек, продолжая смеяться. – Но, пожалуйста, говорите тише. Положение мое сейчас небезопасно.

– Несчастный! – вскричал священник, горестно всплеснув руками. – Бог мой, какая неосторожность! Что, если вас узнают?

– Меня повесят! – беспечно ответил Ортис. – Но дело не в этом. Что ж, вы и теперь откажетесь мне отвечать?

– Конечно, нет. Мы будем так же откровенны, как вы, – ответил алькальд. – Я за народ.

– А я за бога и мою страну, – сказал священник.

– Я это знал, сеньоры, – сказал молодой человек, снова надевая парик и шляпу. – Вот почему я и не побоялся прийти к вам. Но прежде всего, дорогой дон Рамон, дайте приказ, чтобы все спиртные напитки, какие только можно найти в деревне, были отправлены на Главную площадь! Раздайте тамариндос и мескаль, и рефиньо. Я объясню вам потом, для чего это нужно.

– Согласен. Я займусь этим немедленно, дорогой дон Энкарнасион. Мое доверие к вам так велико, что я даже не пытаюсь угадать ваши намерения.

– Вы можете быть спокойны: я борюсь за справедливое дело. Возвращайтесь поскорее – времени мало, а нам надо принять важные решения. Когда вы вернетесь, я открою вам мой план. Я надеюсь, сеньоры, что вы его одобрите.

– Мне нужно четверть часа – это не много?

– Нет, ступайте, я жду вас здесь. Во время вашего отсутствия мы побеседуем с падре.

Алькальд торопливо ушел – ему хотелось поскорей вернуться.

– Сейчас мы одни, – сказал молодой человек, пристально глядя на священника. – Вы ведь знаете, что, кроме интересов родины, которые привели меня сюда, есть еще одна причина, заставившая меня пробраться в эту крепость.

– Я понимаю, о чем вы говорите, дон Энкарнасион. Свое обещание я честно выполнил.

– Значит, донья Линда и ее отец…

– Находятся в безопасности. С момента появления испанцев я и дон Рамон укрыли их в верном месте. Оно было приготовлено заранее и о нем знаем только мы.

– Можете ли вы поклясться, что они не рискуют быть обнаруженными в этом месте?

– Клянусь вам моим вечным спасением, сеньор! – ответил священник твердым голосом.

– Я вам верю, так как знаю, что вы преданы им. Вам известно, что этот капитан Бальбоа и его шайка – вовсе не испанские солдаты, а просто бандиты последнего сорта?

– Я так и думал, видя, что они творят в нашей несчастной деревне! Но что делать?

– Терпение. Я знаю, что привело сюда этого Бальбоа.

– Страсть к грабежу?

– Да, но и страсть к донье Линде!

– Он небо! Возможно ли это? – с ужасом вскричал священник.

– Успокойтесь. Если бог привел меня сюда, значит, он не хочет, чтобы замыслы этого бандита осуществились. Могу я увидеть дона Хосе Морено и его очаровательную дочь?

– Это было бы неосторожно, сеньор дон Энкарнасион. Поймите, этот негодяй Бальбоа будет неустанно следить за вами. Если случай откроет ему ваше имя, все будет кончено и для них и для вас.

– Что мне смерть! – с горечью воскликнул молодой человек.

– Да, сеньор дон Энкарнасион Ортис, – ответил священник с такой торжественностью, которая подействовала отрезвляюще на пылкого молодого человека, —да, смерть – ничто, когда она приходит в свой час, когда дело, которому человек посвятил свою жизнь, выполнено и он может без страха предстать перед судом господним!

– Вы правы, я подожду, раз это нужно, – ответил молодой человек, внезапно успокоенный суровой отповедью. – Но тотчас же, как только наше дело будет закончено, клянусь богом!..

– Тогда вы поступите так, как вам будет угодно. Я даю вам слово, что не буду удерживать вас, а, наоборот, буду помогать вам во всех ваших делах по мере возможности.

– Я рассчитываю на ваше слово, сеньор падре.

– Я всегда буду готов выполнить его.

– Спасибо! Теперь будем думать только о нашем святом деле.

– Увы… – печально сказал священник. Дверь открылась, вошел алькальд.

– Уже вернулись! – радостно вскричал молодой человек.

– Вы видите, я не терял времени, дон Энкарнасион.

– Нет, напротив, вы проявили удивительную быстроту. Но скажите мне: достойные тамариндос получили достаточное количество вина?

– Я велел отправить на Главную площадь столько водки, что можно допьяна напоить целый полк тамариндос!

– Отлично, дон Рамон! Чем больше они выпьют, тем лучше.

– Я не совсем вас понимаю, сеньор Ортис.

– Пусть это вас не беспокоит. Вскоре вы меня поймете, я вам это обещаю. А что, солдаты очень пьяны?

– О да! Они были достаточно пьяны уже до моего прихода, как вы сами убедились в этом. Думаю, что водка, посланная мною сейчас, окончательно свалит их с ног.

– Прекрасно! Теперь выслушайте меня оба и запомните мои слова, так как время идет и я не успею их повторить. Я решил этой же ночью уничтожить эскадрон капитана Бальбоа. Слишком уж долго этот проклятый гачупин разоряет и грабит провинцию! Пора положить этому конец! Я получил приказ конгресса покончить с ним немедля. Отступление невозможно, нужно действовать любым способом.

– Это очень трудно.

– Не так трудно, как вы полагаете. Мною приняты все меры, но для выполнения моего плана я нуждаюсь в вашей помощи.

– Она вам обеспечена безоговорочно, но что нужно делать? – ответил с некоторым сомнением алькальд.

– Почти ничего. Сегодня вечером все тамариндос, очевидно, будут пьяны. Что может быть легче, чем захватить их лошадей и оружие?

– Я не согласен с вами. Да, многие будут пьяны, это верно, но найдутся среди них и другие солдаты – вооруженные и хорошо дисциплинированные, и они, под командой офицеров, легко возьмут верх над нашими бедными индейцами.

– Вот об этом я и хотел поговорить, дон Рамон. Скажите, все ли заставы в деревне закрыты?

– Все. Более того, они охраняются сильными отрядами испанцев.

– Однако мне помнится, что существует ров, через который можно проникнуть в деревню, не будучи замеченным.

– Это верно.

– И он не охраняется?

– Конечно! Испанцы не знают о нем.

– В таком случае поставьте в этом месте верного человека, и ровно в десять часов вечера отряд из ста пятидесяти всадников, во главе которого будем я и дон Педро Морено, проникнет через этот ров и окажет вам помощь.

– Значит, ваша квадрилья действительно находится в окрестностях деревни?

– Конечно. Лучшая дипломатия – это правда. Поэтому я сказал капитану Бальбоа именно правду. Только не он захватит врасплох нас, а мы его!

– Ах! Хвала богу! – вскричал алькальд. – Это будет великолепно!

– Не правда ли? И хорошо придумано!

– Безусловно, но я вижу серьезное препятствие к выполнению этого замысла.

– Какое?

– Ведь именно вы должны служить проводником тамариндос в их экспедиции.

– О! Не беспокойтесь! Это я беру на себя. А теперь, когда мы обо всем договорились, до свиданья, сеньоры!

– Как? Разве вы с нами не пообедаете?

– Может быть, и пообедаю, – смеясь, ответил дон Энкарнасион, – но я предпочитаю, чтобы меня пригласил испанский начальник.

И он стремительно вышел, приведя в ужас своих соучастников смелостью, веселостью и непоколебимой уверенностью в успехе такого рискованного дела.

Едва студент сделал несколько шагов от дома, как совершенно неожиданно очутился лицом к лицу с командиром отряда, шедшим в сопровождении своих офицеров.

– А-а! Сеньор студент! – сказал капитан, останавливая его. – Куда вы направляетесь?

– Если говорить правду, сеньор командир, – ответил Энкарнасион Ортис, лукаво смеясь, – я в поисках обеда.

– Обеда? А ваш дядя, этот достойный алькальд, разве он…

– Мой дядя, – прервал его, улыбаясь, молодой человек, – выставил меня за дверь, предложив мне попросить обед у моих добрых друзей испанцев, – я вам повторяю его собственные слова, не изменяя в них ничего.

– А-а! – Командир нахмурил брови. – Он так сказал, этот почтенный алькальд? Хорошо, пусть так и будет – ваши добрые друзья испанцы приглашают вас пообедать.

– Только обед состоится у вашего дяди, и – клянусь богом! – он обойдется ему не дешево!

– Браво, это очаровательно! – воскликнули, смеясь, офицеры.

– Вы оказываете мне много чести, сеньор командир, – ответил молодой человек с притворным смущением, – но, право, я не знаю, могу ли я принять ваше любезное приглашение…

– Почему, сеньор студент?

– Мне не хочется окончательно поссориться с дядей. Он богат, я – его единственный наследник… А после того, что между нами сейчас произошло, скажу вам правду, я боюсь…

– Та, та, та! – весело перебил офицер. – Вы чудесный малый, вы мне нравитесь, и я помирю вас с дядей, будьте спокойны.

– Если так, то я следую за вами, капитан!

– Идем! Вы увидите, что он примет нас хорошо. Пять минут спустя капитан дон Горацио де Бальбоа вошел в дом алькальда в сопровождении своих офицеров и Энкарнасиона Ортиса; последний, смеясь в душе, продолжал притворяться очень смущенным.

Дон Рамон Очоа был неприятно поражен этим новым вторжением. Он не мог себе объяснить присутствие Энкарнасиона Ортиса; но, обменявшись с ним коротким взглядом, он несколько успокоился и принял злополучных гостей с самой изысканной вежливостью, хотя внутренне проклинал их от всего сердца.

– Сеньор алькальд, – сказал капитан в ту минуту, когда дон Рамон готов был спросить у него о причине их прихода, – не более часа назад вы уверяли меня в вашей преданности королю, и я хочу публично доказать, что доволен вами. Поэтому я пришел к вам обедать и привел с собой моих офицеров и вашего племянника, которого вы, по-видимому, плохо приняли. Прошу вас помириться с ним, если хотите доставить мне удовольствие!

– Уверяю вас, дорогой дядя, – почтительно сказал молодой человек, – я сожалею о моих ошибках и смиренно прошу вас простить меня.

– Ну, вот и все! – сказал испанец. – А теперь прикажите подавать обед.

– Я могу вам предложить лишь очень скромный обед, сеньор.

– Мы им удовольствуемся, если он предложен от чистого сердца.

– Хочу думать, что в этом вы не сомневаетесь. Офицеры уселись, и два пеона по приказу хозяина принялись поспешно накрывать на стол.

В ожидании обеда алькальд приказал подать прохладительные напитки.

Под предлогом помощи своему дяде в хозяйственных хлопотах молодой человек успел, не возбуждая подозрения, шепнуть ему несколько слов, которые полностью успокоили дона Рамона и вернули ему присутствие духа и хорошее настроение.

Наконец обед был подан. Испанские офицеры весело заняли места за столом, ломившимся от яств.

В начале обеда офицеры вели себя пристойно. Студент-богослов пил мало, но зато усердно подливал другим. Вскоре гости основательно опьянели. Они начали зло высмеивать мятежников, издевались над алькальдом и бросали по его адресу едва скрытые угрозы.

Но этим дело не ограничилось. Офицеры, возбужденные выпитым вином, нашли себе забаву: они стали бить тарелки, бутылки и стаканы, швыряя их об стену; за посудой полетела мебель и картины. Начался разгром дома.

Дон Горацио де Бальбоа не только не подавлял беспорядка, но, наоборот, подавал всем дурной пример. Один из офицеров, более пьяный, чем остальные, не зная, какое еще зло причинить несчастному хозяину, предложил поджечь дом.