Текст книги "Гамбусино"
Автор книги: Густав Эмар
Жанр: Приключения: прочее, Приключения
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]
V. КАК ЗАРЯЖАЕТСЯ МИНА
Население Мексики, как уже говорилось, составляет 7 400 000 жителей, из которых приблизительно две трети – индейцы, а одна треть – белые. Белые большей частью являются потомками испанцев, так как во времена испанского владычества границы колоний были наглухо закрыты не только для переселенцев из других европейских стран, но и для купцов. Каждому иностранцу, обнаруженному на мексиканской земле, грозила смерть.
Индейцы делятся на четыре группы или категории: индейцы бравое – «непокоренные» – живут в пустынях свободно, не признавая никаких законов, кроме своих прихотей и произвола. Их свирепые племена бесконечно воюют друг с другом, опустошая несчастные деревни, расположенные на границах их саванн. Индейцы мансос, или «покоренные», перенявшие некоторые обычаи белых, живут в деревнях, возделывают землю, пасут скот, а иногда нанимаются на работу в города. Третья категория – метисы, в большинстве – потомки знатных индейских семейств; для сохранения своих богатств метисы соглашались в эпоху заведения смешивать свою кровь с кровью победителей. Метисы втайне исповедуют свою прежнюю религию и тешат себя надеждой дожить до того дня, когда все белые будут изгнаны из Мексики. Наконец, следуют несчастные пеоны, свободные только на словах, на самом же деле – жалкие рабы, перебивающиеся со дня на день, закосневшие в глубочайшем невежестве, во власти ужасной нищеты.
Дон Рамон Очоа, чье родовое имя было Ксиломансин, происходил по прямой линии от древних вождей, или касиков, Ателолько, один из предков которых был убит по приказу императора Несауалпилсинтли при восстании в начале года Чикоме-Калли, то есть по нашему летоисчислению – 1463 года.
Эта могущественная в то время семья сохранила неугасимую ненависть к властителям Мексики и уже много лет с терпением, характерным для индейцев, ждала часа мщения.
И этот час пробил, когда Кортес высадился в Мексике для своей невероятной экспедиции.
Первые касики, перешедшие на сторону испанцев, были из семьи Ксиломансин. Это они пополнили войска Кортеса, влив в них более 20 тысяч человек своих близких и подданных.
Эта непредвиденная помощь удвоила смелость авантюристов и, быть может, решила успех дерзкой экспедиции.
Вопреки обычаю завоевателей, Кортес не проявил неблагодарности после победы. Семья Ксиломансин сохранила все свои богатства – правда, при одном условии: принятия христианства.
Много молодых девушек из этой старинной фамилии были выданы замуж за испанских офицеров, превратившихся после победы из простых искателей приключений в знатных сеньоров.
Однако со временем блеск рода Ксиломансин мало-помалу потускнел, богатства значительно уменьшились, и дон Рамон Очоа, последний представитель старшей его ветви, обладал лишь весьма скромным состоянием, что, впрочем, не мешало ему вести широкий образ жизни.
В доне Рамоне совмещались все добродетели и все пороки его народа. Благородный, щедрый, ослеплявший роскошью, если этого требовали обстоятельства, смелый, как лев, и хитрый, как лисица, – он был кумиром индейцев, видевших в нем потомка одного из самых любимых своих предводителей.
Всем своим сердцем дон Рамон ненавидел испанцев. Он считал и, быть может, не без основания, что именно они – испанцы – виноваты в упадке его рода и в его собственном стесненном положении. Он стал алькальдом только для того, чтобы легче было обманывать испанцев; как только началось восстание, дон Рамон, действуя очень скрытно, причинил огромный вред тем, кого считал беспощадными врагами своей родины. Но все это он совершал так ловко, так искусно плел нити заговора, что хотя испанские власти и были в душе уверены в его измене, они никогда не могли поймать его с поличным. У них не было уверенности, которая позволила бы им подвергнуть его суровой каре.
Положение алькальда и его громадный авторитет среди подчиненных не позволяли произвести даже малейшую попытку схватить его без точных доказательств. Дон Рамон это знал и, удвоив осторожность, с еще большим жаром продолжал тайную борьбу.
Впрочем, он предчувствовал, что долгожданный час последней схватки наступает и близится время, когда определится судьба его страны.
Дон Энкарнасион Ортис знал этого человека давно. Он улыбнулся, услышав слова дона Рамона, что у него «есть мысль». Он улыбнулся, так как всегда ждал от дона Рамона решительных поступков, и не ошибся в этом.
Дон Рамон был бесконечно предан дому Хосе Морено; последний, в свою очередь, всецело ему доверял.
Дон Хосе, как и алькальд, был индейцем и ненавидел испанцев. Но у него было двое детей, которых он обожал, и он был слишком стар для того, чтобы принять активное участие в гражданской войне. К тому же болезнь вынуждала дона Хосе оставаться только зрителем гигантской борьбы, которую вот уже десять лет с героической отвагой вели его единоплеменники против угнетателей. Но, конечно, все его сочувствие, несмотря на невольное бездействие, было на стороне тех, кто хотел освободить его родину. Дон Хосе обладал огромным богатством. Алькальд, имевший, к сожалению, лишь самое необходимое, не колеблясь, сообщил ему свои планы. С первого же слова эти два человека сговорились. Дон Хосе был счастлив, что может если не сам лично, то хотя бы своими деньгами помочь священному делу независимости. Не колеблясь, передал он дону Рамону нужные деньги, в израсходовании которых алькальд дал ему полный отчет.
Тогда дон Рамон поручил своим сообщникам, на преданность которых он вполне рассчитывал, скупать все оружие и боевые припасы, какие только можно было достать, не привлекая к этому внимания. Ему помогло то обстоятельство, что война сосредоточилась в провинциях центральной Мексики. Поэтому пограничные города, где жизнь протекала внешне спокойно, имели возможность действовать по своему усмотрению, не вызывая подозрений.
Все взоры были устремлены на театр военных действий, куда непрерывно стягивались испанские силы. Отдаленные пограничные области оставались в стороне от движения и продолжали жить мирной жизнью, не беспокоимые пока ни той, ни другой стороной.
Набег капитана дона Горацио де Бальбоа на Пасо-Дель-Норте был совершенно особым и случайным фактом.
Капитан решился на это дерзкое нападение исключительно в личных целях.
Отряды, которыми он командовал, не входили в постоянную испанскую армию; это были шайки бандитов, навербованных отовсюду, их увлекала единственная цель – ловить рыбу в мутной воде. У них не было политических убеждений, и они меняли кокарду без всякого угрызения совести, если за это платили звонкой монетой.
Однако, как это часто бывает, незначительные обстоятельства приводят к большим последствиям. Так произошло и в данном случае. Разбойничий набег банды Бальбоа на малоизвестную пограничную деревню зажег страшный пожар, который должен был погаснуть лишь в крови последнего испанца, принеся навсегда победу делу независимости.
Оружие и боевые припасы, купленные доном Рамоном, постепенно доставлялись в Пасо-дель-Норте и укрывались там в деревенской церкви – единственном месте, бывшем вне подозрений. Об этом не было известно даже самому падре Линаресу; несмотря на свои патриотические чувства, он не потерпел бы того, чтобы храм божий превратили в арсенал.
Дону Рамону помогал в этом деле церковный пономарь, бедный индеец, который был всем обязан алькальду и повиновался ему без колебаний.
После того, как дон Рамон покинул свой дом для того, чтобы исполнить приказание Энкарнасиона Ортиса и раздать большое количество водки солдатам, расположившимся на Главной площади, он пошел в церковь, куда проник с черного хода.
Церковь была темна и пустынна, только один человек, печальный и задумчивый, сидел на ступенях алтаря; это был пономарь.
Погруженный в свои мысли, он не заметил прихода алькальда. Подойдя, алькальд тронул его за плечо. Индеец вздрогнул при этом неожиданном прикосновении, но, мгновенно узнав человека, стоявшего перед ним и смотревшего на него с каким-то странным выражением лица, он поднялся, радостно улыбаясь и ожидая приказаний.
– Я тебя ищу, дядя Пичо, – сказал алькальд. – Почему ты здесь, а не у себя на ранчо?
– Я на посту, сеньор, – ответил индеец. – Разве мое место не здесь?
– Да, правда. Но если бы этим разбойникам, – сказал алькальд, указывая в сторону площади, – вздумалось ограбить церковь, ты ведь не мог бы защитить ее?
– Нет. Но они переступили бы порог только через мой труп.
Эти слова, произнесенные просто и убежденно, тронули алькальда. Он обрадовался: этот человек оказался именно таким, каким он хотел его видеть, на него можно было положиться.
– Ты мне нужен, – сказал алькальд.
– Я готов. Что я должен делать? – решительно спросил индеец.
– Прежде всего выслушай меня.
– Говорите.
– Помнишь ли ты нашу первую встречу?
– Помню ли я, сеньор! – в волнении вскричал индеец. – Это было три года назад. Я возвращался из Охо-Люсеро от своего больного родственника. От усталости я еле шел, но я хотел вернуться в деревню до наступления темноты. Приблизительно в двух лье от Эль Пасо – а было уже около трех часов пополудни – послышался треск ветвей в лесной чаще, мимо которой я прошел несколько минут назад. Невольно повернув голову, я задрожал от ужаса; в десяти шагах от меня стоял ягуар; глаза его сверкали, как горящие угли. Я понял, что погиб. Я был один, без оружия. Смерть была неизбежна, и мне оставалось одно: молиться богу. Внезапно, в тот момент, когда ягуар уже приготовился к прыжку, какой-то человек бесстрашно бросился навстречу свирепому зверю, прицелился и убил его наповал выстрелом в левый глаз. Это были вы, сеньор! Вы спасли мою жизнь, рискуя своей. Я бросился к вашим ногам и сказал: «Сеньор, вы спасли бедного индейца, у которого есть только жизнь! Она принадлежит вам! В какой бы день, в какой бы час вы у меня ее ни потребовали, я отдам ее вам без колебаний, без сожалений, потому что этой жизнью я обязан вам!»
– У тебя хорошая память, дядя Пичо. Прекрасно! Я думал, что ты уже забыл эту встречу. Это было так давно!
– Это память моего сердца, сеньор. Разве не вам я обязан всем? Мало того, что вы меня спасли от ягуара, вы спасли меня и от нищеты. Ведь только благодаря вам я получил службу пономаря!
– Так вот, дядя Пичо, настал момент, когда ты можешь не только расквитаться со мной, но и сделать меня твоим должником.
– Приказывайте, сеньор!
– Предупреждаю тебя: выполняя мои приказания, ты рискуешь быть убитым.
– Я повторяю: моя жизнь принадлежит вам. Располагайте ею, как вам угодно, сеньор.
– Через несколько минут я пришлю двух верных людей. Они помогут поднять из подземелья оружие, которое я тебе доверил.
– Значит, мы его скоро пустим в ход? – радостно потирая руки, сказал индеец. – Тем лучше, сеньор!
– Надеюсь, это случится сегодня ночью, дядя Пичо! Как только вы его достанете, спрячь все в исповедальне или где захочешь. По моему приказу ты будешь раздавать оружие, порох и пули. Ты меня понял?
– В точности, сеньор. Это все?
– Нет.
– Я так и думал. Но мне пока непонятно, какой же опасности подвергаюсь я?
– Погоди… В котором часу обычно звонят к вечерней службе?
– Первый удар колокола – в семь часов. Последний – в половине девятого.
– Очень хорошо.
– Простите, сеньор, но вы, по-видимому, не заметили, что вот уже три дня церковь стоит закрытой и колокол не звонит ни днем, ни вечером. Это началось с того дня, как проклятые гачупины завладели городом.
– Я в самом деле не заметил этого. А почему прекратили богослужение?
– Я получил приказ.
– Не от испанцев ли?
– Не от испанцев, сеньор.
– От кого же?
– От сеньора священника.
– От падре Линареса? – удивленно вскричал алькальд.
– Именно от него.
– Странно!..
– Он мне сказал, что лучше совсем не молиться богу, чем молиться за врагов народа.
– Я не ждал этого от него! – задумчиво сказал алькальд. – Послушай, – продолжал он после паузы, – сегодня в обычный час ты начнешь звонить к вечерне, как будто ничего не произошло.
– Несмотря на приказ, который я получил?
– Да. Я сговорюсь по этому поводу с падре Линаресом.
– О, это мне безразлично, сеньор! Раз вы мне приказываете, мне не нужно ничего больше, я исполню ваш приказ.
– Отлично. Только помни: что бы ни случилось, кто бы ни останавливал тебя, – колокол должен звонить!
– Он будет звонить, сеньор, я вам клянусь моим вечным спасением! Если даже испанцы будут грозить мне смертью, я знаю, как держать их на расстоянии.
– А может быть, они и не придут в церковь. Во всяком случае, я полагаюсь на тебя.
– Будьте спокойны, сеньор, – я обещал – я исполню.
– Итак, желаю успеха, дядя Пичо. До свиданья!
– Ступайте с богом, ваша милость!
По дороге из церкви алькальд останавливался и, тихо переговариваясь с поджидавшими его людьми, направлял их к Главной площади.
Как опытный заговорщик, дон Рамон предвидел все: так, он поймал одну из своих лошадей, оседлал ее и привязал во дворе, поблизости от рва; охрану рва алькальд поручил двум верным людям. Потом он обошел всю деревню, стуча во все двери, шепча на ухо несколько слов выходившим на его зов индейцам. Все это он проделал так быстро, что примерно через час больше четырехсот человек были готовы следовать за ним и ждали только сигнала, чтобы действовать.
После всего этого он направился в условленное место – это был ров – и стал ожидать возвращения Энкарнасиона Ортиса, настороженно следя, чтобы какое-нибудь непредвиденное предательство не сорвало план, так хорошо задуманный и так тщательно разработанный.
Лицо алькальда было бесстрастно и холодно, как будто не произошло ничего особенного; даже его испытанные друзья и те поверили этому спокойствию.
А между тем буря бушевала в сердце смелого заговорщика. В висках у него стучало, его нервы напрягались при малейшем подозрительном шуме. Ведь на этот раз он сжег корабли и рисковал головой!
Когда Энкарнасион Ортис во главе своей квадрильи прибыл в деревню, дон Рамон, собрав друзей, велел им следовать за собой на расстоянии, чтобы не привлекать внимания.
– Друзья, – сказал он глубоким голосом, – мина заряжена, патрон вложен, осталось только поднести огонь! В случае поражения, мы, по крайней мере, устроим себе пышные похороны!.. Вперед! За родину!
– За родину! – тихо повторили заговорщики и цепочкой двинулись за доном Рамоном в церковь.
Глядя на них, можно было подумать, что они совершают спокойную и безобидную прогулку.
На своем пути алькальд увидел несколько отрядов ранчерос, стоявших на улицах селения и распределенных так, чтобы полностью отрезать отступление испанцам.
Почтенный алькальд потирал руки с такой силой, что чуть не содрал с них кожу, а это было у него признаком величайшей радости.
– Хвала богу! – бормотал он, торопливо продолжая свой путь к церкви. – Кажется, на этот раз я держу в руках проклятых гачупинов! Но что скажет падре Линарес? Ба! – прибавил он, смеясь. – Если мы выиграем, успех избавит меня от всех объяснений! А этот славный Пичо – он честно сдержал свое слово! Только бы с ним ничего не случилось…
Церковная дверь, через которую алькальд вышел несколько часов перед тем, была только приоткрыта. По привычке к осторожности алькальд оглянулся и только после этого, перекрестившись, уверенно переступил порог. Его решение было принято – и отныне бесповоротно.
Друзья алькальда, или, вернее, заговорщики, вошли по одному вслед за ним. Последний из них закрыл дверь на внутреннюю задвижку.
Патер Линарес служил вечернюю, пономарь Пичо помогал ему. Церковь была переполнена людьми.
Алькальд воспользовался этим, незаметно проскользнул между тесными рядами верующих и остановился у подножия кафедры. Скрестив руки на груди и спокойно оглядев присутствующих, алькальд, молчаливый и уверенный, стал ждать момента, когда можно будет начать действовать.
VI. ПРОПОВЕДЬ В ПАСО-ДЕЛЬ-НОРТЕ
У падре Линареса была не совсем обычная судьба. Он рано остался сиротой, рано узнал бедность и потому рано лишился поддержки в жизни. Только благодаря протекции дальнего родственника его матери, тяготившегося опекой над Линаресом и желавшего избавиться от нее, перед Линаресом открылись двери одного из монастырей Гвадалахары.
Став взрослым, Линарес обдумал свое положение. Он был одинок и беден. Он решил избрать духовную карьеру. Монастырская жизнь развила в нем возвышенные стремления и благородное мышление. Все свое время он посвящал серьезным занятиям, желая пополнить образование. Умный, упорный, энергичный, он старался вырваться из жалкого подчиненного положения, на которое, казалось, был обречен. Его влекло не честолюбие, а любовь к людям, желание быть полезным тем, от кого он так мало видел хорошего.
В то время, когда бедный священник в Пасо-дель-Норте в качестве миссионера разъяснял невежественным индейцам божественное учение, события в стране развивались с невероятной быстротой.
Первый призыв к борьбе за независимость Мексики раздался в неизвестной, затерянной в горах деревушке. Этот призыв разнесся с такой молниеносной быстротой и прозвучал с такой силой, что сто тысяч индейцев восстали и во главе с простым священником этой деревушки прошли в несколько дней сотни лье, таща на руках свои пушки по непроходимым дорогам. Восставшие дошли почти до самой столицы Новой Испании. Здесь они остановились и гордо потребовали у испанцев свободы. Испанцы пришли в ужас от смелости и силы воли, проявленной существами, которых они едва признавали за людей.
Обстоятельство удивительное и не встречающееся в истории народов: первые герои войны за независимость Мексики были почти все или священники, или юноши, которые готовились к священству и получили низшие церковные звания.
Блеск, освещавший имена двух священников – Идальго и Морелос, самых благородных вождей мексиканской революции1313
Имеется в виду революция 1810—1821 годов.
[Закрыть], яркая роль, которую они играли в продолжение нескольких лет, их трагическая гибель от рук испанцев – все это указало бедному священнику селения Пасо-дель-Норте цель, к которой он должен стремиться, чтобы прожить свою жизнь не бесплодно и оставить по себе память в сердцах своих сограждан.
Он понял, что и для него пришло время сыграть значительную роль в революции, не в смысле замены собою двух погибших героев – его спокойный, тихий нрав не подходил для этого, – нет, он хотел участвовать в борьбе за независимость, вдохновляя сражающихся, помогая раненым и утешая умирающих. Миссия более скромная, но не менее благородная. Он считал, что сан священника обязывает его к этому, каковы бы ни оказались последствия в будущем.
Поэтому-то он с удовлетворением выслушал признания Энкарнасиона Ортиса, не отказывая ему, но и ничего не обещая. Он решился выступить в последний момент в качестве посредника между двумя сторонами и предотвратить или хотя бы остановить кровопролитие в случае, если дело дойдет до открытого столкновения.
Невольный свидетель ужасного вторжения драгун в деревню, падре Линарес в отчаянии скрылся в уединенной молельне, чтобы не присутствовать при оргии в доме алькальда. С требником в руках он горячо молился, стараясь не слушать доходившего до него шума разгула, как вдруг его слух поразили первые удары колокола.
Священник поднял голову; сначала он подумал, что ошибся, – ведь только он, падре Линарес, один мог приказать звонить в колокол. Со дня прихода испанцев пономарю было приказано закрыть церковь. Служба в ней прекратилась. Кто же посягнул на его права и созвал верующих в церковь? Что обозначал этот звон? Сигнал? Призыв к восстанию?
А колокол все звонил! Каждый удар его мрачно отдавался в ушах священника. Им овладела смутная непонятная тревога. Откуда она появилась, этого он не мог объяснить. Но он хотел узнать, что случилось, и, выбежав из дому, поспешно направился к церкви.
Жители селения Пасо-дель-Норте, которых после захода солнца страх загнал в жилища, затрепетали, неожиданно услышав знакомый колокольный звон. Встревоженные, испуганные, они вначале подумали, что это – набат, возвещающий полный разгром деревни. Но при первых же ударах колокола на улицах стали появляться люди, до этого скрывавшиеся за дверьми своих жилищ. Они начали ходить из дома в дом, шептать на ухо испуганным и изумленным жителям несколько тихих слов, действовавших успокоительно даже на самых трусливых.
На улицах царила глубокая тишина.
Пьяные солдаты спали вповалку на Главной площади.
В некоторых домах робко приоткрылись двери, и сначала показалось несколько растерянных лиц. Потом наиболее смелые решились переступить порог своих домов; другие последовали за ними; даже самые нерешительные и те осмелели. И через четверть часа не только все мужское население деревни, но и большинство женщин (в решающие моменты женщины часто оказываются смелее мужчин) с детьми на руках направились к открытой настежь церкви.
В несколько минут церковь была заполнена. Пономарь уже собирался закрыть двери за последней группой, как вдруг среди вошедших появился падре Линарес. Пономарь еле удержался от выражения удивления, но тут же смиренно приветствовал священника.
– Почему, несмотря на мое запрещение, вы звонили к вечерне? – раздраженно спросил священник.
– Как, отец мой, «несмотря на ваше запрещение»? – притворяясь удивленным, сказал пономарь. – Наоборот, я именно исполнил ваше приказание.
– Вы смеетесь надо мной, Пичо, или хотите меня обмануть?
– Как вы можете это думать, отец мой!
– Я же вам ясно сказал, что запрещаю открывать церковь!
– Да, отец мой.
– Так почему же, в таком случае, вы не только открыли церковь, но еще осмелились звонить к вечерне?
– Час назад мне передали ваше приказание – звонить в колокол, как обычно.
– Мое приказание?
– Конечно, отец мой.
– Кто же передал вам это?
– Сеньор алькальд.
– Дон Рамон Очоа?
– Да, отец мой. Он явился в церковь, подошел ко мне и сказал, что послан вами. Как же я мог не исполнить вашего приказания?
Падре Линарес, поняв, что больше ничего он от пономаря не узнает, стал раздумывать: что делать? Пономарь явно в заговоре с доном Рамоном, но какой же замысел у того? Какую цель преследует он?..
– Так… – тихо пробормотал священник. – Будем настороже. – Потом, обратившись к пономарю, смиренно склонившемуся перед ним, сказал: – Ну что же, раз верующие собрались, они должны услышать божественное слово, особенно в такой скорбный момент. Я буду служить как всегда. Закройте двери.
Пономарь почтительно поклонился и, счастливый, что отделался так легко, поспешил выполнить приказание.
Церковь эта – строгой архитектуры, как все испанские религиозные памятники, – была темной, низкой и сводчатой; едва озаренная кое-где восковыми свечами, слабый и мерцающий свет которых скорее подчеркивал мрак, чем рассеивал его, переполненная печальной, угрюмой и безмолвной толпой, она представляла собой необыкновенное и захватывающее зрелище, от которого холодело сердце.
Священник опустился на колени перед главным алтарем, смиренно склонил голову и тихо произнес:
– Господи, ты видишь мое сердце! Поддержи мое мужество, помоги мне наставить на путь разума этих заблуждающихся людей! И прими мою жизнь, если это нужно для их блага…
Спустя несколько минут он поднял голову. На его изможденном лице сияло выражение восторга. Он казался преображенным – жертва была принесена в его сердце, и он был готов принять мученическую кончину. Печальным взором священник оглядел все вокруг, добрая улыбка тронула уголки его бледных от скорби губ.
В этот момент пономарь позвонил в колокольчик, возвещая начало службы.
Медленно и торжественно падре Линарес поднялся по ступенькам алтаря, повернулся к толпе, благословил ее и сел со скрещенными на груди руками.
Началась молитва, произносимая – стих за стихом – сначала священником, а потом вслух всеми молящимися.
Когда она окончилась, падре Линарес поднялся, взял молитвенник и медленным шагом направился к кафедре – ежевечерне после службы он произносил проповедь.
У ступеней кафедры стоял алькальд, спокойный, сумрачный и решительный; он смотрел на священника горящим взглядом и, казалось, чего-то ждал.
Толпа, собравшаяся у кафедры, с беспокойством следила за этой немой сценой; индейцы одинаково уважали обоих людей.
Между тем священник, внешне спокойный, подошел к алькальду, надеясь хладнокровием заставить своего противника (каким он считал его) отказаться от борьбы.
Но он ошибся. В тот момент, когда они очутились лицом к лицу, алькальд сделал шаг вперед.
– Отойдите, – холодно сказал он священнику и протянул руку, как бы желая помешать ему пройти. – Сегодня буду говорить я.
– Вы… вы, дон Рамон?! – вскричал священник, отступая перед своим другом: сердце его сжалось от тяжелого предчувствия. – Несчастный, что вы хотите делать?
– Я хочу выполнить мой долг, – решительно ответил алькальд. – Прошло то время, когда мы трусливо склоняли головы перед нашими безжалостными мучителями! Пробил час мести!
– Это кощунство! – горестно сказал священник. – Вы забыли, что находитесь в доме господнем и что господь сказал: «Мстить могу один я!»
– Молчите, падре Линарес! Молчите! Вы, пастырь этого селения, осмеливаетесь так говорить? Значит, вы изменили священной борьбе за независимость Мексики? Вы заодно с нашими палачами, если говорите такие слова!
Потрясенный этой суровой отповедью, священник опустил голову и, как бы покоряясь высшей силе, отступил, весь дрожа.
Крики, проклятия послышались со всех сторон. Алькальд бросился к кафедре; священник тщетно старался тоже пробраться туда, но толпа его оттирала.
– Братья! – вскричал дон Рамон, обращаясь к индейцам, которые боялись пропустить хотя бы слово. – Неужели вы так малодушны, что решили покорно переносить все притеснения, которым вас подвергают гачупины? Вы изнемогаете под бременем самых страшных бедствий, ваша земля истоптана свирепым и безжалостным врагом! Ваши братья, ваши друзья расстреляны без суда! Ваши жены, ваши дочери попадут в руки победителей, а вы трусливо склоняете голову?! Вы улыбаетесь своим палачам!..
Ропот гнева пробежал по толпе.
– Не слушайте его! – надтреснутым голосом вскричал падре Линарес. – Не слушайте его, братья мои! Этот человек вас обманывает. Увы, он и себя обманывает, призывая вас к бессмысленному восстанию! Знайте – он не к победе ведет вас, а к смерти!..
Грозные крики прервали речь священника. Рыдая, он опустился на плиты. Он чувствовал себя побежденным и отказывался продолжать борьбу.
Алькальд улыбнулся и поднял руку.
Словно по волшебству, мгновенно восстановилось молчание.
– Неужели, – продолжал дон Рамон, – среди вас, таких сильных и смелых людей, не найдется ни одного, способного принести себя в жертву ради блага своих братьев? Горе стране, где мужчины не могут отомстить за оскорбление! Эта страна погибнет, ибо она недостойна свободы, она не хочет жертвовать всем для победы! Она погибнет, потому что бог отвел от нее свою всемогущую руку! Братья мои, я провел десять лет с вами, жил вашей жизнью, печалился вашими печалями, радовался вашим радостям. Я думал, что выполняю свой долг. Никогда я не жаловался!
Наоборот, был счастлив тем, что мог делать для вас – пусть даже незначительное – добро. Но теперь ноша стала слишком тяжелой для моих плеч! С приходом этих гнусных гачупинов я почувствовал, что сердце мое разрывается в груди! Рыдая в отчаянии, я видел, как грабили ваши дома, как зверски убивали наших братьев! И – увы! – я не мог помешать, потому что мне самому, вашему алькальду, угрожала смерть! А раз я бессилен вас защитить, я предпочитаю удалиться. Это лучше, чем быть свидетелем ужасающих злодеяний! Прощайте, я расстаюсь с вами. Простимся – я сейчас ухожу, чтобы присоединиться к независимым. Там, по крайней мере, я смогу послужить вам с оружием в руках. Я надеюсь, что бог, в своей неизреченной доброте, окажет мне милость – позволит мне умереть за моих братьев и пасть жертвой за святое дело свободы!
Невозможно описать действие этой искусной речи на простых людей!
Едва прозвучало последнее слово над взволнованной толпой, как в церкви раздались душераздирающие крики, рыдания, богохульства и угрозы.
Все говорили разом; мужчины грозили кулаками небу, женщины рыдали, поднимая своих детей над головами; толпа пришла в исступление.
Алькальд стоял на кафедре, подняв руки, словно для проклятия, откинув голову назад. Со сверкающим взглядом и сжатыми губами он был похож на злого духа, призывающего к ненависти, ярости и мести.
– Прощайте! – Его громовой голос перекрыл общий шум. – Час нашей разлуки настал!
– Нет, нет! Оставайтесь! Оставайтесь с нами! Что будет с нами без нашего алькальда?! – закричали индейцы, теснясь вокруг кафедры.
– Бог вам поможет, братья!
– Нет, нет! Говорите! Говорите, дон Рамон!.. Мы будем слушаться вас!.. Приказывайте нам!.. Что нужно делать?.. Мы ваши дети, не покидайте нас… – повторяли они с мольбой.
Алькальд грустно покачал головой.
– Нет, нет, – твердо сказал он. – Я не могу согласиться на вашу просьбу. Кто может мне поручиться, что завтра, когда вы успокоитесь, малодушие и страх не появятся в ваших душах? Кто может мне поручиться, что вы не забудете ваших обещаний, что вы трусливо не предадите меня врагам за горсточку золота? Повторяю вам, братья мои: не задерживайте, отпустите меня, пока еще есть время, пока спят гачупины и я могу избежать их ярости!
– Нет, нет! – закричали индейцы. – Останьтесь с нами! Вы наш вождь, мы умрем за вас! Мы не предадим вас! Ведь вы одной с нами крови, у нас общая цель! Мы будем повиноваться каждому вашему слову, каждому вашему движению, что бы вы ни приказали!
Алькальд молчал. Он давно уже принял решение и отлично знал, как поступит, но стоял неподвижный и молчаливый, бледный и сумрачный, как будто в его сердце происходила борьба.
Толпа, минуту назад такая возбужденная и шумная, замерла, устремив на него горящие глаза, со страхом ожидая решения, которое он произнесет.
В церкви наступило такое глубокое молчание, что можно было услышать биение сердец в груди этих людей.
Наконец дон Рамон поднял голову и взором, полным невыразимой печали, оглядел толпу, окружившую кафе.
– Вы говорите, что будете послушны? – с сомнением сказал алькальд.
– Да, да, приказывайте нам! Дайте нам оружие! Оружие!
– А-а! – торжествующе произнес дон Рамон. – Наконец-то вы заговорили по-настоящему!
Последним усилием падре Линарет вырвался из державших его рук и ринулся к кафедре:
– Братья мои! Заклинаю вас во имя бога, чей образ перед вами, выслушайте меня! Я ваш пастырь, ваш духовный отец. Я тоже люблю мою страну, я тоже хочу для нее свободы, но она не может быть завоевана ни убийством, ни коварством! Вы – мирные жители, а не солдаты. Предоставьте другим защищать вас, вернитесь в свои жилища, чтобы оберегать своих жен и детей! Если вы их покинете, гачупины безжалостно убьют их! Во имя этих невинных созданий – умоляю вас, одумайтесь!..
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?