Текст книги "Пограничные бродяги"

ГЛАВА VI. Концессия

Пользуясь принадлежащей нам свободой изложения, покинем на некоторое время трех наших путников и перенесем действие нашего рассказа на несколько сот миль дальше, в богатую растительностью долину верхнего течения Миссури, этой величественной реки с чистыми и прозрачными водами, на берегах которой расположено в настоящее время множество цветущих городов и селений и которую бороздят по всем направлениям великолепные американские пароходы. Но в эпоху, к которой относится наше повествование, она была очень мало исследована и отражала в своих глубоких водах лишь высокие и густые ветви мрачных и полных таинственности девственных лесов, покрывавших ее берега.

На краю местности, разделенной двумя довольно значительными притоками Миссури, простирается обширная долина, ограниченная с одной стороны крутыми горами, а с другой – длинной линией высоких лесистых холмов.

Долина эта, укрытая почти со всех сторон густыми лесами, наполненными всевозможной дичью, служила излюбленным местопребыванием индейцев пауни, многочисленное племя которых, называвшееся иначе племенем Змеи, выбрало этот уголок для селения так, чтобы быть поближе к местам охоты. Деревня индейцев была довольно значительна, в ней насчитывалось около трехсот пятидесяти очагов, что было необычно для краснокожих, которые не особенно любят соединяться в одном месте для совместной жизни в большом числе, из боязни, что им придется голодать. Но место было так хорошо выбрано, что на этот раз индейцы поступились своими привычками. Действительно, с одного боку у них был лес, изобиловавший дичью в таком количестве, что они не в состоянии были ее уничтожить, с другого – река, в которой водилось множество всевозможной приятной на вкус рыбы, а прерии, окружавшие селение, в течение целого года покрыты были высокой густой травой, представлявшей превосходный корм для лошадей. В продолжение, быть может, нескольких столетий племя Змеи неизменно обитало в этой благословенной долине, которая, благодаря своему защищенному со всех сторон положению, обладала мягким климатом и была избавлена от грандиозных атмосферных явлений, производящих свое разрушительное действие на возвышенных американских равнинах. Индейцы жили там тихо, спокойно, никем не тревожимые, занимаясь охотой и рыбной ловлей и высылая ежегодно небольшие отряды молодых людей под предводительством самых знаменитых вождей племени на тропу войны.

Вдруг мирное течение жизни прервалось. Убийства и пожары окутали селение, подобно мрачному савану, деревня была разрушена до основания, а ее обитатели безжалостно перебиты.

Североамериканцы проведали наконец о существовании неведомого Эдема и, как всегда, ознаменовали свое присутствие в этом новом для них уголке земли и захват его в свою собственность грабежом, хищничеством и убийствами.

Мы не станем здесь возвращаться к рассказу, поведанному Черным Оленем канадцу, а ограничимся лишь подтверждением того, что рассказ этот был верен во всех подробностях и что, передавая его, вождь отнюдь не старался сгустить краски, а напротив, смягчил его с редкостной справедливостью и беспристрастием.

Мы проникнем в долину спустя около трех месяцев после столь рокового для краснокожих прибытия туда американцев и вкратце постараемся изобразить, как они устроились на той земле, с которой так жестоко прогнали законных владельцев.

Едва сделавшись бесспорными хозяевами этой земли, американцы уже приступили к тому, что принято называть разработкой.

Правительство Соединенных Штатов вознаграждало и до сих пор еще вознаграждает выходящих в отставку офицеров за их службу, уступая в их собственность пограничные земли республики, которым угрожает наибольшая опасность со стороны индейцев. Обычай этот представляет двоякую выгоду – постепенно расширять границы американской территории, прогоняя краснокожих в пустыню, и не оставлять храбрых солдат, проливавших кровь за отечество, на склоне дней без средств к существованию.

Капитан Джеймс Уатт был сыном офицера, отличившегося в войне за независимость. Полковник Лайонел Уатт, служивший под командой Вашингтона, рядом с этим знаменитым основателем американской республики участвовал во всех битвах с англичанами. Тяжело раненный при осаде Бостона, он, к крайнему своему сожалению, вынужден был выйти в отставку. Верный своим честным убеждениям, он, как только его сыну Джеймсу исполнилось девятнадцать лет, велел ему стать под знамена.

В то время, когда мы выводим его на сцену, Джеймсу Уатту было около сорока пяти лет, хотя выглядел он на десять лет старше, потому что в молодости жизнь его была полна бесчисленных лишений, которым ему приходилось подвергаться во время военной службы.

Это был человек пяти футов восьми дюймов росту, крепкого сложения, широкоплечий, сухой, нервный, обладавший железным здоровьем. Лицо его, черты которого отличались крайней суровостью, выдавало в нем человека сильной воли с примесью беспечности – выражение, свойственное лицам людей, жизнь которых есть не что иное, как цепь серьезных опасностей. Его коротко остриженные седеющие волосы палевого цвета, черные проницательные глаза, немного широкий, но с довольно тонкими губами рот придавали его фигуре выражение неумолимой суровости, не лишенное величия.

Капитан Уатт, женатый уже два года на очаровательной, обожаемой им девушке, был отцом двух детей, сына и дочери.

Жена его, которую звали Фанни, была его дальней родственницей. Это была брюнетка с очаровательными голубыми глазами, добрая и кроткая. Будучи значительно моложе мужа – ей было всего двадцать два года – Фанни, однако, питала к нему глубокую и искреннюю привязанность.

Когда наш ветеран ощутил себя отцом и вкусил тихих семейных радостей, в нем произошла разительная перемена, ему вдруг опротивела военная служба, и у него осталось лишь желание зажить тихой семейной жизнью. Джеймс Уатт принадлежал к числу тех людей, для которых от принятия решения до приведения его в исполнение один только шаг. Поэтому, едва у него возникла мысль покинуть службу, как он немедленно привел ее в исполнение, не поддавшись возражениям и доводам своих друзей.

Однако, хотя капитан и стремился к частной жизни, все же он никоим образом не хотел сменить военный костюм на платье мирного гражданина. Вялая городская жизнь не имела ничего привлекательного для старого воина, а кипучая деятельность была, так сказать, единственным нормальным состоянием в течение всей его жизни.

Поэтому после зрелого размышления он остановился на одном средстве, которое, по его мнению, должно было устранить из его гражданской жизни то, что представлялось ему в ней слишком ничтожным и спокойным.

Это средство заключалось в том, чтобы выхлопотать себе концессию на участок земли, разработать этот участок с помощью наемных слуг и своих домочадцев и за этими занятиями зажить счастливо, подобно средневековому владетельному князю среди своих вассалов.

Эта мысль все больше ему нравилась, так как капитану казалось, что таким путем он будет до некоторой степени продолжать деятельно служить отечеству, ведь ему предстоит ставить первые вехи будущего благоденствия и сеять первые семена цивилизации в землях, доселе еще находящихся во власти самого ужасного варварства.

Капитану приходилось довольно долго заниматься защитой границ Соединенных Штатов от постоянных грабежей индейцев и оказывать сопротивление их вторжениям. Поэтому он обладал, правда, поверхностным, но вполне достаточным знанием индейских нравов и средств, необходимых для того, чтобы обезопасить себя от этих тревожных соседей.

В продолжение многочисленных экспедиций, которые ему приходилось совершать по долгу службы, капитан посетил много плодоносных равнин, множество мест, понравившихся ему с первого взгляда, но особенно сильное воспоминание сохранилось у него от одной поездки на охоту, предпринятой в обществе знакомого лесного охотника. Охота продолжалась более трех недель, и, незаметно для себя, они углубились в прерию гораздо дальше, чем проникал туда до них цивилизованный человек.

Вот уже пять лет, как ему грезилась только эта долина. Он вспоминал о ней в таких мельчайших подробностях, как будто покинул ее только вчера. Упорство памяти, рисовавшей в его воображении только этот уголок земли, в такой степени повлияло на капитана, что когда он принял решение покинуть службу и добиться концессии, то у него утвердилось намерение удалиться только туда и никуда иначе.

Джеймс Уатт имел сильную протекцию в канцеляриях президентского управления, кроме того, заслуги его отца и его собственные столь громко говорили в его пользу, что он не встретил ни малейшего затруднения в получении концессии, которой он добивался.

Ему предложили несколько переснятых правительством планов мест под земельные участки, и он сам мог избрать тот, который признает лучшим.

Но капитан выбрал место, о котором мечтал уже давно. Он отстранил предложенные ему планы, вынул из кармана кусок дубленой оленьей кожи с начерченным на нем планом, развернул его и показал чиновнику, заведовавшему раздачей концессий, пояснив, что никакой другой земли он не хочет.

Чиновник нахмурил брови. Он был одним из друзей капитана и не мог не выразить своего ужаса, услышав его просьбу.

Земля, уступки которой просил капитан, находилась среди индейской территории на расстоянии более четырехсот миль от американской границы. Капитан задумал безумное дело, похожее на самоубийство: он не сможет удержать эту землю в своих руках, живя в центре расположения самых воинственных племен. Не пройдет и месяца, как его без всякого сострадания убьют вместе со всем его семейством и слугами, если только найдутся безумцы, которые за ним последуют.

На все доводы своего друга, которые тот приводил ему один за другим с целью склонить его к отказу от этого самоубийственного решения, капитан отвечал лишь кивком головы и улыбкой, как человек, выбор которого сделан безвозвратно.

Наконец, отчаявшись в своих попытках, когда последние доводы не достигли цели, чиновник заявил ему наотрез, что немыслимо уступить ему эту землю, так как она составляет собственность индейцев, тем более, что на ней с незапамятных времен расположено селение одного их племени.

Чиновник приберег этот аргумент на конец, убежденный, что капитан ничего не сможет возразить и будет вынужден отказаться от своих планов или, по крайней мере, изменит их.

Он ошибся. Почтенный чиновник не знал истинного характера своего друга.

Последний, не обратив никакого внимания на торжествующий жест, которым закончил чиновник свою речь, холодно вынул из другого кармана второй кусок дубленой оленьей кожи и, не говоря ни слова, протянул его своему другу.

Тот взял его с недоумевающим видом. Капитан кивком головы призвал его рассмотреть документ.

Чиновник нерешительно развернул свиток. По жестам старого солдата он подозревал, что документ этот содержал в себе нечто важное.

Действительно, едва пробежав взглядом, он бросил свиток на стол с сильнейшим раздражением.

Эта была купчая крепость на долину со всеми примыкающими к ней окрестностями, составленную от имени Ичишеше (Обезьяньего Лица), одного из главных вождей племени Змеи, а также от имени прочих вождей – за пятьдесят ружей, сорок дюжин ножей для скальпирования, шестьдесят фунтов пороху, столько же фунтов пуль, два бочонка виски и двадцать три мундира рядовых милиции.

Каждый из вождей подписался под этим актом продажи ниже подписи Обезьяньего Лица.

Ниже мы поясним, что документ этот был фальшивым и что капитан стал в этой сделке жертвой обмана со стороны Обезьяньего Лица.

Вождь этот за некоторые преступления, о которых мы в свое время расскажем, был изгнан из своего племени, а затем подделал этот акт с целью обокрасть капитана и, кроме того, отомстить своим соотечественникам, так как он отлично знал, что, лишь только капитан добьется у правительства дозволения, он уже не задумается овладеть долиной, каковы бы ни оказались последствия этого захвата. Между прочим, капитан потребовал, чтобы краснокожий служил ему проводником, на что последний безо всякого колебания дал свое согласие.

Перед предъявленным ему актом продажи чиновник волей-неволей вынужден был признать себя побежденным и выдать разрешение, которого так настойчиво добивался капитан.

Как только все бумаги были должным образом занесены в книги, подписаны и скреплены большой печатью, капитан, не теряя ни минуты, стал готовиться в путь.

Миссис Уатт слишком любила своего мужа, чтобы хоть сколько-нибудь воспротивиться осуществлению его планов. Выросши на отдаленном пограничном участке земли, она довольно близко была знакома с индейцами и, часто видя их, перестала бояться. Кроме того, ей было безразлично, где жить, лишь бы муж был с нею.

Не беспокоясь за жену, капитан приступил к делу со свойственной ему энергией.

Америка – страна чудес и, быть может, единственная страна на свете, где и до сего времени можно еще найти и людей, и вещи, необходимые для выполнения самых безумных и эксцентричных планов.

Капитан вовсе не обманывался насчет возможных последствий своего решения и поэтому хотел, насколько это было в его власти, устранить все случайности и обеспечить безопасность людей, которым предстояло сопровождать его на отданные ему земли, и прежде всего жены и детей.

Впрочем, приготовления длились недолго. Среди прежних товарищей, старых солдат, было много таких, которые не желали ничего лучшего, как следовать за ним. В их числе был старший сержант по имени Уолтер Ботрейл, служивший с капитаном около пятнадцати лет. При первом же известии о выходе своего командира в отставку он разыскал его и заявил, что так как капитан покидает службу, то и ему незачем на ней дольше оставаться, и что он уверен в том, что его капитан не откажет ему в разрешении за ним следовать.

Предложение Ботрейла с радостью было принято капитаном, хорошо знавшим своего сержанта, преданного ему человека вполне испытанной храбрости, на которого можно было всецело положиться.

Этому-то сержанту капитан и поручил сформировать отряд охотников, который он предполагал взять с собой, чтобы иметь защиту на тот случай, если индейцы вздумают напасть на новую колонию.

Ботрейл выполнил возложенное на него поручение с той добросовестностью, которой он всегда отличался, и скоро нашел в роте самого же капитана тридцать решительных и преданных людей, с удовольствием согласившихся присоединиться к своему бывшему командиру и последовать за ним.

Со своей стороны капитан пригласил пятнадцать человек всякого рода рабочих – кузнецов, плотников и других, подписавших с ним на пять лет контракт, согласно которому по истечении этого промежутка времени они становились за небольшую арендную плату собственниками земли, которую уступал им капитан, и селились на ней со своими семьями. Через некоторое время оброк этот должен был сам собой прекратиться.

В середине мая, когда наконец все приготовления были сделаны, колонисты в количестве полусотни мужчин и дюжины женщин двинулись в дорогу, сопровождаемые длинной цепью фургонов, нагруженных всевозможными припасами, и большим стадом рогатого скота, предназначавшегося частью в пищу, частью на разведение.

Обезьянье Лицо, согласно условию, показывал дорогу. Справедливости ради мы должны сказать, что он добросовестно исполнил возложенное на него поручение. Во время почти трехмесячного путешествия по прериям, в изобилии наполненным всякого рода дикими зверями, и в буквальном смысле через шайки индейцев он сумел провести отряд таким образом, что ему удалось избежать большей части угрожавших опасностей.

ГЛАВА VII. Обезьянье Лицо

Мы уже видели, каким простым способом капитан вступил во владение отданной ему в собственность землей. Теперь мы постараемся рассказать, как он устроился и какие меры предосторожности предпринял для того, чтобы не быть потревоженным изгнанных им индейцев, которые из-за своей хорошо известной мстительности не сочтут, вероятно, себя побежденными и не замедлят сделать попытку отомстить самым страшным и кровавым образом за причиненную им несправедливость.

Сражение с индейцами было жарким и ожесточенным, но благодаря Обезьяньему Лицу, указавшему капитану наиболее слабые пункты селения, а главным образом благодаря превосходству огнестрельного оружия американцев, индейцы были вынуждены в конце концов обратиться в бегство и оставить победителям все свое имущество.

Печальная добыча, состоявшая только из звериных шкур да нескольких сосудов из простой глины!

Капитан, едва завладев землей деревни, принялся за дело и заложил основание новой колонии. Он понимал, что необходимо как можно скорее оградить себя от внезапного нападения.

Место, на котором стояла деревня, было полностью очищено от загромождавших его развалин. Затем землекопы принялись разравнивать почву и приступили к рытью кругообразного рва шириной в шесть и глубиной в четыре метра, который при помощи канала должен был сообщаться с одной стороны с притоком Миссури, а с другой – с самой рекой. Позади этого рва, на вершине вала, образовавшегося из вырытой и набросанной в кучу земли, построили частокол из свай высотой в четыре метра, связанных между собой железными крюками, причем между этими сваями предусмотрительно оставлены были почти незаметные промежутки, через которые можно было легко и безопасно просунуть и вынуть назад ружья. В крепости были оставлены ворота, широкие настолько, чтобы пропустить фургон, и притом сообщавшиеся с внешним миром посредством легкого подъемного моста, перекинутого через ров. Мост убирали ежедневно при заходе солнца.

Когда были приняты эти предварительные меры предосторожности, то пространство почти в четыре тысячи квадратных метров оказалось окруженным со всех сторон водой и палисадом, исключая стороны, обращенные к Миссури, которые представлялись вполне безопасными вследствие ширины и глубины реки.

На этом свободном пространстве, которое мы уже описали, капитан стал возводить необходимые для колонии постройки и службы.

Постройки эти должны были, по правилу, которое всегда применяется на всех вновь разрабатываемых землях, состоять только из леса, то есть из очищенных от коры древесных стволов, в чем не было недостатка, так как лес рос не более чем в сотне ярдов от стен крепости.

Работы были произведены с такой быстротой, что по истечении двух месяцев со дня прибытия капитана на это место все постройки были возведены, и внутренняя отделка почти закончена.

В центре колонии, на устроенном с этой целью возвышении, было возведено нечто вроде восьмиугольной башни высотой около двадцати пяти метров, с крышей в виде площадки, разделенной на три этажа. Внизу находились кухня и службы. Верхние комнаты предназначались для членов семейства, то есть для капитана, его супруги, детей, двух молодых и здоровых нянек с румянцем на пышных щеках по имени Бетси и Эмми, нанятых в Кентукки, а также для миссис Маргарет, исполнявшей обязанности кухарки, пожилой женщины, вступившей уже на пятый десяток, хотя и уверявшей, что ей только тридцать пять лет и имевшей еще претензии на красоту, и, наконец, для сержанта Ботрейла. Башня эта запиралась крепкой, обитой железом дверью, в которой было окошечко для разглядывания посетителей.

Почти в десяти метрах от башни находилось сообщавшееся с нею путем подземного хода жилище охотников, затем дома всякого рода работников и, наконец, пастухов и сельскохозяйственных рабочих.

Далее шли конюшни для лошадей и загоны, предназначенные для скота.

Еще дальше были разбросаны обширные навесы, мастерские и амбары для складирования припасов, необходимых для колонии.

Но все эти здания были построены отдельно одно от другого и притом на большом расстоянии, чтобы в случае пожара, который был делом обыкновенным в такого рода поселениях, гибель одного строения не повлекла за собой гибель остальных. В нескольких местах были выкопаны колодцы, чтобы всюду иметь в изобилии воду и не быть вынужденными брать ее из реки.

В заключение мы скажем, что капитан, бывший старым опытным воином, привыкшим ко всевозможным хитростям пограничной войны, принял мельчайшие предосторожности для предупреждения нападения или какой-либо неожиданности.

Три месяца протекло с тех пор, как североамериканцы обосновались в этом месте… Равнина, некогда невозделанная и покрытая лесами, теперь была обработана на обширном пространстве. Расчищенные под пашни пространства отодвинули лес почти на два километра от колонии. Все имело вид благополучия и благоденствия в местности, где еще так недавно из-за беспечности краснокожих природа могла обеспечить лишь необходимый корм для их животных.

Внутри крепости все имело живой, веселый вид. В то время, как за ее стенами под охраной нескольких хорошо вооруженных конных пастухов пасся скот, и под учащенными ударами топоров дровосеков падали столетние деревья, внутри во всех мастерских кипела оживленная деятельность. Из кузниц поднимались длинные столбы дыма, стук молотков и топоров смешивался с визжанием пилы, громадные кучи теса лежали подле других таких же куч дров, у берега было привязано несколько лодок, и время от времени из лесу доносились выстрелы охотников, отправившихся туда для снабжения колонии дичью.

Было около четырех часов пополудни. Капитан верхом на великолепной вороной лошади с белыми отметинами на всех ногах тихо проезжал по недавно вспаханному полю.

Довольная улыбка блуждала на суровом лице старого солдата при виде чудесной перемены, которую произвели его воля и кипучая деятельность в столь короткое время на этом безвестном уголке земли, призванном, как был уверен капитан, приобрести со временем, благодаря своему положению, важное торговое значение. Капитан уже возвращался назад и был близко от колонии, как вдруг возле него очутился человек, прятавшийся до сего времени за кучей древесных стволов и корней, сложенных здесь для сушки.

Капитан едва удержался от выражения своего неудовольствия при виде этого человека, в котором он узнал Обезьянье Лицо.

Мы скажем здесь несколько слов об этом человеке, призванном играть довольно значительную роль в нашем рассказе.

Ичишеше был человеком сорока лет, высоким и стройным, у него было худощавое лицо с блестящими маленькими глазами, его кривой нос, похожий на птичий клюв, широкий рот с тонкими, вдавленными губами, придавали ему злое, угрюмое выражение, которое, несмотря на хитрую, кошачью вежливость его манер и рассчитанную мягкость его голоса, внушало тем, кому по какой-либо причине приходилось иметь с ним дело, инстинктивное, ничем не преодолимое отвращение.

Частые встречи с ним еще более усиливали это неприятное впечатление.

Он вполне добросовестно исполнил свои обязанности проводника, беспрепятственно доведя американцев до того места, достичь которого они желали. Но с тех пор он поселился вместе с ними и, так сказать, утвердился в колонии, откуда он уходил и возвращался по своему усмотрению, причем никто за ним не следил.

Иногда, ни слова не говоря, он пропадал на несколько дней, затем неожиданно возвращался, причем никаким способом нельзя было от него узнать, где он был во время своего отсутствия и что делал.

Был, однако, человек, которому мрачная наружность Обезьяньего Лица вселяла непреодолимый страх и который не мог побороть внушаемого индейцем отвращения. Он не мог объяснить себе, на чем основывается испытываемое им чувство. Этим человеком была миссис Уатт. Материнская любовь делает ясновидящей. Молодая женщина благоговела перед своими детьми и, если краснокожему случайно приходилось окинуть равнодушным взглядом невинные создания, бедная мать содрогалась от ужаса и спешила увести их с глаз этого.

Иногда она пробовала делиться своими опасениями с мужем. Но на все ее замечания капитан только выразительно пожимал плечами, думая, что с течением времени производимое индейцем впечатление ослабеет, а затем и вовсе исчезнет. Однако миссис Уатт беспрестанно возобновляла свои попытки с настойчивостью и упорством человека, взгляды которого установились и более не изменятся. Тогда капитан вышел из себя и, не имея ни малейшего основания оказывать покровительство человеку, к которому он не чувствовал никакого уважения, в пику жене, которую он любил и уважал, он обещал ей от него избавиться. Так как в это время индеец уже несколько дней пропадал неизвестно где, капитан решил немедленно по его возвращении потребовать у него объяснений насчет его таинственного поведения, и если он не даст по этому поводу категорического и удовлетворительного ответа, то прямо заявить ему, что его присутствие в колонии нежелательно и что в силу этого он навсегда должен из нее удалиться.

Вот какие мысли насчет Обезьяньего Лица занимали капитана, когда случай столкнул его с ним на дороге в то время, когда он менее всего этого ожидал.

Увидев индейца, капитан остановил лошадь.

– Отец мой объезжает долину? – спросил пауни.

– Да, – ответил капитан.

– О-о-а! – заметил индеец, окидывая взглядом окрестность. – Все изменилось, и теперь скот бледнолицых спокойно пасется на тех лугах, которые принадлежали пауни-змеям!

Индеец проговорил эти слова грустным меланхолическим голосом, заставившим капитана призадуматься и внушившим ему некоторое беспокойство.

– Значит, вы выражаете сожаление, вождь? – спросил капитан у индейца. – Оно мне кажется неуместным, особенно в ваших устах, так как вы сами продали мне эту землю, которой я теперь владею.

– Это правда, – сказал индеец, кивая головой. – Обезьянье Лицо не должен жалеть, потому что именно он продал бледнолицым место, где покоятся его предки и где он со своими братьями охотился за оленями и ягуарами.

– Гм! Я вижу, сегодня вы, вождь, в грустном настроении. Что с вами? Уж не обнаружили ли вы при своем сегодняшнем пробуждении, что лежите на левом боку? – спросил капитан, намекая на одно из наиболее распространенных индейских суеверий.

– Нет, – возразил индеец, – сон Обезьяньего Лица не предвещал ничего дурного, ничто не нарушило спокойствия его духа.

– С чем вас и поздравляю, вождь.

– Мой отец даст табаку своему сыну, чтобы он мог, возвратившись, выкурить трубку дружбы.

– Может быть… Но сперва мне хочется вас кое о чем спросить.

– Пусть мой отец говорит, сын его готов слушать.

– Прошло уже много времени с тех пор, как мы здесь поселились.

– Да, начинается четвертый месяц.

– Со времени нашего прибытия вы часто покидали нас, никого не предупредив.

– А зачем? Воздух и пространство не принадлежат, надеюсь, бледнолицым, охотник-пауни волен идти куда ему угодно, он – знаменитый вождь.

– Все это, может быть, и правда, вождь, но меня не касается; а что для меня действительно очень важно, так это безопасность моей семьи и тех людей, которых я сюда привел.

– Ну, – сказал краснокожий, – какое же отношение может иметь Обезьянье Лицо к этой безопасности?

– Это я вам сейчас объясню, вождь, слушайте же внимательно, потому что то, что я скажу вам сейчас, имеет важное значение.

– Обезьянье Лицо всего лишь бедный индеец, – иронически заметил краснокожий. – Великий Дух не дал ему ясного и тонкого ума бледнолицых. Тем не менее он постарается понять своего отца.

– Вы не такой простак, каким сейчас прикидываетесь, вождь. Я уверен, что вы отлично меня поймете, если только захотите взять на себя этот труд.

– Вождь постарается.

Капитан сделал усилие, чтобы справиться со своим раздражением.

– Наша жизнь проходит здесь не так, как в больших городах в сердце Американских Соединенных Штатов, где закон заботится о гражданах и обеспечивает им безопасность. Напротив, мы живем на территории краснокожих, далеко от всякой помощи, исключая самозащиту. Нам не от кого ждать подмоги, мы окружены бдительными врагами, только и поджидающими благоприятного момента, чтобы напасть на нас, а если удастся, то и истребить. Поэтому наша священная обязанность – как можно лучше позаботиться о собственной безопасности, которой может нанести удар малейший неблагоразумный поступок. Вы это понимаете, вождь?

– Да, отец мой хорошо сказал, голова его убелена сединами, мудрость его велика.

– Вследствие этого я должен, – продолжал капитан, – зорко следить за поступками всех лиц, так или иначе принадлежащих к колонии, и когда поведение их покажется мне подозрительным, потребовать у них объяснений, в которых они не в праве будут мне отказать. Так вот, вождь, к величайшему моему сожалению, я вынужден признаться, что жизнь, которую вы ведете с некоторого времени, кажется мне более чем подозрительной, что она привлекла к себе мое внимание и что я ожидаю от вас удовлетворительного объяснения.

Краснокожий остался бесстрастен, ни один мускул его лица не дрогнул. Капитан, внимательно за ним наблюдавший, не уловил в его чертах ни малейшего признака волнения. Индеец ждал предложенного ему вопроса, и ответ у него был уже приготовлен.

– Обезьянье Лицо провел своего отца и детей его от больших каменных городов Севера до этого места. Может ли мой отец в чем-либо упрекнуть вождя?

– Ни в чем, в этом я должен сознаться, – чистосердечно признался капитан, – вы честно исполнили свои обязанности.

– Почему же теперь сердце моего отца покрывается кожей, а в его ум закрадывается подозрение против человека, которого, по его собственным словам, ему не в чем упрекнуть. Так вот, значит, какова справедливость бледнолицых!

– Не будем, вождь, уклоняться от вопроса и, пожалуйста, не будем его изменять. Я не в состоянии следить за всеми вашими индейскими увертками, поэтому я ограничусь прямым заявлением, что если вы не хотите ясно объяснить мне причины своих постоянных отлучек и предъявить мне верное доказательство своей правоты, то вы не переступите более порога ворот крепости, и я заставлю вас удалиться с земли, которой я владею и которую уже никому не уступлю.

Огонек ненависти засветился в глазах краснокожего, но, мгновенно заставив его потухнуть, он отвечал самым вкрадчивым голосом:

– Обезьянье Лицо – бедный индеец, братья прогнали его от себя за хорошее отношение к бледнолицым, среди которых он надеялся найти если не дружбу, то признательность за оказанные им услуги. Но в этом он ошибся.

– Не в этом дело, – возразил капитан с нетерпением. – Хотите вы дать мне ответ или нет?

Индеец выпрямился и, приблизившись к своему собеседнику почти вплотную, с вызывающим гневным взглядом произнес:

– Ну, а если нет?

– Если нет, несчастный, я запрещаю тебе когда бы то ни было показываться мне на глаза. А если ты не послушаешь, то я попробую на тебе свою плеть.

Едва капитан произнес эти оскорбительные слова, как уже раскаялся: безо всякого оружия он находился лицом к лицу с человеком, которому только что нанес смертельную обиду. Тогда он попробовал исправить свою оплошность.