Текст книги "Азбука спасения. Том 30"

Святитель Василий Великий

Жизнь человеческая коротка, маловременные радости многотрудного жития

Такова жизнь, она не имеет ни удовольствий постоянных, ни скорбей продолжительных. Не твоя собственность этот путь, но и настоящее также не твое.

Два есть пути, один другому противоположные, – путь широкий и пространный, и путь тесный и скорбный. Два также путеводителя, и каждый из них старается обратить к себе. На пути гладком и покатом путеводитель обманчив – это лукавый демон, и он посредством удовольствий увлекает следующих за ним в погибель, а на пути негладком и крутом путеводителем добрый Ангел, и он чрез многотрудность добродетели ведет следующих за ним к блаженному концу.

Настоящее время есть время покаяния и отпущения грехов, а в будущем веке Праведный Суд воздаяния.

По отшествии из сей жизни нет уже времени для добрых дел: потому что Бог, по долготерпению Своему, время настоящей жизни определил на делание нужного для угождения Богу.

Будешь всегда радоваться, если жизнь твоя всегда обращена будет к Богу, и надежда на воздаяние будет облегчать житейские скорби.

Если желаем безопасно пройти предлежащий путь жизни, представить Христу и душу и тело свободными от постыдных язв и получить победные венцы, то должны мы обращать всюду бодрственные душевные очи, на все приятное смотреть подозрительно, без замедления пробегать мимо и ни к чему не прилепляться мыслью, хотя бы казалось, что золото лежит рассыпано кучами и готово перейти в руки желающим, хотя бы земля произращала наслаждения всякого рода и предлагала многоценные кровы.

Жизнь человеческая коротка, маловременные радости многотрудного жития – паутинная ткань, наружный блеск жизни – сон.

Удовольствия отнимают твердость, роскошь изменяет мужество, уныние расслабляет силы, клеветы наносят оскорбления, лесть прикрывает собою злоумышления, страх делает, что падаем в отчаяние, и в таком-то треволнении непрестанно обуревается наша природа.

Настоящая жизнь (земная) вся предоставлена трудам и подвигам, а будущая – венцам и наградам.

Жизнь человеческая – непостоянное море, зыбкий воздух, неуловимое сновидение, утекающий поток, исчезающий дым, бегущая тень, воды, колеблемые волнами. И хотя буря страшна, плавание опасно, однако же, мы, пловцы, беспечно спим. Страшно и свирепо море жизни, суетны надежды, надмевающие, подобно бурям. Скорби вздымаются, как волны, злоумышления скрываются, как подводные камни, враги лают, как псы, похитители окружают, как морские разбойники, приходит старость, как зима, наступает смерть, как кораблекрушение. Видишь бурю – правь искуснее, смотри, как плывешь, не затопи ладьи своей, перегрузив ее или богатством, приобретаемым неправдою, или бременем страстей.

Невежественные и любящие мир люди, не зная природы самого добра, часто называют счастьем то, что не имеет никакой цены: богатство, здоровье, блистательную жизнь, что по природе своей не есть добро, потому что не только легко изменяется в противоположное, но и обладателей своих не может сделать добрыми. Ибо кого сделало справедливым богатство или целомудренным – здоровье? Напротив, каждый из этих даров часто ведет ко греху злоупотребляющих ими.

Не должно служить телу, кроме крайней нужды. А душе надобно доставлять все лучшее любовью к мудрости, освобождая ее, как из темницы, от общения с телесными страстями, а вместе делая и тело неодолимым для страстей.

Кто желает и заботится, чтобы одежда или обувь шла ему, с целью понравиться людям, тот, очевидно, страдает человекоугодием, удаляется от Бога и в самых малоценных вещах выказывает недуг суетности.

Люди, сильно предавшиеся житейским попечениям, подобны откормленным птицам: напрасно имея крылья, они не могут оторваться от земли.

Господь повелевает не заботиться о том, что есть или что пить, или во что одеться (Мф.6:25). Как далеко простирается эта заповедь или как в точности выполняется? Заповедь эта, как и всякая другая, простирается даже до смерти: ибо Сам Господь был послушным даже до смерти (Флп.2:8). Выполняется же она при уповании на Бога. Ибо Господь, запретив заботиться, дал обетование: Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом, прежде чем попросите у него (Мф.6:32). Таков был апостол, который говорит: сами в себе имели приговор к смерти для того, чтобы надеяться не на самих себя, но на Бога, воскрешающего мертвых (2Кор.1:9), то есть по душевной решимости и готовности ежедневно умирал я, но был храним Божиим благоволением. Потому с дерзновением говорил: нас почитают умершими, но вот, мы живы (2Кор.6:9). Такой решимости способствует пламенное рвение и ненасытимое желание исполнить заповеди Господни и обладаемый этим желанием не имеет и досуга рассеиваться попечением о потребностях телесных.

Есть Господня заповедь: не заботьтесь о завтрашнем дне (Мф.6:34). Как здраво понимать эту заповедь, ибо видим, что много у нас попечения о необходимом, даже запасаем и то, чего достаточно было бы и на более долгое время? Кто принял учение Господа, сказавшего: ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и не сомневается в истине обетований Того, Кто присовокупил: и это все приложится вам (Мф.6:33), тот не приводит в бездействие душу житейскими заботами, которые подавляют слово и делают его бесплодным (Мф.13:22).

Но, подвизаясь добрым подвигом благоугождения Богу, он верует Господу, сказавшему: трудящийся достоин пропитания (Мф.10:10), и нимало не беспокоится о пище. Работает же и заботится он не ради самого себя, но ради Христовой заповеди, как показал и научил апостол: во всем показал я вам, что, так трудясь, надобно поддерживать слабых (Деян.20:35). Ибо заботиться ради самого себя – значит обличать себя в самолюбии, а заботиться и работать ради заповеди – значит приобретать похвалу за христолюбивое расположение.

Святитель Григорий Нисский

Занятия заботами о телесном и земном не дают душе досуга на попечение о важнейшем и небесном

Душа, живущая для Бога, не будет увлекаться ни одним из благ, которые представляются ей в обольстительном виде. Если же она через какую-нибудь страсть допустит в сердце нечистоту, то сама нарушит права духовного брака.

Иметь попечение о видимом свойственно не представляющим для себя никакой надежды в будущем веке, ни страха Суда, ни угрозы гееннской, ни ожидания благ, ни чего-либо уповаемого по воскресении свойственно людям, которые, наподобие животных, видят только настоящую жизнь, признают за благо одно то, что может дать удовлетворение гортани, чрева и прочих сладострастных требований.

Как скоро увидишь нечистую и невоздержную жизнь, подлинно из брения и грязи рождающуюся, и при уподоблении бессловесным в образе своего поведения не держащуюся в точности ни того, ни другого естества, увидишь, что, кто по природе человек, тот по страсти делается скотом, и тем показывает в себе этот земнородный и обоюдный образ жизни, то найдешь при этом признаки подобной болезни, не на ложах только, но и на трапезе, и в хранилищах, и по всему дому. Таковой во всем выражает свое распутство, так что по заботам, какие в доме, всякому легко узнать жизнь и невоздержного, и благонравного человека.

Скоротечен и преходящ состав человеческой жизни, вместо отделившегося требует возобновляющего. Посему, кто в услуживании естеству не увлекается сверх необходимости суетными заботами, тот не много ниже ангельского чина по жизни, в довольстве для себя малым подражая Ангелам, ни в чем не имеющим нужды.

Обученный Божественным тайнам, без сомнения, знает, что людям свойственна и естественна жизнь, уподобляющаяся Божественному естеству, а жизнь чувственная, провождаемая в деятельности чувствилищ, дана естеству для того, чтобы знание видимого сделалось для души путеводителем к познанию невидимого.

Всякая человеческая рачительность, занятая чем-либо житейским, в подлинном смысле есть игра детей на песке, наслаждение которых сделанным прекращается вместе с тщанием это сделать. Как же скоро труд прекратился, песок рассыпался в то же положение, в каком он был прежде, с сим вместе не остается и следа приложенных трудов. Такова же человеческая жизнь, честолюбие – песок, властолюбие – песок, богатство – песок, песок и все то, чем со тщанием наслаждаются при посредстве плоти. Осуетившиеся ныне этим младенчествующие души, которые много несут трудов за каждую вещь, доставляющую такое удовольствие, но как скоро оставят эту песчаную область, разумею плотскую жизнь, познают тогда суетность здешнего препровождения жизни. Ибо с вещественной жизнью продолжается и наслаждение, с собою же ничего они не уносят, кроме одной совести.

Ныне время плакать, а время смеяться предоставлено в уповании, потому что настоящая печаль соделается матерью ожидаемого веселия.

Человек возделывает землю, плавает по морям, злостраждет в воинских трудах, торгует, терпит убыток, приобретает выгоду, судится, борется, уходит с поприща побежденным, получает победный приговор, признается бедствующим, ублажается, покоится дома, скитается по чужим людям, терпит все иное, что видим в различных житейских занятиях, где у каждого свое дело. И тратящему жизнь свою на подобные занятия, какое приносит преимущество забота об этом? Не вместе ли и жизнь прекращается, и все покрывается забвением? Оставленный тем, чего вожделевал, уходит обнаженным, не взяв с собою ничего из здешнего, кроме одного сознания об этом, от которого после в таковых занятиях по заблуждению к проводившему жизнь бывает на небо такой как бы глас: кое изобилие было тебе от многих этих трудов, которыми трудился ты? Где великолепные дома? Где погреба с деньгами? Где медные изваяния и восклицания хвалящих?

Теперь вот огонь, бичи, неподкупный суд и непогрешительное исследование сделанного в жизни.

Скажи мне, что хорошего видишь в сей жизни? Рассуди, в чем проявляется жизнь? Не привожу тебе изречение пророка, что всяка плоть сено (Ис.40:6), ибо в этом употреблении пророк скорее представляет наше жалкое естество в лучшем виде, чем каково оно на самом деле и действительно, может быть, лучше, если бы оно было травою, чем тем, что оно есть. Почему? Потому что трава не имеет от природы ничего неприятного, а наша плоть производит зловоние, обращая в тление все, что ни примет в себя. Какое наказание может быть тяжелее того, как все время быть в подчинении велениям чрева! Посмотрите на этого неотступного собирателя дани – говорю о чреве, с какою взыскательностью он ежедневно требует своего! Если иногда и больше дадим ему, это не будет нисколько уплатою вперед следующего долга.

Мы совершаем круг жизни, подобно рабочим животным на мельнице, у которых закрыты глаза, всегда отходим от одного места и приходим к тому же, я говорю о периодически возвращающихся явлениях жизни, о позыве к пище, насыщении, сне, бодрствовании, очищении, наполнении, непрестанно от этого переходим к тому, от того к этому, и опять то же, и никогда не перестанем вращаться в этом кругу, доколе не выйдем из этой мельницы. Хорошо Соломон здешнюю жизнь называет сосудом сокрушенным и домом чуждым (Притч.23:27), поистине она чужой дом, а не наш, потому что не от нас зависит пробыть в нем, когда желаем, но и того, как вводимся в этот дом, мы не знаем.

Сравнение же с сосудом уразумеешь, если обратишь внимание на ненасытность желаний. Не видим ли, как люди (как бы сосуд какой) наполняют себя почестями, властью, славою и всем подобным? Но вливаемое утекает и не остается в сосуде. Стремление к славе, власти, к чести, постоянно в нас действует, а сосуд остается не наполненным. Поистине, не сокрушенный ли это сосуд, текущий всем дном, который, если перельешь в него целое море, естественно не может наполниться.

Святитель Григорий Богослов

Здесь ты странник и пришелец на чужой земле

Отсюда возвратит тебя Бог в твое Отечество. Подвиги твои не долговременны, а награда – выше труда.

Единственная польза от здешней жизни в том, что само смятение видимого и подверженного бурям заставляет нас искать постоянного и незыблемого.

Душа, взирай горе, а земное все забудь, чтобы тело не покорило тебя греху! Коротка эта жизнь, счастливец наслаждается как бы во сне. Всякому выпадает разная судьба. Одна чистая жизнь всегда постоянна и многолетна, всего лучше жить такою жизнью. Иные любят золото, или серебро, или продолжительную трапезу – эти детские забавы настоящей жизни, а другие – дорогие или прекрасные шелковые ткани, или поля, засеянные пшеницею, или стада четвероногих. Но для меня великое богатство – Христос. О, если бы мне когда-нибудь увидеть Его чистым неприкровенным умом! Прочим же пусть владеет мир.

Собирай сокровища для нескончаемого века, а настоящий век оскудевает даже прежде своего конца.

Мы не должны иметь никаких помышлений, кроме помышлений страха Божия. Если кто будет принужден позаботиться о потребностях тела, то никак не должен попустить себе размышления об этом прежде времени.

Отечник

Авва Дула, ученик аввы Виссариона, рассказывал: «Однажды мы шли по морскому берегу. Я почувствовал большую жажду и сказал об этом авве Виссариону. Старец, помолившись, сказал мне: «Напейся из моря». Морская вода сделалась пресной, и я утолил ею жажду. Напившись, я налил воды в запас. Старец спросил: «Зачем ты сделал это?». Я ответил: «Прости меня, я сделал это на случай, если опять захочется пить». Старец сказал: «Как здесь – Бог, так и везде – Бог».

Мы то же, что беглый сон, неуловимый призрак, полет птицы, корабль на море, следа не имеющий, прах, дуновение, весенняя роса, цвет, временем рождающийся и временем облетающий.

В делах человеческих, по естественному порядку, нет ничего твердого, ровного, держащегося своими силами и пребывающего в одинаковом положении, участь наша вращается подобно колесу, в различные времена, и часто в один день, а иногда и в один час подвергаясь различным переменам, так что скорее можно положиться на постоянство ветров, никогда не останавливающихся, или следов плывущего по морю корабля, или на обманчивые ночные сновидения, доставляющие минутное удовольствие, или на твердость тех начертаний, какие дети, играя, делают на песке, нежели на благоденствие человеческое. Итак, благоразумны те, кои, не веря благам настоящим, собирают себе сокровище в будущем и, видя непостоянство и переменчивость благополучия человеческого, любят благотворительность, которая никогда не изменит (1Кор.13:8).

Не море ли – жизнь наша и дела человеческие? И в ней много соленого и непостоянного. А ветры – это не постигающие ли нас искушения и всякая неожиданность? Сие-то, кажется мне, примечая, досточудный Давид говорит: спаси мя, Господи, яко внидоша воды до души моея; избавь меня из глубин водных, приидох во глубины морския, и буря потопи мя (Пс.68:2,3). Что же касается до искушаемых, то одни… как самые легкие бездушные тела увлекаются и нимало не противостоят напастям, потому что не имеют в себе твердости и веса, доставляемых разумом целомудренным и готовым бороться со встретившимися обстоятельствами, а другие, как камень, достойны того Камня, на Котором мы утверждены и Которому служим. Таковы все, которые, руководясь умом любомудрым и стоя выше низкой черни, все переносят твердо и непоколебимо, и посмеваются колеблющимся, или жалеют о них, – посмеваются по любомудрию, жалеют по человеколюбию. Сами же для себя вменяют в стыд – отдаленные бедствия презирать и даже не почитать бедствиями, но уступать над собою победу настоящим, и притом кратковременным, как будто они постоянны, оказывать любомудрие безвременно, а в случае нужды оказываться нелюбомудрыми; что подобно тому, как если бы стал почитать себя отличнейшим борцом, кто никогда не выходил на поприще, или искусным кормчим, кто высоко думает о своем искусстве в тихую погоду, а в бурю бросает из рук кормило.

Если верно уставишь весы и взвесишь все, что в жизни приятного и что прискорбного, то одна чаша, до верха нагруженная злом, пойдет к земле, а другая, напротив, с благами жизни, побежит вверх. Война, море, возделывание земли, труд, разбойники, приобретение имущества, описи имений, сборщики податей, ходатаи по делам, записи, судьи, неправдивый начальник – все это еще детские игрушки в многотрудной жизни. Посмотри и на приятность жизни: пресыщение, обременение, пение, смех, гроб, всегда наполненный сотлевшими мертвецами; брачные дары, брак, брак второй, если расторгся прежний, прелюбодеи, поимка прелюбодеев; дети – тревожная скорбь, красота – неверная приманка; безобразие – невинное зло; заботы о добрых детях, печаль о худых; богатство и нищета – сугубое зло, презорство, гордость – все это, как шар, летающий из рук в руки у молодых людей.

О, как продолжительною сделали жизнь эту бедствия! – Долго ли мне сидеть у гноища? Как будто все блага нашей жизни заключены в одном утешении – изо дня в день то принимать в себя, то извергать отмеренное.

Не многим пользуется гортань, а все прочее переходит в сток нечистот. Еще зима, еще лето, то весна, то осень попеременно, дни и ночи – двойные призраки жизни, небо, воздух, море – во всем этом, и что неподвижно, и что вращается, ничего для меня нет нового, всем я пресыщен. Другую даруй мне жизнь и другой мир, для которого охотно несу все тяжести трудов. Лучше бы мне умереть, когда заключил Ты меня в матернюю утробу, ибо, как скоро начал я жизнь, моим уделом стали тьма и слезы.

Что это за жизнь? – Воспрянув из гроба, иду к другому гробу и, восстав из могилы, буду погребен в нещадном огне. Да и это время, пока дышу, есть быстрый поток бегущей реки, в которой непрестанно одно уходит, другое приходит и ничего нет постоянного. Здесь все один прах, который закидывает мне глаза, и я дальше и дальше отпадаю от Божия света, ощупью, по стене, хватаюсь за то и другое, брожу вне великой жизни. Отважусь на одно правдивое слово: человек есть Божия игра, подобная одной из тех, какие видим в городах. Сверху надета личина, которую сделали руки; когда же она снята, каменею от стыда, явившись вдруг иным. Такова вся жизнь жалких смертных. У них на сердце лежит мечтательная надежда, но тешатся ею недолго.

Много путей многобедственной жизни, и на каждом встречаются свои скорби, нет добра для людей, к которому бы не примешивалось зло, и хорошо еще, если бы горести не составляли большей меры! Богатство неверно, престол – кичение сновидца, быть в подчинении тягостно, бедность – узы, красота – кратковременный блеск молнии, молодость – временное воскипение, седина – скорбный закат жизни, слова летучи, слава – воздух, благородство – старая кровь, сила – достояние и дикого вепря, пресыщение нагло, супружество – иго, многочадие – необходимая забота, бесчадие – болезнь, народные собрания – училище пороков, недеятельность расслабляет, художества приличны пресмыкающимся по земле, чужой хлеб горек, возделывать землю трудно, большая часть мореплавателей погибли, отечество – собственная яма, чужая сторона – укоризна. Смертным все трудно, все здешнее – смех, пух, тень, призрак, роса, дуновение, перо, пар, сон, волна, поток, след корабля, ветер, прах, круг, вечно кружащийся, возобновляющий все подобное прежнему, и неподвижный, и вертящийся, и разрушающийся, и непременный – во временах года, днях, ночах, трудах, смертях, заботах, забавах, болезнях, падениях, успехах.

И это дело Твоей премудрости, Родитель и Слово, что все непостоянно, чтобы мы сохраняли в себе любовь к постоянному! Все обтек я на крылах ума – и древнее, и новое; и ничего нет немощнее смертных. Одно только прекрасно и прочно для человека: взяв крест, преселяться отселе. Прекрасны слезы и воздыхания, ум, питающийся божественными надеждами, и озарение Пренебесной Троицы, вступающей в общение с очищенными. Прекрасны отрешение от неразумной персти, нерастление образа, принятого нами от Бога. Прекрасно жить жизнью, чуждою жизни, и, один мир променяв на другой, терпеливо переносить все горести.

Увы! Тесно мне и в жизни, и при конце жизни. Здесь грех, а там наказание. Стою в середине, боясь огненной реки. Надеюсь больше на Тебя, Христос, нежели на здешние подвиги. Если бы у меня была возможность, хотя несколько, очиститься, это было бы всего лучше. Но если непрестанно умножается во мне зло, то пора разрешиться, пока не постигла меня худшая участь.

Какое это принуждение! Вступил я в жизнь? – прекрасно! Но для чего же обуреваюсь треволнениями жизни? Скажу слово, оно смело, однако же скажу его. Если бы не Твой был я, Христе, мне стало бы это обидой. Мы родимся на свет, утомляемся, насыщаемся, спим, бодрствуем, ходим, бываем и больны, и здоровы, есть у нас и удовольствия, и труды. Но временами года и солнцем наслаждается и все, что есть на земле. А умирают и согнивают телом и скоты, которые, правда, презренны, но не подлежат и ответственности. В чем же мое преимущество? Ни в чем, кроме Бога, и если бы не Твой был я, Христе, мне стало бы это обидой.

Душа, взирай горе, а земное все забудь, чтобы тело не покорило тебя греху! Коротка жизнь сия; счастливец наслаждается как бы во сне. Всякому выпадает разная судьба. Одна чистая жизнь всегда постоянна и многолетна, и всего лучше – жить такой жизнью. Иные уважают или золото, или серебро, или продолжительную трапезу – эти детские забавы в настоящей жизни; а другим дороги или прекрасные шелковые ткани, или поля, засеянные пшеницей, или стада четвероногих. Но для меня великое богатство – Христос. О если бы мне когда-нибудь увидеть Его чистым, неприкровенным умом! Прочим же пусть владеет мир.

Персть, брение, кружащийся прах! Земля опять соединяется с землею, повивается земными пеленами и снова делается перстью, как прах, который сильным круговоротом ветров поднят в высоту, и потом брошен вниз. Ибо гак и нашу кружащуюся жизнь бури лукавых духов подъемлют в высоту – к лживой славе, но персть тотчас опадает вниз и остается долу, пока слово Сотворившего не совокупит того, что было соединено, и разрушилось по нужде. А теперь сия персть, в которую вложен дух с Божиим образом, как бы изникнув из какой-то глубины, возглашает земные печальные песни, и оплакивает жизнь, по видимому улыбающуюся.

Пусть сам я понесу свой жребий, переселившись отсюда и охотно уступив снедающим сердце напастям, но вам, которые будете жить после меня, даю заповедь: нет пользы в настоящей жизни, потому что жизнь эта имеет конец.

Ты здесь странник и пришелец, пресмыкающийся по чуждой тебе земле. Отсюда восставит тебя Бог в отечество твое. Подвиги твои не долговременны; а награда выше трудов.

Самая лучшая польза от жизни – умирать ежедневно.

Много, очень много случится перенести человеку с продолжением времени. Но что ни посылает правящий нашею жизнию Бог, все это сносно.