Текст книги "Любовь с первого лайка"

Глава 5

Я жду не дождусь свидания с Блейком в субботу днем – и все-таки зеваю. То есть во весь рот. Я на ногах с шести утра, обвешивалась украшениями – уши, запястья, пальцы, – снимала их для нашего Инстаграма. Большую часть фотографий и видео я снимаю сама, на iPhone. Я тщательно забочусь о руках – каждую неделю делаю маникюр, не обдираю заусенцы, как бы ни нервничала, – именно для того, чтобы не нанимать для таких съемок модель. Путем проб и ошибок и после изучения наших конкурентов я выяснила, что хотят видеть наши подписчики. Так что я напяливаю на руку три таких же кольца, как мое, только с бриллиантами разной величины, чтобы потенциальные покупатели могли сравнить; огромные камни, пусть посетители поохают-поахают, круглая огранка, как на том, что на мне в объявлении о помолвке. Утром я сняла сотни фотографий, отобрала пару десятков и принялась за утомительную обработку. Добавлю подписи и хэштеги и стану выкладывать по одной в ближайшие недели.

Обычно я не работаю по субботам с утра, но сейчас я с ума схожу. Вчера я получила от арендодателя письмо – плохие новости. Когда в середине ноября закончится наша двухгодичная аренда, плату поднимут на двадцать процентов. А поскольку квартира у меня в том же здании, плата за студию тоже взлетит на двадцать процентов в месяц. До конца октября мы должны решить, продлевать аренду или нет. Я всегда знала, что первоначальную цену – она тоже заоблачная – мы надолго не сохраним, но не решилась подписать договор дольше, чем на пару лет. Тридцать процентов мелких бизнесов прогорает в первые два года. Я нервничала, что если мы свяжемся с настоящим, из кирпича и штукатурки, магазином на дольше, то непременно прогорим.

Все это объясняет, почему Блейк меня застает посреди зевка, с разинутым ртом и скошенными вверх глазами прямо у выхода из Центрального парка на Восточную Семьдесят девятую улицу. Повезло еще, что я додумалась прикрыть рот ладонью, и, глядя на меня, не сразу видишь мои коренные зубы во всей красе. Помолвочное кольцо я снять не забыла.

– Прости, тебе со мной уже скучно? – шутит Блейк.

Боже, он просто прелесть. Сегодня он одет не так строго – в оливковые чиносы и тонкий темно-синий джемпер с поддернутыми рукавами.

Я игриво толкаю его кулаком.

– Нет, я рано встала. Работала.

– Сочувствую, – кивает он. – Помню, как оно.

– Тебе больше не приходится работать по выходным?

Он дипломатично пожимает плечами.

– Сейчас все идет более-менее по накатанной, хотя, конечно, легко никогда не бывает. Но вообще я могу освободить день в субботу, если оно того стоит.

Он так флиртует, что я невольно улыбаюсь. Блейк позвал меня в парк на пикник, и я согласилась, несмотря на то, что мне далеко идти. Он сказал, что принесет одеяло, багет и какую-нибудь нарезку. Я тут же вызвалась принести сыр и вино. Если нам предстоит провести вместе хоть какое-то время, Блейк должен кое-что знать: я не могу без сыра.

Я поднимаю пакет из Бедфордской сырной лавки, свисающий с моего запястья.

– Это того стоит?

Он с любопытством заглядывает в пакет.

– Там гауда, козий сыр и бри с трюфелем, – поясняю я.

– Отлично, – говорит он.

Мы бредем в парк по извилистым дорожкам под тенистыми деревьями.

– Так ты уезжал из города на прошлые выходные? – спрашиваю я.

– К брату в Бостон, – сообщает он. – У них с женой в феврале родилась дочка. Я ездил, когда она только появилась, и хотел еще раз их навестить.

– Очень мило, – говорю я.

Я не могу не думать о Софи. Я же знаю, что у нее каждый раз, как она слышит о младенцах, сердце разрывается – и у меня что-то вроде боли, вызванной сочувствием.

– Она такая крошечная. Такая славная. Белль, так ее зовут.

– Бэби Белль. Бэбибелль. Как сыр, – не подумав, произношу я.

Едва эти слова слетают у меня с языка, мне хочется умереть от неловкости.

Блейк останавливается и хохочет.

– Ты что, только что сравнила мою племянницу с сыром? – изумленно спрашивает он.

– Мозг с односторонним движением, – отвечаю я, снова поднимая пакет из сырной лавки.

Мы доходим до Большого луга, моей любимой части парка. Это овал пышной травы, гладкий и залитый солнцем посередине, с бейсбольными полями по краям. Каждые несколько шагов попадаются группки людей: женщины проверяют новое тепло босоножками и открытыми платьями, растянувшись на полотенцах с книжками; пары отдыхают, положив друг другу головы на колени; кто-то играет с собаками и детьми во фрисби; парень с голым торсом занимается йогой в тени дерева; две команды Младшей лиги в ярких формах стоят друг против друга. Блейк указывает на открытое место.

– Туда? – спрашивает он.

– Конечно.

Он вытаскивает из синего холщового рюкзака большое клетчатое одеяло для пикников. Мы устраиваемся: я раскладываю сыр, украдкой откупориваю розе, разливаю его по пластиковым стаканчикам и сую обратно в сумку, пока полиция на краю парка не заметила; Блейк устанавливает маленький динамик, чтобы проигрывать музыку со Spotify, выкладывает на одеяло упаковки индейки и салями, начинает резать багет. А потом… тишина. Я улыбаюсь ему. Он улыбается мне. Ненавижу эти первые свидания, когда или обмениваешься с кем-то деталями биографии – где вырос, сколько у тебя братьев и сестер, – либо неловко молчишь. Не хочу, чтобы так было.

Он берет козий сыр, который я принесла, и изучает этикетку – дольше, чем нужно.

– Хорошо, что это не камамбер, – говорит он.

Я тут же хватаюсь за то, что он сказал, слишком быстро, хочу, чтобы неловкий момент быстрее прошел.

– А чем тебя не устраивает камамбер?

– Когда я учился за границей, в Париже, мы с приятелем снимали квартирку в Шестнадцатом округе, – говорит он. – В первый день купили камамбер, и, не успели опомниться, она вся провоняла сыром. Первую неделю прожили с окнами нараспашку. В январе.

– Ха.

– Ты училась за границей?

– Нет.

– Ох. Извини.

Новая пауза.

– Я хотела. В смысле, поучиться за границей. Но курсы, которые меня интересовали, не совпадали с городами, которые мне нравились, так что я решила, что оно того не стоит.

– Да, разумно.

Снова пауза. Мы оба возимся с едой и прихлебываем розе.

– Ты взяла стаканчики Solo? – говорит он, подняв бровь.

Я смотрю на свой пластиковый стаканчик.

– А что?

– Не помню, когда я последний раз из них пил. Может, в выпускном классе, весной, когда влюбился?

Он улыбается своим воспоминаниям.

– Да ладно, а из чего еще пить в парке?

– Из прозрачных пластиковых стаканчиков, – просто отвечает он, как будто это само собой разумеется. – Из пластиковых винных бокалов. Не из стаканчиков Solo.

Еще одна пауза. Меня накрывает привычной волной разочарования. Я это уже проходила: милый парень, на бумаге всем хорош, флиртует в сообщениях, в реальной жизни – ноль химии. Я вижу, как день раскручивается передо мной скучной чередой пустых разговоров, уничтожая то, что должно было стать первым чудесным весенним выходным. Сама того не желая, я отчетливо вздыхаю.

– Прости, это не должно было превратиться в одно из таких свиданий, – говорит Блейк, поморщившись.

От уголков его карих глаз разбегаются морщинки.

Мне неловко, что он понял, что мне неинтересно.

– Ты о чем? – спрашиваю я с притворным недоумением.

– О том, что незачем нам разговаривать о всякой студенческой ерунде типа семестров за границей и стаканчиков Solo. Расскажи мне что-то важное. Расскажи больше о том, чем ты занимаешься.

Меня восхищает, как он прямо говорит о нашем натянутом настроении. Все как-то оживает. Блейк откидывается, опершись на локти, я полулежу на боку. Я рассказываю ему о том, как мы с Софи запустили свой бизнес, а он в ответ делится своими историями об ужасах стартапа. Он улыбается, хвалит меня за целеустремленность; говорит, что она производит впечатление. Мы беседуем о том, какие персонажи встречаются среди маклеров старой школы из Алмазного района, и я смеюсь, когда он неожиданно точно изображает неприятного чувака, чья семья владеет крошечным магазином на Сорок седьмой с тех пор, как они сбежали из нацистской Германии. Блейк так здорово изображает его грубый выговор, что становится ясно: он тоже немало с ним торговался, как и я. Потом разговор гладко течет прочь от рабочих тем, перескакивая с моей мрачной привязанности к документальному криминальному кино к пожилому жильцу, который каждую пятницу выгуливает возле дома ручную черепаху.

– Не верю! – упираюсь я.

– Тогда, наверное, придется нам устроить засаду возле моего дома в следующую пятницу вечером, – говорит Блейк, поглаживая мое колено.

У меня прыгает сердце. Я пока не готова завести разговор о втором свидании. Блейк мне нравится. Он всем хорош, хотя неуловимой электрической искры я между нами не ощущаю. Но сейчас я не ищу любовь всей жизни – хотя когда-нибудь хочу найти. Мне нужен поддельный жених. Кто-то, кто хорошо будет смотреться на бумаге, а может быть, и через фильтр. Было бы так удобно и легко, если бы им мог стать Блейк, но я не уверена, что чувствую химию.

Блейк тянется через клетчатое одеяло для пикников меня поцеловать. Я слегка разворачиваю голову, подставляя ему щеку. Если его это огорчает, он не показывает вида; отстраняется и улыбается мне.

– Ну что, идем? – спрашивает он. – Холодает.

Я благодарна за выход.

Остатки сыра я приношу в тот вечер в квартиру Софи и Лив. Он немножко подтаял из-за того, что целый день лежал на солнце, но сойдет. Если нам с Софи предстоит тяжелый разговор о деньгах, я лучше проведу его над тремя кусками сыра. Я с удовольствием иду три квартала вдоль домов из бурого песчаника до их квартиры. Этот район похож на Нью-Йорк Норы Эфрон: классический, шикарный, дорогой. Софи сама не смогла бы себе позволить Парк Слоуп, но юридическая зарплата Лив очень кстати. Подойдя к их дому, я делаю глубокий вдох, прежде чем позвонить в домофон.

Мы с сестрой всегда были близки. Я не хочу сказать, что мы не буксуем временами на пассивно-агрессивных ухабах, как другие сестры; еще как буксуем. Но нам обеим так хочется, чтобы наша общая мечта сбылась, что мы отбрасываем мелкие драмы. С самого начала у нас был четкий план: будем делать то, в чем сильны. Я могу высказаться по поводу украшения, а она может поделиться своим мнением по поводу того, как нам расходовать бюджет, но последнее слово в творчестве за ней, а за мной – последнее слово в деловой сфере. Из-за этого предстоящий разговор становится только тяжелее. Она может оценить наше финансовое положение, но окончательное решение будет за мной. И мне нужно, чтобы она поучаствовала.

Домофон сигналит. Я открываю дверь и поднимаюсь по лестнице на третий этаж. Лив ждет меня у двери, я чувствую, как в коридор доносится запах того, что готовит Софи – что-то пряное, хотя я не могу понять, что именно. Я обнимаю Лив. Она в старой растянутой футболке университетского оркестра, в руках у нее библиотечная книга в пластиковой обложке (Софи западает на ботанов).

Если воспользоваться определением из любого буклета риелтора в Нью-Йорке, квартира у них «уютная». Но им удалось сделать ее еще и жилой. Стены в гостиной покрашены в цвет бледного заката и увешаны картинами – в основном написанными их друзьями. На твидовый диван наброшен плед, который связала мама Лив, пара полок ломится от книг, расставленных по цветам радуги.

– Не помню, когда ты в последний раз по доброй воле проводила субботний вечер с нами, дома, – кричит Софи из кухни.

Она в фартуке, что-то мешает в воке на плите.

– Да, кстати… – Я забираюсь на один из барных табуретов возле острова, который отгораживает тесную кухню от гостиной, и выкладываю куски сыра. – Я здесь не ради веселого субботнего вечера.

– Ну спасибо, – произносит Лив, поднимая очки на лоб.

– Нет, нет, я к тому, что получила от Роя не совсем хорошие новости.

Рой – наш арендодатель.

– Ох, – Софи прекращает помешивать.

Поворачивается спиной к плите и опирается локтями на кухонный остров.

– Наша арендная плата, – говорю я, вываливая все сразу: подъем платы, сроку до конца октября, чтобы принять решение.

Мои слова повисают в воздухе.

Первой заговаривает Лив. Я полюбила ее с годами, но терпеть не могу, когда она вмешивается в нашу работу. Я же не прихожу в ее юридическую фирму и не обсуждаю вместо нее условия разводов. (Разумеется, она адвокат по разводам. Софи говорит, что противоположности притягиваются.)

– Район у вас просто запредельный, – говорит она. – Платите кучу денег, чтобы жить в рекламе Urban Outfitters. Нельзя плюнуть на эту хипстерскую ерунду и переехать в другое место?

– Район – большое дело, – настаиваю я. – Там все наши клиенты. К нам просто заходят толпы, ногами.

– Но мы и так уже на пределе, – стонет Софи, зачесывая волосы назад. – Мы и сейчас каждый месяц едва набираем на аренду.

– В последнее время у нас выросли продажи, – замечаю я.

– Да, конечно. В этом месяце. А что будет в следующем?

Ответ крутится у меня на языке, но я не уверена, что его стоит произносить вслух.

– Что, ты думаешь, что твой рекламный трюк поднимет нам продажи на веки вечные? – спрашивает Софи.

Лив входит в кухню и устраивается рядом с Софи. При этих словах она поджимает губы.

– Слушай, может, это и дико, но оно же работает. Не говори мне, что не заметила, сколько у нас новых подписчиков и покупателей. И со временем все станет только лучше.

– Элайза…

Софи смотрит на меня большими умоляющими глазами.

– Что?

Она вздыхает.

– Я правда не уверена, что мы сможем себе позволить повышенную аренду. Это куча денег. Может оказаться непосильно. Смотри на вещи практичнее.

Я представляю себе, как мы закрываем магазин, теряем бизнес, как я переселяюсь на этот твидовый диван. От одной мысли об этом у меня начинает звенеть в голове. Я сжимаю пальцами переносицу, подбирая слова.

– Мы можем найти выход. Урежем себе зарплаты!

Софи и Лив обмениваются тяжелыми взглядами.

– Нет, – просто говорит Лив.

– Мы не можем этого сделать, – помолчав, произносит Софи. У нее вытягивается лицо. – Нам очень нужны деньги.

– Вы пошли на новый протокол ЭКО, – догадываюсь я.

Лив обнимает Софи за талию.

– Мы хотим, – объясняет она. – Но наши страховки не покроют еще один протокол. На этот раз все обойдется в полторы тысячи долларов, все за наш счет.

– Поэтому мы дома, готовим стир-фрай, вместо того чтобы пойти в ресторан, – говорит Софи.

У нее округляются глаза.

– Черт! Стир-фрай!

Она вихрем разворачивается, гасит конфорку и прихватками переставляет вок на край плиты.

– Может, расстаться с Джесс? – предлагает Лив.

Мы с Софи морщимся.

– Она родственница Хелен, мы так не можем, – напоминаю я.

Софи колеблется.

– Да, но…

– Кидать родных Хелен – это не обсуждается. Если бы не Хелен, нас бы здесь просто не было.

– Но надо думать и о своих родных, – замечает Лив.

– Знаю! Знаю, – говорю я. – Но все равно. Джесс уже один раз уволили. Мы не можем снова с ней так поступить. Это ее так расстроит и огорчит.

– Да, но тут ничего личного, – возражает Софи. – Это бизнес. Джесс поймет – а если не поймет, это не твоя проблема.

– Да мы ей не так много и платим, – спорю я.

– Перестань, Элайза, – говорит Софи. – Двадцать два доллара в час. Это не так мало.

Я морщусь. Она права. Но Джесс прекрасно справляется, и будет несправедливо вот так взять и уволить ее. Я готова экономить самыми разными способами: снять квартиру с кем-то пополам; поднять цены; чаще есть и пить дома, не ходить по ресторанам. Но выкинуть Джесс – это не метод.

– Слушай, – говорю я. Я прижимаю ладонь к столешнице и как можно спокойнее обращаюсь к спине Софи. – У нас еще целых полгода, чтобы принять решение. Дай мне полгода. Все получится.

Софи поворачивается ко мне лицом. У нее твердо сжаты зубы.

– Пусть лучше получится.

Глава 6

Наш магазин посетил самый непробиваемый и самодовольный на свете клиент, и Джесс уже готова его обломать. Я сижу за прилавком, отвечая на вопросы и обмениваясь комментариями в Инстаграме, это занимает до часа в день. Но я не могу не наблюдать за тем, как Джесс управляется с посетителем. Этот тощий бородатый чувак во фланелевой рубашке в клетку думает, что он гений, потому что вытащил из шкатулки с украшениями одно из колец своей девушки и настаивает, что ему нужно кольцо точно такого же размера.

– На каком пальце она его носит? – терпеливо спрашивает Джесс.

Он упирается.

– Ну, это кольцо. У нее кольцо такого размера.

– Пальцы немножко отличаются по размеру, – объясняет Джесс. – Если она носит это кольцо не на левом безымянном, нельзя гарантировать, что кольцо точно такого же размера ей подойдет.

Это на самом деле довольно распространенная ошибка. Когда мы только открылись, я поразилась тому, сколько парней – умных, со сложными работами, даже врачей! – не понимают, что пальцы отличаются по размеру. Это было бы смешно, когда бы не было так удручающе.

Пока Джесс предлагает парню различные выходы (выяснить, на каком пальце его девушка носит это кольцо; взять с собой наш измеритель и померить ей палец; купить любое кольцо и подогнать его после предложения – за огромные деньги), мой телефон вибрирует, принимая сообщение за сообщением. Уведомления из Инстаграма сыплются сплошным потоком, и я проматываю список, чтобы понять, откуда они взялись. Такие всплески не бывают случайными. И точно, выясняется, что десять минут назад Elle опубликовал статью.

Я просматриваю ее, затаив дыхание, не смея расслабиться, пока не закончу, – вдруг я сказала что-то идиотское или Тейлор вызнала, что я мошенница. Но все хорошо. Я выдыхаю. Тейлор упоминает, что я недавно обручилась, но не хочу называть имя жениха, и она видит в этом похвальный феминистический жест, призванный поставить в центр внимания мои профессиональные достижения. Статья большей частью посвящена моему пути к предпринимательству, и, честно говоря, Тейлор сделала из меня какую-то рок-звезду. Да я и похожа на рок-звезду в этих серебристых ботильонах на шпильке. Все даже лучше, чем я мечтала. Я публикую статью на Фейсбуке, в Твиттере и в Инстаграме.

Когда я возвращаюсь на землю, выясняется, что парень сдался.

– Я не знаю, – тупо повторяет он. – Не знаю, на какой палец оно подходит.

– Вы всегда можете у нее спросить, – предлагает Джесс.

Она умеет обращаться с клиентами – куда лучше, чем когда-либо научимся мы с Софи. У нее бесконечное терпение, она от природы приветлива и шестым чувством угадывает, когда поднажать с продажей, а когда отступить.

Парень в ужасе.

– Но тогда сюрприза не будет!

Я знаю статистику. Среди натуралов почти девяносто процентов мужчин делают предложение, преподнося кольцо, и меньше половины из них советуются по поводу этого решения со своей девушкой. Не хочу отнимать у себя хлеб, но, по мне, бессмысленно посылать обычного бестолкового мужчину в ювелирный магазин, чтобы он выбрал самое дорогое украшение, которое когда-либо будет у женщины – и которое она, хочется надеяться, будет носить всю оставшуюся жизнь. Я не считаю, что помолвочное кольцо должно быть сюрпризом хоть в чем-то. Я бы точно не хотела, чтобы мне устроили сюрприз. Но с другой стороны, я-то выбрала свой здоровенный бриллиант, не имея на примете жениха.

Парень бормочет, что «все сам выяснит», и уходит.

– Ы, – говорит Джесс, когда за ним закрывается дверь.

– Ты сделала все, что могла, – замечаю я. – Он сейчас не был готов что-то купить.

– Это точно. – Она вздыхает. – Его невесте будет с ним зашибись как весело всю жизнь.

Джесс умеет меня рассмешить. Я показываю ей статью на elle.com.

– Господи, как я по этому всему скучаю, – говорит она, проматывая до фотографий.

В прошлой жизни, до «Украшений Бруклина», Джесс подбирала аксессуары для таких вот фотосессий. В ее обязанности входил подбор обуви и украшений – вернее, помощь женщине, которая подбирала украшения и обувь. Из того, что она мне рассказывала, можно сделать вывод, что она в основном упаковывала и распаковывала коробки с аксессуарами, которые присылали рекламщики со всего города, и молилась, чтобы ничего в процессе не потерялось. Наверное, поэтому она такая аккуратная и организованная.

– Ботильоны просто отпад, – вздыхает она. – Джанвито Росси?

– Не знаю, – признаюсь я.

Она увеличивает картинку, чтобы посмотреть титры, и подтверждает:

– Джанвито Росси.

У нее хороший глаз. Она говорила мне, как благодарна нам за эту работу, но я знаю, что ее заветной мечтой всегда было работать стилистом в модных журналах. С тех пор как Glamour и Seventeen полностью ушли в онлайн, а остальные стоят на пороге, мечта эта кажется все более и более несбыточной.

– Отличное интервью, – дочитав, произносит Джесс. – Позиционирует нас как ювелирный бренд с офигенной перспективой. Класс.

Знала бы она, как шатко наше нынешнее положение.

– Ну да, – отвечаю я, забирая телефон и резко меняя тему.

Вскоре заходит еще одна клиентка. Ей, судя по всему, чуть за двадцать, у нее безупречные малахитовые стрелки и две аккуратные французские косы.

– Здравствуйте, что вам показать? – спрашивает Джесс, отрываясь от витрины с застывшей на лице улыбкой.

– Здрассьте, – отвечает девушка. – Я просто смотрю. У меня никого нет. В смысле, я правда просто смотрю.

– На здоровье. Обращайтесь, если будут вопросы.

Девушка заглядывает во все витрины, понемногу приближаясь ко мне.

– Вы ведь Элайза, да? – спрашивает она.

– Да.

Она бросает быстрый взгляд на мою руку. Кольца на мне нет. Я кладу руку на поясницу, и она отводит глаза.

– Можно с вами сфотографироваться? – робко спрашивает она. – Мне так нравится ваш Инстаграм.

Пока я обхожу прилавок и встаю от нее в нескольких дюймах, мне кажется, что я смотрю на себя со стороны, словно вышла из тела. Она обнимает меня одной рукой, привстает на цыпочки и вскидывает подбородок, чтобы дотянуться до моего роста, потом вытягивает вперед руку с телефоном. Щелк. Раньше никто не просился со мной сфотографироваться.

Она почти полчаса топчется перед витринами с самыми недорогими нашими вещами. Выходит в прямой эфир в Инстаграме, выбирая, что ей нравится больше всего, и нервно примеряя. В итоге останавливается на тоненьком обруче из розового золота, трижды проверив цену. Пока Джесс заворачивает ее покупку в бумагу, покупательница тихонько рассказывает мне, что решила сделать себе подарок после того, как с ней в прошлом месяце расстался парень.

– Поверьте, с украшениями меньше сложностей, чем с мужчинами, – говорю я ей.

Джесс смеется. Последнее, что я слышала о ее личной жизни, – это что она три месяца тискается с одним и тем же парнем, но боится ему сказать, что хочет большего.

У меня опять жужжит телефон. Сегодня не день, а просто клад: проверив сообщения, я вижу длинный пост от только что ушедшей покупательницы, полный похвал статье на elle.com, – и как результат новый поток подписчиков, две продажи в интернет-магазине и кучу писем. Одно мне приходится прочитать дважды, чтобы полностью его осмыслить.

Нора Мизрахи, маркетолог, пишет, что представляет несколько первоклассных площадок для мероприятий, в том числе отель «Уит», снобское заведение в нашем районе, у которого на крыше офигенный бар с панорамным видом на Манхэттен. Я там была на днях рождения и «счастливых часах». Судя по всему, в отеле проводят и свадьбы. И, если я правильно понимаю смысл письма – а я вроде бы его понимаю, – Нора пишет, что у них внезапно отменилась свадьба в октябре и они смогут принять мою свадьбу на крыше «Уита» совершенно бесплатно. Есть небольшое условие, как без них: я должна буду усиленно рекламировать отель в соцсетях и в интервью. Я перечитываю письмо в третий раз, просто удостовериться, что не брежу, но, кажется, Норины слова не растекаются. Она предлагает мне бесплатную свадьбу. Я понимаю, у меня сто тысяч подписчиков, я в каком-то смысле инфлюэнсер. Если я захочу, то, наверное, смогу получить бесплатную одежду, макияж, обеды. Но свадьба? В голове не укладывается.

Я никогда не была особенно осторожной. У меня на коленках по-прежнему видны шрамы от падения с первого двухколесного велосипеда, на котором я скатилась с холма возле нашего дома. В колледже я всегда первой вставала в очередь за еще одной рюмкой текилы. Да и сейчас я занимаюсь ювелиркой, хотя знаю, что миллениалы, по общему мнению, «убивают» бриллиантовый бизнес. Меня не то чтоб не волнуют последствия. Поверьте, волнуют. Но преимущества – прилив адреналина, который переживаешь, когда идешь на риск, вознаграждение от принятия смелого решения – всегда окажутся у меня в уме весомее. Жизнь не продвинется вперед, если сидеть дома и говорить «нет».

Поэтому, еще не успев толком обдумать, что следует из предложения Норы, я говорю «да» и нажимаю «Отправить». Она тут же отвечает, спрашивает, есть ли у меня сейчас время обсудить подробности по телефону. В течение часа мы обо всем договорились по телефону, она прислала мне контракт, я его подписала и отправила обратно. Хорошо все делать быстро; я боюсь, что иначе пойду на попятную. Я выкладываю в Инстаграм улыбающееся селфи и объявляю в подписи, что только что забронировала место своей мечты на 19 октября. Тридцать секунд спустя я обновляю фото, и там уже десятки комментариев, все меня поздравляют. Моя свадьба ровно через полгода. Все, что мне остается, – это найти жениха.

– Так, у меня отличные новости и, эээ, не совсем отличные, – час спустя говорит мне Кармен. – С чего начать?

На этой неделе «счастливый час» мы проводим в Le Boudoir, баре, посвященном Марии-Антуанетте в Бруклин Хайтс. Мы заходим через потайной книжный стеллаж из ресторана наверху, на уровне улицы, и спускаемся в зал с красными бархатными диванами и бюстом самой королевы, который служит краном. Обе заказываем коктейль «Гильотина» из мескаля с медом.

– Выкладывай хорошие новости, – говорю я, отпивая коктейль.

Она выпрямляется во весь свой стопятидесятисемисантиметровый рост и перебрасывает волосы за спину.

– Новость о-го-го, – предупреждает она.

– Я справлюсь, – отвечаю я.

Глаза у нее блестят, губы сжаты, словно она едва может молчать. Она делает паузу, словно осознавая, что, если произнести все вслух, оно станет настоящим.

– По-моему, я хочу создать собственную компанию, – говорит она.

Я ничего не могу с собой поделать – мои руки сами перелетают через стол, чтобы схватить за руки Кармен. Я чуть не опрокидываю наши напитки.

– Рассказывай! Что ты придумала?

Она делает глубокий вдох.

– Мне нравится мое нынешнее место, правда нравится. Но мне не хватает работы с косметикой, – объясняет она.

Это видно: Кармен может провести прекрасный вечер пятницы, пробуя маски для лица и изучая активные вещества в увлажняющем креме.

– А в последние несколько месяцев эта работа в относительно молодой компании меня столькому научила. Зарядила энергией.

– И… – подсказываю я, взмахивая рукой. – Что ты придумала. Выкладывай. Хочу все знать.

Она улыбается.

– Ладно. Но только честно скажи, что ты думаешь. Я тебе верю.

– Конечно, конечно.

– Уходовое приложение. Загружаешь селфи крупным планом, и оно сразу анализирует тип кожи. Потом каждый месяц присылает коробку средств, подобранных с учетом твоих потребностей. Фото надо будет обновлять каждый сезон, когда кожа меняется.

В ее глазах читается страх, и мне так хочется ее крепко обнять. Потому что я понимаю, какой это ужас: предлагать свои мысли миру. Кажется такой наглостью, что у тебя есть годный бизнес-план, когда вокруг каждый год возникают – сколько? – тысячи или миллионы новых компаний?

– Кармен. По-моему, офигенно. Невероятно круто. И уход за кожей сейчас на пике!

Она кивает. У нее светятся глаза.

– Думаешь, у меня есть шанс?

– Думаю, да.

Она облегченно выдыхает и откидывается на спинку дивана. Когда мы с Софи запускали «Украшения Бруклина», она нас поддерживала, но ясно дала понять, что собственный бизнес – это не ее; сказала, что лучше будет безупречно выполнять работу для компании и получать стабильную зарплату. Я и не думала, что она решится начать свое дело.

– У меня к тебе куча вопросов по поводу всего, – предупреждает она. – Ну, как найти денег, как все организовать, когда уйти с постоянной работы. Но… это со временем. Может, по имейлу, когда не будет алкоголя.

– Ты же знаешь, я всегда помогу, – говорю я.

Я подношу свой бокал к ее бокалу и произношу тост. Я так ей горжусь, моей совершенной, прекрасной, блестящей подругой.

– Так, плохие новости тебя интересуют? – спрашивает она, поморщившись.

– Стреляй.

– Сначала предисловие. Я хочу, чтобы ты знала: то, что я сделала, абсолютно противоречит политике Тиндера, и меня могут уволить, поэтому – ни единой живой душе, никогда.

Я смеюсь.

– Рот на замке!

– Это на самом деле был лучший фильм Мэри-Кейт и Эшли, – задумчиво говорит Кармен.

– Ну так?!

Она делает вид, что давит банку газировки о лоб, как в фильме, но я ее прерываю:

– Эй. Не зависай. Что там?

– Я влезла в базу Тиндера, чтобы взглянуть на того парня, с которым у тебя было свидание, Блейка, – морщась, говорит она. – Он вовсю свайпит и пишет… ну, десятку девушек в день. И назначает встречи.

– И что? Мы сходили на одно свидание, – говорю я.

– Да, но это было до того, как ты назначила свадьбу через полгода, – замечает Кармен.

Я написала ей про бесплатную свадьбу, как только все произошло. Теперь от того, что она это произносит с таким нажимом, я тревожно вздыхаю.

– Я только о том, – продолжает Кармен, – что, если он тебе нужен для твоей затеи, или для фальшивой свадьбы, или для чего там, тебе, наверное, лучше со всем разобраться, пока он с кем-то всерьез не замутил.

Да, конечно, я не ощутила особой химии, когда мы были в Центральном парке, но все равно обидно, что он на этом закруглился и решил ничего со мной не продолжать. Я как-то не понимала, что все это значит, – я, на минуточку, была немножко занята, пытаясь разобраться с повышением аренды и со своей сестрой, – но так и есть. Блейк мне не писал после пикника.

Не то чтобы я хотела, чтобы Блейк был Тем Самым. Нет. Я не влюбилась с первого взгляда, – он отличный чувак, красавчик, здорово смотрелся бы в моем Инстаграме, хотя искра и не проскочила. Но теперь у меня часики тикают: свадьба в октябре, роскоши выбирать я лишена. Химия может возникнуть со временем, разве нет? Мой папа впервые увидел маму на семинаре первокурсников в университете штата Мэн; встречаться они стали только на последнем курсе, когда, как говорит мама, папа наконец вырос.

От новостей Кармен у меня щелкает в мозгу: если я отказываюсь от какого-либо подобия нормальной личной жизни ради компании, то делать это надо ради правильного парня. Блейк кажется разумным выбором. Вместе мы были бы сильной парой: я занимаюсь ювелиркой, он – дорогими часами. Я почти вижу колонку с объявлениями в «Нью-Йорк таймс». Нужно найти способ заинтересовать Блейка – надолго.