Текст книги "Страна вечного лета"

Ханну Райаниеми
Страна вечного лета

Hannu Rajaniemi

SUMMERLAND

© Н. Рокачевская, перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Моей матери Мирье Райаниеми (1948–2015)

1. Дуэль в отеле «Лэнгэм», 29 октября 1938 года

Рэйчел Уайт распахнула дверь кеба, сунула водителю банкноту и нырнула в дождь.

Она пересекла мрачную Портленд-плейс и помчалась к сверкающей золотом горе света, отелю «Лэнгэм». По шляпке барабанил ливень. Каблуки скользили и подворачивались на мокрой мостовой. В каплях дождя чувствовался привкус страха.

За пятнадцать минут до этого ее эктофон выплюнул сообщение: «Кулагин дерется на дуэли. Срочно приезжайте». Она представила во лбу Якова Михайловича Кулагина дыру от пули двадцать второго калибра, и как все темные секреты вытекают из его головы и смываются дождем, увлекая за собой и двадцатилетнюю карьеру Рэйчел в разведслужбе.

Рэйчел взлетела к двери отеля, перепрыгивая через две ступеньки.

Лестницы, мраморные полы, толстый ковер, колонны в стиле ренессанс, дамы в жемчугах и горностае, медиумы в панцирях призраков – взятые напрокат тела для Новых мертвых из Страны вечного лета. Рэйчел налетела на официанта и перевернула поднос с шампанским. Ей в спину понеслись проклятья и смех. Потом она снова выскочила наружу через застекленные двери, откуда спускалась широкая лестница. Рэйчел остановилась и вдохнула насыщенный аромат намокших роз.

В саду толпилась группка людей в вечерних нарядах и под зонтиками, все глазели на двух мужчин. Оба были без пиджаков и промокли насквозь, в руках серебряные пистолеты. Молодой блондин осматривал свое оружие с хладнокровной отстраненностью снайпера.

Вторым был Кулагин. Воротничок рубашки расстегнут, вдоль ребер проступили темно-красные пятна. Пистолет болтался в руке, как будто о нем позабыли. Увидев Рэйчел, Кулагин шутливо отдал честь, на лице расплылась безумная ухмылка.

Рэйчел поспешила вниз. Дуэлянты снова встали на позиции. Секундант Кулагина, коренастый человек в фетровой шляпе, принялся увещевать его, энергично жестикулируя. Это был майор Аллен, его сегодняшний дозорный из Секретной службы. Русский перебежчик отмахнулся от него и, слегка пошатываясь, вернулся к центру сада.

Заметив Рэйчел, Аллен прикоснулся к краю шляпы. На его раскрасневшемся лице было написано отчаяние.

– Что вы творите? – прошипела она. – Почему вы его не остановили?

– Я пытался, миссис Уайт, но уже слишком поздно. Он оскорбительно отозвался о стихах мистера Шоу-Асквита, а затем набросился на него. Теперь это дело чести.

– Куда хуже. Если его убьют, а потом заберут ребята Хилла из Летнего управления, сэр Стюарт оторвет нам головы!

– У нас еще есть шанс. Рана мистера Кулагина несерьезная, сейчас будет третий выстрел, и после него мистер Шоу-Асквит может объявить, что удовлетворен.

Вероятно, молодой блондин – это Джулиан, старший сын сэра Патрика Шоу-Асквита, исполнительного директора банка «Бэринг». Он был в дорогом модном жилете, имитирующем медную сетку панциря призрака. На щеке херувимчика темнел бордовый синяк. Адресованный Кулагину взгляд явно показывал – Шоу-Асквита вряд ли удовлетворит что-либо, кроме смерти противника.

– Я так понимаю, майор, вы лично объясните сэру Стюарту, как случилось, что сын нашего партнера по клубу или наш лучший за многие годы источник в НКВД закончили жизнь с пулей в башке?

Аллен поднял кустистые брови.

– Я не хотел привлекать внимания. Видите ли, не стоит заявлять всему миру, что Корона имеет что-то общее с этим…

– Я понимаю необходимость действовать скрытно, майор, – прервала его Рэйчел. В Секретной службе полно бывших колониальных чиновников вроде Аллена, раздражающе тупых во всех аспектах работы разведки, не касающихся торпедных лодок или замаскированных под трость шпаг. – Вы правильно сделали, что вызвали меня. Я с ним поговорю.

Но было уже слишком поздно. Красномордый распорядитель дуэли шагнул вперед и поднял платок. Кулагин и Шоу-Асквит крепче сжали пистолеты, не сводя глаз с мокрой белой тряпки. Аллен качнулся взад-вперед на каблуках, как будто смотрел матч по крикету.

– Посмотрим, что случится в этом раунде. Это все-таки честное состязание.

Рэйчел беззвучно выругалась. Во рту у нее пересохло, живот свело. Наверное, именно так чувствуют себя полевые агенты, чьи рапорты она изучает, когда принимают молниеносные решения. Она схватила Аллена за руку.

– Честное состязание можно и отложить. Задержите их. Дайте мне несколько минут.

– Но что я им скажу?

– Что угодно! Осмотрите его рану, убедитесь, что оружие заряжено, придумайте что-нибудь. И сообщите мне, прежде чем они снова приступят. Ну же, шевелитесь!

Она произнесла это как можно резче. Тон всколыхнул в Аллене какой-то рефлекс военного, майор кивнул и помахал распорядителю, показывая, что следует осмотреть рану Кулагина. В коричневом пиджаке и шляпе Аллен выглядел воробьем среди ястребов. Сторонники Шоу-Асквита застонали и недовольно заохали.

В суматохе Рэйчел скрылась за большим кустом розы и достала из сумочки эктофон. Вытряхнула наушники и сунула черный резиновый вкладыш в левое ухо. Потом нажала одну из четырех кнопок бакелитового аппарата. Он загудел, нагреваясь в руке. Рэйчел наклонилась, чтобы уберечь эктофон от дождя, надеясь, что своенравный аппарат останется сухим. За шипением последовало знакомое завывание недавно умерших, которые всегда стекались к передатчику, а затем в ухе прозвучал тонкий мужской голос:

– Дежурный по картотеке слушает.

По ту сторону розового куста публика ухала и гикала.

– Код эф-три-шесть-один.

– Слушаю, миссис Уайт, – сказал агент-призрак.

– Мне нужна информация по Джулиану Шоу-Асквиту, немедленно. – Она четко произнесла имя по буквам. – Есть что-нибудь на него? Это срочно. И что за стихи он пишет?

– Ищу. Подождите, пожалуйста.

Всего за несколько секунд призрак мысленно перенесся в картотеку Страны вечного лета и нашел нужные данные в эфирном хранилище. В конце войны, когда Рэйчел поступила на службу в разведку младшим клерком, ей потребовалось бы на это несколько часов – ведь тогда все было в бумажном виде. Но все равно ожидание показалось ей вечным. От каждой упавшей на лист розового куста капли внутри у Рэйчел все сжималось.

Когда призрак снова заговорил, она с облегчением вздохнула.

– Данных немного. Мистер Шоу-Асквит – из тех, кого в модных журналах называют «Кружок проклятых снобов», группы молодых щеголей из высшего общества. Он совершил несколько неблаговидных поступков, включая интрижку с леди Джулианной Мэннерс…

– Это не пригодится. Что насчет поэзии?

И тут она снова услышала голос распорядителя:

– Господа, встаньте на позиции, будьте добры!

Чем там занят этот кретин Аллен?

– Модная, с русским влиянием, в особенности заметно влияние Пушкина, депрессивная, хотя я не эксперт.

 
Ад кораблей военных.
Ад для простых людей.
О, роковая Елена!
Я вновь должен плыть за ней.
 

Пушкин. Русский трагический романтизм. С этим можно работать. Рэйчел выдернула из уха вкладыш, сунула эктофон в сумочку и побежала обратно к дуэлянтам. Кулагин и Шоу-Асквит стояли на изготовку и снова смотрели на белый платок в руке распорядителя.

Рэйчел протиснулась сквозь толпу зрителей, сорвала с себя жакет, отбросила мокрую шляпу и тряхнула темными волосами.

Распорядитель взмахнул платком. Оба пистолета разом поднялись. Рэйчел с криком бросилась вперед, на линию огня.

Один за другим грохнули выстрелы – быстро и с металлическим звоном, как клавиши гигантской пишущей машинки. Мимо щеки Рэйчел просвистела пуля. Вторая попала в мощеную дорожку под ногами, в воздухе повис запах дробленого камня. Рэйчел поскользнулась на мокрых плитках и чуть не упала.

– Мадам! Уйдите с дороги! – завизжал Шоу-Асквит.

Рэйчел не ответила ему и метнулась к Кулагину. Тот уставился на нее вытаращенными глазами.

– Яков! Lyubov moya! – выкрикнула она, пытаясь изобразить русский акцент. – Не делай этого, я этого не стою, я бы пошла за тобой в Страну вечного лета. Пожалуйста, забудь обо всем!

Она обняла Кулагина за шею.

– Немедленно прекратите эти глупости, иначе нашей сделке конец, – шепнула она ему в ухо. – И предоставьте говорить мне.

В мутных глазах русского мелькнуло оживление. Он нерешительно опустил пистолет, а другой рукой приобнял Рэйчел. Она прижалась к его могучей груди.

Шоу-Асквит тоже опустил оружие и смущенно уставился на них.

– Сэр, прошу вас, давайте успокоимся, – сказала Рэйчел. – Умоляю, простите моего бедняжку Якова, он не в себе. Мы поссорились, и он просто обезумел. Видимо, ваши прекрасные строчки напомнили ему о том, как я его обидела. Прошу вас, не держите на него зла. Он же ранен, мой бедный Яков, zvezda moya… Это я виновата, я одна!

Она ткнула Кулагина по ребрам с противоположного от раны бока.

– Она… Она права, – проревел русский. – Сэр, примите мои глубочайшие извинения. Я не понимал, что делаю.

– Что ж, тогда ладно. – Шоу-Асквит откинул со лба мокрую прядь белокурых волос. – Вы берете назад свои слова о моей матери?

– Да.

– В таком случае перед лицом свидетелей я заявляю, что удовлетворен.

Со стороны его болельщиков послышался ропот, но Шоу-Асквит поднял руку, призвав к тишине.

– Миледи. Ваше вмешательство было крайне своевременным. Не желаете ли выпить с нами, закрепив мирное соглашение?

– Благодарю, но мне нужно заняться раной моего Якова и… и другими ранами.

Рэйчел притянула Кулагина в поцелуе, чтобы заслонить его лицо от фотовспышек камер. Его губы были холодными. От вкуса спиртного ее замутило, но она не оторвалась от русского, пока зрители не загикали.

Лучший способ утаить реальную историю от прессы – скормить ей историю повкуснее.

Рэйчел взяла Кулагина под руку. Майор Аллен проторил им путь в толпе, прикрывая головы зонтиком, и они вернулись в сияние бального зала отеля. После дождливого сада он выглядел по-летнему теплым.

Волоча Кулагина под руки, Рэйчел с майором поднялись на лифте на четвертый этаж и отвели русского в его комнату – номер 433.

Это был номер люкс, небольшой, но роскошный, с панелями из темного дерева на стенах, толстым узорчатым ковром и письменным столом из красного дерева. Кулагин плюхнулся на диван у окна, откинулся назад и посмотрел на Рэйчел.

– Итак, миссис Мур, собираетесь продолжить с того места, где мы остановились? – спросил он по-русски.

Рэйчел использовала фамилию Мур во время бесед с агентами.

– Можно и так сказать, – на том же языке ответила Рэйчел и перешла на английский: – Майор Аллен, не принесете аптечку?

– Может, стоит позвать врача? – спросил майор.

– Сначала я сама посмотрю, насколько серьезно ранение. Снимите рубашку, Яков Михайлович.

Криво усмехнувшись, Кулагин расстегнул рубашку и со стоном ее снял. Его кожа была белой, как тесто, жирные складки на брюхе колыхались, когда он шевелился, но волосатые руки и грудь были по-медвежьи крепкими.

Пуля царапнула Кулагина по ребрам. Рана неглубокая, но когда он поднял руку, чтобы Рэйчел могла посмотреть, снова открылось кровотечение. Не считая спиртного, пахло от него, что удивительно, свежестью – хорошим мылом из отеля и легким одеколоном.

Рэйчел принесла из ванной маленькое полотенце и велела Кулагину приложить его к ране, пока не вернется Аллен. Потом налила ему стакан воды. Кулагин медленно выпил, опуская стакан между глотками, а другой полусогнутой рукой, похожей на сломанное крыло, придерживал окровавленное полотенце.

Вид на Риджент-стрит за окном рассекала золотая сетка проводов клетки Фарадея – она не впускала нежеланных призраков. От исходящего из радиатора под окном жара влажная одежда стала горячей и неприятной.

И тут до Рэйчел дошло.

«А ведь в меня чуть не попали, – подумала она. – Я могла умереть. Быстрая красная вспышка боли и падение – так это могло быть».

Ее руки задрожали, а сердце заколотилось. Для страха нет причин, уговаривала себя она. В конце концов, ей хотелось бы однажды попасть в Страну вечного лета. Но только не так, не по глупой случайности и не в таком жутком виде, став жертвой мальчишки, стреляющего от скуки.

Кулагин поднял стакан.

– Похоже, нам обоим требуется что-то покрепче, миссис Мур. Надеюсь, с вами все в порядке. Глоток спиртного вас согреет. Хотя бы насчет этого тот хлыщ Шоу-Асквит был прав! И вам нужно снять мокрую одежду.

Рэйчел скрестила руки на груди, чтобы скрыть дрожь в ладонях, и заставила себя улыбнуться.

– Вы совершенно правы, Яков Михайлович. Я переоденусь и тут же к вам вернусь.

Рэйчел закрыла за собой дверь ванной и сняла промокшие юбку и блузку, бросив их темной кучкой на пол. Секретная служба – мужской мир, а потому лучше одеваться как монашка. Дрожа, она закуталась в тяжелый халат, который оказался слишком ей велик. Прическа была в полном беспорядке. Рэйчел пошарила в сумочке в поисках щетки, посмотрела в зеркало и быстрыми движениями расчесала густые темные локоны, стиснув щетку так, что побелели пальцы. Ритмичные движения и мягкие поглаживания головы ее успокоили.

Рэйчел стерла испорченный дождем макияж и критическим взглядом изучила свое отражение. Ниже ростом, чем хотелось бы, осанка как у офисного клерка. Усталые серые глаза. Гладкая белая кожа, которую не изменило даже детство в Бенгалии, – ее лучшее достояние. Джо, ее муж, говорил, что Рэйчел выглядит как фотография. Ну, хоть что-то. Учитывая, какой оборот принимают дела, морщины не замедлят появиться.

С самого начала все обернулось катастрофой. Когда в воротах Вормвуд-скрабса возник Кулагин и объявил, что он советский нелегал и хочет переметнуться, никто толком не знал, как с ним поступить. Начальство Рэйчел из Зимнего управления сошлось лишь в одном – нужно воспользоваться этой возможностью, прежде чем об этом пронюхает Летнее управление.

Ее подразделению (отдел Ф, контрразведка) велели выработать стратегию допроса, возглавил его непосредственный начальник Рэйчел, бригадный генерал Харкер. Разумеется, Вэ-Вэ, глава отдела В земной контрразведки, и заместитель директора Лиддел решили влезть в это дело и присвоить себе часть славы. В окружении трех высокопоставленных офицеров Кулагин умолк и заявил, что его пытаются отравить предложенным к чаю сахаром. Разъяренный Харкер предоставил Рэйчел завершить беседу, ясно дав понять, что он ожидает результатов.

За две недели вялых допросов в золотой клетке отеля «Лэнгэм» она добилась лишь короткого списка русских агентов в Британии, главным образом под кодовыми именами, которые в Зимнем управлении и так уже знали. Опыт говорил ей – их должно быть больше. Многие годы она твердила, что им нужны сведения о Советах, полученные от живого человека, а не только с помощью собранных Летним управлением сигналов, и это был ее шанс доказать свою правоту.

Но время заканчивалось. Завтра Рэйчел и майору нужно представить отчеты. Харкер, Лиддел и Вэ-Вэ взглянут на них мельком и решат, что русский слишком непостоянен, чтобы быть полезным, продадут его за гроши американцам и отправят Рэйчел обратно за стол, потеть над бесконечными делами злобных ирландцев.

Но был один способ развязать Кулагину язык еще до рассвета.

2. Беспризорники, 29 октября 1938 года

Когда Рэйчел вернулась в комнату, майор Аллен вспыхнул, резко отвернулся и поставил маленькую аптечку и бутылку спиртного на стол рядом с разряженным дуэльным пистолетом Кулагина.

– Майор, не могли бы вы оставить нас ненадолго и позаботиться о том, чтобы нас никто не беспокоил? – спросила Рэйчел.

Майор пораженно уставился на нее, но быстро отвернулся.

– Это неподобающе! – заявил он. – Особенно после спектакля, который вы там устроили. Я вызову машину, миссис Мур. Уже поздно.

Рэйчел вздохнула. Даже если теоретически она и могла бы заставить себя попытаться соблазнить Кулагина, с такими-то мокрыми растрепанными волосами, в практичном нижнем белье и толстом банном халате длиной почти до пят из нее вряд ли выйдет Мата Хари.

– Майор, неподобающе воображать всякие непристойности. Оставить порядочного мужчину и замужнюю женщину на час наедине? Уверена, на службе ее величеству вы совершали и менее благовидные поступки.

– Умоляю, – сказал по-русски Кулагин с болезненной улыбкой. – Я пытаюсь не расхохотаться над этим олухом, но мне больно.

Рэйчел улыбнулась в ответ. Надо было напоить русского гораздо раньше. Она рассчитывала произвести на Кулагина впечатление своим профессионализмом, в то время как куда успешней была бы противоположная стратегия.

– Что он сказал? – спросил майор.

– Яков Михайлович благодарит вас за помощь и молчание, – сказала Рэйчел. – Давайте же, майор, здесь все профессионалы. Я только осмотрю его раны, и мы продолжим допрос. Ничего неподобающего. – Она понизила голос: – Если вам от этого полегчает, можете оставить мне свой травмат.

– Ну ладно, – расправил плечи майор. – Но в случае чего я доложу о любых грязных делишках.

Он вытащил маленький револьвер с четырьмя резиновыми пулями. Нелетальное оружие, которое иногда использовали в Секретной службе. Рэйчел стреляла из него несколько раз, но только на тренировках. Отдача у него была чудовищная.

Рэйчел сунула травмат в карман и прищурилась.

– Спасибо. Естественно, ваш долг включить в отчет все подробности. Как и мой. А в моем рапорте может появиться запись о том, что вы не остановили мистера Кулагина, когда он оскорбил молодого человека из высшего общества и набросился на него. Но вместо этого я могла бы подчеркнуть, что вы появились слишком поздно, чтобы это остановить, и немедленно вызвали меня. Интересно, что именно прочтет в отчете Вэ-Вэ?

Аллен пригладил усы.

– Доброй ночи вам обоим, – наконец произнес он.

С прямой, как палка, спиной он покинул номер. Как только дверь закрылась, Кулагин расхохотался.

* * *

Опустившись перед Кулагиным почти на колени, Рэйчел промыла его рану спиртом.

– Я вас недооценил, миссис Мур, – сказал по-английски Кулагин. – Вы смелы и честолюбивы. Теперь я это вижу. Вам, вероятно, непросто в этой стране, тем более в спецслужбе, в окружении мальчиков из Итона, которые… как это сказать?.. Предпочитают иметь друг друга в зад.

Она прижала намоченную в спирте салфетку к ране. Кулагин зажмурился.

– Не нужно грубить, Яков Михайлович.

– Грубость – черта нашей профессии, кругом дерьмо, мухи и секс, и не позволяйте жополюбам уверять вас, что это не так! В Советском Союзе вам было бы проще, миссис Мур. Там все мы товарищи, мужчины и женщины, варимся в одном дерьме. Но здесь все сложнее.

– Мне нравятся сложности. Иначе зачем мне латать хамоватого русского, который хотел подставить себя под пулю?

– Ха! – Кулагин поднял руку. – Я не пытался подставиться под пулю. – Он ощупал пальцами рану, и они покрылись тонкой пленкой крови. – Мне хотелось почувствовать себя живым!

– Долго вы не проживете, если не дадите мне как следует промыть рану, – сурово заявила Рэйчел.

Теперь она плеснула спирт прямо на рану, и Кулагин содрогнулся всем телом.

– Какая напрасная трата ресурсов, – сказал он. – Давайте лучше вместе выпьем. За мужчин и женщин, и за живых.

– Нет, Яков Михайлович, вместе пить мы не будем.

– Что?!

Лицо Кулагина побагровело от ярости. Он попытался встать.

Рэйчел схватила его за плечи и толкнула вниз. Он плюхнулся обратно на диван, не в силах сопротивляться удивлению и силе тяжести. Рэйчел вряд ли сдвинула бы с места громадную тушу борца без их помощи.

– У нас был договор, – напомнила Рэйчел. – В обмен на ценную для разведки информацию мы снабдим вас новыми документами, жильем и средствами на жизнь или, если предпочитаете, Билетом на безболезненное перемещение в Страну вечного лета. Что вам неясно?

– Я скучал, – рявкнул он. – Тот идиот-юнец меня оскорбил. Я ответил. К нашей сделке это не имеет отношения.

– Как раз таки имеет. Сделку вы заключили с нами, а не с нашими коллегами с Той стороны. Вот почему вам еще не выдали Билет. Если бы вас застрелили, вы были бы для нас потеряны, и, как любой безбилетный призрак, через день угасли бы. Вы этого хотели? Или вы так уверены в своей меткости?

Она поднялась, налила Кулагину бренди из бара и протянула ему стакан. Его рука так сильно дрожала, что часть янтарной жидкости выплеснулась на колени. Оставшееся Кулагин проглотил залпом.

– Видите? – сказала Рэйчел. – Не представляю, каким образом вы рассчитывали в него попасть.

Кулагин разразился похожим на лай смехом.

– Попасть, промахнуться – какая разница? Нужно просто быть настоящим мужиком.

Рэйчел вернулась к бару и снова наполнила его стакан, потом достала из аптечки иглу и хирургическую нитку.

– Так, а теперь не шевелитесь. Будет больно.

Она свела белые складки его кожи вместе и начала зашивать рану. Прежде чем пойти на службу в Зимнее управление, она работала медсестрой, и пальцы помнили нужные движения. Кулагин поморщился и снова выпил.

– Жестокая вы женщина, миссис Мур, – проговорил он между глотками.

– Как скажете, Яков Михайлович. – Рэйчел сделала последний стежок, подтянула нить и обрезала ее крохотными ножничками из аптечки. Потом она отложила медикаменты в сторону и открыла ящик стола.

Записывающее оборудование размещалось в фальшивом ящике, установленном прежде, чем в номере поселился Кулагин, – старомодный магнитофон в тяжелом металлическом корпусе. У них имелось и более современное оборудование с кристаллами Целльнера, напрямую передающее информацию дозорным-призракам, но интендант не разрешал использовать его в операциях, о которых не следовало знать Летнему управлению.

Рэйчел отщелкнула крышку и вытащила ленту. Потом села в кожаное кресло напротив Кулагина, положила руки на колени и твердо посмотрела на него.

– Теперь здесь только мы двое, Яков Михайлович, – сказала она. – Никаких заметок и записей, никаких призраков. Только два живых человека, кровь и бренди.

Кулагин больше не выглядел пьяным. Темные глаза горели холодным огнем.

– Вы нас проверяли, – сказала Рэйчел, – хотели понять, насколько сильно мы хотим получить то, что вы можете предложить. Но вы зашли слишком далеко. Начальство собирается посадить вас на корабль и отправить в Америку. Вы этого хотите? Мы способны защитить вас от бывших коллег куда лучше, чем янки, и вы это знаете. Вот почему вы первым делом обратились к нам. Я могу вам помочь, Яков Михайлович, но только если вы поможете мне.

Кулагин подался вперед, упершись руками в колени.

– Думаете, я здесь из страха, миссис Мур? Испугался, что большой и грозный НКВД шлепнет меня, если схватит? Думаю, прежде чем начать разговор, нам стоит узнать друг друга получше. Гораздо лучше.

Ну здрасте. Рэйчел закатила глаза.

– Я замужняя женщина, Яков Михайлович.

– Ага! Вы подумали о сексе! И снова недопонимание. Секс – это инструмент. В нашей ленинской школе есть загородная секция, там мужчины и женщины учатся пользоваться этим инструментом. Но к пониманию он не приводит. А я хочу вас понять, миссис Мур. Чтобы рассказывать секреты, которые нас всю жизнь учили хранить, нужно доверие. С обеих сторон.

Кулагин медленно поднялся и налил еще бренди, теперь в два стакана, один он протянул Рэйчел.

– Я же сказала, что не буду с вами пить.

– Малая цена за мои секреты, вам так не кажется? Вот что я предлагаю. Мы выпьем. Я задам вопросы. Не о вашей стране, а о вас. Вы ответите. Если я сочту ответы стоящими, то кое-что расскажу взамен. Что скажете?

Еще одна проверка. Неужели Кулагин и впрямь считает ее новичком, который раскроет себя и даст ему преимущество?

Она с осторожностью приняла стакан.

– Ха! Значит, решено, – сказал Кулагин.

Они чокнулись и выпили. От крепкого бренди Рэйчел закашлялась. Оно обожгло желудок.

Кулагин снова сел.

– Скажите, миссис Мур, что заставляет вас чувствовать себя живой? Что придает жизни смысл?

Она нахмурилась, обхватив стакан обеими руками.

– Служба, наверное. Служить чему-то большему, чем я сама. Защищать других. Приносить пользу.

– Чувствовать себя нужной?

– Возможно.

– А ваш муж, он понимает эти ваши потребности?

Рэйчел поколебалась.

– Он понимает, что такое долг.

– А что такое в вашей стране долг жены?

Рэйчел прикусила щеку.

– Давайте продолжим игру, прошу вас, – настаивал Кулагин. – Долг жены – это…

– Любить мужа. Преданно его поддерживать. Рожать детей.

– У вас есть дети, миссис Мур?

– Нет.

Слова выскользнули слишком легко. Само собой, она проработала легенду прикрытия – бывшая школьная учительница, поступившая в разведку благодаря связям мужа. Почему она не придумала миссис Мур детей, хоть целый выводок?

Русский с любопытством ее разглядывал.

– Жаль. Многим дети придают жизни смысл. Падающие звездочки. Как это называли ваши великие мыслители Хинтон и Тэйт? Состоящее из света четвертое измерение, ана, откуда происходят души, падают в наш грубый материальный мир и пускают в нем корни. Кое-то считает, что дети некоторое время хранят этот свет, а потом он гаснет, и они превращаются в нас. А мы ищем наш свет повсюду. Где ваш?

– Я же вам сказала. У меня нет детей. Моя задача – беречь чужих.

– Не знаю, верю ли я вам, миссис Мур.

Рэйчел задумалась. Кулагин – профессионал. Он почует плохо состряпанную легенду. Единственный выход – добавить каплю правды.

– У меня был ребенок, Яков Михайлович, – медленно произнесла она. – Он умер.

– Очень жаль это слышать. Вы разговариваете с ним по эктофону?

– Нет. Он не родился.

– Вот оно что. Лучше так, чем уйти в другую жизнь сиротой.

Рэйчел не ответила. Кулагин тоже помолчал. Потом кивнул сам себе, встал, плеснул обоим еще бренди из бара и опять сел.

– В России было много сирот после революции. Мы называем их bezprizorniki. Они охотились на крыс и другую мелкую живность. Интересные создания. Такие невинные и такие жестокие. В какой-то степени все мы похожи на них, мальчиков и девочек, чья мечта о мире без родителей сбылась. Нет никаких правил, нужно только разрушить прежний мир и построить на его месте новый. Нет ничего помимо нашей собственной воли. Это великолепно. Даже смерть стала инструментом для создания нового советского человека. Однажды я сидел в петроградском кафе и подписывал десятки смертных приговоров, придумывая разные способы, чтобы выбрать имена. Буквы из алфавита. Имена одноклассников. А затем просто вытаскивал листки в случайном порядке. Меня прервал поэт, настоящий поэт, не чета сегодняшнему юнцу, и обвинил в тирании. Я застрелил его из револьвера.

Кулагин стиснул толстые пальцы. Лицо озарилось зловещим удовольствием. И Рэйчел порадовалась травмату в кармане.

– Позже я об этом пожалел. Его стихи были хороши. Наверное, потому я и не пристрелил сегодня юного Шоу-Асквита. Даже дрянные поэты прикасаются к чему-то, что нам неподвластно, с нашими-то играми и ложью. В том кафе никто не смел меня прерывать. Понимаете? Не было никого, кто мог бы меня судить. Ни матери. Ни морали. Ни Бога. Пока в двадцать пятом году мы не создали Его.

По телу Рэйчел пробежал холодок. Вопреки всем усилиям, разведка очень мало знала об источнике мощнейшего интеллекта, который руководил экономикой Советского Союза с точностью машины и безжалостно раскрывал всех внедренных в ОГПУ агентов.

– Богостроители, – сказала Рэйчел.

– Красин, Термен, Малевич и Богданов, эти идиоты, – продолжил Кулагин. – Ха! Они решили, что советским людям нужен Бог, и сделали электрического. И теперь повсюду у нас стоят мавзолеи – его глаза, присматривающие за всем вокруг. Он даже более строгий отец, чем был когда-то царь. А когда мы умираем, то становимся Им. Такая награда мне и причиталась. Я слишком хорошо служил нашему блистательному Отцу. Комитет по бессмертию приказал мне вернуться домой и пройти Процедуру Термена, чтобы слить мою жалкую душу с душой Владимира Ильича Ленина. Величайшая честь.

Кулагин вздохнул.

– И что мне было делать, миссис Мур? Я предпочел стать беспризорником, сиротой без отца и матери. И вот я здесь.

Рэйчел уставилась на него. Она представила, как перестает быть собой и вливается в советский супермозг, будто капля дождя в темный океан. Она поежилась.

– И к чему тогда эти взрывы ярости и игры? – спросила она. – Почему вы не сказали моему начальству то же самое? Зачем рисковать погибнуть на дуэли, не имея Билета?

– Хотел посмотреть, сумеете ли вы меня уберечь. И стало очевидно, что нет. Просто кучка школьников. Я решил дать Шоу-Асквиту себя убить и покончить с этим. Думал, это будет… как бы это выразиться? Поэтическое правосудие. Ох, не удивляйтесь вы так. Я знаю, что вы говорите о смерти без Билета. Лишь немногие возвращаются, чтобы поговорить с семьей или возлюбленными, и даже они быстро угасают. Думаю, вы слишком скоро поверили вашим возрожденцам. А если Билет вынуждает души блуждать? Предпочитаю сам увидеть, куда уведет меня смерть. Если там есть земля без родителей, я ее найду.

– Тогда почему вы еще здесь? – спросила Рэйчел.

Лучше его развеселить. Он явно безумен. Она пожалела, что отослала Аллена. Она медленно опустила руку в карман халата и нащупала травмат.

– А вы, миссис Мур, встали на пути между мной и пулей. И потому я хочу сделать вам подарок перед уходом. Но я должен быть уверен.

Кулагин поднялся, поставил стакан и подошел к Рэйчел, нависнув над ней. С черными стежками на боку и бледными сосками его грудь и живот выглядели как порнографическое лицо с кривобокой ухмылкой. Рэйчел схватила травмат, но ствол застрял в уголке кармана.

Кулагин ударил ее. Перед глазами заплясали черные точки. Он схватил ее за правое запястье и вывернул руку. От жуткой боли в локте она выронила оружие.

Руки Кулагина сомкнулись на ее шее, сдавливая трахею.

– Как-то раз в Ташкенте я задушил женщину, – сказал он. – Она вцепилась в мои руки и боролась до самого конца. У нее ведь был ребенок, вот в чем дело.

Рэйчел схватила его запястья и попыталась разжать пальцы, но у русского была железная хватка. Горло у нее горело.

– Я хочу знать, за что вы сражаетесь на самом деле, миссис Мур.

Рэйчел попыталась что-то сказать, выплюнуть слова. Ее пальцы проехались по боку Кулагина. По нити и неровным стежкам.

– Так за что? Расскажите.

Он ослабил хватку, так что Рэйчел сумела судорожно вдохнуть.

– За свободу, сволочь, – сказала Рэйчел.

Он снова надавил сильнее. Поле зрения заполонили черные точки.

– За чью свободу?

Ее пальцы нащупали узелок на нитке.

– Свою.

Как только слово сорвалось с ее губ, она со всей силы дернула. Нить впилась ей в пальцы и оторвала Кулагину лоскут кожи. Капли крови брызнули Рэйчел в лицо, как сок из взорвавшейся сосиски.

Кулагин взвыл от боли. Рэйчел рванула вперед, врезав ему в живот плечом. Он отшатнулся, споткнулся о кофейный столик и рухнул на пол. Рэйчел потянулась за дуэльным пистолетом, но ее зрение заволокло черным туманом. Когда оно прояснилось, оружие было в руках Кулагина и нацелено на нее.