Текст книги "Провал"

17

– Торкель!

Он поднял взгляд от наполовину съеденного, наполовину разогревшегося обеда, который он оказался даже не в силах выложить на тарелку, а ел прямо из фольги. Котлеты и вареная картошка с коричневым соусом. Правда, каким-то вкусом обладала только брусника, баночку которой он нашел в холодильнике. К нему направлялась Эва Флурэн.

– У нас был один звонок…

Торкель понял, что она имеет в виду какой-то особенный звонок. Поскольку у них был не один звонок. В последний час им звонили каждые пятнадцать секунд. Звонки начались практически сразу после пресс-конференции и так и не прекращались.

Люди видели на улицах таинственных мужчин, «похожих на журналистов». Наблюдали машины перед школами, перед всеми, не только перед школой Хильдинг. Кому-то казалось, что они слышали крики в заброшенных зданиях, а кому-то, что соседи в последнее время вели себя странно. Многие были уверены в том, что видели во вторник Мирослава Петковича. В нескольких разных местах, с несколькими разными мужчинами. (На удивление многие видели его и в среду тоже, хотя он был уже мертв.)

То же самое с Патрицией Андрэн. Хотя в отношении нее сведения расходились еще больше. Со времени ее убийства прошло больше времени, и память во многих случаях оказывалась продуктом скоропортящимся.

Вызванный дополнительный персонал, состоявший в основном из сержантов полиции и отдельных стажеров, выслушивал всех, записывал и передавал сведения командной группе, которая, в свою очередь, их анализировала и распределяла по степени важности. Руководила командной группой Эва Флурэн.

Сейчас она выдвинула стул и села напротив Торкеля.

– Мы получили сведения о том, где обедали Петкович и Катон.

Торкель проглотил остатки несомненно сухой котлеты и с интересом посмотрел на Эву.

– Достоверные?

– Две официантки и один из посетителей, – кивнула она. – Независимо друг от друга указывают то же место. Петкович со спутником.

Она передала Торкелю листок бумаги, который тот сразу начал просматривать.

– У вас там немного соуса, – сказала Эва, и Торкель поднял взгляд. Эва показала на собственный уголок рта. Торкель легонько провел рукой по своему.

– С другой стороны, – уточнила Эва, и Торкель, предпочтя не рисковать, вытер оба уголка большим и указательным пальцами.

– Хотите, чтобы я отправила туда кого-нибудь, или вы возьмете это на себя?

Положив листок, Торкель стал быстро обдумывать. Он пожалел, что отпустил сразу и Билли, и Ванью. Один из них сейчас очень бы пригодился здесь. Себастиана с Урсулой «командой мечты» не назовешь, а посылать кого-то из них в одиночку – тоже далеко не оптимальное решение. В случае Себастиана это немыслимо. Урсула, безусловно, справилась бы, но допросы свидетелей не являются самой сильной ее стороной. Он немного поиграл с мыслью поехать вместе с Урсулой самому, но быстро отбросил ее. Он не может покинуть здание полиции сейчас, всего через несколько часов после того, как они дали расследованию новый толчок. Однако посылать местные силы, о которых он ничего не знал, тоже не хотелось.

– Мы возьмем это на себя, – ответил он, отодвигая форму из фольги. – Спасибо.

Они оба встали. Эва, покинув кухню, пошла вверх по лестнице, к звонящим телефонам. Торкель, допив оставшуюся в стакане воду, пошел и выбросил форму из фольги, поставил остальное в посудомоечную машину и направился в их комнату.

Когда он вошел, Себастиан оторвал взгляд от материалов расследования и других разложенных перед ним бумаг.

– У меня есть нечто, похожее на психологический портрет преступника, – сообщил он, откидываясь на спинку стула. – В общих чертах, но все-таки.

– Портрет может подождать. У меня есть для тебя работа.

18

Урсула вышла из машины и посмотрела на «Курортный отель». Или на «Новый курортный отель», как он явно назывался. Что произошло со старым, она не имела понятия. Сейчас это, во всяком случае, было желтое одноэтажное деревянное здание в форме буквы «Т» с темно-красными деталями вокруг окон и над дверью. Чувство цвета у Урсулы было развито не особенно хорошо, но ей показалось, что здание выглядит омерзительно.

Она услышала, как Себастиан захлопнул дверцу с пассажирской стороны, и заперла машину. Они вместе двинулись к гостинице по гравиевой дорожке между ухоженными газонами.

– Как обстоят дела с Торкелем? – поинтересовался Себастиан, когда они прошли примерно половину пути.

– Что значит, как обстоят дела с Торкелем?

– Вы, вроде бы, тесно общались на свадьбе Билли. Я ночью слышал его голос у тебя в номере…

– Ревнуешь?

Не определить, шутит она или нет.

– Проявляю любопытство. Не надо быть психологом, чтобы заметить, что как бы там у вас ни было, Торкелю хочется большего.

– Тебя это не касается, – отрезала Урсула. Она не собиралась рассказывать Себастиану, что ее план состоял в том, чтобы дать Торкелю немного больше уже этим вечером.

– Я волнуюсь за вас, хочу, чтобы вы были счастливы.

– Чушь, – фыркнула Урсула.

– Нет, ладно, я хочу, чтобы ты была счастлива, на Торкеля мне действительно наплевать.

Урсула остановилась и повернулась к нему. Ее глаза внезапно потемнели от сдерживаемой ярости.

– Ничто из того, что ты делаешь или когда-либо делал, не свидетельствует о том, что ты хочешь, чтобы я была счастлива.

– Это, пожалуй, не совсем справедливо… – попытался возразить Себастиан, совершенно не готовый к обороту, который принял легкий, на его взгляд, тон беседы.

– Разве? Когда ты хотел, чтобы я была счастлива? – продолжила Урсула. – Когда изменял мне с моей сестрой? Или когда твоя бывшая сожительница выстрелила в меня у тебя дома, а ты даже потрудился прийти в больницу, чтобы узнать, как я себя чувствую?

– Мне жаль, что так вышло. Я просто не мог… Я ведь говорил тебе на свадьбе.

– Слишком поздно, Себастиан.

Урсула резко развернулась и двинулась к гостинице. Через несколько шагов она остановилась и вновь повернулась к нему.

– Вместо того чтобы поступать, как говнюк, а потом просить за это прощения, тебе никогда не приходило в голову просто перестать быть говнюком?

Она быстрым шагом пошла дальше, к входу.

Себастиан остался стоять, по-прежнему удивляясь тому, как его невинная, поддразнивающая болтовня могла привести к такому. Конечно, на долю Урсулы выпало несколько очень тяжких месяцев. Ее бросил Микке, тяготили плохие отношения с дочерью, да еще потеря глаза. Наверное, просто чаша переполнилась, и теперь все это выплеснулось на него. Он действительно не считал, что так уж часто обижал или предавал ее, однако, вновь двинувшись вперед по дорожке, он предположил, что если предательства серьезные, то их не обязательно должно быть много.

Хостес проводил Себастиана и Урсулу в комнату рядом с рестораном и попросил посидеть на одном из черных кожаных диванов, пока он приведет девушек. За время ожидания они не сказали друг другу ни слова. Себастиан не имел желания возобновлять беседу, а Урсула явно не намеревалась ее продолжать. Когда хостес вернулся в компании двух женщин – одной около двадцати, второй немного за тридцать, обе в черных юбках и белых блузках с логотипом гостиницы на груди – они встали, представились и изложили свое дело.

Женщины уселись в кресла напротив них. Урсула щелкнула шариковой ручкой и приставила ее к лежавшему у нее на коленях маленькому блокноту.

– Вы обе работали здесь в прошлый вторник? – начала она.

– Да, – кивнув, подтвердили обе женщины.

– Рассказывайте.

– Что рассказывать? – спросила Сисси, младшая из них.

– Вы сказали, что Мирослав Петкович здесь обедал. Вместе с каким-то человеком.

– Да.

– Где они сидели? – вставил Себастиан.

– Там, в зале, – ответила Эмма. Она обернулась и показала через стеклянные двери на ресторан, который ровными рядами столов, простыми деревянными стульями и маленькими белыми скатертями больше напоминал школьную столовую, чем гостиничный ресторан.

– Самый дальний столик у окна. Мирре сидел у стены, а второй человек напротив.

– Как он выглядел?

– Он подстригся, – сразу выпалила Сисси, не сумев сдержать почти влюбленной улыбки. – Классно, и еще на нем была голубая футболка и светлые…

– Черт возьми, – с глубоким вздохом прервал ее Себастиан. – Нам наплевать, как выглядел Петкович. Второй. Тот, с кем он обедал. Как он выглядел?

– Это был убийца? – с любопытством во взгляде спросила Эмма, а Сисси откинулась в кресле, слегка обескураженная выговором.

– Как он выглядел? – повторил Себастиан.

Никто из них сразу не ответил, они переглянулись, Сисси пожала плечами, а Эмма вновь повернулась к Урсуле и Себастиану.

– Он был… старый.

– Насколько?

– Не знаю, возможно, лет пятьдесят пять.

– Старше, – вставила Сисси. – Моему дедушке семьдесят, он выглядел так же.

Урсула посмотрела на цифры у себя в блокноте и мысленно вздохнула. Между пятьюдесятью пятью и семьюдесятью огромная разница. Пару лет туда-сюда, и получается возрастной зазор в двадцать лет. Безнадежно для составления фоторобота.

– Как вы думаете, сколько лет мне? – спросил Себастиан, явно думавший в том же направлении.

Женщины по другую сторону низкого столика посмотрели на Себастиана.

– Шестьдесят, шестьдесят пять? – с некоторым сомнением произнесла Сисси и взглянула на Эмму в поисках поддержки, и та согласно кивнула.

Себастиан ничего не сказал. Возможно, пора все-таки слегка заняться собой. Он бросил беглый взгляд на Урсулу и мог поклясться, что она развеселилась.

– Борода, – вдруг сказала Эмма. – У него была борода. Седая борода.

«Может, поэтому им показалось, что он выглядит старше, – подумала Урсула, записывая в блокноте под цифрами: «седая борода». – Впрочем, у Себастиана бороды нет, а они все равно дали ему почти на десять лет больше фактического возраста».

– Он все время сидел в кепке. В такой стариковской кепке.

Урсула кивнула и записала. Хорошо, уже становится на что-то похоже. При большом количестве деталей неопределенный возраст, возможно, особой роли не играет.

– И в очках, – сказала Сисси.

– Точно, в таких, с тонкой оправой, – добавила Эмма. – Как продаются на бензоколонке.

– Что-нибудь еще? – призывно спросила Урсула.

– Нет.

– Диалект? – поинтересовался Себастиан. – Вы слышали, как он разговаривает? Помните что-нибудь про голос?

Женщины переглянулись, отрицательно покачали головами.

– Разве заказывал не он? – настаивал Себастиан.

– Да, но я ничего особенного не запомнила. Просто голос.

– Вы помните, как он расплачивался? – спросила Урсула. Она не смела надеяться на кредитную карточку, но иногда самые ловкие преступники совершают глупейшие ошибки.

– Наличными, – ответила Эмма, быстро похоронив маленькую надежду.

– Ничего другого вы не запомнили?

Опять переглядывание, покачивание головами.

– Значит, бородатый мужчина в кепке и очках, который выглядит и звучит, как все другие старики в возрасте от пятидесяти пяти до семидесяти лет? – подвел итог Себастиан с видимым разочарованием.

Сисси и Эмма снова переглянулись и на этот раз кивнули.

– Да…

– Тогда спасибо.

Сисси и Эмма встали и ушли. Урсула закрыла блокнот и откинулась на спинку дивана. Задумалась, стоит ли привозить сюда полицейского художника, но пришла к выводу, что решать Торкелю.

Себастиан встал и подошел к стеклянным дверям, отделявшим комнату, где они сидели, от ресторана.

Они могли бы выступить с призывом связаться с полицией всем, кто обедал здесь в прошлый вторник. Кто-нибудь из других посетителей, возможно, сумел бы дать лучшее описание. Если повезет, окажется, что кто-нибудь сфотографировал Петковича вместе со Свеном Катоном.

Хотя Катон умен. Наверняка он предусмотрел такую возможность.

Сидели в углу, спиной к остальному залу… В лучшем случае они получат фотографию шеи и спины. Значит, у них по-прежнему ничего нет.

19

Билли проник в ноутбук Патриции Андрэн.

Без особых трудностей. Пароля для авторизации у нее не было, и, войдя в оперативную систему, Билли смог через буферную память установить, какие страницы Патриция обычно посещала. Он начал с Фейсбука, куда она заходила чаще всего, и ему сразу повезло.

Здорово повезло.

Патриция не вышла из аккаунта. Билли с энтузиазмом принялся прокручивать ее ленту сообщений. Эффект от пресс-конференции оказался потрясающим. В течение дня комментарии буквально хлынули потоком.

Множество.

До абсурдного много.

Похоже, все почувствовали необходимость сказать что-нибудь личное, выразить страдание. Рассказать, как они оплакивают человека, с которым встречались только через экран телевизора. Это казалось странным и в то же время слегка банальным. Все 7187 подписчиков Патриции скорбели, независимо от того, насколько хорошо они ее знали. Судя по откликам и комментариям, ей после смерти предстояло стать более популярной и любимой, чем она когда-либо была при жизни.

Билли начал крутить назад, мимо последних постов, и вскоре добрался до последней записи, сделанной самой Патрицией. С ее мобильного телефона, в 14:46, в день, когда ее убили. Селфи, снятое в парикмахерском салоне, а под ним текст: «Скоро иду на интервью, пожелайте мне удачи».

Он продолжил искать дальше – среди множества будничных, повторяющихся записей, которые тем или иным образом сообщали, как все хорошо, как все вкусно и как классно можно жить – пока не нашел нечто интересное. 8-го июня, в 13:24, под другим селфи, снятым на работе, она написала: «Только что звонили из “Сюдсвенска дагбладет”. Намечается огро-о-о-мное интервью! Буду держать вас в курсе».

Билли записал себе в ноутбук: 8/6 13:24.

Следующий шаг – заказать в телефонной компании распечатки разговоров с мобильного телефона Патриции. Посмотреть, с каких номеров ей звонили в этот день до 13:24. Среди них должен быть убийца. Правда, если он проявил такую же ловкость и осторожность, как демонстрировал до сих пор, он, вероятно, звонил с телефона с анонимной сим-картой, но проверить определенно стоило.

Билли вернулся к последней записи, сделанной Патрицией, и начал просматривать комментарии под ней. Возможно, она ответила на какой-нибудь комментарий и рассказала больше о предстоящей встрече. Ряд пожеланий удачи и поднятых вверх больших пальцев. Нигде никакого ответа или комментария от Патриции. Только в самом конце.

Отправлено в 03:16. С ее телефона.

Очень коротко.

Тринадцать из шестидесяти. Незачет.

Билли содрогнулся. 03:16. Примерно за пять часов до того, как обнаружили ее труп. Он быстро пролистал отчет о вскрытии. Ему вроде помнилось, что в Лунде определили время наступления смерти между 21:00 и 01:00. Найдя нужную страницу, он убедился, что не ошибся.

Запись определенно выложили после ее смерти.

Тринадцать из шестидесяти.

В тесте, который они нашли на спинах жертв, шестьдесят вопросов.

Билли глубоко вздохнул и отложил бумаги. Мысли понеслись. Выложил ли преступник в социальные сети результаты Мирре после его смерти? Насколько им известно, нет. Впрочем, местная полиция не всегда первым делом проверяет социальные сети. Билли знал, что компьютерная сторона расследования делит коллег на две группы. На тех, кто рассматривает новую технику как преимущество, и тех, кто почти не обращает на нее внимания.

Он взял свой мобильный телефон и включил Твиттер. Поискал страницу Мирре Петковича, нашел его и выбрал просмотр. Появились записи Мирре. Ничего. Он не проявлял особой активности. Один твит в два-три дня. После его смерти ничего.

Билли открыл свой Инстаграм и поискал там, нашел нужное имя, и, как он и думал, аккаунт Мирре оказался публичной страницей. Билли сразу решил, что просматривать его не имеет смысла.

Но вдруг он содрогнулся.

Первая появившаяся фотография – это тест Мирре, лежащий на чем-то, похожем на школьную парту, он заполнял почти весь снимок, но в одном углу виднелся кусок пола. На нем ботинок с ногой под углом, говорившим, что обладатель ноги не стоит. Ботинки Билли узнал. Они принадлежали Мирре. Очень многое указывало на то, что когда делали фотографию, он уже был мертв. Под снимком имелась подпись:

Незачет. 3/60.

1884 лайка.

366 комментариев – большинство спрашивало, что он, черт возьми, выложил. Похоже на экзамен. Он что, не знает, что сейчас каникулы?

Три правильных ответа. Три из шестидесяти. Незачет.

Билли взял мобильный телефон, чтобы позвонить Торкелю и рассказать, что он нашел.

20

Торкель потер глаза и посмотрел на часы. Только самое начало седьмого, но день получился интенсивным. Пора делать выводы.

Что им известно?

Что нужно делать дальше?

Ответ на первый вопрос: настораживающе мало. Следовательно, ответ на второй: почти все.

На их телефон для связи по-прежнему периодически звонили – народ пришел домой после работы и увидел новости – но поток существенно уменьшился.

Поступившие за день звонки мало что дали, кроме обеда в «Курортном отеле» и двух автомобилей, которые могли оказаться интересными. Оба были замечены неподалеку от школы Хильдинг вечером во вторник и в ночь на среду. Владельца одной машины уже нашли, и он дал исчерпывающее объяснение того, что делал в этом районе в то время. Кроме того, он находился в машине не один, и пассажир подтвердил его сведения. Второй машиной было красное «Вольво V70», но свидетель, очевидно, перепутал какие-то буквы или цифры на номерном знаке, поскольку номер AYR393 принадлежал белой «Шкоде» в городе Сундсвалле и оба номерных знака на этой машине присутствовали. Особых надежд на камеры видеонаблюдения в городе Торкель тоже не возлагал. За кварталами вокруг школы наблюдение не велось, ближайшие камеры находились на расстоянии более 600 метров, на очень загруженной транспортом дороге, по которой даже не требовалось ехать, чтобы попасть к школе. Существовало минимум три других способа, чтобы туда добраться.

Какое-то время Торкель надеялся, что камеры окажутся вдоль дороги, ведущей в «Курортный отель». Гостиница находилась в конце тупика, за ней шел только лес. Записи со вторника, около четырнадцати часов, могли бы им очень помочь. Но там та же история – никакого наблюдения за дорогой не велось.

Они опросили третьего человека, сообщившего об обеде Петковича, но сколько-нибудь отчетливого описания компаньона не получили. Данный человек встретил Мирре, выходя, когда тот возвращался в ресторан после посещения туалета. С кем Мирре вместе сидел или где, он не видел. Они выступили с просьбой прислать им фотографии Петковича во время обеда, сделанные втихаря или открыто, но пока безрезультатно.

В Хельсингборге прорыва тоже не наблюдалось. Коллеги Патриции Андрэн из парикмахерского салона знали только, что она во второй половине дня собиралась на интервью, но сказать, куда или в котором точно часу, не могли.

Им дали наводку на ресторан, где звонившей помнилось, что она видела Патрицию в день ее исчезновения, но когда Ванья туда поехала, оказалось, что никто из персонала не смог припомнить, чтобы Патриция Андрэн там была, хотя большинство узнавало ее по фотографии, которую показывала Ванья.

Стефан Андерссон по-прежнему не имел алиби на день исчезновения Патриции, зато у него было прекрасное алиби на время убийства Петковича – он сидел в следственном изоляторе.

Они немного пообсуждали, не может ли речь идти о больше чем одном преступнике, но ничто в методе на это не указывало. Напротив.

– Нам известно, что он после убийств отчитался о результатах экзаменов с их собственных телефонов, в их собственных аккаунтах, – завершил довольно удручающий обзор Торкель и снова потер глаза. Может, в комнате плохая вентиляция? Или слишком хорошая? В глазах чувствовалась сухость.

– Можно ли отследить телефоны? – поинтересовался Себастиан.

– По словам Билли, они отключены, но если он снова воспользуется ими…

– Не воспользуется, – твердо заявил Себастиан. – Это было бы глупо, а уж кем наш преступник точно не является, так это дураком.

– Ладно, тогда кем же он является? – спросил Торкель, выдвинул стул и перед тем, как сесть, потянулся за одной из стоявших на столе бутылок минеральной воды. – Ты говорил, что составил психологический портрет.

– Эскиз, он еще далеко не полный.

Торкель сказал, что это не играет роли, и чтобы он все равно рассказывал.

– Как я уже говорил, это мужчина, за сорок, который давно не одобрял или не понимал происходящего в мире, но действовать начал только сейчас.

– Почему сейчас? – поинтересовалась Урсула.

Себастиан развел руками, показывая, что ее догадка будет ничуть не хуже его.

– Развод, лишился работы, упустил повышение по службе, могло произойти что-то, из-за чего у него поехала крыша. Или у него просто переполнилась чаша терпения. Ему надоело внимание к Петковичу и Андрэн, которого они, по его мнению, вовсе не заслуживали.

– Дела у них в последнее время шли хорошо, – вставила Урсула. – Работа блогерами, турне, ведение программ, новые предложения с телевидения, внимание прессы…

– Наш преступник почти наверняка имеет какое-то отношение к высшему образованию, – продолжил Себастиан. – Отстаивает старое представление о знаниях. На вид спокойный, всеми ценимый, знающий коллега. Скорее всего, не так уж много раз менял работу, и его считают отрицательно настроенным к переменам.

В дверь постучали. Себастиан умолк, и в комнату заглянула Эва Флурэн.

– Извините, что помешала, но к вам посетитель, – обращаясь к Торкелю, сказала она.

– Это может подождать.

– Это важно, иначе я не стала бы вам мешать, – уверенно заявила Эва. – Он говорит, что объявился убийца.

– Кто говорит?

– Некий Аксель Вебер.

Торкель вышел на ресепшн и огляделся. Кое-какой народ, но никого знакомого по пресс-конференции, кроме Вебера, который сунул мобильный телефон в карман, встал с одного из стульев перед окошком для выдачи паспортов перед тем, как увидел махавшего ему рукой Торкеля.

– Заходи, – позвал Торкель, придерживая отделявшую ресепшн от остальной части здания дверь. – С тобой связывался Катон? – спросил он, как только она закрылась за ними.

– Не со мной.

Вебер сунул руку под пиджак и вытащил из внутреннего кармана лист бумаги в пластиковом файле. Протянул его Торкелю, который быстро принялся его изучать. Копия письма.

– Шеф получил это несколько недель назад. Совсем о нем забыл, знаешь, какой-то тип из серии «раньше было лучше». Но тут мы начали писать о Свене Катоне…

– Катон Старший.

– Да, пожалуй, похоже, не так ли?

– Нам понадобится оригинал, – констатировал Торкель.

– Сорри, это все, что я могу тебе дать…

Торкель оторвал взгляд от бумаги.

– Ты собираешься об этом писать?

Вопрос. Ничего больше. Торкель знал, что пытаться ему запрещать бессмысленно.

– Ты хочешь, чтобы я об этом написал?

– Лучше бы нет.

– Тогда дай мне что-нибудь другое. Эксклюзивное.

Торкель стал быстро размышлять. Он, естественно, не обязан что-либо давать Веберу, но в то же время, тот помог им. Не только сейчас, но и в прошлом расследовании. Тогда он выдал им предварительную информацию о сведениях, которые собиралась опубликовать его газета, и они получили время, чтобы переместить свидетельницу. Возможно, это даже спасло ей жизнь.

– Орудием убийства, вероятно, был пневматический пистолет, – произнес Торкель, обдумав, какие сведения нанесут наименьший ущерб расследованию, если станут достоянием общественности, и что, наиболее вероятно, в ближайшем будущем все равно пронюхает кто-нибудь из журналистов.

– О’кей, сведения поступили от тебя?

– Нет.

Незачем распространять то, что руководитель Госкомиссии дает эксклюзивные сведения отдельному журналисту. Кроме того, Вебер мог получить их в других местах. Возможным орудием убийства пневматический пистолет назван в отчете о вскрытии из судебно-медицинской лаборатории Лунда. К отчету имел доступ Петер Берглунд, а тот наверняка не представлял себе, где отчет находится или у кого.

– Можешь написать, что получили их от источника в полиции Хельсингборга.

– Ты уверен?

– Да, и если ты случайно где-нибудь упомянешь имя Петер Берглунд, тоже ничего страшного не будет.

– Кто такой Петер Берглунд?

– Полицейский из Хельсингборга.

Вебер посмотрел на Торкеля удивленным, но вместе с тем слегка веселым взглядом.

– Что он сделал, чтобы навлечь на себя гнев Госкомиссии по расследованию убийств?

– Видимо, как раз выдал сведения об орудии убийства, – сказал Торкель, улыбнулся, помахал на прощание пластиковой папочкой и пошел обратно к Урсуле и Себастиану.

– Определенно с высшим образованием, – заявил Себастиан, указывая на полученную от Торкеля распечатку. – «По роду своей работы я встречаю довольно много молодежи». Думаю, он работает в каком-нибудь учебном заведении.

– Он может быть инструктором в автошколе, или руководителем скаутов, или кем угодно, они тоже встречаются с молодежью, – возразила Урсула.

– Нет. – Себастиан покачал головой и стал читать дальше. – «Овладевают знаниями, критически осмысляют и получают образование, чтобы в дальнейшем получить увлекательную и ответственную работу». Он в учебном заведении. Скорее всего, в университете или институте.

– Почему он называет себя Катоном Старшим? – поинтересовался Торкель. – Почему не Свеном Катоном?

Урсула подтянула к себе стоящий открытым на столе ноутбук Торкеля, а Себастиан посмотрел на Торкеля с наигранным удивлением.

– Ты не знаешь, кем был Катон Старший?

– Нет.

– Вот именно. Это как раз указывает на знания. На общее образование.

– А ты знаешь, кем он был?

– Представь себе, да. Он заявил: «Кроме того, я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен».

– Почему он так сказал? Чем ему не нравился Карфаген?

– Не знаю.

– Катон Старший, родился в двести тридцать четвертом году до нашей эры, – найдя страницу в «Гугле», начала читать с экрана Урсула. – Был сенатором в Риме и заканчивал все выступления, независимо от темы, пожеланием, чтобы Карфаген был разрушен. Он считал, что этот североафриканский город угрожает владычеству Рима в районе Средиземного моря.

– Если заняться толкованием, можно предположить, что наш Катон считает, будто современная зацикленность на поверхностных звездах угрожает старому обществу, ставившему во главу угла знания, – подытожил Себастиан.

За столом воцарилась тишина.

– Что-нибудь еще? Что-нибудь прежде, чем мы на сегодня закончим?

Себастиан вновь поднял распечатку.

– Он написал не одно письмо, – произнес он, опять оторвавшись от чтения. – Нам следует связаться с газетами и телевидением, особенно с каналами, которые выпускали программы с участием жертв. Возможно, он еще звонил на радио. Перед тем, как начал убивать.

– Я это организую, – сказал Торкель, откидываясь на спинку стула и снова протирая глаза. – Займусь этим завтра первым делом.

– Когда будешь связываться с газетами, попроси их, чтобы они также проверили страницы с письмами читателей, – добавил Себастиан. – Катон из любителей посылать свои соображения. Старые добрые СМИ. Бумажные газеты. Конверт с маркой.

Торкель кивнул. Урсула закрыла ноутбук. Торкель допил из бутылки оставшуюся минеральную воду. Оба встали. Себастиан продолжал сидеть. С распечаткой в руке.

– Что-нибудь еще?

– Нет, идите, – поднимая взгляд, ответил Себастиан. Катон его заинтересовал. Больше, чем кто-либо из преступников в расследованиях, которыми они занимались с тех пор, как он вернулся в Госкомиссию.

Умный, организованный, общительный, целеустремленный. Достойный противник.

К сожалению для всех молодых участников реалити-шоу в разных концах страны, им едва ли удастся остановить его, пока он не совершит ошибку.

А времени до этого может пройти много. Очень много.