Текст книги "Охотники на людей: как мы поймали Пабло Эскобара"

После без малого двенадцати лет службы в полиции я стал метким стрелком. Я завоевал награды на нескольких первенствах штата и страны, так что в центре подготовки инструкторы поручали моим заботам других стажеров, которым нужно было подтянуть стандарты огневой подготовки до уровня УБН.

По средам, сразу после ужина, в центре устраивали просветительские вечера для агентов, на которые стажеры должны были надевать деловые костюмы. В такие вечера в актовом зале обязательно выступал какой-нибудь приглашенный гость. Если бы не стейки с вином, мне было бы куда тяжелее смириться с деловым стилем одежды. Единственный минус: столовая располагалась прямо над комнатой чистки оружия, и все запахи еды перебивал тошнотворно-сладкий запах растворителя «Хопп».

Перед выпуском всех стажеров приглашали на торжественное мероприятие, на котором происходило распределение. Нас собирали в аудитории, по одному вызывали перед строем и спрашивали, где бы хотел служить каждый и куда, по его мнению, его направят по распределению, а затем один из инструкторов передавал запечатанный конверт. Конверт стажер открывал тут же, перед строем. Это было еще одно мероприятие, на которое не допускали без ненавистного костюма.

Перед началом обучения каждый стажер составлял список из пяти отделений в любой части страны, в которые хотел попасть. В своем списке я указал Норфолк, штат Вирджиния; Уилмингтон, штат Северная Каролина; Чарлстон, штат Южная Каролина; Джексонвилл, штат Флорида; Майами, штат Флорида. Также стажеры обязательно подписывают согласие на переезд, в котором подтверждают, что для несения службы готовы по распределению УБН переехать в любой город США.

Когда настала моя очередь, я вышел вперед и сказал, что хотел бы работать в Норфолке, но меня, скорее всего, отправят в Джексонвилл.

Обливаясь потом и задыхаясь в белоснежной накрахмаленной рубашке, я вскрыл конверт и прочел: «Майами».

В этот же день я позвонил Конни и сообщил о новом назначении. Не могу сказать, что нас оно обрадовало. Поначалу нет. Мы оба переживали, каково будет жить вдали от родных, но выбора не было. Конни снова ушла с работы, чтобы поехать со мной. Тогда мы и представить не могли, что в следующие двадцать шесть лет ей придется еще не раз принести эту жертву.

Для тех, кого по долгу службы часто переводят с места на место, разъезды по стране кажутся делом привычным, но вскоре я понял, что агент УБН – это не просто служба, это стиль жизни. Агенты много времени проводят на работе, вдали от дома, и часто работают по двенадцать – двадцать часов, а то и дольше. Мы многим жертвуем ради выполнения заданий, что в свою очередь требует еще больших жертв от наших родных. Только очень терпеливый партнер способен выдержать наше долгое отсутствие и в одиночку вести домашнее хозяйство, заботиться о детях и их развитии – и при этом стараться не потерять собственную работу. К моменту окончания обучения я уже знал, что в конце концов многие агенты разводятся, потому что успешная карьера агента неразрывно связана с нагрузкой на семью и стрессом для родных. Чего стоят только переживания о жизни агента, ведь наше направление одно из самых опасных в правоохранительных органах. Я понимал, что буду подолгу отсутствовать и Конни придется со многим справляться самой.

А пока мы говорили по телефону и воспринимали это как приключение; мы не осознавали, на что подписались. От этого слова – Майами – на нас веяло теплым океанским бризом. Мы переедем в Майами, мы как-нибудь справимся.

Отец не смог приехать на церемонию по случаю окончания обучения в Центре подготовки УБН – он был еще слишком плох, зато приехала Конни со своими родителями. На церемонии произносили речи и шутили, и я поклялся поддерживать и защищать Конституцию, обеспечивать выполнение законов о борьбе с наркотиками и защищать Соединенные Штаты Америки от внешних и внутренних врагов.

Подняв правую руку для клятвы, я вдруг ощутил, что шерстяной костюм и накрахмаленная рубашка больше не сковывают движения. За тринадцать недель изнурительных тренировок я сбросил одиннадцать килограммов, и мой единственный костюм стал мне велик. Но, сжимая в руке новенький сияющий значок, я чувствовал себя прекрасно как никогда!

ХАВЬЕР

По возвращении из Центра подготовки УБН мне нужно было закончить кое-какие дела в Ларедо, прежде чем поступить на службу в отделение УБН в Остине, штат Техас.

Первое задание в рядах УБН я выполнял на международной границе, которую неплохо изучил за время службы в полиции. Однако теневой мир наркомафии и работа с информаторами поначалу сбивали меня с толку. Было сложно отличить своих от чужих.

Взять хотя бы Гильермо Гонсалеса Кальдерони, главу Федеральной уголовной полиции, мексиканского аналога ФБР. Кальдерони по прозвищу Эль-Команданте был, пожалуй, самым могущественным копом в Мексике. Своими успехами в поимке дилеров крупнейших мексиканских наркокартелей он был отчасти обязан обширным связям с преступным миром. Особенно искусен Эль-Команданте был в стравливании двух противоборствующих сторон ради личного обогащения. В детстве он дружил с Хосе Гарсиа Абрего, братом Хуана Гарсиа Абрего, главарем наркокартеля «Гольфо». Конечно, всё это выплыло на свет много позже, когда федералы установили, что, пока Кальдерони охотился за крупнейшими дилерами тех дней и выступал информатором УБН, других он прикрывал и сколотил миллионы на устранении конкурирующих наркобаронов.

С Кальдерони я пересекался несколько раз в бытность свою молодым полицейским и позже, будучи агентом УБН, но никогда ему не доверял. В 1993 году его уволили, обвинив в содействии ввозу наркотиков на территорию США. Кальдерони спешно пересек границу и убедил федерального судью США отклонить требование мексиканских властей об экстрадиции в связи с обвинениями в применении пыток, незаконном обогащении и злоупотреблении служебным положением. В конце концов Кальдерони поселился в охраняемом элитном поселке приграничного города Мак-Аллен, штат Техас, и обвинил бывшего мексиканского президента Карлоса Салинаса де Гортари и его брата Рауля в сговоре с крупнейшими наркобаронами страны. Также он заявил, что Салинас заказал убийство двух своих политических соперников на президентских выборах 1988 года. После таких заявлений пятидесятичетырехлетний полицейский в отставке стал мишенью и в 2003 году был убит одним выстрелом, находясь за рулем серебристого «Мерседес-Бенц» у офиса своего юриста в Мак-Аллене.

Я не доверял Кальдерони, и чутье говорило мне держаться от него подальше несмотря на то, что он был лучшим копом в Мексике. Однако пришлось сотрудничать с ним на первом же задании, где я сыграл роль подсадной утки. Моим напарникам требовалось его содействие для ареста дилера героина в Нуэво-Ларедо. На первое задание я отправился с Раулем Пересом и Канделарио Виерой (которого мы звали Кэнди). Эти парни участвовали в перестрелке с братьями Аранда, когда я еще работал в Департаменте шерифа округа Уэбб. Кэнди и Перес были решительными и рассудительными полицейскими и конфисковали огромные партии наркотиков на границе. Они работали в УБН около десяти лет и знали каждого дилера на границе, включая тех, кто сотрудничал с мексиканскими федералами. Наверняка они знали и о неблагонадежных связях Кальдерони, но не закладывали его, потому что им требовалось его содействие.

Мне не стыдно признать, что, пересекая границу по направлению к Нуэво-Ларедо, где у меня была назначена встреча с объектом, я нервничал. Даже за короткое время моего отсутствия в Департаменте шерифа Нуэво-Ларедо изменился до неузнаваемости. Всего за несколько лет наркоторговцы превратили его практически в заброшенный город. Власть «Лос-Сетас» росла, а их главарь Эриберто Ласкано жестоко расправлялся с конкурентами. К примеру, он приказал Мигелю Тревиньо Моралесу, федеральному информатору и одному из самых жестоких членов группировки, более известному под кличкой Зет-40, уничтожить конкурентов в Гватемале. В Мексике Зет-40 зверски убил несколько сотен человек. Иногда он заставлял своих жертв сражаться друг с другом насмерть. Он подвергал людей ужасной пытке guiso, что в переводе с испанского означает «рагу»: окунал их в бочку с маслом, обливал бензином и поджигал.

В новом для меня теневом мире не было места формальностям, а правила не соблюдались. Я был шокирован, когда мы нарушили закон и пересекли мексиканскую границу – въехали в другую страну! – без единого положенного разрешения. Мы с Кэнди и Пересом просто-напросто переехали мост и попали в Нуэво-Ларедо, не получив ни одного обязательного разрешения от федеральных властей Мексики (в те времена для этого требовалось отправить сообщение по телетайпу и несколько дней ждать ответа). Для этого Кэнди и Перес воспользовались связями среди мексиканских федералов города. Я лучше всего подходил на роль тайного агента: новичок в УБН, которого еще не знали мексиканские наркоторговцы. Я должен был изображать покупателя героина. Информатор передал дилеру, что я приготовил наличные для сделки. Прямо перед операцией мы встретились с начальником мексиканской федеральной полиции и поставили его в известность о своих планах. Затем мы подъехали к задрипанной кафешке «Черч-Чикен», где я должен был встретиться с объектом. Через пять минут после того, как я уселся за столик, ко мне подошел красивый, очень вежливый мужчина лет шестидесяти. Он спросил, не я ли Хуан – это было мое вымышленное имя, – и, получив подтверждение, сделал жест следовать за ним. Мы вышли из кафе, и он показал мне шарик так называемой «черной смолы»[18]18
   Разновидность мексиканского героина – темная, липкая и тягучая субстанция, напоминающая смолу.


[Закрыть]. Я взял его и сказал, что деньги в машине. В этот момент дилера окружили шесть мексиканских федеральных агентов. Арест прошел без происшествий. Мне было жаль пожилого мужчину. Я не понимал, что заставило представительного и, по-видимому, хорошо образованного человека продавать героин в забегаловке на мексиканской границе.

Когда мы вернулись в Ларедо, нам позвонили мексиканские федералы, сообщили, что конфискованный героин оказался чистым, и похвалили меня за проделанную работу.

Я радовался успеху, но вместе с тем был напуган.

Возвращаясь в Остин свежеиспеченным специальным агентом УБН, я чувствовал, будто погружаюсь в неизведанный преступный мир, в котором мне предстоит запомнить еще немало зубодробильных аббревиатур типа UC, CS[19]19
   UC от англ. «under covers» – внедренные/тайные агенты; CS от англ. «confidential source» – конфиденциальный источник, информатор.


[Закрыть] и прочих.

У меня не было карты этого мира и не у кого было узнать, на чьей стороне тот или иной агент.

Часть вторая

СТИВ

Бо́льшую часть своих знаний о Майами я почерпнул из сериала «Полиция Майами»[20]20
   В ориг. Miami Vice – американский сериал о двух полицейских, внедряющихся в преступные круги Майами. Сюжет построен вокруг противодействия наркоторговле и проституции.


[Закрыть].

Как только я узнал, что на первое задание УБН посылает меня в Южную Флориду, я тут же в шутку сказал коллегам, что стану новым Санни Крокеттом – детективом-красавчиком из Департамента полиции Метро-Дейд, которого в телесериале сыграл франтоватый Дон Джонсон.

Крокетт, фанат льняных спортивных жакетов и своего черного «Феррари-Дайтона-Спайдер» 1972 года, был тайным агентом, который внедрился в среду колумбийской наркомафии. «Полиция Майами» – это телесериал о приключениях Крокетта и его напарника Рикардо Рико Таббса, которого сыграл Филип Майкл Томас. Конечно, я понимал, что в сериале много художественного вымысла, но мне нравилась интрига, столкновение характеров и тропические пейзажи. В глубине души я мечтал о такой же насыщенной работе тайного агента в среде наркомафии в Южной Флориде и возможности поймать крупнейших наркобаронов мира. Но я и подумать не мог, что однажды эта мечта сбудется!

В 1984 году, когда состоялась премьера сериала «Полиция Майами», США уже захлебывались героином, а рост количества наркозависимых напоминал эпидемию национального масштаба. Двумя годами ранее в бунгало отеля «Шато-Мармон» в Лос-Анджелесе от инъекции смеси кокаина и героина скончался всеми любимый комедийный актер Джон Белуши, которому было всего тридцать три года.

Однако кокаин не был достоянием исключительно богатых и знаменитых. К моменту смерти Белуши в бедные кварталы американских городов проник крэк-кокаин – дешевый наркотик, который можно было курить. Уровень преступности и смертности от передоза рос с каждым днем. Для изготовления крэка требовалось свободное основание кокаина, вода и сода, а одну дозу можно было купить на улице примерно за два с половиной доллара. Крэк выкашивал целые районы. Согласно статистике УБН, в 1986 году число обращений в скорую помощь, связанных с употреблением крэка, возросло с 26 300 до 55 200 вызовов по стране – на 110 процентов!

В начале восьмидесятых объем производства кокаина зашкаливал. По оценке собственной сети УБН по сбору оперативной информации о наркотиках, производство и распространение кокаина подскочило на одиннадцать процентов. К началу 1984 года поставки кокаина на рынок США были так велики, что цены обрушились: в начале года стоимость килограмма наркотика составляла шестнадцать тысяч долларов в Южной Флориде и тридцать тысяч долларов в Нью-Йорке.

Но вскоре – после одного из крупнейших рейдов в истории УБН – цены пошли вверх, потому что поставки ненадолго прекратились. В марте 1984 года Национальная полиция Колумбии при содействии УБН совершила исторический прорыв в борьбе с производством и распространением кокаина в Колумбии – уничтожила «Транквиландию», комплекс из девятнадцати кокаиновых лабораторий и восьми взлетно-посадочных полос глубоко в джунглях департамента Какета. На огромной территории лагеря также располагались шикарные жилые дома и столовые для сотен рабочих. Основателями «совместного предприятия» были Хосе Гонсало Родригес Гача, клан Очоа, и Пабло Эскобар – все эти имена я впервые услышал в Майами. Я еще не знал, что в ближайшие несколько лет они лишат меня покоя и сна.

Обнаружить в джунглях «Транквиландию», охраняемую вооруженными до зубов боевиками, тайным агентам Национальной полиции Колумбии и УБН помогли спутниковые устройства слежения, прикрепленные к цистернам с эфиром, купленным на химическом предприятии в Нью-Джерси в 1983 году. Эфир – основной компонент, который используется для обработки свежих листьев коки при производстве кокаина, так что преступники закупали его в огромном количестве и перевозили вглубь Колумбии. Во время рейда в «Транквиландии» арестовали несколько сотен рабочих и конфисковали чудовищное количество кокаина – 13,8 тонны. На улице этот товар бы ушел за 1,2 миллиарда долларов. Однако для Медельинского наркокартеля такая потеря была ничтожной, ведь в середине восьмидесятых его прибыль оценивалась более чем в 25 миллиардов долларов.

Приступая к работе в УБН в ноябре 1987 года, я не получил никакого инструктажа насчет Майами. Обычно все агенты проходят одинаковое обучение, после которого могут служить в любой части США. До прибытия на место агенты и аналитики не знают, над каким заданием будут работать. Ты просто приезжаешь в новый город, осматриваешься и как-то устраиваешь быт своей семьи, а затем с головой погружаешься в работу. Я был довольно невежественен в своем представлении об иной культуре и почти не знал США за пределами родного городка, зато у меня имелся большой опыт работы в правоохранительных органах.

Майами всё равно был для меня экзотикой, овеянной тайной. Как-то раз я провел тут медовый месяц и видел только туристическую часть города с чудесными домами, выкрашенными в пастельные тона, и с высоченными королевскими пальмами, а второй раз приезжал весной в Форт-Лодердейл с товарищами по оружию на несколько дней учебного отпуска. Большую часть знаний о городе, который был центром торговли кокаином и марихуаной, поступавших из Южной Америки и стран Карибского бассейна, я почерпнул из газет и телепередач. Мы с Конни, как и многие американцы, в кино и по телевизору наблюдали за кровавой дележкой территории между одурманенными кокаином колумбийскими и кубинскими наркодилерами, которые решетили друг друга пулеметными очередями на перекрестках Майами. До поездки мы гадали: это правда или художественный вымысел?

Неужели наркодилеры пытают конкурентов бензопилой, как в фильме Брайана де Пальма «Лицо со шрамом»? Фильм о злоключениях кубинского беженца и бывшего заключенного Тони Монтаны вышел в 1983 году. Монтана прибыл в Майами на волне печально известной эмиграции из порта Мариэль: в период с апреля по сентябрь 1980 года почти сто двадцать пять тысяч кубинцев через Мариэль отправились в Южную Флориду. Массовая эмиграция началась после того, как водитель автобуса снес ворота посольства Перу в Гаване и тысячи будущих беженцев, спасаясь от коммунистического режима Фиделя Кастро, хлынули на территорию посольства. Столкнувшись с угрозой бунта, Кастро сделал ход конем, официально предложив кубинцам, желающим покинуть остров, собраться в порту Мариэль, в тридцати километрах к западу от Гаваны. Оттуда потоки беженцев перевозили в американский городок Ки-Уэст на юге Флориды. Среди них было немало преступников, выпущенных Кастро из тюрем острова, и пациентов психиатрических больниц, которые даже не понимали, что их переправили в другое государство.

Так в Южную Флориду попало около десяти тысяч убийц и воров, по данным отдела по расследованию умышленных убийств Департамента полиции Майами. С января по май 1980 года отдел зарегистрировал 75 убийств. За оставшиеся семь месяцев года – после прибытия так называемых «мариэлитос» – число убийств выросло до 169. К 1981 году в Майами совершалось больше убийств, чем в любом другом городе мира, и в США не было человека, который бы не знал, как опасна Южная Флорида. Кокаиновые войны приносили столько трупов, что местный морг не справлялся и бюро судмедэкспертизы пришлось арендовать авторефрижератор. Колумбийские и кубинские наркодилеры, прямо как в кадрах из «Полиции Майами» и «Лица со шрамом», гоняли на дорогущих тачках и перестреливались из автоматов.

И всё же мы с Конни с нетерпением ждали переезда. Удивительно, но нас пугали не опасности Майами, а то, что мы будем вдали от родных. Мы привыкли жить в маленьком городе и понимали, что переезд в мегаполис станет для нас своеобразным культурным шоком. В сорока восьми километрах от Майами, в городке Плантейшен, у Конни оказались дядя и тетя, и мы сняли там квартиру с двумя спальнями, чтобы быть поближе к ним. Так мы чувствовали себя менее оторванными от семьи и получили возможность больше узнать об экзотической и опасной Южной Флориде.

Первое, что нас поразило, – пробки на дорогах! Но приветливые местные жители и окружающие красоты сглаживали впечатление. Холодные тоскливые зимы Западной Вирджинии казались чем-то нереальным, когда мы неслись по скоростным шоссе мимо колышущихся пальм на фоне изумительного голубого неба – пейзажа будто с открытки, который мы наблюдали теперь каждый день.

А пляж! Бесконечные километры песчаного побережья, утыканного яркими зонтиками, с придорожными рыбными забегаловками, где мы объедались марлином на гриле, моллюсками и устрицами во фритюре.

В свободное время мы с Конни изучали окрестности в надежде подыскать постоянное жилье у океана. Но больше всего нам нравилось наблюдать за людьми. В слишком жаркие вечера мы отправлялись для этого в «Брауард-молл», огромный торговый центр в Плантейшене, где мы повидали немало странного. Как вчерашних провинциалов, нас изумляла манера местных одеваться и вести себя. Мы глазели на стильно одетых женщин, которые явно злоупотребляли пластикой лица, с собачками на поводках, украшенных бриллиантами; на грузных мужчин в гуаяберах[21]21
   Гуаябера – национальная кубинская рубашка с четырьмя карманами, которую носят навыпуск.


[Закрыть], куривших толстые сигары, и латиноамериканских туристов с чемоданами, набитыми новой одеждой марки «Гэп» и «Олд-Нейви» и электроникой, которая была непозволительно дорога в их странах из-за высоких тарифных барьеров.

Поначалу Южная Флорида казалась какой-то параллельной вселенной, однако с течением времени мы узнали, что большинство ее жителей – такие же переселенцы, как мы. Коренных жителей мы почти не встречали.

В первые дни наш бюджет был сильно ограничен. Мы почти не ходили в кафе и рестораны. Когда в кинотеатре показывали хорошие фильмы, мы из соображений экономии ходили на дневные сеансы. В зале мы были самыми молодыми зрителями в окружении пожилых пар, которых за медлительность тут называли «черепахами». У них тоже было неважно с деньгами. Едва в зале гас свет, начиналось шуршание сумок и рюкзаков: люди доставали домашний попкорн и открывали заранее припасенные банки с содовой.

Как-то раз мы с Конни зашли поужинать в местное кафе «Пицца Хат», и за соседний столик уселась пожилая пара. Мы просматривали меню и слышали, как они обсуждали свой заказ. Жена говорила мужу, что им не хватит денег, чтобы заказать дополнительные ингредиенты для пиццы. Они взяли всего один салат на двоих и питьевую воду, чтобы сэкономить деньги. Нам было настолько тяжело это слышать, что, когда официантка принесла нам счет, мы сказали, что хотим угостить ту пожилую пару, и попросили ее также принести счет за их ужин, только не говорить им ничего, пока мы не покинем кафе. Официантка была очень растрогана и принесла нам оба счета. Мы расплатились и поспешили на улицу. Когда мы выезжали с парковки, пожилая пара с официанткой махали нам на прощание. Воспоминание об улыбках на их лицах согревает нас по сей день. Мы были стеснены в средствах, но радовались, что смогли немного поддержать людей в еще более тяжелой ситуации.

Я никогда не считал себя предвзятым, но до сих пор со стыдом вспоминаю первые месяцы в Майами, когда жизнь в городе, где семьдесят процентов населения составляли латиноамериканцы, казалась мне неуютной. Отправляясь на обед с более опытными агентами УБН, я раздражался, что меню есть только на испанском. Я не понимал там ни слова! Я был потрясен, когда узнал, что в США есть рестораны, сотрудники которых не говорят по-английски, а владельцы даже не заморачиваются переводом меню. Я долго отказывался учить испанские слова, считая, что это они должны учить язык страны, в которую приехали. Со временем я стал более терпимым и начал понимать этих людей. Как я уже упоминал, большинство встреченных нами жителей не были коренными: многие бежали во Флориду от чудовищной бедности и жестокого режима – с Кубы, Гаити и из других стран Латинской Америки – в надежде построить новую жизнь для себя и своей семьи. Им не хватало знания английского языка, чтобы перевести меню, но, как и мы, они хотели честно зарабатывать.

Санни Крокетта из меня не вышло хотя бы потому, что у меня не было «феррари», но я по-прежнему мечтал с головой окунуться в работу тайного агента в кокаиновых войнах. Ни о чем другом я и думать не мог: выслеживал наркодилеров, изучал книги и отчеты о колумбийской наркомафии и торговых маршрутах. Я очень гордился тем, что меня прикрепили к «Группе-10», одному из самых элитных подразделений УБН. В те времена в Майами конфисковали самые крупные партии кокаина. В ходе первой же операции, в которой я участвовал, конфисковали четыреста килограммов кокаина. Только представьте себе! Четыреста килограммов! Они полностью занимали кабину самолета с двумя двигателями. Для меня это стало новой нормой. Теперь объем конфискованного наркотика исчислялся не в унциях и граммах, а в килограммах и тоннах.

Когда я только начинал работать в Майами, объемы партий кокаина постоянно росли. Как-то раз благодаря информатору мы изъяли триста килограммов кокаина, выброшенных с самолета у берегов Пуэрто-Рико, и следом за этой партией еще четыреста килограммов. Если работы не хватало, некоторые молодые агенты по собственной инициативе помогали другим группам УБН на операциях по конфискации наркотиков.

Жизнь в эпицентре наркоторговли сопряжена с определенными рисками, и мне начали угрожать расправой сразу после назначения главным следователем.

В августе 1988 года мы сотрудничали с таможенной службой США для изъятия сотен килограммов кокаина, поступающих через Гаити. Одним из наших информаторов был владелец грузового судна прибрежного плавания «Дью Плю Гран», которое регулярно перевозило законные и контрабандные грузы из стран Карибского бассейна. Он слил нам информацию о том, что перевозит почти пятьсот килограммов кокаина на грузовой пирс в Майами. Мы обнаружили кокаин в коробках для растительного масла, спрятанных в носовом балластном танке судна, но не стали изымать его, решив дождаться преступников. Вместе с коллегами из таможенной службы мы установили круглосуточную слежку за судном и наконец субботней ночью засекли в доке группу мужчин, которые перегружали коробки с судна в фургон с включенным двигателем. Мы проследили за фургоном до дуплекса на северо-западе Майами, где двое мужчин разгрузили часть коробок и занесли их в дом. Водителя сменили, и через короткое время фургон поехал дальше, так что нам пришлось разделиться, оставив часть людей у дуплекса. Когда фургон остановился у многоквартирного дома в Майами и преступники начали разгружать остальные коробки, мы всех повязали. Мы задержали семь преступников и изъяли 491 килограмм кокаина. Среди задержанных оказался гаитянин Жан-Жозеф Диб с сообщником Сержем Бьямби, братом гаитянского бригадного генерала Филиппа Бьямби. Через три года генерал, начальник штаба армии, совершит военный переворот, чтобы отстранить от власти президента Жана-Бертрана Аристида.

В портфеле арестованного Сержа Бьямби мы обнаружили массу информации о ВИЧ и позже выяснили, что он находится на поздней стадии болезни. Однако он согласился дать показания против Диба в обмен на сокращение срока. Диба отпустили под залог, после чего он сбежал. Позже его арестовали в Доминиканской Республике.

Вместе с помощником федерального прокурора Кеном Ното я вылетел в Атланту к Бьямби, который содержался в федеральной тюрьме. Нам нужно было его допросить, но, увидев его в здании федерального суда, мы опешили: он сильно осунулся, а его руки были покрыты язвами. Федеральные приставы волком на нас смотрели за то, что им пришлось вести в зал суда заключенного в таком состоянии. В конце 1980-х ВИЧ всё еще был овеян дикими предрассудками и многие считали, что заразиться можно даже через прикосновение к больному.

Бьямби был так плох, что допросить его в тот день не удалось, и я вернулся в Атланту только через два месяца, чтобы взять у него показания в федеральной тюрьме. Допрос мы снимали на камеру в присутствии адвоката Диба. Спустя некоторое время Бьямби освободили по состоянию здоровья, и на свободе он вскоре умер. Когда Диба вызвали на суд в 1990 году, видеозапись с показаниями Бьямби – впервые в истории федерального суда – уже была приобщена к материалам дела. Диба осудили и отправили за решетку.

Я никогда не знал, откуда ждать угрозы. Во время суда над Дибом некто с карибским акцентом позвонил в отделение УБН в Майами и сказал, что группа гаитян планирует убить меня в федеральном суде Майами. Меня, нового агента, охотящегося за представителями крупнейших в мире преступных синдикатов, это, понятное дело, несколько нервировало.

Я приехал во Флориду как раз в эпоху тирании колумбийских кокаиновых картелей. Пока мы с Конни обустраивались в новом доме в Плантейшене, федеральная прокуратура рассматривала дело против колумбийского контрабандиста Карлоса Ледера Риваса, впервые пролившее свет на истинное могущество и влияние Медельинского наркокартеля.

В 1981 году Ледера, бывшего автоугонщика, обвинили в контрабанде 3,3 тонны кокаина из Колумбии на Багамский остров Норманс-Кей с последующей перевозкой в аэропорты на юге США. Ледер, кумирами которого – неожиданно – были Адольф Гитлер, Че Гевара и Джон Леннон, мечтал стать королем перевозки наркотиков. План создания развитой сети распространения кокаина родился у него в 1974 году в федеральной тюрьме Коннектикута, где он отбывал двухлетний срок за контрабанду марихуаны. В тюрьме он познакомился с Джорджем Янгом, мелким дилером марихуаны, который сыграл важную роль в строительстве наркоимперии на Багамах, как только эти двое вышли из тюрьмы.

Для начала свежеиспеченные «деловые партнеры» наняли двух девушек для перевозки нескольких килограммов кокаина в чемоданах по дороге из отпуска в Колумбии. Вскоре они смекнули, что, если превратить Багамы в пункт перегрузки и дозаправки, на небольшом самолете можно переправить в Майами сотни килограммов зараз.

К концу 1970-х Ледер добился значительных успехов в развертывании впечатляющей сети распространения наркотиков на Норманс-Кей, крошечном острове в трехсот двадцати километрах от Южной Флориды, с пристанью, яхт-клубом и несколькими десятками частных домов на пляже. Ледер принялся скупать жилые дома, чтобы стать хозяином на острове. Он построил взлетно-посадочную полосу длиной девятьсот с лишним метров, которую охраняли сторожевые псы и частная армия. Ледер настолько разбогател, что несколько раз предлагал оплатить многомиллиардный внешний долг Колумбии. Когда его поймали в 1987 году, долг составлял порядка 14,6 миллиарда долларов.

Закат империи Ледера начался с нашумевшей новости о том, как он подкупил местных должностных лиц, включая Линдена Пиндлинга, премьер-министра Багамских Островов. В один момент Ледер оказался без денег, в бегах, без возможности вернуться на Багамы, так как правительство заморозило все его активы. В 1987 году его арестовали в Колумбии по доносу соседей. Ледера экстрадировали в США за несколько месяцев до моего переезда в Майами.

К ноябрю он находился всего в пяти часах езды в Джексонвилле и ожидал приговора в здании федерального суда, где из-за кондиционера всегда было холодно, словно в мясном отделе супермаркета. Через четыре года Ледер даст показания против бывшего панамского лидера Мануэля Норьеги и других участников цепочки импорта и распространения кокаина в США. В рамках соглашения о признании вины власти обещали перевезти близких Ледера в США, чтобы защитить их от мести наркобаронов. Совершенно неожиданно это задание поручили мне. Но я забегаю вперед. Наши пути с Ледером впервые пересеклись в Колумбии в 1991 году.

А пока я был в Майами, Ледеру предъявили обвинение в одиннадцати случаях контрабанды наркотиков и приговорили к пожизненному заключению без права на досрочное освобождение и дополнительно к ста тридцати пяти годам лишения свободы. За развитием событий следили влиятельные колумбийские наркобароны, находящиеся за тысячи километров. Для них экстрадиция в США была как кость в горле, и, чтобы заставить правительство изменить закон, они развязали в Колумбии кровавую гражданскую войну.

Я читал служебные документы по делу Ледера и следил за ходом судебного разбирательства вместе с коллегами из отделения УБН в Майами, но я и представить не мог, как решение федерального судьи США повлияет на следующие несколько лет колумбийской истории и насколько сильно оно отразится на моей собственной жизни.