Текст книги "Хелизагрийская Либерапея"

XV

И вот прошло несколько дней. В храме было приятно и спокойно. Жрицы крутились вокруг меня и моей раны. И лечение моё проходило благотворно, но чтобы проверить, подействовало ли врачевание жриц, они замыслили одно средство. Из ближайшего селения пригласили они молодую ученицу, которая со временем хотела стать жрицей при этом храме. Указали они ей, чтобы она как бы невзначай пришла в храм просить приюта, а на меня случайно наткнувшись, стала бы меня манить своими прелестями, но отпираться, мол, ей этого не нужно, и всячески меня отстранять, и грозилась бы, что если я её трону, то из храма нас обоих погонят.

Так и сделали. Девушка пришла в храм, и в один день пошла она в купальни, всё было устроено так, что наткнулся я на неё, и всё было сработано. Сразу подхожу к ней и заговариваю:

– Девушка, ты не жрица этого храма, раньше я тебя не видела, кто ты?

Она отвечает:

– Я искала прибежища и нашла его в этом храме. Но отвернись и не смотри на моё тело, я порядочная девушка, и жрицы мне обещали тут покоя от любого нечистого. Если ты не уйдёшь отсюда, то я позову жриц, и они выгонят тебя из храма.

– О прекрасная, неужели же тебя не пронять мольбой того, кто заболел эротовой болезнью. Дай мне побыть с тобой.

Она делает вид, что возмущена, и говорит:

– Уйди, или пожалеешь!

Но я, не страшась её угроз, продолжаю:

– Но милейшая, уступи мне, дай мне хотя бы посмотреть на тебя, дай дотронуться хотя бы лёгким прикосновением.

Не успел я продолжить, как она соглашается на мои ласки и тянет меня в воду в свои объятия, ибо сама она уже не могла сдерживать себя.

После того как занятия наши любовные закончились, она мне поведала всё об этом замысле.

XVI

И вот приглашают меня к себе жрицы на разговор.

– Что же, – сказали они, – пообщавшись с Афродитой, мы поняли, что тут мы бессильны. Мы старались вылечить тебя, но безуспешно. Судя по рассказу, вторая стрела принадлежит какой-то давно почившей восточной женщине, и видно, она сильнее всех нас. Увы, мы не смогли тебе помочь. Но сегодня ночью к тебе явится Афродита и подскажет тебе твой путь.

Когда же наступила ночь, то после всех сборов я отошёл ко сну. И вот во сне явила себя мне Афродита и молвила божественным гласом:

– О Хелий, поскольку мои жрицы бессильны для тебя, то потому я наказываю тебе идти дальше, на восток. Там ты узнаешь мудрость Мийера и его любовь. Там ты придёшь к Сирийской богине в её храм, и у неё попросишь себе той же помощи, что и у меня, она будет ждать тебя с моих слов. Выходи наутро из храма и продолжи свой путь.

Тогда закончилась ночь, и началось утро. Я стал прощаться со жрицами, к которым уже привык, а они ко мне. Некоторые плакали, некоторые напоследок обнажали мне свои прелести, дабы я их помнил. И вот я вышел из храма и пошёл вдоль хорошей дороги.

XVII

Покуда я шёл, услышал я голос мне знакомый Зефира. И он спросил, как дела мои идут. Я ему всё в подробностях рассказывать начал и благодарить его за помощь перед разбойниками.

Тут слышу, сквозь наш разговор другие голоса проникают. А когда приближаются, то вижу, сатиры козлоногие идут, те самые, что из пещеры меня погнали. И вот нагоняют они нас. Тогда думал я, сейчас бить будут и продолжать ругань, но оказалось, так они в той пещере напились, что всё у них забылось, и разум их был чист. Меня они не помнили, а нимфу, из-за которой произошло нечестие, нигде не было видно.

И вот сатиры разговорились, с Зефиром словами перебрасывались и, дабы занять себя чем-то в пути, покуда ноги шагали, то мы начали пить вино, а один из сатиров заиграл на сиринге, как кто-то начал подпевать ему:

 
Наслаждался Пан покоем, покуда не встретил
Прекрасную нимфу Сирингу, тогда члены его
Напряглися, и Пан Приапей за наядой погнался,
Покуда та страх испытала и просила пощады.
От стона её и поныне играет тростинка сиринги.
 

Другие стали подпевать эту песню, и я вместе с ними начал подпевать, как смог. Когда же мы закончили, то выпили ещё вина. И тогда один старый сатир с курчавыми седыми волосами обратился ко мне:

– Поглядите, сатиры, этот юноша поёт наши песни, а как старается! Зефир-то нашими историями наслышан, а юноше, может, будет интересна история, которую мы пропели. Я расскажу тебе её подробнее.

И старый сатир начал.

XVIII

Пан и Сиринга

Некогда в землях, подобных этим, жил в одиночестве бог Пан. Жизнь его протекала в спокойствии, что даже о еде ему не нужно было заботиться, ведь жители любили своего бога, строили в честь него деревянные изваяния и дары у них оставляли.

И вот как-то раз сидел себе Пан возле камышей и наслаждался послеполуденным отдыхом, как мимо него пробегает красивейшая нимфа, звавшаяся Сирингой. Тут же у Пана всё спокойствие ушло, сердце загорелось, все члены напряглись, и он побежал за нею. Нимфа не заметила, что прошла мимо этого козлоподобного существа, которое лежало в траве, а потому, когда заметила, что нечто бежит за нею, да ещё и с глазами, наполненными похотью, в испуге от него она побежала.

Сиринга бежала и бежала, но Пан от неё не отставал. Когда же нимфа-наяда прибежала к реке, она стала молить своих сестёр-наяд, чтобы они помогли ей скрыться. И вот превращают они её в тростник, а был он похож на камыш, но всё же сильно выделялся. Так сёстры хотели отличить превращённую от всего растущего тут и затем, когда преследователь уйдёт, превратить её обратно.

Прибегает и Пан к этой реке, оглядывается и прислушивается. Слышит звук жалобный, испуганный и видит камыш странный, тут понимает. Начинает причитать, тростник целовать и говорить:

– Раз уж не хочет достаться мне эта нимфа, раз ей милее быть ветвями, то и поделом ей!

Жестоко начинает ветви рубить, собирает их в полежник и уходит обратно в свои поля. Там совсем он покой теряет, желает с нимфой Сирингой быть. Он ветви продольны нарубленные ко рту подносит, целовать их начинает, а они звук издают, как бы говоря с ним. Тогда Пан режет их на равные части, воском соединяет, дно воском покрывает и дыханием своим их наполняет, так, что оно обратно вместе со звуком выходит Сиринги. Но не находит Пан в них той живости голоса, какой был у Сиринги, все они как одна звучат. Тогда в каждой из тростинок он воск толкает, то подальше, то поближе. И вот вновь каждую целует, дыханием наполняет и слышит, как говорит с ним Сиринга, как стонет от своей участи. А он с ней говорит, мелодии ей играет, её успокаивает.

За всем этим сатиры подсмотрели и сами начали сиринги делать, за божественным Паном вторить.

XIX

Под эту историю мы дошли до города. Сатиры, увидев его, стали радоваться, петь и танцевать:

 
Мы на Либера праздник идём!
Всё вино савватийское кончили мы,
Но на праздник к чтимому богу дошли.
Ворота открывай и готовь нам приём,
Мы богам сегодня песню споём!
 

Зефир же сказал:

– Я останусь в этих полях, не люблю я тесных улиц большого города с высокими стенами. Я буду ждать, когда вы окажетесь вне города.

И он улетел, напевая какую-то ветреную песенку.

И вот мы направились в ворота большого города.

ЛИБЕР II

I

И вот вошли мы в город. И сразу же городские звуки затмили все звуки до того окружавшей нас природы. Но несмотря на это, брели мы весело и подвыпивши винного. Оттого, что в городе этом мы до того не бывали, то сразу же решили пройти в его центр, ведь тот, кто приезжает в места незнакомые, от центра всё изучит, ведь всё в городе тянется в центр. В это же время сатиры расспрашивали людей, мол, где таверны и гостиницы, где агора и всё в этом роде. И все им гостеприимно отвечали, веселием праздника окутанные.

Дошли мы до агоры, увидели портиков множество, на одном из них про дела политические говорили, но ни меня, ни сатиров они не заинтересовали. На другом прорицал кто-то про богов, с краёв нам неведомых, далёких. Остановились, прислушались и уже начали понимать хоть что-то из того, что говорил прорицатель, как слышим звуки прекрасные. Ноги наши сами двинулись к другому портику, а тело пританцовывать начало. Подходим, видим, музыканты на формингах играют, на самбиках подыгрывают, флейтами мелодию подкрепляют, тимпанами такт придают, голоса поверх всего звучат, колокольчиками музыку обрамляют. Видно, праздничную музыку играют свободную в честь бога винного.

Покуда так мы стояли, наслаждаясь великолепной музыкой, то некая знатная дама, в толпе стоящая, случаем на меня свой взор обратила. Ведь города – это места развратные, и каждый тут ищет себе потехи от скуки. Я её не замечал, ибо всецело был поглощён музыкой, но она подошла поближе и, делая вид, что толпа её теснит, ко мне украдкой подошла и плечом своим до моего дотронулась.

II

Музыканты пропели свою последнюю песнью, которую я постарался запомнить и выучить:

 
Поём о Сабазие фригийскорождённом,
О боге рогатом – подателе благ.
Меен-ма, меен-ма! Эвоэ-савой!
Поём и о Корибантах весёлых,
Реи детях, и к Серапису-царю…
 

Когда же музыканты кончили играть и петь, то помощники их медные чаши стали подносить, монетой звонкой заискивая, и приговаривали:

 
Кто сколько может, в медную чашу монет положи,
Кто чтит Гомера – положи по четыре монеты,
Кто же Гермеса – по семь, а кто Аполлона – по девять,
Кто Тимофея с Милета – тот весь кошель положи!
 

Благородная дама начала из кошеля монеты доставать, класть их в чашу и украдкой как бы обронила кошель, когда крепила его обратно к своему поясу. Сатиры сразу заметили его и хотели было подобрать, но я их опередил, сам поднял и за дамой благородной побежал, вернуть ей принадлежащее.

III

Бегу за нею и вижу – толпа стоит. Подхожу, спрашиваю, мол, что за сборище и как обойти его. Один отвечает:

– Да вот, погляди, осла ведут, видишь, он-то и есть виновник этого сборища. Представь, на вид осёл, а по делам, как ни есть, самый настоящий человек. Нечестивое заставляли осла этого делать с одной рабыней, как им уже одна богатая дама заинтересовалась. Вот, все ждут, покуда они зачнут свои нечестивые дела.

Выслушиваю, в сторону глаза отвожу и вижу в толпе благородную даму, к ней подбегаю, кошель её возвращаю, а тело моё дрожать начинает от её красоты, что сразу про осла и дела его забываю. Дама благодарит меня, за руку берёт, на зрелище зазывая поглядеть. Она притворилась, что ей стало дурно от вида этого осла, и тогда просит меня:

– О, вид этого осла и что с ним будет делать вон та богатая дама, ах, от всего этого мне становится дурно! Добрый юноша, ты уже помог мне в моей рассеянности, не подведи меня и в этот раз, проводи до дома, а там меня встретят мои слуги.

Взял я её под мышку и повёл, а она мне путь указывала.

IV

И вот подошли мы к её дому, ворота которого обрамлял песчаный камень добротной резки. Довожу её до первой ступени, и дама слуг звать начинает, но никто не откликается. Тогда она как бы припомнила и сказала:

– Прости мне мою забывчивость, сегодня я совсем себя неважно чувствую, ведь слуг моих я отправила за покупками, готовить дом к празднику. Вот, возьми ключ и отведи меня в мои покои.

Я отворяю ворота и через залы, которые благоухали приятными ароматами, провожу женщину в её покои. У кровати её стоял небольшой, но искусно выделанный столик, на котором располагалось хорошее вино и две чаши. Уложил я даму на кровать, и она сказала:

– Вот, теперь мне уже лучше, но сделай для меня ещё одно. Вон, видишь, на той стене висит самбика, если умеешь играть, возьми её и сыграй-ка мне что-нибудь.

Как бы одурманенный от влюблённости, всё делаю, что бы она ни приказала. Подхожу, снимаю со стены повешенную на серебряный гвоздь самбику и краем уха слышу, дама вино по чашам наливает. Я на край кровати сажусь, на инструменте разыгрываюсь, струны перебираю, голос настраиваю и удивительно хорошо начинаю петь песню лада эротического. Сам я подивился, что за божество вмешалось в мою игру. И так я пел, покуда благородная вино попивала.

И тут уж сам я устал, выдохся, жажда меня настигла, и я попросил глоток вина. Она протянула чашу, и только отпил я вино, как от вкуса его несравненного я сразу же захотел ещё. Прошу:

– О милейшая, дай меня ещё чаши испить этого несравненного вина, жажду утоляющего!

Она протягивает чашу, а когда я тянусь за ней, то стразу отнимает и сама отпивает. Так она это делает, покуда я к ней не приближаюсь, и она говорит:

– Я отопью из этой чаши вино, а ты отпей его у меня с губ.

Я приближаюсь к благородным губам и с них снимаю цветочно-медовый вкус вина. Тогда сразу чувствую укол пчелы-заступницы в одном месте, и весь я напрягаюсь. И под стать случаю замечаю, что край пеплоса и хламида у дамы приспустился так, что была видна хотя и небольшая, но приятная виду грудь, во всём сохранявшая меру красоты и равного благородства. И вот припадаю я к её груди и сразу же в омут падаю так, что наутро я ничего не смог вспомнить, окромя самого наиприятнейшего.

V

Проснувшись на следующее утро, как оказалось в одиночестве, я лежал всё в той же кровати с мягкими шелками. И всё вчерашнее казалось только лишь дивным сном. Осматриваюсь, пытаюсь отыскать кого, хотя бы привратника какого, но, когда никого не нахожу, начинаю страшиться за свою судьбу дальнейшую, как бы вором меня не посчитали.

Через многочисленные залы пробираюсь и к воротам выхожу, начинаю через них карабкаться, как слышу ропот толпы, в крик переходящий:

– Вор, вор! Держите вора!

Сразу я помчался, но не успел убежать, как стража, находящаяся поблизости, ибо в честь праздника её было повсюду в достатке, ловит. Я начинаю судорожно молить их:

– Прошу, молю, – так душа моя забеспокоилась, – отпустите меня, не троньте меня. Я был гостем одной благородной госпожи, и имени-то которой не знаю, её я не застал, но я был её гостем, Зевсом клянусь!

Как вижу, стражи, рассказ мой выслушав, начинают смеяться, я же, думая, что не пронял их, продолжаю:

– Заклинаю Эротом и Афродитой! Ради любви, заклинаю, отпустите меня!

Тогда стража насупилась, брови сомкнули и грозный вид приняли, а один начал говорить:

– Вот ведь, эта чертовка Латисса опять путников, только приехавших, к себе ведёт, в постели с ними забавляется, вином каким магическим их поит, а затем отставляет на улице. И всё бы хорошо, мы бы отпустили тебя, но ты клянёшь нас богами, заклинаешь на нас, а заклятие магии равно – это в нашем городе преступление.

И они хотели было схватить меня, как ветер с ног их сбил, ибо Эрот подал мне заступничество ветров. И я убежал от стражи по тропам, куда подтолкнул меня ветер.

VI

Забегаю я в некую затерянную улочку, узкую и длинную. Там прячусь, отдышаться пытаюсь и вижу стишок, нацарапанный на стене:

Про Эрота шалости послушай

И иди в садик Приапа

По этой улице дальше.

Этой загадочной надписи я поверил и дальше пошёл, надеясь, что стража от меня совсем отстанет. Иду, слышу, откуда-то доносятся звуки флейт мягких и систров тарелочки. Слышу и аромат благовоний. Подхожу всё ближе, вижу ткани пёстрые разноцветные, через них пробираюсь. Как тут небольшая сценка театральная, а подле неё на полу на коврах и подушках сидят люди. Я подсаживаюсь и начинаю смотреть.

Сценка была по мотиву комической, ибо все зрители были радостными и весёлыми. А поскольку театр был, как я увидел, при публичном доме, то и комедия была эротической, чтобы зритель возбудился и взял себе кого из актёров. Сценку же я припомню.

VII

Сад Приапа

Бог блаженно сидит под деревом и отдыхает. Как вдруг в его сад проникает игривый Эрот и начинает проказничать, будить Приапа.

Приап начинает кричать на него, мол, убирайся ты, проказник эдакий! На эти крики прибегают другие боги, а с ними и нимфы, и они начинают хохотать и подбадривать Эрота на продолжение весёлых проказ.

Тут совсем злится Приап и начинает кулаками махать. Эрот пугается дальнейших побоев и начинает бежать на своих крыльях, а Приап за ним, но об свой большемощный постоянно спотыкаясь. Актёры боги и нимфы от хохота своего толпу заражают смехом.

Все смеются, и актёры кланяются, и сценка заканчивается.

VIII

Снимает маску одна из актрис, и вижу я красавицу, к которой меня потянул и мой приап. Я гляжу на неё, взгляд не отвожу, она это замечает и сама подходит ко мне и говорит:

– Пойдём со мной, я покажу тебе укромное место, где мы сможем уединиться.

Она меня заворожённого уводит к месту удобного ложа с мягкими покрывалами. Усаживает меня, вино подливает и неожиданно подол своих одежд открывает и говорит:

– Вот, погляди на мою Афродиту, насладись, а затем клади своего Гермеса в эту вот чашу.

Я кладу пару монет в чашу, как тут же рядом проходит большого телосложения страж этих вот девиц, смотрит в чашу и говорит:

– Больше клади, эта девка дороже других стоит!

Отвечаю:

– Больше не смогу положить, это всё, что я имею с собой.

Тогда страж начинает злиться и приговаривать:

– Как не стыдно, красавица, на молодого польстилась, за бесплатно работать хочешь!

За дубину страж хватается и кричать начинает, выгнать меня хочет. А я думаю, что вот опять нет мне покоя от стражи этого города, но девушка мне на ухо шепчет, куда бежать и где ждать её. Я медленно встаю, назад пячусь, а страж всё краснеет от крика, и совсем гнев его берёт, он дубиной на меня замахивается, я же уворачиваюсь и бегу от него в указанном направлении так быстро, как только могу.

IX

Покуда я убежал и спрятался, то стал ждать обещанной встречи с красивой незнакомкой. И дабы скоротать время, решил на стене стих написать, подобный тому, что был написан на другой стороне улицы, но только этот будет в отместку. Поднял я камень и по камню стал писать:

 
Путник, тут ты можешь получить
Афродиты поцелуи и цветок красивый,
Но коли придёшь сюда без друга Плутоса,
То берегись, дубинами стражи забьют.
 

Дописываю, жду вечера, дурака валяю. И вот вечер долгожданный наступает, а с ним и вечерняя приятная прохлада, как окликает меня незнакомка. Я пугаюсь, вздрагиваю, но быстро беру себя в руки и к девушке аккуратной поступью направляюсь.

Девушка подносит палец к губам, как бы указывая, чтобы я молчал. Когда же я подошёл к ней, то она меня за руку взяла и молча и быстро повела по каким-то узким улочкам. Я уже испугался, что для дела какого-то злого она меня ведёт или и вовсе на убой. Но опасения мои были тщетными. Только мы зашли в какой-то бедный район, как она достала ключ и стала дверь открывать, говоря:

– Заходи, ведь уже ночь, а я хочу дать тебе ночлег, ведь в ночное время лучше не бродить в здешних местах в одиночку.

Когда мы вошли в её хотя и небольшой, но очень хорошо обустроенный дом и посидели за поздним ужином, то сразу сдружились, ибо нрав наш сошёлся. Я же рассказал ей свою историю, а она мне свою.

X

От девушки я и узнал эту удивительную историю, полную магии и ведовства.

– Я, – начала она, – из пригорода небольшого, ниже Фессалии находящегося. Будучи ещё моложе, чем сейчас, жила я со своими родителями в достатке с земли. Но только я вошла во цвет зрелости, как случилось со мною несчастие. Однажды некий старый мудрец вошёл в наш пригород, но на самом деле был он злым колдуном из большого города. Моя семья наняла его мне в учителя.

И он стал учить меня как полагается, но вместе с этим рассказывал про разные волшебные вещи, такие как шкатулка, в которую если положить одно кольцо, то на следующую ночь из неё можно будет достать два. Я же по молодости и по неопытности своей стала внимать ему. Так он завладел моим вниманием.

В один день подарил он мне волшебную мазь, которая могла превращать тебя в ястреба. Он сказал: «Это чтобы ты могла летать по всему миру и изучать его». Но злой колдун не сказал мне, что чем чаще я буду ей пользоваться, тем сложнее мне будет превратиться обратно в человека. Так, долго я пользовалась мазью и совсем потеряла человеческий облик, так что лишь этот колдун мог отличить меня от других птиц. Он поймал меня, посадил в клетку и уехал в другой город творить свои нечестья.

Родители подумали, что я сбежала с каким-то любовником, а злой колдун убедил их в этом, так что они не стали искать меня.

Он сделал меня своей покорной женой, ибо только он теперь и мог превращать меня обратно в человеческую девушку. И вот, в один день, когда старость взяла над ним верх, он превратил меня в девушку, а сам уснул. И я сбежала от него. Теперь же мне приходится побираться и вести жизнь распутницы.

XI

Так она кончила свою историю, а я ей посочувствовал. И тогда мы нашли схожими наши злоключения и полюбили друг друга. Она сказала мне, что с первого взгляда полюбила меня, а мой эротов недуг заиграл в ответ.

Тогда она постелила постель, налила дешёвого вина и разделась передо мной. И вот наши члены сплелись, и настала середина ночи. Как вижу, перовой хвост у девушки вырастает, а затем, до того одна из красивых ног её в птичью переходить начинает. Как члены мои кончают, и сразу с неё всё сходит, а я же, наоборот, перьями обрастать начинаю. Совсем я в птицу обращаюсь и смотрю своими, уже птичьими глазами на девушку, а она говорит:

– Прости, дорогой, не всё я тебе рассказала, но обманула, дабы самой спастись. То, что я от злого колдуна сбежала, не сделало меня полностью девушкой обратно. Перед тем как совсем сбежать, проснулся этот злой старый колдун и проклял меня тем, что каждую ночь я буду в ястребицу превращаться, и что покончить я смогу с этим проклятием, только в том случае, если меня кто-нибудь по-настоящему полюбит. Потому-то я и пошла в место столь неприличное, дабы там в себя быстрее кого-нибудь влюбить. И тут ты на моё счастье мне попался, каким-то проклятием Эрота поражённый, и вот ты и вправду полюбил меня, и тогда я сняла с себя проклятие, но оно передалось тебе. Прости меня! Но если правда то, что ты сказал мне, что ты под покровительством богов находишься, то лети к Гермесу-птицелову, где-то на окраине города расположенному, и попроси у него помощи. Прощай.

И она прогнала меня через раскрытое окно.