Текст книги "Великолепный век Ибрагима-паши. Власть и предательство"

Хестер Д. Дженкинс
Великолепный век Ибрагима-паши
Власть и предательство

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

Вступление

Обстоятельно изложить биографию Ибрагима-паши, полную удивительных событий и самой красочной романтики, парадоксальную, почти непостижимую в ее стремительных переменах для европейского человека, очень трудно; однако сама ее необычайность типична для Востока, и, поняв эту достойную пера романиста биографию, вы получили бы ключ ко многим загадкам турецкого образа жизни и мировоззрения. Но единственный шанс разобраться в ней – это изгнать из своего ума западные установки и принять как факт то, что кажется плодом буйной фантазии. Ибрагим-паша по национальности не был турком, что объясняет некоторые парадоксы его жизненного пути, но он всю жизнь прожил в турецкой куль туре, одной из примечательных черт которой является ее способность быстро усваивать и приспосабливать инородные элементы. Размышляя о народе Турции, нужно обязательно иметь в виду, что турки не относятся ни к арийцам, ни к семитам и не связаны ни с персами, ни с арабами, ни с греками, ни с евреями. Коль скоро даже ученые-этнологи не решаются четко определить национальные различия, дилетанту не стоит и пытаться относить турок к урало-алтайской или другой группе, однако мы можем принять за факт, что турки явились в Европу из Центральной Азии и в какой-то степени связаны с татарами и монголами на Востоке и, вероятно, с венграми и финнами на Западе. Тюркские народы Центральной Азии в период с VIII по XI век уже обладали качествами, характерными для турок эпохи, о которой рассказывает эта книга, и для современного народа Турции.

Леон Каон в своей монографии о тюрках и монголах тщательно исследовал эти древние тюркские народы, и я вкратце изложу его взгляды.

Главным качеством тюрков Центральной Азии была их воинственность. Как говорилось в персидском стихе: «Они пришли, разграбили, сожгли, убили, напали и исчезли». От них требовалось одно – подчинение, единственным преступлением была измена. Деятельность для них означала войну, одно слово у них выражало мысль, которая содержится в двух наших словах: «бежать» и «предать мечу». Идеальной смертью считалась гибель в бою, как говорилось в пословице: «Человек рождается в доме, а умирает в поле». В их самых древних культах на первом месте поклонение металлу и мечу.

Вторым заметным качеством был иерархический дух и сильная приверженность дисциплине. Неподчинение начальнику и заговоры всегда карались смертью. О том, каков был их идеальный правитель, свидетельствует надпись с надгробной плиты, обнаруженной в Монголии. Суть этой эпитафии, посвященной в 733 году тюркским каганом своему брату Кюль-тегину, заключается в следующем: «Мы переговорили с моим младшим братом Кюль-теги ном, и, чтобы не пропало имя и слава народа, добытого нашим отцом и дядею, я ради тюркского народа не спал ночей и не сидел без дела днем… Так как на моей стороне было счастье и удача, то я поднял к жизни готовый погибнуть народ, снабдил платьем нагой народ, сделал богатым не имущий народ, сделал многочисленный народ».

Еще одно свидетельство их политических идеалов можно найти в «Искусстве правителя», дидактической поэме, описывающей тюркское общество XI века. В ней говорится: «Разговаривай с людьми по-доброму, но не позволяй им фамильярничать. Давай им еду и питье». Также она побуждает правителя так поступать ради блага бедных.

«Искусство правителя» показывает третье свойство средневекового тюрка: его любовь к образованию. Гражданские чиновники по рангу стоят выше беев (бей – военное звание XI века, примерно соответствующее полковнику или, возможно, более высокому званию). «Честь всегда дружит со знанием». «Помни, в этом подлунном мире есть два вида благородных людей: во-первых, беи, во-вторых, ученые… Первые руководят народом, вторые своими знаниями показывают путь».

Хотя турецкий народ прошел путь развития от варварских племен до цивилизованного государства, Османская империя XVI века основывалась на описанных принципах, и султан Сулейман являл такие же качества и воззрения, которыми обладали Кюль-тегин и его брат.

В конце X века ветвь тюрков, завоеванная арабами, приняла ислам, и с течением времени все тюрки стали мусульманами. Естественно, посредством своей религии арабы оказывали значительное влияние на грубых тюрков, настолько сильное, что тюркская мысль с тех пор уже не была свободна от арабского влияния. Тюрки очень верные люди и всем сердцем приняли навязанную им веру. По природе своей они не фанатичны: напротив, отличаются терпимостью, а там, где фанатизм существовал, он вырос из политических условий или был чужеродной чертой, перенятой вместе с исламом (я основываю этот вывод на личных наблюдениях, а также его поддерживают Леон Каон и другие). Как ни странно и, может быть, прискорбно, когда у тюрков появилась письменность, они подпали не под арабское, а персидское влияние, и в течение нескольких веков, фактически вплоть до нашего времени, турецкая литература была подражанием персидской, очень формальной и риторической. Таким образом, двумя основными силами, сформировавшими турецкий образ мыслей, были арабское богословие и персидская поэзия, и это хорошо видно по большому количеству арабских и персидских заимствований в турецком языке.

В XII веке вторгшиеся в Малую Азию азиатские орды вошли в соприкосновение с греками, но между греками и тюрками интеллектуального взаимодействия не получилось.

В Малой Азии возникло и пало сельджукское царство; затем султан Осман (его имя дало название Османской империи) на его руинах поднялся к власти. Он и его потомки постепенно теснили, пока наконец не подчинили Византию. Османские завоевания продолжились, и через век после падения Константинополя Сулейман привел свои армии к стенам Вены, тем самым отметив самую дальнюю точку турецкого нашествия в Европе. При Сулеймане Турция не только господствовала на Балканском полуострове от Адриатического до Черного моря и до Дуная на севере, но и оказывала большое влияние на остальные европейские страны. Не было ни одного королевского двора в Европе, который мог бы позволить себе не считаться с султаном Сулейманом. Таким образом, жизненный путь Ибрагима, его прославленного великого визиря, не просто увлекательный роман – это жизненный путь, оказавший большое влияние на страхи и надежды Фердинанда Габсбурга, короля Испании Карла V, короля Франции Франциска I и даже короля Англии Генриха VIII, а также папы римского и венецианской синьории.

В расцвете своей мощи турки тем не менее были простым народом. В то время как западное общество шло от сложности к еще большей сложности, турецкое общество сохранило ничем не отягощенную простоту. Они были верны государству, религии, народу, семье, привычке, придерживались строго монотеистической религии, их правительство (вплоть до 24 июля 1908 года) было монархией самого простого типа, самодержавием; по всей видимости, это самый непритворно демократичный народ в мире, так как человек для них есть то, чем он стал благодаря собственным заслугам или удаче, независимо от его происхождения; они стремятся к единству в религии, государстве и обществе. В их морали преобладает такая же простота без всяких мучительных сомнений или софистики. Многое из того, что нам кажется сказкой, для них – бесспорная действительность.

В этой простоте и однозначности они категорически отличаются от арабов халифата, с которыми крепко связаны в сознании западного человека, хотя у них не было ничего общего, кроме религии. Позволю себе повторить, что турки гораздо более простой и воинственный народ, чем любая другая восточная нация.

Источники, рассказывающие о жизни Ибрагима, делятся на три группы: во-первых, это турецкие исторические и биографические сочинения из первых и вторых рук; во-вторых, рассказы европейцев – путешественников и жителей Константинополя, как, например, Мураджа д’Оссон, де Бусбек и венецианские бальи; и в-третьих, дипломатическая корреспонденция и документы того времени из таких собраний, как «Переговоры» Шарьера, «Документы и акты» Гевая, «Коллекция» Норадунгяна и де Тесты.

Ограничиться одними турецкими источниками невозможно, так как, что характерно, в них нет никаких сведений об учреждениях и полностью отсутствуют описания. Абдурахман Шереф, историограф Турции, первый турецкий писатель, который, насколько мне известно, посвящает несколько глав таким общим темам, как «Провинции», «Литература» и тому подобное, в подражание европейским историческим трудам. Исторические трактаты времен Сулеймана – это скорее летописи, не уделяющие большого внимания мелким и личным деталям. Поэтому мы вынуждены обратиться к западным очевидцам в поисках сведений о турецком образе жизни, ведении войны и управлении государством, кроме тех случаев, где можно что-то почерпнуть из турецких законов и поэзии. При этом практически всему, что турки-османы рассказывают о себе и своих правителях, можно доверять всецело, как невозможно доверять западным свидетельствам. Человек, знакомый с Востоком, знает, как рассказ распространяется по базарам и в глубь страны или вверх по Нилу на сотни километров, с удивительной быстротой и еще более невероятной точностью, подобно тому, как рассказчик повторяет сказку теми же словами, которыми когда-то ее рассказывали далекие предки. Так и народ передает предания без прикрас и изменений. Турецкое предание – это выражение искренности и простоты турецкого характера. Турки не являются ни скептиками, ни выдумщиками, поэтому они передают рассказ в том виде, в каком они его услышали.

Конечно, есть и исключения из этого правила: «Послание о победе» Сулеймана местами не лишено преувеличений, а также была найдена история его правления, написанная век спустя в эпическом духе, где события его жизни трудно отыскать среди массы легенд. Но, видимо, это была попытка написать непосредственно эпическое произведение, и она очень отличается от ясного и прямого повествования обычного летописца. Если придворный летописец и украшает текст, то в основном это цветистые красоты слога, вроде «султан Сулейман, чья слава достигает небес, солнце доблести и геройства, тень Бога на земле, да хранит Аллах его душу». Иными словами, украшается стиль, а не факты, а факты передаются так же некритично и прямолинейно, как если бы об этом рассказывал ребенок.

Иногда точка зрения может казаться очень странной, поскольку автор делает ударение на том, что нам представляется не важным, но в таких случаях турецкий образ мыслей может объяснить, почему эта фраза, малозначительная для нас, важна для турецкого автора и читателя. В качестве примера возьмем турецкие отчеты о египетском походе Ибрагима. «Сулейман-наме» и более поздние повествования подробнее описывают трудности путешествия и почести, которыми наградил Ибрагима султан, чем то, как визирь в течение семи месяцев наводил порядок в Египте. Это, конечно, кажется, да и является наивным, но зато показывает, какой нелегкой задачей была морская экспедиция для сухопутного народа, а также что важнейшее значение имела благосклонность монарха, который был волен возвысить или отправить в опалу любого подданного. Кроме того, речь больше идет о напряжении, в котором проходила жизнь придворных и чиновников, чем об управлении провинцией, что, разумеется, напоминает все старинные исторические сочинения.

Глава 1
Возвышение Ибрагима

Ибрагим был христианином низкого рода, сыном греческого моряка из Парги. Он родился в 1494 году[1]1
  Он лично говорил послу Царе в 1532 году, что родился в одну неделю с Сулейманом. (Здесь и далее примеч. авт.)


[Закрыть]. Еще ребенком его захватили турецкие пираты. Вероятно, сначала его продали вдове из Магнесии, которая дала ему хорошую одежду и хорошее образование и, в частности, навыки игры на музыкальном инструменте вроде скрипки, которым он овладел прекрасно.

Из противоречивых источников нельзя установить, то ли Сулейман, сын тогдашнего султана Селима I, познакомился с Ибрагимом и подпал под обаяние его личности и музыкального таланта во время одной из своих экспедиций в Малую Азию, то ли Ибрагима привезли в Константинополь и там продали принцу, но бесспорно известно одно: Ибрагим перешел в собственность Сулеймана[2]2
  Гийом Постель (1560) рассказывает немного другую версию. По его словам, в правление Селима I Ибрагима отдали в солдаты, а потом продали Искендеру Челеби, казначею Анатолии. Это интересно ввиду его последующих отношений с Искендером, но не подтверждается другими документами.


[Закрыть].

Ибрагим никогда не забывал о своем происхождении и семье. В 1527 году отец приехал погостить к нему в Константинополь, а позднее Ибрагим перевез во дворец мать и двоих братьев. Он смог значительно улучшить жизнь своего отца, сделав его главой санджака (административная единица в Османской империи). Конечно, Ибрагим принял ислам, иначе не о чем было бы и говорить, потому что в то время христианин не мог добиться какого-либо успеха в Турции.

Бодье говорит, что мальчика Ибрагима доставили в Константинополь «те, кто взимает дань христианскими детьми». Эта дань в виде детей христиан взималась со времен правления Орхана (1326 – 1361), именно из них и формировалось грозное войско янычар. Эти дети, оторванные от своих стран и семей, как правило обращенные в ислам, в основном жили и проходили обучение в военных поселениях, и им запрещалось жениться. Поэтому у них не было иных интересов, кроме войны, и они никому не были обязаны верностью, кроме султана. Так из них получилась великолепнейшая из известных миру военная машина, самый совершенный инструмент для завоевателя, однако опасная сила в мирное время.

Иногда взятые таким образом дети воспитывались для невоенного поприща и не попадали в войска янычар. Молдавский господарь Кантемир рассказывает, что Ибрагим был простым янычаром 9-го полка. Я не смогла найти источник этого утверждения, но последующая карьера Ибрагима в качестве полководца султанских войск, кажется, подразумевает какую-то военную подготовку. Однако фон Хаммер считает утверждение Кантемира ошибкой и говорит, что Ибрагим получил невоенное образование.

Первой службой Ибрагима было место пажа при наследнике Сулеймане. Когда тот пришел к власти в 1520 году, он сделал Ибрагима главным сокольничим, а затем быстро возвысил его. Ибрагим прошел через должности хассодабаши, или главного эконома, бейлербея Румелии, визиря, великого визиря и, наконец, сераскира, то есть главнокомандующего вооруженными силами империи, – головокружительное восхождение. В этой связи Бодье рассказывает одну историю, которая вполне может оказаться правдивой, так как она довольно типична, хотя доказать ее достоверность невозможно. История такова: «Быстрое восхождение Ибрагима стало его тревожить. Непостоянство фортуны, как показывает судьба многих великих людей османского двора, внушило ему страх перед опасностями, которые грозят фаворитам, пользующимся наивысшими почестями при дворе, и служило уздой, которая сдерживала его желания. Он просил Сулеймана не возносить его на такую высоту, чтобы падение не стало его погибелью. Ибрагим доказывал ему, что скромное благополучие безопаснее величия, которым тот хотел его одарить; что он будет достаточно вознагражден за службу, если всего лишь получит возможность проводить дни в неге и покое. Сулейман отметил его скромность, но, желая поставить его на главные посты империи, поклялся, что не предаст смерти Ибрагима, пока будет править, какие бы иные перемены ни постигли двор». «Однако, – морализирует Бодье, – обстоятельства жизни царей, которые тоже люди и могут изменить свое решение, заставят Сулеймана нарушить обещание, и Ибрагим, как мы увидим, утратит его доверие и дружбу».

Для того чтобы понять турецкий двор, при котором прошла жизнь Ибрагима, нужно разобраться в тех постах, которые занимал Ибрагим. Подчиненные султана делились на шесть разрядов, или «покоев», заведовавших обслуживанием лично султана, казной, канцелярией, военной кампанией, плюс черные евнухи и белые евнухи. Личные слуги включали главного стремянного, главного ключаря, главного водочерпия, главного кофевара и так далее, всего тридцать девять человек. Старшие из этих «покоев» имели большое количество слуг, немых, карликов, музыкантов и пажей, некоторые пажи служили только лично сановникам государства, занимаясь их трубками, кофе или духами, а другие обслуживали султана. Видимо, Ибрагим сначала был пажом на службе у шехзаде – наследника престола, то есть Сулеймана.

Когда наследнику престола исполнялось тринадцать или четырнадцать лет, он получал собственный дворец, отдельный от отцовского, где его растили до тех пор. Как только он начинал подавать надежды, его посылали в какую-нибудь провинцию, чтобы он получил там опыт управления. Так, Сулейман в царствование его отца Селима был правителем малоазиатской Магнесии, что севернее Смирны, где он, вероятно, и познакомился со своим ровесником Ибрагимом. Шехзаде имел собственный двор с такими же чиновниками и званиями, что и двор султана.

Как раз в то время при дворе Сулеймана в Магнесии Ибрагим и получил место пажа. Пажи при султанском дворе в Константинополе посещали школы, которые были специально предназначены для их обучения, и, когда Ибрагим стал великим визирем, он основал такую школу, которая стала одной из лучших в Стамбуле. Скорее всего, в провинциях не было таких школ, тем не менее Ибрагим получил прекрасное образование либо во дворце, либо раньше в доме магнесийской вдовы.

Он умел читать по-персидски и по-турецки, а также по-гречески (на родном языке) и по-итальянски. Он много читал, предпочитая географию и историю, особенно жизнеописания Александра Македонского и Ганнибала. О его музыкальных способностях мы уже говорили. По окончании школы пажей переводили во дворец, где они проходили через нижние «покои», прежде чем закончить свое обучение в первом «покое». Обычно пажи жили рядом с апартаментами султана в красивых спальнях, у них были отдельная мечеть и бани. Но Ибрагим, будучи любимцем Сулеймана, спал в комнатах своего господина и, как правило, обедал вместе с ним. Брагадино говорит, что когда по утрам они были не вместе, то писали друг другу записки и отсылали их с немыми слугами. Пьетро Дзен пишет, что часто видел, как они катались на маленькой лодке с одним гребцом, приставали у мыса Серальо и вместе гуляли по садам. По словам Дзена, великий господин очень любил Ибрагима, они были неразлучны с детства, и их дружба продолжилась после того, как Сулейман сделался султаном. Эту близость часто отмечают венецианские бальи, но никогда не комментируют турецкие авторы. Она шокировала турок, им казалось в высшей степени неподобающим, чтобы господин выказывал такую благосклонность к своему рабу. Привязанность Сулеймана к Ибрагиму имеет важное значение, так как именно ею и объясняется феноменальный взлет Ибрагима.

Из пажа Ибрагим стал главным сокольничим. Что это такое, объяснять не требуется. Последними двумя «покоями» личных слуг султана были черные и белые евнухи. Черные евнухи, числом несколько сотен, охраняли султанский гарем и поэтому назывались ага гарема[3]3
  Ага – титул начальника янычар или некоторых групп придворных слуг.


[Закрыть]. Их начальник назывался кызлар-ага, или смотритель за наложницами, и его должность под разумевала и некоторые другие обязанности, помимо связанных с «девами». Также во дворце жило некоторое количество белых евнухов, начальник которых назывался капу-ага, или начальник ворот. После него главным должностным лицом был хассодабаши. Турецкие историки называют Ибрагима в то время, когда его впервые назначили визирем, хассодабаши. Кантемир называет его «капитаном внутреннего дворца», это очень хороший перевод турецкого термина. Как мы уже сказали, этот чиновник был вторым по старшинству среди белых евнухов. Ему была доверена одна из трех султанских печатей в перстне, которыми помечались ценные вещи, хранившиеся в комнатах султана. Например, фиалы с водой, которую благословляли погружением края мантии Пророка и по приказу султана раздавали знати 15-го числа месяца Рамадана.

Еще он в присутствии султана облачал в кафтаны тех, кого правитель решил удостоить такой награды. У него была еще одна любопытная обязанность: когда султану брили голову, его личные слуги стояли перед ним по стойке смирно, уважительно скрестив руки на кушаках, а хассодабаши становился в нескольких шагах от софы, на которой сидел султан, положив правую руку на жезл, инкрустированный золотом и серебром. Белые евнухи жили за третьими воротами дворца, называвшимися Баб-эль-саадет, или Вратами счастья. Д’Оссон утверждает: «Сераль – их тюрьма и гробница, им никогда не позволяют оттуда выходить. У белых евнухов нет иного будущего, кроме должности начальника школы пажей в Галате».

По всей вероятности, Ибрагим был евнухом. Даниэль Барбариго утверждает это категорически, а если верить д’Оссону, то пост хассодабаши мог занимать только евнух. Кроме того, Солак-заде говорит, что Ибрагима вызвали из султанского гарема, чтобы назначить его визирем, а все служащие гарема обязательно были евнухами. Однако для Ибрагима сераль не был ни тюрьмой, ни гробницей. Он свободно ходил по городу, и его взлету не помешало то, что для многих оказывалось непреодолимым препятствием. Другие евнухи также преодолели свои препятствия, так как д’Оссон упоминает четырех евнухов, кызлар-ага, ставших великими визирями. Еще один знаменитый евнух Гасанбер-ага, венгр, попавший в плен, в детстве прошел обучение пажа во дворце, принял ислам, и так как Селим II, сын и преемник Сулеймана Великолепного, хотел иметь его при своей персоне, добровольно подвергся кастрации, чтобы попасть в разряд белых евнухов. Он занимал должность капу-ага (начальник ворот) в течение тридцати лет и стал очень важным чиновником.

Нас не должно удивлять, что Ибрагим женился, поскольку многие отцы отдавали дочерей за евнухов, и такие браки были вполне обычным делом. Иногда сестры султана выходили за евнухов ради их богатства, и в таком случае те, как правило, умирали вскоре после женитьбы; иногда для этих женщин не находилось других подходящих мужей, и их отдавали за евнухов высокого ранга. В исторических сочинениях можно иногда прочесть, что отцы отдавали дочерей в жены евнухам в качестве наказания. Ибрагим, по всей вероятности, женился на сестре Сулеймана, что, как ни странно, было более естественным союзом, чем его брак с женщиной менее высокого положения, так как в Турции всегда считалось нежелательным, чтобы дочери султанов имели детей мужского пола, а если таковые рождались, то их постигала немедленная смерть: им «забывали» перевязать пуповину. Эта мера в правление Ахмеда I стала законом с целью избавить страну от гражданской войны из-за соперничества принцев крови, но, скорее всего, такой обычай существовал еще задолго до легализации. Поэтому Сулейман, возможно, счел, что брак его сестры с человеком такого положения, богатства и обаяния, как Ибрагим, был для принцессы удачной партией, раз она все равно не могла надеяться стать матерью.

Как вы видели, то, что Ибрагим был греком и христианином по рождению, никак не помешало его возвышению, поскольку он принял ислам. Многие великие деятели Турции имели христианское происхождение: например, два великих визиря, пришедшие на смену Ибрагиму-паше, Дамат Рустем-паша и Соколлу Мехмед-паша, считающиеся величайшими визирями Турции, хорваты по национальности. Кроме того, препятствием не стало и то низкое сословие, из которого он вышел, потому что в Турции даже у сапожника и бакалейщика всегда была возможность подняться на самую большую высоту, если его приведет туда удача или выдающиеся таланты.

Мы на Западе сочли бы, что на пути у Ибрагима была и еще одна преграда – положение раба. Как оно сказалось на его карьере? Чтобы понять, каково было быть рабом в Турции XVI века, для начала мы должны признать тот факт, что рабство в Турции кардинально отличалось от рабства на Западе, и тогда мы сможем рассмотреть эту тему без предубеждения.

Единственный вид рабства, дозволенный исламом, – это неверные в силу их мнимой национальной или религиозной неполноценности, и фактически оно никогда не относилось к райятам (подданным христианского вероисповедания), но только к военнопленным. Райят мог не быть рабом, но при этом он не мог иметь рабов, кроме очень редких случаев, до 1759 года, а после этого года не мог иметь совсем.

Существовало два рода легальных рабов – взятых в плен и рабов по рождению. Закон не признавал рабов, купленных и вывезенных из Африки и с Кавказа, тем не менее такое рабство имело место. Также и разбойники иногда захватывали чужестранцев и продавали в рабство. Военнопленные теряли гражданские свободы по исламскому закону. Пророк Мухаммед неоднократно предписывал их уничтожать. По турецкому кодексу, правитель мог навечно оставить их в плену или освободить за выкуп или казнить, если так удобнее. Исключением из этого закона были правоверные мусульмане из других стран, попавшие в руки к туркам, а также крымские татары, которые были шиитами, то есть еретиками, с точки зрения турецких суннитов.

Военнопленные рабы делились на две категории: на государственных и частных. К первой категории относились все солдаты и офицеры и пятая часть остальных рабов или их стоимости. Из них одних обменивали или перепродавали после заключения мира, других устраивали работать во дворце или отдавали. Некоторых отдавали на общественные работы, особенно в адмиралтейство, где они гнули спину вместе с каторжниками. Ко второй категории относились все пленные, не переданные султану, включая захваченных солдатами. Обычно их продавали. Работорговцы покупали их в военных лагерях и продавали по всей империи. Этих рабов, захваченных на войне, в стране было гораздо больше; многих отпускали на свободу еще до того, как у них рождались дети, а ребенок, родившийся от одного свободного родителя и одного раба, считался свободным. Если раб после пленения принимал ислам, это его не освобождало.

Хозяин обладал абсолютной властью над самим рабом, его детьми и имуществом. Он имел право продать, подарить или завещать раба, но не мог убить его без причины. Как естественное следствие такой власти, хозяин нес полную ответственность за своих рабов; он должен был содержать их, выплачивать их долги, отстаивать их во всех гражданских делах и давать согласие на сделки с их имуществом. Раб не мог выступать свидетелем и опекуном. Он полностью зависел от своего хозяина.

До сих пор в теории это походило на западные обычаи, но два обстоятельства меняли всю ситуацию кардинальным образом. Во-первых, то, что рабы недолго оставались в рабстве, а во-вторых, само положение раба не вызывало такого отвращения. Что касается первого обстоятельства, то в Турции считалось негуманным долго держать человека в рабстве, и, как правило, рабов отпускали на волю либо перед их свадьбой, либо на совершеннолетие, либо после достаточно продолжительной службы. Освобождение раба было добровольным и личным делом хозяина, который отпускал раба и переводил его в разряд свободных людей. Кроме того, турки считали это благородным поступком, который особенно приличествует на одре смерти, и умирающие часто освобождали рабов в своих завещаниях. У мусульман отпустить рабов на волю считалось чрезвычайно добродетельным. Была и менее бескорыстная форма освобождения, когда раб выкупал свободу у хозяина за деньги.

В Турции рабы не считали себя предназначенными для рабства по природе и не должны были навечно оставаться в неволе, но могли надеяться стать свободными через несколько лет. Этот факт сам по себе внушал человеку самоуважение и надежду. Одеждой раб никак не отличался от свободного человека, он не носил на себе ни клейма, ни какого-либо другого знака.

В 1850 году сэр Генри Булвер так написал о белом рабстве в Турции: «Оно очень похоже на усыновление, и дети часто становятся первыми сановниками империи». Это же подтверждает и Фатма Алийе Топуз, турецкая писательница, нарисовавшая чрезвычайно привлекательную картину домашней заботы и привязанности, с которыми относятся к рабам, и эту картину я могу удостоверить своими собственными наблюдениями за рабами в Константинополе. По всей видимости, описанная Булвером ситуация была типична и для XVI века. Джордж Янг в своем «Корпусе османского права» говорит о двух системах рабства в Турции – турецкой системе и черкесской системе, которые в наше время слились, но из них во времена Ибрагима существовала только первая. Противопоставляя их, Янг говорит: «Турецкая система по своей умеренности практически не выходила за рамки ученичества, и ее можно поставить в ряд с добровольным временным рабством, которое разрешалось в некоторых европейских колониях. В то время как черкесская система навсегда закрепляла раба в рабском положении, турецкая система всегда разрешала и в некоторых случаях даже предписывала его освобождение. Более того, социальное положение раба при старом режиме в империи благоприятствовало его продвижению даже на самые высокие посты… Турецкая система делала из рабства карьеру… Многие урожденные рабы сыграли важнейшую роль в истории империи». С последим утверждением не поспоришь, но насколько турецкая система благоприятствовала карьере, это требуется рассмотреть поподробнее.

Вернемся к категориям рабов, о которых мы упоминали выше. Часть их, как уже говорилось, отдавали на общественные работы; они не могли сделать карьеру в своем подневольном положении, хотя могли купить или иным образом заработать себе свободу и затем уже сделать карьеру. Другие рабы принадлежали отдельным людям, и у них не было возможности подняться, хотя, проживая в частном доме, как жил Ибрагим у вдовы из Магнесии, раб мог получить необходимую для дальнейшего продвижения подготовку. Но непосредственная возможность добиться успеха была только у раба, служившего в султанском дворце или доме какого-либо важного сановника. Им рабство поистине открывало перспективы в жизни. Мы, пожалуй, не можем согласиться с мистером Янгом в том, что турецкая система «делала из рабства карьеру», но оно определенно не было препятствием для карьеры и даже открывало такие возможности, которые иначе были бы недоступны для юноши-христианина, да и для большинства юношей-мусульман.

Умеренность и даже благотворность восточного рабства подтверждают многие авторы. Бусбек, писавший из Константинополя в царствование Сулеймана, хвалит турецкое рабство из экономических соображений, а потом, тронутый созерцанием этой отеческой системы, бросается на защиту рабства вообще[4]4
  «В Турции мало нищих, потому что те, кто просит подаяния у христиан, у турок занимаются рабской работой. Если раб охромеет, его хозяин обязан содержать его, однако и самый хромой из них приносит хозяину некоторую прибыль».
  Здесь пропустим защиту рабства. Бусбек продолжает: «Турки делают большую выгоду на рабах; ибо если обычный турок приводит домой одного или двух рабов, которых он взял в плен на войне, то он считает, что неплохо повоевал и добыча стоила стараний. Обычного раба продают у них за 40 – 50 крон, но если он молод и красив и имеет навыки в каком-нибудь занятии, то цена его вырастает вдвое. По этому можно судить, насколько выгодны для турок их набеги, когда из одного похода они приводят в страну от пяти до шести тысяч пленников» (1774 г.).


[Закрыть].

Роберт Робертс в своей монографии говорит, что условия жизни рабов в современных исламских странах «не так плохи» и что рабство, которое он сам видел в Марокко, «всего лишь формально отличается от услужения у христиан». Барон де Тотт говорит, что видел мусульманских рабов в 1785 году, «хорошо накормленных и одетых, с которыми прилично обращались», и добавляет: «Я склонен сомневаться, что даже у тех, кто тоскует по дому, в целом есть много причин быть довольными, когда их выкупают. Безусловно, возможно, что рабы, проданные во внутренние части страны или отдельным покупателям на рынке, не так счастливы, как те, кому выпал жребий служить правителю или сановнику. Однако можно предположить, что даже жадность хозяина идет рабам на пользу, так как нужно признать, что европейцы – единственный народ, который плохо относится к своим рабам, что бесспорно демонстрирует одну идею: на Востоке рабы составляют богатство человека, а у нас они являются средством накопления богатства. На Востоке рабы – радость скупца; у нас они – лишь инструмент алчности». Что интересно, в пользу мысли де Тотта, восточные рабы порой не хотят быть выкупленными на свободу, выступает тот факт, что после Карловицкого мира, когда Порта заключила договор об освобождении пленных европейцев за выкуп и действительно попыталась это сделать, многие пленные отказались от свободы и от родины.