Текст книги "Травница"

Глава 2

– Что ты будешь делать в Бартон-Хит совсем одна, когда я уеду? – спросила Сьюзан, мать Иден. Она стояла на кухне в банном халате с чашкой горячего чая в руках и смотрела на Иден с беспокойством.

После похорон прошло семь дней. Неделя, посвященная адвокатам, оформлению бумаг и хождению по присутственным местам, и все обязательные процедуры угнетали и выматывали. Иден с матерью собрались днем поехать в ближайший крупный город Ньюмаркет, чтобы пообедать – маленькое удовольствие, которое они могут себе позволить после двух недель скорби и улаживания формальностей, которые непременно влечет за собой смерть близкого человека.

Сьюзан, как и Иден, жила одна. Отец Иден бросил их, когда девочке было шесть месяцев. Она никогда его не видела, а он не проявлял желания с ней связаться. Все эти годы у Сьюзан не было мужчины, порой она ходила на свидания, но, кажется, так и не нашла человека, ради которого стоило рискнуть снова оказаться с разбитым сердцем. Иден волновалась за мать, но Сьюзан настаивала на том, что с ней все в порядке. Она работала старшей медсестрой в местной больнице, у нее было несколько хороших друзей, с которыми она часто виделась, и вот уже сорок лет она жила в маленьком милом доме в Штатах. Сьюзан была женщиной организованной, рациональной, и на нее можно было положиться. А Иден была более непредсказуема и эмоциональна. Сьюзан много лет заботилась о них обеих, а потом, кода дочь выросла, заботилась только о себе. Иден не знала, на самом ли деле ее мать счастлива, но справлялась она в любом случае неплохо. Может, и этого было достаточно. И все же Иден надеялась уговорить мать отбросить сомнения и тоже переехать в коттедж, унаследованный от бабушки, хотя бы на год.

– Иден, ты меня слушаешь? – окликнула ее Сьюзан. – Ты витаешь в облаках.

– Извини, да, я слушаю. Я думала о том, что будет, когда ты уедешь – и мне кажется, что я буду писать. Я всегда хотела собрать в одной книге свои знания и фактические материалы по лечению лекарственными травами, и время сейчас самое подходящее. У меня год академического отпуска… ну, или я безработная, как получится. К тому же отсюда меньше часа езды до Кэмбриджского университета, а у них одно из лучших собраний средневековых документов в мире. Я думаю, надо сделать так… – Иден сама удивилась сказанному и замолчала.

Мать встала рядом с ней у окна. Палисадник перед домом пересекал человек в костюме сельского английского джентльмена: клетчатая рубашка и потрепанный твидовый пиджак. Вот только на голове у него была ковбойская шляпа с крупным пером, воткнутым под втулку сбоку, на лице – большие солнечные очки, а на ногах – ковбойские сапоги. Мужчина шел к дому пружинящей походкой, отчего казался моложе, чем был на самом деле, и громко напевал, не попадая ни в одну ноту. Когда он позвонил в звонок, Иден и Сьюзан уже хихикали над ним.

Иден открыла дверь, а ее мать бросилась наверх, чтобы переодеться перед встречей с эксцентричным местным жителем.

– Добрый день. Заходите. – Иден жестом пригласила его в дом; мужчина пригнулся, входя в низенькую дверь, и прошел в гостиную.

– Я Иден Мартин, – представилась она, пожимая ему руку.

– Да, да, отлично. Я знаю, кто вы. – Он сильно сжал ее руку и тряс ее с таким энтузиазмом и настолько дольше положенного, что Иден уже и не знала, когда это кончится. – Рад встрече, да. Конечно, я о вас наслышан. Я знал вашу бабушку. Видите ли, они с моим отцом были близки. Да, да.

– О, простите, кажется, я не припоминаю…

– Нет-нет, мы не встречались. Я много лет жил в Штатах, во Флориде. Там тепло, чудесный климат, но жители там немного бескультурны, не правда ли? Да, мы с вами никогда не встречались. Мой отец отошел в мир иной в прошлом году, и я вернулся сюда, ведь я единственный сын и наследник, знаете ли. Перенял управление семейной казной. Я Питер Пинли-Смит. Живу недалеко от деревни.

«А этот человек старается преуменьшить свою значимость», – подумала Иден.

Семейство Пинли-Смит жило в огромном особняке на окраине деревни уже сотни лет. Иден была уверена, что этот эксцентричный мужчина – лорд Пинли-Смит, хотя он и не хотел этим щеголять. Поместью принадлежало много местной земли, а когда-то им принадлежали и вся деревня, и большая часть дохода проживающих здесь людей, который отдавали лорду и хозяевам дома. Времена изменились, но селяне до сих пор воспринимали Пинли-Смит как знать. Бабушка Иден много лет тесно дружила с отцом Питера, да и сама Иден много раз бывала в особняке на обедах.

– Заходите. Мама сейчас наверху, скоро спустится. Могу я предложить вам чашку чая?

– Было бы чудесно, – ответил Питер.

Она прошла в кухню, удивляясь, как жизнь во Флориде могла привела к тому, что он носит ковбойскую одежду, характерную для Техаса. Этот человек явно не соответствовал образу местного лорда. И он ей уже нравился.

Иден протянула гостю чашку, когда ее мать спустилась с лестницы. Питер взглянул на Сьюзан и не сразу ее узнал.

– Здравствуйте, вы, наверное, Сьюзан. – Он встал и протянул ей руку.

Сьюзан ответила на его рукопожатие и согласно кивнула. Еще полчаса Иден сидела с ними, но и Сьюзан, и Питер совершенно ее игнорировали, а она с благоговением на них смотрела: обоим за шестьдесят, они болтают и смеются без остановки, не замечая никого вокруг, и с каждой минутой разговора все больше вовлекаются в беседу. Им было интересно вместе.

Иден не помнила, чтобы видела свою мать такой: увлеченной беседой с мужчиной, расслабленной и разговорчивой. «Она прямо светится», – думала Иден, с теплотой глядя на свою мать. Светло-каштановые коротко подстриженные волосы Сьюзан местами поседели, на ее чистом лице появились морщинки, а голубые глаза искрились, когда она смеялась.

Иден извинилась и пошла наверх. Она не была уверена, что они заметили ее отсутствие. «Интересный поворот событий», – подумала она и, пока они заняты, решила прибраться в комнате.

В первые две недели после приезда Иден было так плохо, и она столько всего должна была сделать, что даже толком не распаковала вещи. Но сейчас пришло время доделать все дела, чтобы начать писать книгу. Она поставила компьютер на маленький столик, положила рядом книги, ручки, журналы и огромную энциклопедию по фитотерапии, которая была для нее сродни Библии.

Она ненадолго сделала паузу, высунула голову в маленькое окошко и огляделась. Соломенный настил крыши лежал толстым слоем по бокам от окна. Иден слышала кудахтанье куриц и вдыхала запах дыма. Она чувствовала себя полностью счастливой и умиротворенной, как всегда, когда бывала в Англии. Почти все здесь было полной противоположностью Нью-Йорку, и очень подходило самой Иден, и теперь она еще раз поняла, почему покинула Манхэттен. Дома вокруг были старыми. И в Англии их не всегда сносили или модернизировали. Жизнь здесь текла медленнее, и не было ничего страшного в потертых коврах или дырке в свитере. Люди останавливались и заводили разговор друг с другом под навесом сельских магазинчиков.

Из окошка второго этажа Иден видела верхушки нескольких старых каменных домов, за которыми ложились ковром зеленые холмы, разделенные низкими каменными оградами, между которыми виднелись белые пятнышки овец. Справа вдалеке стояла церковь из серого камня, образец нормандской архитектуры двенадцатого века, с квадратным основанием, и окна ее смотрели на старое кладбище. У деревни словно была душа, богатая, настоящая, и, покоренная видом, Иден закрыла глаза, глубоко вздохнула и улыбнулась.

Через несколько минут Иден уже смотрела на пустой экран компьютера. Она сделала глубокий вдох и напечатала: «История знахарства в средневековой Англии». Она понимала, что лучше было бы добавить в заголовок книги побольше конкретики, но по опыту знала, как трудно начать, поэтому просто напечатала название и перешла к первой главе.

Пальцы Иден летали по клавиатуре, она печатала без остановки почти час. Удивительно, как много фактов она, оказывается, запомнила за годы работы в университете. И понимала, что ее книга станет отличным лекарством от бессонницы; если информация в ней будет подана сухо – значит, надо чем-то разбавить текст.

«Нужно найти истории из жизни реальных людей, с которыми могут ассоциировать себя читатели. Но где и как это сделать?»

Не представляя, с чего начать поиски, она закончила писать и спустилась вниз за чашечкой чая.

Рутина должна успокоить Иден: она будет часами писать книгу, прерываться, чтобы выпить чаю и погулять по деревне. Если все пойдет по плану, такое времяпрепровождение поможет ей справиться с болью, которую она пыталась оставить в прошлом, с болью, которая эхом отдавалась во всем ее существе. Оглушительная, она не имела имени, но жаждала внимания Иден, которая вряд ли смогла бы понять, от чего конкретно ей так тяжело. И все же, когда Иден писала, гуляла, отдыхала, она была счастлива, и для нее это значило, что не стоит вглядываться во тьму внутри себя.

– Это рай, мам, – сказала Иден однажды вечером, сидя перед горящим камином. – Я уже и не помню, когда в последний раз была такой расслабленной. – Она удовлетворенно вздохнула и сделала глоток вина.

– Согласна. Я тоже давно не видела тебя такой, – проговорила ее мать шутливо. – И я чувствую то же самое. Конечно, это странный отпуск, причиной которого стала смерь близкого человека. Но все же как хорошо, что мы можем как следует отдохнуть, и не удивительно, что мы с тобой так расслабились. В Англии мне всегда хорошо. – Она подняла свой бокал вина, словно произнесла тост.

– Если все так, – рассуждала Иден, – то я думаю, тебе нужно остаться здесь со мной. Если не на год, то хотя бы ненадолго.

Сначала Сьюзан не ответила. Она смотрела в огонь и несколько минут молчала. Сьюзан была рассудительна и осторожна в решениях, и Иден ожидала, что она сразу ответит отказом, но мать медлила – хороший знак.

– Не знаю, Иден, – наконец произнесла Сьюзан. – С одной стороны, в больнице я сказала, что вернусь через две недели. Ты меня знаешь, я держу свое слово. Но говорят… – Она замолчала и снова посмотрела на огонь, словно ответ лежал в танцующих языках пламени. А может, и лежал. – Я думаю, потеряв мать, я осознала, что жизнь конечна. Звучит глупо, потому что все мы все знаем, что это так. А я к тому же медсестра и много раз видела, как умирают люди. Но вот что забавно: приходит очередь твоей собственной матери, – это другое. По крайней мере для меня, – продолжила она. – Я не собираюсь внезапно скатиться в кризис среднего возраста, или что там еще бывает в таких случаях, но ее смерть заставила меня задуматься. Так вот, это была долгая прелюдия к тому, что я на самом деле хочу сказать: останусь-ка я ненадолго. Но уж точно не на год! – добавила она быстро, когда Иден прыжком соскочила с дивана и ринулась ее обнимать. – Просто ненадолго останусь. – Она улыбнулась и крепко обняла дочь.

В итоге мать Иден сдала свой билет на самолет и осталась еще на три недели. Неслыханно для надежной, предсказуемой Сьюзан; казалось, когда умерла бабушка и в дом явился Питер Пинли-Смит, Сьюзан отбросила все сомнения, а Иден только это и было нужно.

Она любила смотреть, как мать коротает дни с веселым и немного чокнутым лордом Пинли-Смитом. Казалось, что он на одну треть благородный рыцарь (открывал дверь, присылал цветы, заказывал напитки для Сьюзан), на треть интеллигентный, серьезный мужчина (у него была ученая степень по юриспруденции в Кембридже, казалось, он знал все происходящие события и мировую политику в удивительных подробностях и был щедрым филантропом), и на треть совершенно чокнутый. Его можно было застать разгуливающим по своим обширным садам в банном халате и ковбойских сапогах, окруженным сворой собак всех размеров и мастей; порой в местном пабе он читал лекции о том, что существовала реальная возможность проникновения инопланетян в человеческую расу, или начинал ни с того ни с сего петь, совершенно не понимая, что ему медведь на ухо наступил.

Это сочетание качеств было совершенно очаровательным, и мать Иден, кажется, думала так же. Сьюзан и сама удивлялась своим чувствам к нему. Они были полной противоположностью друг другу. И поэтому они друг другу идеально подходили.

Это были чудесные три недели. Они ездили в Ньюмаркет на лошадиные скачки, смотрели крикет на зеленых лужайках под холодным моросящим дождем и каждый день пили пинту пива в местном пабе, сидя у потрескивающего огня, пока сентябрь за окном плавно переходил в октябрь. Все это время Питер и Сьюзан улыбались и смеялись, болтали, и в их глазах светились особенные искорки, появление которых в шестьдесят пять лет Иден считала невозможным. И лишний раз Иден уверялась, что не зря бросила Роберта.

И вот пришла пора Сьюзан уехать. В Штатах у нее были работа, дом и вся ее жизнь, и она не собиралась бросать все это даже ради Питера. По крайней мере не через три недели знакомства.

Пока Сьюзан в своей комнате паковалась к отъезду, Иден сидела на постели, помогая ей складывать вещи.

– Ты хоть разговорила с Робертом? – спросила Сьюзан у дочери. – Ты ни разу не упомянула о нем с тех пор, как приехала. Я не поднимала эту тему раньше, потому что не хочу любопытствовать. И все же, ты говорила с ним? Все точно кончено?

– Господи, Роберт… – Иден замолчала, глядя в окно. – Кажется, та жизнь осталась в миллионах километров отсюда. Нет, я с ним не говорила. С тех пор, как я приехала, он мне все время названивал, оставлял сообщения, молил о прощении и клялся, что его сердце принадлежит мне, и все такое. Как-то трудно в это поверить после того, как как у тебя на глазах твой жених жарит другую женщину! – на Иден накатила злость. – Я знаю, что придется с ним связаться. Мы помолвлены, в конце-то концов. Мы были помолвлены… И есть вопросы, которые надо решить, вещи, которые надо отдать, и планы, которые надо отменить. Но одна мысль об этом вгоняет меня в депрессию и ярость. Какая-то часть меня вообще не хочет никогда иметь с ним дело. О чем с ним говорить? Все кончено.

Но кое чего Иден не произнесла вслух: когда она смотрела на озаренные любовью лица матери и Питера, то понимала, что ничего подобного к Роберту не чувствовала, и еще она знала, что если и выйдет замуж, то лишь за того, кто заставит ее стать такой же глупой, нелепой и окрыленной, какой ее мать была в последний месяц.

На следующий день стояла солнечная и ветреная погода. Питер погрузил чемоданы Сьюзан в багажник машины, и они с Иден отвезли ее на станцию, все втроем дождались поезда в Лондон, чтобы оттуда Сьюзан могла улететь домой.

Иден обняла мать.

– Я буду очень по тебе скучать, мам. Люблю тебя. Я так рада, что ты вернешься на Рождество. Это не так уж долго, правда, Питер? – Иден оглянулась на маминого кавалера.

Глаза Питера слишком ярко блестели, словно он плакал, но в типичной английской манере он сказал просто:

– Вовсе нет. Мы и опомниться не успеем. И Рождество у нас будет потрясающим. Когда ты приедешь, мы устроим настоящую праздничную кутерьму.

Иден пошла к станционным кассам, она хотела оставить Питера и Сьюзан наедине или хотя бы сделать вид, – она не могла удержаться и подглядывала за ними в окошко, пока влюбленные стояли, сцепившись в страстных объятиях. Для ее матери это был не простой жест – Иден видела, как Сьюзан порой месяцами встречалась с мужчинами и не проявляла таких эмоций.

Питер махал рукой, пока поезд не скрылся из виду. А потом, грустные, они с Иден поехали обратно в деревню.

– По пинте пива, дорогая? – предложил Питер, когда они обогнули поля и проехали мимо длинного белого здания с соломенной крышей и покачивающейся на ветру вывеской «Лошадь и телега».

– Обязательно, – согласилась Иден, не готовая вернуться в коттедж, где ее ждет лишь одиночество.

Они сели на деревянные скамьи с пинтами в руках, и Иден огляделась. Она уже начала узнавать многие лица. Вот мистер Парк из магазина. А вот мистер и миссис Чапман из дома, полного детей, что стоял дальше по дороге, – они вышли, чтобы спокойно пообедать вдвоем. Здесь и Тои Харпер, местный мастер на все руки. И мистер Прингл, на сей раз без своей скучной жены Дейдры.

– Знаешь, я люблю ее. – Голос Питера вернул внимание Иден к происходящему за столом. Удивленная, она подняла брови и улыбнулась. – Люблю. Уверен, тебе это покажется нелепым, а меня ты сочтешь старомодным. Ведь я знаю ее всего несколько недель. Но я ее люблю.

– Верю, – вымолвила Иден после паузы, и на ее лице появилось выражение нежной привязанности. – И я думаю, что ваши чувства вполне взвешенные и взрослые, – добавила она.

– Думаешь? – оживился он, желая вновь услышать эти слова.

– Думаю. Я еще никогда не видела свою мать такой покоренной. Она ведь очень практичная женщина. Покоренной – такого слова я уж точно не употребляла в отношении ее. Но рядом с тобой она вся светится, и я счастлива видеть ее такой.

Питер ничего не ответил, просто сидел с широченной улыбкой, из-за которой выглядел как пятилетний мальчишка. «Я наконец поняла, – подумала Иден, – что именно мама в нем нашла». И они с Питером чокнулись бокалами и осушили их до дна.

Ночью, когда Иден вернулась в коттедж, начался дождь. Она закрыла за собой дверь: полная тишина, и лишь капли барабанят по стеклу. Она осталась в доме одна впервые с тех пор, как приехала.

Одна… Неожиданно эта мысль ударила ее в живот и заставила согнуться пополам, Иден облокотилась спиной к закрытой двери и закрыла глаза. Слезы потекли по щекам, и она ощутила поднимающуюся внутри панику, от которой в животе все сжималось, а в груди нарастала боль. Что она делает со своей жизнью? Иден была удивлена: чувства настолько застали ее врасплох, что она вот-вот должна была утонуть в печали. Словно волна, явившаяся из неоткуда, печаль захлестнула ее и грозилась смыть за борт, и Иден не за что было ухватиться, чтобы не упасть в беснующуюся пучину.

Она все плакала и плакала, оплакивая все вместе – Роберта, бабушку, жизнь, от которой сбежала в Англию, – и волна медленно отступила, оставив Иден лежать, словно выброшенный на берег выживший в кораблекрушении.

Иден выпрямилась и вытерла глаза. Она не ожидала, что так расклеится, и была шокирована силой накатившей печали. Но к тому времени, как она прошла в гостиную и зажгла камин, она уже думала о том, что сегодня она и правда одинока, но в этом одиночестве есть и покой, и место для размышления, и возможность дышать полной грудью.

Глава 3

На следующее утро Иден перенесла писательские принадлежности вниз – теперь она не будет никому мешать в гостиной. Она заварила чай и села за стол у большого окна, что выходило в садик перед домом. Трава в саду была ровно скошена, а сам он был просторный и уединенный – от дороги и соседей сад отделяла высокая живая изгородь.

Стены коттеджа были отделаны чем-то вроде штукатурки. И ей хотелось узнать, из чего он был построен… наверное, из чего-то вроде английского необожженного кирпича шестнадцатого века. По мнению Иден самым лучшим в доме был его цвет. Когда-то коттедж выкрасили в розовый, и еще девочкой она этим восхищалась. «Розовый домик». Она умоляла маму выкрасить в тот же пыльно-розовый их небольшой белый дом на Род-Айленде, но увы, ответ неизменно был «нет». С возрастом Иден узнала, что в этих краях розовый был традиционным цветом для старинных исторических зданий и имел официальное название «розовый Саффолк». Она уже давно выросла, но ей до сих пор казалось, что домик будто сошел со страниц волшебной сказки и никак не мог быть простым жилищем с водопроводом, холодильником и электропечкой.

– Ку-ку! – услышала она.

Худой старичок в плоской шляпе шел по ведущей к палисаднику дорожке и махал Иден рукой. Она вышла ему навстречу.

– Здравствуй, милая. Я Тонни Миллер. Садовник. Прими мои соболезнования насчет бабушки. – Он протянул ей руку с узловатыми пальцами.

– Здравствуйте. Я Иден Мартин, внучка Мейбл. Спасибо вам. Мы очень по ней скучаем. – Иден пожала руку в ответ.

– Несомненно, несомненно. Итак, если ты, моя милая, не против, я могу как обычно привести сад в порядок. Твоя бабушка любила, когда вечнозеленые кусты обернуты к зиме мешковиной и все в таком роде, – предложил он.

– Да, конечно. Я даже не подумала об этом. Было бы здорово, спасибо. Пока вы не начали, могу заварить вам чая, хотите?

– Нет, спасибо, дорогая. Мне столько всего надо успеть за сегодня. Я только заберу инструменты из машины и примусь за дело.

– Спасибо, Тони. Очень рада познакомиться, – улыбнулась Иден.

Она побрела по большому цветочному саду перед домом. Держа чашку с дымящимся чаем в руках, она смотрела, как Тони достает из багажника грабли, садовые ножницы, мешковину и бечевку. Воздух все еще был по-летнему теплым, но наступающая осень выдавала себя легким холодным ветерком. Иден улыбнулась – это ее любимое время года. Сад почти отцвел, но Иден помнила, каким он бывает в разгар лета: цветущие многолетники раскрашивают сад всем великолепием красок. Вот грушевое дерево и яблоня – они такие старые, что их ветви, узловатые, словно руки больного артритом старика, местами облепил мох. Иден казалось, что они росли здесь сотню лет, а может и больше. Груша и яблоня до сих пор обильно плодоносили. Она улыбнулась мысли, что теперь, когда она не просто гость в этом доме, а настоящая хозяйка, многие знакомые вещи она стала видеть по-новому.

Она вернулась в дом и поняла, что пришло время сделать обещанный звонок.

– Иден, рад тебя слышать! – обрадовался Боб. – Как ты?

– Если честно, то просто прекрасно, спасибо. Как дела в Нью-Йорке?

– Нормально. Семестр в самом разгаре. Обошлось без неприятных неожиданностей. По крайней мере пока, – добавил он, и она услышала, что он улыбнулся. – Мы соскучились по тебе. – Иден знала, что за этим вопросом скрывается желание узнать, какие у нее планы. – Она не ответила. – Ну и как оно там? Чем развлекаешься день за днем в английской сельской глуши?

– Так… – протянула Иден. – Каждое утро я просыпаюсь, наливаю чай и пишу. Потом я обычно иду в единственный местный магазинчик «Парк» закупить продуктов к обеду. Затем прогуливаюсь по полям. Или в какие-то дни зажигаю огонь в камине и смотрю ужасные местные каналы. Господи, передачи здесь такие плохие, что отчасти это даже хорошо. Я смотрела шоу про человека, который изобрел светоотражающие огни, сделанные по принципу кошачьих глаз, и один раз наткнулась на документалку про сыр чеддер. Странно, но здесь даже такие передачи кажутся мне интересными! – смеялась она.

– Кажется, развлечения в деревне ничуть не хуже, чем в Нью-Йорке, – пошутил Боб.

– Ты прав. На следующей неделе мне установят спутниковую антенну, и у меня будет доступ в Интернет с пакетом из девяносто восьми каналов впридачу. Печально, ведь наверняка при таком разнообразии у меня пропадет интерес к передачам об управлении хедж-фондами и развитию угольной промышленности. Но мне нужен Интернет, чтобы проводить исследования для книги, а предложение с каналами пакетное, нравится мне это или нет. В общем, в Бартон-Хит происходит много всего интересного. После двадцати лет жизни в Нью-Йорке я испытала культурный шок. И мне это нравится.

– Ладно, – вздохнул Боб. – Похоже, ты не сидишь на чемоданах в ожидании обратного рейса. У тебя все получится, если ты действительно этого хочешь. А мы пока придержим твою должность в течение года. Я надеялся, ты скажешь, что твой вояж был чудным, но ужасно скучным и что ты уже готова лететь домой. Но если тебе нужна пауза в год, будет тебе пауза. Университет никуда не денется.

– Ты замечательный человек. Если тебе удастся оформить год академического отпуска, я согласна. Я просто все еще не понимаю, что творю со своей жизнью. Но если честно, сейчас меня это не слишком беспокоит. Я просто наслаждаюсь происходящим.

– Ладно, сообщу в деканат и улажу все формальности. Ты уверена, что получишь доступ ко всем нужным материалам для книги? У тебя год творческого отпуска и ты не преподаешь – не факт, что ты получишь доступ.

Иден задумалась.

– В любом случае писать я точно буду. Но вот будут ли материалы приемлемы с академической точки зрения и возможны к публикации, это вопрос. Хотя я пока сама не знаю, что именно пишу. Но буду держать тебя в курсе. Спасибо тебе. На самом деле, спасибо – произнесла она с нежностью в голосе.

– Всегда пожалуйста, – ответил он. – Подруга, тебе повезло, что ты мой самый любимый занудный книжный червячок.

На следующий день погода стала заметно прохладнее. Иден писала все утро, а потом натянула свитер и высокие резиновые «веллингтонские» сапоги, и поспешила на прогулку по гребню холма за деревней, с которого открывался вид на две долины сразу. Узкую тропинку вдоль склона веками протаптывали местные жители. Ей нравилось бродить старыми тропами, глубоко вдыхать запах сельской местности, замещая чистым и сырым воздухом Англии напитавший легкие смог Нью-Йорка. По возвращении домой она чувствовала себя будто умытой, спокойной и счастливой.

Ветер развевал волосы, и она ощутила первые капли мороси, но вдруг услышала хныканье. Сначала она подумала, что это лишь ветер, но звук повторился, и она обернулась в ту сторону, откуда он доносился, – к группе деревьев ниже по склону небольшого холма.

В кустах лежал промокший насквозь грязный пес. Он поднял на нее полные мольбы глаза и заскулил снова.

– Эй, малыш. – Иден осторожно пошла к нему. Она протянула псу руку, и тот лизнул ей пальцы. – Какой ты милый. Встать можешь? Ну же, давай…

Иден согнулась и похлопала себя по коленям, подбадривая пса. Тот с трудом встал на лапы, попытался подойти к ней, но завалился на землю, скуля от боли.

– Боже, ты ранен. – Разволновавшись, она огляделась, может на гребне холма есть еще кто-нибудь. Но никого не было, только дождь припустил еще сильнее.

Она задумалась. «Может, надо вернуться в деревню и позвать на помощь? Это долго, а пес уже трясется от холода. Вдруг он уже давно здесь лежит. Он вроде не крупный».

Она медленно приблизилась, погладила его по влажной от дождя голове – пес приветливо замахал хвостом – и решилась сама дотащить его до дома. Она просунула руки ему под бок, кряхтя, подняла его с земли и медленно побрела долгой обратной дорогой.

Придя домой, она тут же развела огонь в камине и расстелила покрывало на дне старой картонной коробки. Осторожно положив пса на покрывало, она обсушила его полотенцем. Пес был полностью черный, только одна лапа у него была белая. «Будто у него сапожок», – подумала Иден.

– Назову тебя Велли, как модель моих сапог, – решила она, и пес завилял хвостом, явно одобряя идею.

Она принесла миску воды и немного остатков жаркого – и то и другое пес проглотил в мгновение ока. Потом Велли удовлетворенно вздохнул и залег спать поближе к потрескивающим в камине поленьям. Иден смотрела на маленькое создание, что лежит и посапывает у огонька с полным животом жаркого. Она ощутила всю полноту жизни. Чья это собака? И есть ли в Бартон-Хит ветеринарная клиника? Утром она первым делом все разузнает. Но сейчас она промокла насквозь и замерзла, вымазалась в грязи, снаружи бушует дождь, и она неважно себя чувствует. Надо принять горячую ванну и пораньше лечь спать.

Утром, когда Иден проснулась, все тело болело и она сильно кашляла. Велли подскочил было, но заскулил, наступив на больную лапу, и все же, когда Иден спустилась в гостиную, он как мог закрутился вокруг нее, неистово виляя хвостом. Она улыбнулась и погладила его по голове. «Отличное начало дня», – подумала она, обрадовавшись, что пес так тепло ее приветствует – просто так и без всякой причины.

– Ты как, Велли-пузотелли? – Она нагладила его по голове и шее, и пес закрутил хвостом с таким энтузиазмом, что чуть не завалился на бок.

Она вывела его в промокший сад, чтобы он сделал там свои важные дела. Но сама Иден чувствовала себя плохо. Ее лихорадило, и все тело болело. Как только Велли закончил, она отвела его обратно в картонную коробку, разожгла камин, подбросила полено и поднялась наверх обратно в постель.

Позже тем же утром она снова вывела Велли в сад, покормила его хлебом и сыром и поплелась в магазинчик «Парк» в поисках лекарств для себя и корма для собаки.

– Тебе надо показаться миссис Уэлш, милая, – разыскивая нужное лекарство на полке, сочувственно проговорила миссис Парк, услышав, как Иден кашляет.

Миссис Прак была крупной розовощекой женщиной с округлыми формами и знала Иден сызмальства, когда та летом заходила в ее магазин за мешочками с дешевыми конфетами. Мистер Парк выглядел так же, как его жена, и они оба взяли шефство над Иден с тех пор, как Сьюзан вернулась в Штаты, и то и дело проведывали ее, чтобы узнать, все ли у нее хорошо, и помочь, если что-то нужно.

– Кто такая миссис Уэлш? – спросила Иден.

– Кто такая?! – удивилась миссис Парк. – Ты приезжала сюда каждый год и не знаешь миссис Уэлш? Хейзел Уэлш, местная целительница. У нее есть травы и все что нужно от любого недуга. Сходи к ней, она о тебе позаботится. Мигом вылечит твой кашель. Мы все ей полностью доверяем. Ближайший врач в двадцати пяти километрах отсюда, так что пациентов у нее хватает, скажу я тебе! Иди к ней, дорогая. Тебе это пойдет на пользу, а ей нравится принимать посетителей.

Иден была в восторге: местная травница, и прямо здесь, в Бартон-Хит! То что нужно для ее книги! Конечно, она навестит целительницу не только ради кашля, но и из любопытства.

– Замечательно, – сказала она миссис Парк. – У вас есть ее номер? Я позвоню и договорюсь о встрече.

Миссис Парк рассмеялась от души.

– Здесь не назначают встречи, дорогая. Это же не Нью-Йорк. У нее и телефона-то нет. Она говорит, звонки будут ее только отвлекать. Обычно она дома. Третий коттедж ниже по улице, как идти к церкви, дверь голубого цвета. Просто пойди, и она тебя примет. Конечно, она знала твою бабушку. По-моему, они почти одного возраста. Я уверена, она будет рада знакомству.

– Отлично. – Иден расплатилась и ушла, преисполнившись решимости навестить миссис Уэлш сегодня же.

Еще она разузнала имя местного ветеринарного врача, в чем ей очень помогла миссис Парк, позвонив и назначив у него прием.

Покончив с делами в администрации, Иден поспешила домой.

К полудню ей уже пора было идти к миссис Уэлш. Иден кашляла и сморкалась, вытирая красный воспаленный нос, и чувствовала себя ужасно несчастной. Она надела толстый свитер и куртку и пошла по дороге к церкви, подавшись корпусом вперед, потому что эта поза, казалось, немного облегчает боль, курсирующую по всему телу. Она ощущала кусачий холод, промозглость октября, плотнее запахивала куртку и прятала лицо в воротник, защищаясь от ветра.

Голова ее была как в тумане, и разум подкидывал колдовские образы старой травницы. Она посмотрела налево, сошла с тротуара и вдруг услышала дикий скрежет тормозов: машина резко свернула, чтобы не наехать на Иден.