Текст книги "Наше лето"

Холли Чемберлен
Наше лето

Как всегда, Стивену.

Но на этот раз еще и Джоуи.

Автор хотела бы выразить признательность Джеку и Бетти за их неоценимые дружбу и любовь, а также поблагодарить сотрудников Бостонской лиги спасения животных.

Кроме того, автор благодарна редактору, Джону Сконамильо, за неизменную веру и поддержку.

И наконец, от всего сердца хотела бы приветствовать вхождение Эллы Кэрол Нельсон в этот мир!

МАЙ

ДЖИНСИ
ДЕВУШКА НА ПОБЕГУШКАХ

Кризис назрел в шестнадцать сорок пять, то есть за четверть часа до того, как девяносто пять процентов сотрудников ринутся на улицу, чтобы в полное удовольствие насладиться шестнадцатичасовым отдыхом.

Скажу прямо: мой босс, мистер Билл Келли, он же для краткости Келл, явно был выбит из колеи. Он плохо переносит кризисы. Зато как никто иной умеет перекладывать трудности на чужие плечи.

Итак, он ворвался в офис в самом растрепанном виде и чувствах: немногие оставшиеся волосы стояли дыбом, клетчатая рубашка выбилась из брюк, лицо перекошено.

– Слушайте все! У нас проблема! Кретины из копировальной мастерской потеряли наши предложения, так что придется все восстанавливать! Немедленно! Сегодня вечером они должны быть в типографии.

Я без особого интереса наблюдала за вполне предсказуемой реакцией коллег.

Главный дизайнер Карран, попятившись, ловко выскользнул из комнаты спиной вперед.

Редактора Нортона чрезвычайно заинтересовал чистый листок бумаги, до сих пор мирно лежавший на столе.

На Веру, административного помощника нашего отдела, напал внезапный приступ кашля.

– Келл, – едва выдохнула она, – я бы и рада помочь, но мне ужасно плохо. Если немедленно не доберусь до дому и не лягу в постель…

– Джинси, ты ведь останешься? – с надеждой спросил Келл, обернувшись ко мне.

– Кому-то нужно этим заняться, – кивнула я, окинув остальных презрительным взглядом. – Я здесь.

Это я. Девушка на побегушках. Вирджиния Мери Ганнон.

Полагаю, понятия о трудовой этике я унаследовала от папаши, хотя наши принципы выбора карьеры оказались диаметрально противоположными.

Па управляет скобяной лавкой, одним из маленьких частных магазинчиков, которые дюжинами заглатывают чудовища вроде «Хоум Дипоу».[1]1
  Фирма по продаже строительных и отделочных материалов для дома, с отделениями в США и Канаде. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть]

Я – главный редактор ежемесячного издания, рассылаемого абонентам станции общественного телевидения здесь, в Бостоне.

Но если хорошенько поразмыслить, я не уверена, был ли у моего отца такой уж обширный выбор в смысле карьеры. Он не учился в колледже. Мало того, когда мне было лет двенадцать, кузина под большим секретом рассказала, что па даже не окончил среднюю школу.

По сей день я так и не знаю, правда ли это. У меня язык не поворачивается прямо спросить отца. Это унизило бы его, и хотя, поверьте, родители – отнюдь не мои самые любимые в мире люди, отношусь я к ним уважительно.

Как и полагается дочери. Усердно трудись и почитай родителей. В этом отношении я типичная Ганнон. В других? Не слишком.

Так или иначе, работа была сделана, и в шесть тридцать пять я вышла из офиса.

К тому времени как я влетела в двери «Американского кафе Джорджа», было почти семь. Зал словно вымер.

– Где все? – рявкнула я в полумрак. – Что, никого нет?

Из-за стойки бара показалась темноволосая девушка примерно моего возраста. Я обратила внимание на ее груди, чуть поменьше, чем у Памелы Андерсон. Самую малость.

Да и как можно такое не заметить?!

– Э… хелло, – пробормотала она. – Мы здесь. Я… и Клер, верно?

Еще одна девушка, блондинка, чистенькая и крепко сбитая, словно только что сошла с рекламы мыла, снятой у горного источника или где-то в этом роде, соскользнула с высокого табурета, подошла к брюнетке и, кивнув, настороженно уставилась на меня.

Ладно, может, на это у нее были свои причины. Краем глаза я увидела свои волосы в оконном стекле, прежде чем вломиться в дверь. Прическа сильно смахивала на ирокез. Кажется, я забыла утром причесаться. Зато не забыла вымыть голову: не то что вчера, когда я не сделала ни того ни другого, поскольку вскочила в четыре утра – готовила отчет для Келла Безрукого. Не успела я оглянуться, как пробило восемь тридцать, и задержись я, чтобы принять душ, наверняка опоздала бы на девятичасовое совещание. Ну, знаете, как это бывает…

– Собственно говоря, – объяснила я, – здесь вроде бы сегодня намечалась встреча… Хотела подыскать соседку по комнате для летнего лагеря в Оук-Блаффс.

– Она и состоялась, – медленно протянула брюнетка, – но, похоже, закончилась в пять минут седьмого. К тому времени как я подтянулась, все уже разбились по компаниям. – И, кивнув на блондинку, добавила: – Если не считать Клер. И меня. Кстати, я Даниэлла.

– Привет. Джинси.

– Необычное имя, – категорично заявила Даниэлла.

– Да, – ответила я так же резко. – Очень.

Та, которая назвала себя Клер, протянула руку, и я пристально глянула на нее. Рука тут же опустилась.

– Одна девушка сказала мне, что все хорошие домики уже разобраны, – пробормотала Клер, как бы извиняясь. – Оказывается, нужно было арендовать их не позже февраля – марта и только потом искать соседей, а не наоборот. Понятия не имела.

Я уперлась кулаками в бедра. Вернее, в то, что принято считать бедрами.

С нужными изгибами дело у меня плохо.

Меня скорее можно назвать тощей. Ну, или костлявой. Словом, вешалкой.

– Дерьмо, – процедила я. – Впервые слышу!

Даниэлла испустила драматический вздох.

– Как и все мы, полагаю, – сообщила она.

Я не на шутку расстроилась. Уж очень хотелось, чтобы это лето было особенным.

И тут на меня снизошло вдохновение.

– Погодите! Если все хорошие домики разобраны, это еще не значит, что не осталось ни одного плохого.

– Верно, – с сомнением поддакнула Клер.

– Плохой дом?

Даниэлла закатила глаза. Я заметила, как сильно они подведены. И туши на ресницах тонна. Лично я вот уже третий год пользуюсь одним тюбиком.

– Послушайте, это не ко мне, – продолжала она. – Означает, что есть ванна, но нет душа, так? Потолочные вентиляторы, но никаких кондиционеров.

Я фыркнула.

Мисс Свежий Горный Воздух попыталась скрыть улыбку.

– Что же, невредно бы посмотреть, – кивнула она. – Я… я как бы уже настроилась…

– И как быть? – спросила я после недолгого молчания. – Решимся или что?

– Лично я не собираюсь торчать все лето в городе! – свирепо объявила Даниэлла. – Смог – чистое убийство для моей кожи. Кстати, об убийстве: я только что читала в «Глоуб», что уличная преступность в этом году возросла втрое. А вы же знаете, что они вытворяют в самую жару!

– Кто и что вытворяет? – поинтересовалась я, щурясь.

Даниэлла изумленно вытаращилась на меня.

– Преступники, кто же еще?

«О’кей, – подумала я. – Но не дай мне Бог усмотреть хоть малейшие признаки фанатизма!»

– У меня аллергия на табачный дым, – неожиданно выпалила Клер.

Я ответила проницательным взглядом.

– То есть, – поправилась она, – не совсем аллергия. Просто не выношу дыма. Голова раскалывается.

Даниэлла кивнула.

– Кроме того, вонь неделями держится в моих волосах, не говоря уже об одежде. В доме не курить. Согласны?

Я призадумалась.

Честно говоря, не такой уж я заядлый курильщик. Скорее за компанию. Чаще – пассивный. Единственное, что есть во мне пассивного: я вполне способна обходиться без сигареты.

И все же терпеть не могу, когда мне приказывают.

Люблю выигрывать. Это одно из моих наиболее одиозных качеств.

– Как насчет крыльца? – предложила я. – Если таковое имеется. Или во дворе?

Последовал безмолвный обмен взглядами, прежде чем Даниэлла смилостивилась.

– Так и быть. Но если запах начнет просачиваться в дом…

– Да-да, согласна. Все же мы делим шкуру неубитого медведя. Какие правила, если самого дома еще нет?

Клер, не отвечая, в десятый раз посмотрела на часы.

– Свидание? – спросила я.

Клер, покраснев, взяла с табурета то, что я определила как костюм в пластиковом пакете из химчистки.

– Да нет… Просто у меня бойфренд. Сегодня он работает допоздна. Мы живем вместе. Мне нужно добраться до дому раньше его. Ну, сами понимаете…

Я ничего не поняла, но все же пожала плечами:

– Прекрасно. О правилах договоримся позже.

– Вот и хорошо, потому что мне хочется посмотреть восьмичасовую передачу на «Лайфтайм», – оживилась Даниэлла и немедленно предложила время, дату и место встречи для последующей экскурсии на Мартас-Вайнярд.[2]2
  Остров в Атлантическом океане, у юго-восточного побережья штата Массачусетс. В XVIII–XIX веках – крупный китобойный центр. Ныне – популярный летний курорт.


[Закрыть] Каждая из нас пообещала принести прайс-листы сдающихся внаем домиков, которые только сумеет отыскать, а Клер поклялась договориться с агентом по сдаче недвижимости в Оук-Блаффс.

Обменявшись со мной телефонами и номерами электронной почты, странная парочка ретировалась, а я со вздохом облегчения плюхнулась у стойки и заказала пиво и тарелку начос, кукурузных чипсов с сырным соусом и сметаной. Целый день крошки во рту не было! Шесть чашек выпитого кофе разъедали слизистую желудка. Я прямо чувствовала, как в ней образуются огромные дыры.

По-моему, бармен тоже услышал скрип челюстей, поскольку наградил меня подозрительным взглядом.

Я мило улыбнулась:

– Не могли бы вы поспешить с этими начос?

Всегда ненавидела снобов.

Может, потому, что выросла среди людей, чьи представления о культуре заключались в просмотре ралли тяжелых грузовиков-чудовищ, сопровождаемом суперогромными порциями молочных коктейлей в местном «Ди кью».[3]3
  Сокр. от «Дэйри куин», сеть ресторанов быстрого обслуживания, специализирующихся на молочных блюдах, особенно мороженом.


[Закрыть]

Я была совершенно уверена, что половина обитателей моего родного города, который я не слишком любовно называю «Дедли Спо»,[4]4
  Смертоносная спора (англ.).


[Закрыть] штат Нью-Хэмпшир, каким-то образом находятся между собой в родстве. Думаю, для некоторых людей инбридинг является целью, а инцест – средством убить время, которое бесконечно медленно тянется в глухой провинции.

Доказательства были вполне неопровержимы, по крайней мере для меня. В каждом классе наших местных начальной и средней школ учился по меньшей мере один представитель обширной семейки Браун.

Мэгги Салливан была Браун.

Бобби Мэниган – тоже Браун.

Пети Мин, смахивавший на азиата и к тому же носивший азиатскую фамилию, был Брауном. Не знаю, как и почему, но так оно и было.

Брось камень, и попадешь в Брауна.

Для сведения непосвященных: метание камней – любимый вид спорта в Пондскаме,[5]5
  Тина (англ.).


[Закрыть] штат Нью-Хэмпшир. Как и грязная брань и безжалостные издевательства над всеми, кто ел простой пшеничный хлеб вместо того, что делают специально для тостов, и пытался поделиться им с окружающими.

Только не подумайте, что я участвовала в подобных играх, разве что в роли перепуганного наблюдателя.

Клянусь.

Видите, насколько я себя помню, скажем, лет с четырех, я чувствовала, что совсем не похожа на этих раздражающе тупых кретинов… – о’кей, можно подумать, на свете бывают какие-то другие кретины, – населявших округу, где я жила с рождения и до того дня, как убралась из Мус-Дроппинс,[6]6
  Лосиное дерьмо (англ.).


[Закрыть] штат Нью-Хэмпшир, на учебу в Бостон, штат Массачусетс.

Университет Аддисона. Ах, святилище и гавань будущих великих artistes, именно так: французский термин всего здесь уместнее.

Известных также как неудачники.

Нет, не так. Это несправедливо. Далеко не все, кто учился в Аддисоне, оказались неудачниками.

Да, многие начали в таком качестве и с годами только отточили роль. Все знали этих ребят. Такие есть в каждой школе. Те самые, кто выпячивал грудь, пыжился, хвастал, без умолку расписывал будущую голливудскую карьеру и в конце концов приползал домой, виновато поджав пресловутый хвост, чтобы простоять за стойкой бара в местной забегаловке всю оставшуюся жизнь.

Другие поступали на первый курс. С блеском в глазах, исполненные искреннего, трогательного оптимизма и готовности посвятить жизнь Искусству. И потом, обычно к середине второго курса, большинство становились неудачниками, поняв, что не обладают никаким актерским талантом.

Неудачники или позеры. Или забавная комбинация того и другого.

Я сама начала учебу в восемнадцать: та самая комбинация неудачницы, вставшей в позу. Я бы сказала, довольно впечатляюще. Не всякий может похвастаться таким гнусным характером в столь юном возрасте.

И что еще более впечатляет (и редко встречается!) – к концу четвертого года поглощения высшего образования (весь смысл обычно сводился к «хочешь косячок, старина?») я уже не была ни неудачницей, ни позеркой.

(Видите? Я знаю, в каких случаях употреблять «ни… ни», и не путаю «ни» и «не». Неудачники ничего не смыслят в грамматике. Да и слово «грамматика» пишут с одним «м». Позеры плевать хотели на грамматические правила. Потому что заставляют подлипал писать за них сочинения.)

Итак, после четырех лет идиотских семинаров на темы новомодных теорий актерской игры (их проводили люди, вершиной славы которых были в лучшем случае ролики, рекламирующие дезодорант), смехотворно бесполезной практики в крошечных редакциях прискорбно безграмотных местных газетенок (в штат которых неизменно входил безнадежно скучающий представитель той или иной партии, дремлющий у коммутатора, и бесконечных тематических вечеринок – скажем, «Приходите в Костюме Вашего Любимого Современного Южноамериканского Философа») к чему, спрашивается, я пришла?

Во-первых, полная безработица, которой, естественно, вряд ли стоит гордиться, стало быть, позерство тут ни при чем.

Во-вторых, очень среднего качества университетское образование, вселившее в меня нечто вроде стыда: посему и ряды неудачников я тоже не пополнила. Образованием и объяснялось мое желание выучить правила грамматики.

И все же я сознавала: если бы пришлось начать все сначала – какая ирония! – я бы, возможно, вела себя так же по-дурацки, как и в первый раз. Очень сомневаюсь, что, даже зная в восемнадцать то, что осознала в зрелом двадцатидевятилетнем возрасте, решила бы поступать в Гарвард, или Браун, или Северо-восточный.

Двадцать девять. Счет давно открыт. Впереди маячил тридцатилетний рубеж.

Не в этом году. Но в первый день нового. Три минуты. Я задержалась всего на три минуты, бесславно уступив другому почетное место первого ребенка, рожденного в Вем-Слайме.[7]7
  Здесь: «слизняк» (англ.).


[Закрыть] Нэнси Гаррисон, в замужестве Браун, произвела на свет здорового мальчика ровно в двенадцать часов две минуты, к вечной досаде моей матушки. Во всяком случае, у меня сложилось впечатление, что она вряд ли простила мне опоздание, не говоря уже о стремлении непременно родиться.

Так или иначе, двадцать девять – именно та цифра, которая заставляет задуматься. О возрасте, жизненных достижениях и невыбранных дорогах. И все же. Грубая реальность была такова: я работала с девяти лет – сидела с детьми, стригла газоны, бегала по поручениям престарелых соседей.

А потом проволокла себя сквозь колледж.

А потом сделала не слишком блестящую карьеру на общественном телевидении.

Не поймите меня неправильно. Я любила работать, даже если преданность делу вознаграждалась не слишком щедро. Да и о сбережениях не было речи: большую часть зарплаты съедали выплаты по банковским кредитам на образование. Остальное пожирала квартплата.

Проблема была в том, что я устала. Действительно устала.

И поэтому решила, что в последние месяцы относительной, не слишком мечтательной юности не грех немного развлечься. Потусоваться в компании симпатичных парней. Гулять ночи напролет, по крайней мере в выходные.

Прежде чем снова впрячься в работу.

И, сидя в полном одиночестве у стойки бара, со стаканом пива в руке, я поклялась снять дом в Оук-Блаффс, даже если он окажется последней крысиной дырой на свете.

И даже если придется делить его со странной парочкой.

Та блондинка, Клер, выглядела так, словно сошла со страниц каталога Эдди Бауэра: чистенькая, умытая, цветущая… вряд ли у нас найдется что-то общее.

А вторая еще хуже. Изнеженная Принцесса Даниэлла, с ее красными ногтями и золотыми цепочками. Откровенно говоря, не тот человек, который может стать моим другом.

Впрочем, кто бы мог? Я не в состоянии пересчитать подруг по руке без пальцев!

Наконец бармен соизволил принести начос. Я набросилась на еду, соус гуакамоле пролился на блузку. Бунт в желудке мгновенно стих.

– Джинси, – сказала я себе, – это будет то самое лето!

КЛЕР
ОНА НЕ МОЖЕТ СКАЗАТЬ «НЕТ»

Я никогда не говорила Уину «нет». И не уверена, что смогла бы.

– Так ты купи обезжиренное молоко, – доносился до меня его голос, слегка искаженный телефоном. – И, Клер, милая, было бы здорово, если бы ты забрала из химчистки мой черный костюм. Он будет готов только после половины шестого, но для тебя это не проблема, верно?

Кстати, я так и не сказала ему о летнем домике. Не хотелось скандалить из-за такой чепухи, как химчистка, когда предстоит настоящий грандиозный скандал.

– Конечно, заберу, – заверила я, складывая чистое белье. Радиотелефон был зажат между плечом и подбородком.

– Спасибо, солнышко. Тем более что днем ты все равно свободна…

– Не совсем так, Уин, – механически пробормотала я: это мы проходили уже много раз. – Мне нужно проверить контрольные, посмотреть планы уроков, а еще домашние хлопоты и…

Ответом послужил снисходительный смешок.

– Ладно-ладно, понял. Прости, солнышко. Прости. Пора бежать. Увидимся. Да, кстати, – добавил он, словно только сейчас вспомнив, – меня, возможно, не будет дома до девяти, вернусь поздно, так что поужинай сама, ладно?

Теперь в его голосе зазвучали поистине страдальческие нотки.

– Представляешь, после работы придется угостить клиента. Сама знаешь, как это бывает.

Ничего подобного я не знала.

Но кажется, начинала соображать.

– Конечно, – сказала я вслух. – Пока.

Мы дружно повесили трубки, и я закончила складывать и убирать белье. Простая работа всегда давала мне нечто вроде удовлетворения. По крайней мере что-то в этом мире было чистым, аккуратно сложенным и убранным именно туда, где ему полагалось быть.

Нужно честно признать: Уин никогда не просил меня сделать что-то мерзкое, подлое или преступное.

Он ни разу не оскорбил меня. По крайней мере в общепринятом смысле слова.

Вот только… только он был сильным, а я…

Я не была.

Но и глупой меня не назовешь.

Видите ли, я в конце концов поняла: Уин имеет надо мной власть, потому что я позволила ему присвоить эту власть.

С того самого момента, как мы, десять лет назад, впервые встретились. Тогда я не знала, что делаю, правда не знала.

А если бы и знала?

В восемнадцать лет я со вздохом облегчения приветствовала появление в своей жизни Уина – волевого, решительного, целеустремленного, сосредоточенного на карьере человека. Вздох, ясное дело, не был символическим.

Постоянное присутствие Уина многое упростило. Скажем так: несмотря на постоянные уговоры родителей и педагогов, требующих серьезно подумать о будущем, я представления не имела, что буду делать, пока Уин не помог мне выбрать учительскую карьеру.

Мне нравилось преподавать. Очень. Более того, я стала хорошим учителем. Преданным делу, с нечастыми периодами вдохновения. По крайней мере мои пятиклассники в «Йорк, Брэддок и Роже», кажется, любили меня.

Уин, похоже, знал обо мне даже то, о чем я сама не подозревала.

Были и другие причины влюбиться в Уина Каррингтона.

Я знала, что в один прекрасный день он захочет жениться и завести детей. Мне тоже этого хотелось.

Мать, которая никогда и нигде, кроме как дома, не работала, выйдя замуж сразу после окончания колледжа, поощряла наши развивающиеся отношения. Возможно, находила в Уине некое сходство с моим отцом, человеком, которого стоило считать идеальным семьянином, если смотреть на это с точки зрения финансовой поддержки.

Мой отец.

Папочка всегда любил меня некоей формальной, отстраненной любовью. И никогда не уделял особого внимания по той простой причине, что я не родилась мальчиком. Зато его особой заботы удостаивались Джеймс и Филип – пятью и двумя годами старше меня.

Его наследники.

Папочка был так старомоден, что временами казался персонажем романа викторианской эпохи. Но кроме того, оставался слишком реальным. И с самых пеленок препоручил меня матери.

Две его девочки…

Мамочка выбирала мне одежду, водила на собрания герлскаутов, а папочка частенько привозил братьев в свой красивый кабинет в медицинском центре Мичиганского университета, где возглавлял урологическое отделение.

Мамочка старательно посещала мои репетиции в балетной школе, пока папочка брал с собой братьев на рыбалку, в северные озера штата.

Матушка учила меня шить и вязать, папочка поощрял занятия мальчиков спортом и ревностно следил за успехами в школе.

И ничто не меняло раз навсегда заведенного распорядка, пока я не начала встречаться с Уином. Неожиданно отец заметил меня. Неожиданно я стала достойной его персонального внимания.

И чем большего добивался Уин, тем больше я вырастала в глазах отца. По крайней мере мне так казалось.

Когда Уина приняли на юридический факультет Гарварда, отец устроил нам уик-энд в Чикаго. Когда имя Уина, одного из молодых многообещающих адвокатов, появилось в «Ло ревью», папочка выписал мне симпатичный чек, словно это я удостоилась такой чести.

А когда Уину предложили партнерство в юридической фирме «Датц, Паррин и Келлехер», папочка вознаградил нас уик-эндом в Кэньон-Ранч на Беркширских холмах.

Все шло лучше некуда.

И все же незадолго до этого майского вечера, когда я договорилась провести добрую часть лета в обществе совершенно незнакомых людей, и несмотря на подарки и одобрение отца, во мне начало что-то меняться.

Я чувствовала себя так, будто начинаю просыпаться. Я чувствовала себя так, будто начинаю засыпать…

Для человека, известного ровным, пожалуй, даже невозмутимым характером, ощущения были довольно пугающими.

Я не находила себе места, но нервная энергия довольно быстро сменялась пассивностью: то летала по комнате, то едва заставляла себя встать с постели.

Любимые хобби – вязание и долгие прогулки вдоль реки – вдруг потеряли всякий смысл.

Я стала включать автоответчик, чтобы не издавать бодренькие восклицания, изображая хорошее настроение.

Я лишилась даже того ничтожного интереса к сексу, который каким-то чудом еще сохранялся.

Клер Джин Уэллман. Та самая, которой было так легко угодить. Которая всегда старалась угодить.

Почему же внезапно все изменилось?

Почему я все время злюсь? Даже без причины?

Почему грущу? Хотя не в состоянии определить источник грусти.

Уин, казалось, не замечал смены моих настроений и поведения. Во всяком случае, ни словом не обмолвился на этот счет. Кажется, я была ему за это благодарна. Странно, но это именно так.

Я была благодарна ему за безразличие или что-то в этом роде.

Я принялась выискивать в женских журналах статьи о перепадах настроения и гормональных сдвигах, о том, что астрологи именовали возвращением Сатурна, и, наконец, о депрессии.

Но члены семейства Уэллман не обращаются к психотерапевтам.

Кроме того, я постоянно спрашивала себя, зачем мне психотерапия. У меня надежная работа, хорошая семья, уютный дом.

У меня есть Уин.

Может, если хорошенько поразмыслить, окажется, что со мной не происходит ничего особенного.

Может быть…

И тут, перелистывая журнал «Дома Новой Англии», я увидела рекламную статью о Мартас-Вайнярд, и до меня дошло, что не мешало бы на некоторое время сменить обстановку. Уехать. Одной. Без Уина.

Занятия в школе заканчивались в середине июня, а осенний семестр начнется не раньше Дня труда.

Зачем оставаться в Бостоне, когда можно пожить где-то на природе?

Мне недоставало сельских пейзажей и воды. Не по собственному выбору я жила в большом городе. Но Уин принял решение: Нью-Йорк или Бостон. Я выбрала Бостон, как меньшее из двух городских зол.

Лето в городской жаре? Или лето у моря?

Кроме того, Уин все чаще задерживался на работе, и я знала, что в августе у него начинается большой судебный процесс. Значит, в ближайшем будущем не будет возможности провести отпуск вместе.

Идея была соблазнительной. Слишком соблазнительной. Уехать без Уина.

У меня словно появилась грязноватая, но волнующая тайна.

Следующие два дня я ничего не предпринимала. Только представляла себе, как провожу часть лета без Уина.

И тут увидела приклеенное к уличному фонарю объявление о встрече в «Джордже» будущих соседей по летним домикам.

Я снова и снова спрашивала себя по пути домой, в нашу просторную мансарду на Гаррисон-авеню, в Саут-Энд. Твердила, как мантру, в такт собственным шагам: «Что я наделала, о, что я наделала!..»

По пути, на углу Шомат, мне попался крохотный, шумный ресторанчик «Блюдо». Вечер был теплым, несколько посетителей устроились за расставленными на тротуаре столиками. За одним сидела женщина лет сорока пяти, просто одетая, у ног которой лежал мопс. Женщина выглядела очень спокойной и довольной.

«Я никогда не смогла бы вот так. Сидеть одной в ресторане», – подумала я.

Или смогла бы?

Я проводила ужасно много времени одна. Слишком много для девушки, живущей вместе со своим бойфрендом.

«Было бы неплохо, – подумала я, – набраться храбрости и хоть один раз поступить как хочется. Например, насладиться теплым весенним вечером в уютном ресторанчике».

Женщина поймала мой взгляд и улыбнулась. Я ответила смущенной улыбкой и прошла мимо.

«Мужайся, Клер, – сказала я себе. – Снять домик на лето – значит сделать шаг в верном направлении. Шаг к независимости. Именно этого ты хочешь, верно? Независимости?»

«Но чего хочет для тебя Уин?» – поинтересовался тоненький голосок.

Вряд ли ему понравится мой план. Это я знаю точно. По-настоящему вопрос должен звучать так: хватит ли у меня духу воспротивиться его желаниям?

Иными словами, хватит ли у меня духу сказать ему «нет» и «да» – себе?

Я остановилась у рынка напротив большого собора купить молоко для Уина и готовый ужин для себя.

Ожидая, пока продавец протянет мне пластиковый контейнер с макаронами и сыром, думала о двух женщинах, которые, возможно, станут моими временными соседками.

Даниэлла вроде бы ничего. Немного переборщила с макияжем, но, кажется, вполне на уровне. Довольно славная.

Люблю славных людей. И всегда считала, что это качество не все ценят по достоинству.

Джинси?

А вот она меня немного беспокоила. Вернее, не столько она, сколько опасения, поладим ли мы. Я уже почувствовала, что она заядлая спорщица и старается настоять на своем. Что-то вроде бунтаря. Неистовая натура.

«Может, – подумала я, – не стоит судить так поспешно. Дождемся следующей встречи».

Я заплатила за продукты и, подхватив белый пластиковый пакет и костюм Уина, направилась к Гаррисон-авеню.

Куда подевались все тревоги? Их вытеснило возбуждение. На каком-то уровне мне вдруг стало все равно, что подумает Уин о моем плане. А вместе с этим пришло ощущение свободы, которого, кажется, я до сих пор не испытывала.

Глубоко вздохнув, я на мгновение представила себя на берегу, одну, в обществе звезд, луны и неутомимого черного прибоя.

Жизнь неожиданно показалась очень пугающей.

И, что вполне естественно, чудесной.