Текст книги "Война буров с Англией"

Глава VIII. Бюргерам разрешено на некоторое время разойтись по домам

Блумфонтейн был в руках неприятеля. Что касается самого города, то он со всем, что в нем было драгоценного, остался в целости. Но я предпочел бы лучше его гибель, нежели то, что случилось. Прежде всего я не считаю его лучше других городов, а во-вторых, если бы, защищая его до последней капли крови, мы допустили его полное разрушение, нам не было бы стыдно.

Но теперь стыд наш заключался именно в том, что мы отдали город, не сделав ни одного выстрела в его защиту. Каким ужасным чувством наполнилось мое сердце при виде того, что Блумфонтейн оказался в руках неприятеля! Да, одного этого было достаточно, чтобы у многих из бюргеров пропало всякое мужество!

И не только одно то было ужасно, что наша столица была взята, но еще и то, что случилось после этого с бюргерами. Они до такой степени растеряли последние остатки храбрости и собственного достоинства, что казалось, невозможно было ожидать от них и в будущем, чтобы они оказали еще какое-либо сопротивление неприятелю. Отряды были окончательно деморализованы. Бюргеры из округов Форесмит и Якобсдаль еще со времени Поплар-Грове самовольно разошлись по домам, а теперь остававшиеся еще бюргеры в полном беспорядке разбегались каждый в свой округ.

Я знал, что лорд Робертс, заняв нашу столицу, останется там отдыхать некоторое время со своим войском, а потому я спрашивал себя: что же должен делать я во время отдыха англичан на лаврах? Несмотря на все случившееся, я ни одной минуты не мог даже допустить мысли о том, чтобы мы могли сдаться неприятелю и не продолжать борьбы.

Для меня было ясно, что, во-первых, следует воспользоваться временем, чтобы дать всем бурам, бывшим по 6 месяцев в разлуке с семьями, короткий отпуск. А потому я отдал в приказе по всем моим отрядам разрешение идти по домам до 25 марта, когда бюргеры снова все должны собраться около железнодорожного моста через реку Занд[25]25
  Отряды, которые находились под моим начальством, состояли из бюргеров округов Блумфонтейн, Ледибранд, Вепенер, Фиксбург, Вифлеем и Винбург с их коммандантами Питом Фури, Кроутером, Фуше, де Вилье, Микаэлем Принслоо и Вилонелем, стоявшими, в свою очередь, под начальством фехтгенералов Я. Вессельса, А. П. Кронье, К. Фронемана, В. Кольбе и Филиппа Боты.
  Отряды, бывшие у Колесберга и Стормберга, а также и те, которые вследствие сдачи Кронье находились под влиянием панического страха, были отодвинуты далеко на север по направлению к Таба-Нху и Ледибранду.
  Бюргеры, находившиеся под начальством главного комманданта Принслоо (округа Кронштадт, Гейльброн, Гаррисмит и Вреде), – должны были оставаться, где они были, охраняя Драконовы горы.
  Генерал Деларей также распустил своих людей на некоторое время по домам. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Распорядившись таким образом, я отправился в Брандфорт с тем, чтобы оттуда проехать в Кронштадт и повидаться с президентом Штейном, который покинул Блумфонтейн вечером накануне его взятия.

Возвращаясь назад, я встретил главнокомандующего П. Жубера, который приехал в Оранжевую республику для того, чтобы убедиться самому, можно ли задержать лорда Робертса в его дальнейшем движении и как это сделать. Он был очень недоволен, узнав, что я распустил своих бюргеров до 25 марта.

– Как? – сказал он. – Неужели англичане могут свободно делать, что хотят?

– Генерал, – отвечал я, – нельзя затравить зайца нерадивыми борзыми.

Но старого воина не удовлетворил мой ответ.

Тогда я прибавил:

– Генерал, разве вы не знаете африканца? Ни вы, ни я не можем отрицать того, что он не имеет понятия о дисциплине.

Бюргеры должны побывать дома и, вернувшись, сражаться с обновленным мужеством.

Я, конечно, не мог надеяться, чтобы все бюргеры вернулись назад; но я предпочитал иметь десяток человек, которые желали бы сражаться, нежели сотню нежелавших.

В это время президент Штейн объявил Кронштадт резиденцией правительства; оттуда исходили с этого времени все распоряжения.

20 марта 1900 года в Кронштадте состоялся военный совет, на котором присутствовало 40–50 офицеров. Президент Штейн председательствовал в присутствии всеми уважаемого престарелого президента Крюгера, дожившего до седых волос в своих заботах о родине. Высшие офицеры, присутствовавшие на собрании, были: главноначальствующий генерал Жубер и генералы Деларей, Филипп Бота, Фронеман, А. П. Кронье, Я. Вессельс и я. На собрание явились также многие из членов обеих республик.

Целью этого совещания совсем не было остановиться на предложении Англии мира. Об этом и речи не могло быть после того, как лорд Салисбюри своим письмом к обоим президентам отрезал нам все пути, требуя от нас безусловной сдачи. Наша цель была обсудить наилучший способ продолжения войны. Эта война по всем человеческим расчетам не могла продолжаться долго – это мы знали давно, сопоставляя ничтожество наших сил с колоссальными силами англичан.

Тем не менее с самого начала войны в нас сидело впитавшееся с молоком матери сознание, что человек не есть настоящий человек, если он не может защитить свое добро. Мы были при этом совершенно уверены в том, что в африканском народе, несмотря на полное отсутствие правильной дисциплины во время войны, глубоко гнездится чувство независимости и свободы. Поэтому мы считали достойным делом отстаивать до последней капли крови республиканские принципы, несмотря на то что Англия заранее решила во что бы то ни стало лишить нас нашей свободы.

Я не буду здесь подробно говорить о том, что обсуждалось на собрании и к чему пришли бюргеры. Я указываю только на то, что здесь было твердо решено всеми силами продолжать войну, а также было единогласно постановлено ни в коем случае не держать при отрядах тяжелых лагерных повозок, и вести войну с этого момента исключительно конными бюргерами.

Такому решению способствовал печальный опыт, который мы приобрели за все шесть месяцев войны, и в особенности пример сдачи генерала Кронье, имевшего при себе громадный лагерь с тяжелыми возами и повозками.

На этом же собрании обсуждался вред, который приносили докторские свидетельства, выдаваемые бюргерам, желавшим отделаться от военной службы, и на это было обращено особенное внимание всех присутствовавших офицеров[26]26
  Почти все офицеры сами как-то вдруг стали замечать злоупотребление законом, по которому бур, приносивший от доктора свидетельство о неизлечимой болезни, освобождался от военной службы. Много появилось подозрительных случаев, и слишком уж часто попадались страдавшие «болезнью сердца». Так, например, 7 марта, во время бегства у Поплар-Грове, набралось у меня в один день восемь свидетельств, причем все были одного и того же содержания и во всех значилось одно и то же: «болезнь сердца». Когда мне подали восьмое по счету свидетельство, то (как легко можно себе представить) я потерял всякое терпение и дал знать доктору, чтобы он не смел более присылать мне подобных свидетельств. Когда на собрании обсуждался этот вопрос, то я заявил шутя, что более действительным удостоверением болезни бюргера могло бы служить свидетельство, подписанное тремя старыми бабами. В действительности свидетельства раздавались направо и налево такой щедрой рукой, что невольно приходила в голову мысль, что англичане играли здесь большую роль. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Я уехал из собрания, твердо решив ни в каком случае не разрешать в моих отрядах иметь возы. Но, как потом оказалось, должны были еще пройти целые месяцы, пока повозки были изъяты из употребления. Все горе, испытанное бурами от этой обузы, очевидно, еще не было исчерпано.

После того как офицеры свиделись на собрании и совместно потолковали, распространился между всеми нами особенно бодрый дух. Мы снова преисполнились надежды. Со всех уст срывалось слово, которое стало как бы лозунгом для будущего. Это слово было: «Вперед!»

Я уехал из Кронштадта к железнодорожному мосту у реки Занд и стал там ждать 25 марта.

В этот день бюргеры снова стали собираться в отряды. Мои надежды осуществились. Бюргеры отдохнули и вернулись с новым мужеством и готовностью бороться. Они не только приходили, но прямо стекались со всех сторон, и на следующий день их было уже такое множество, что это превзошло все мои ожидания. Правда, нашлись и такие, которые остались дома, как, например, бюргеры из Форесмита и Якобсдаля, а также почти все из Филипполиса, Смитфельда, Вепенера и Блумфонтейна. С этими бюргерами было всего труднее ладить, так как на них очень действовали прокламации лорда Робертса. Они настолько находились под влиянием этих прокламаций, что я не мог принудить их вступать на службу. Тогда я решил лучше подождать и справиться пока с теми, которые ко мне пришли. А затем, уже окрепнув, поступить по-своему.

25 марта мы выступили к Брандфорту. До сих пор это маленькое местечко никогда еще не видывало столько народу и такого движения: я разрешил бюргерам беспрепятственно входить и выходить из села, когда им вздумается. Но, к моему огорчению, я заметил в некоторых бюргерах склонность к спиртным напиткам, а потому принужден был закрыть харчевни. Упоминая об этом, я не хотел бы произвести впечатление на людей, не знающих буров, будто они пьяницы. К чести их, можно даже сказать, что в сравнении с другими нациями они народ непьющий. Большим стыдом считает всякий бур быть пьяным.

Глава IX. Саннаспост

28 марта 1900 года состоялось собрание военного совета, на котором прежде всего обсуждались некоторые случаи нарушения воинской дисциплины. После этого сделаны были постановления о том, каким образом должны будут впредь действовать войсковые части. Было решено, чтобы генерал Деларей со своими трансваальцами остался у Брандфорта, равно как и оранжевские отряды с генералом Луи Ботой. Остальные должны были выступить в тот же вечер со мною.

Но куда?

Любопытство офицеров и всех бюргеров было сильно возбуждено; но я никому не сообщал, куда я собирался направиться. Я твердо решил с этих пор никогда ни с кем не говорить о моих военных планах. Опыт научил меня, что, как только становится известным намерение начальника, это всегда вредит делу. Я решил управлять моими бюргерами твердою рукою и ввести строгую дисциплину, какой они до сих пор и не знавали. Конечно, почти все зависело от доброго желания самих бюргеров; они поступали на военную службу и уходили по собственному желанию; но я требовал, чтобы бюргер, раз поступив на службу, строго подчинялся военным правилам.

И я добился этого!

Вечером 28 марта мы выступили из Герандфорта. Я поставил себе целью напасть на небольшой отряд у Саннаспоста, где находился водопровод, снабжавший Блумфонтейн водою, с тем, чтобы лишить этот последний воды. Для того чтобы никто не знал, чего я хочу, я приказал идти к Винбургу. Послышались со всех сторон вопросы: «Куда же мы идем?» или «Что мы будем делать в Винбурге?».

На следующий день я спрятал свой маленький отряд и вечером узнал от некоторых разведчиков, которым я имел основание доверять, необходимые для меня сведения.

Тут мне делал большие затруднения коммандант Вилонель. Несмотря на ясно выраженное запрещение военного совета, оказалось, что с нами было 30 повозок, принадлежавших винбургским бюргерам, находившимся под его начальством. Я напомнил ему решение военного совета, на что он мне ответил, что он не хотел бы настолько стеснять своих бюргеров, чтобы запретить им тащить сзади свои повозки. С наступлением вечера его обоз опять двинулся за нами. Тогда на другой день я выдал ему письменное распоряжение, в котором требовал отсылки возов домой. На это он также письменно ответил мне, что желает нового собрания военного совета для пересмотра этого вопроса. Я ответил, что решительно отказываюсь принять подобное заявление.

В этот день после полудня я получил различные извещения. Сперва я узнал, что генерал Оливир гнал генерала Бродвуда из Ледибранда по направлению к Таба-Нху. Затем генерал Фронеман и коммандант Фури, которым я уже сказал о моем плане и которых послал исследовать местность, сообщили мне, как обстоят дела у Саннаспоста и как расположились там 200 человек англичан.

Я призвал тогда генералов А. П. Кронье, Я. Вессельса, К. Фронемана и Пита Девета, рассказал им о своем намерении, приказав в то же время держать все дело в полнейшей тайне, и советовался с ними.

Вслед за тем было порешено, чтобы комманданты П. Фури и Нель с их бюргерами, в числе 350 человек, сопровождали меня, чтобы быть еще до рассвета следующего дня у Коорнспрейта. Генералы А. П. Кронье, Пит Девет, Фронеман и Вессельс должны были с другими бюргерами отправиться, в числе 1150 человек, к холмам у реки Моддер, сейчас же против Саннаспоста. Они должны были взять с собой орудия, которых у нас было пять, и с наступлением утра начать бомбардировку. Я ожидал, что англичане пустятся в бегство к Блумфонтейну и тогда мне можно будет из Коорнспрейта уничтожить их. Я нарочно послал с этими четырьмя генералами так много людей, чтобы они могли заставить генерала Бродвуда вернуться назад в случае, если бы он, услышав пальбу у Саннаспоста, вздумал послать подкрепления.

Тут опять коммандант Вилонель стал тормозить дело. Времени было очень мало, так как солнце уже почти село, и нам надо было уже выступать, а тут вновь поднялся вопрос о повозках. Коммандант Вилонель заявил мне, что, во-первых, он не намерен покориться решению военного совета относительно повозок, а во-вторых, что он не поставит своих бюргеров в местах, им самим не проверенных. Он просил отложить нападение до тех пор, пока он не освидетельствует местности Саннаспоста своими длинными подзорными трубами. Но тут моему терпению пришел конец, и я заявил комманданту Вилонелю, что он должен слушаться моих приказаний, а если он этого не желает делать, то я уволю его от службы, если только он раньше сам не подаст в отставку. Он выбрал последнее. Это происходило в моей палатке. Мой секретарь приготовил ему нужную бумагу, и коммандант Вилонель написал свое прошение об отставке. Я немедленно выдал ему таковую за своею подписью, почувствовав при этом большое облегчение. Точно гора свалилась с плеч – таково было сознание, что я освободился наконец от этого упрямца.

Так как у нас решительно не было времени для того, чтобы обычным путем выбирать преемника Вилонелю, то я, собрав винбургских бюргеров вместе и заявив им об уходе их комманданта, сказал им, что позднее при первой возможности они могут выбрать кого им угодно, а что пока за спешностью я назначаю коммандантом фельдкорнета Герта ван-дер-Мерве. Никто из бюргеров не имел ничего против назначения бравого храбреца, милого Герри; и после отданного им приказа отправить повозки домой, мы выступили вперед.

По дороге к водопроводам (Waterwerken) мы подошли к тому месту, где я назначил находиться моим разведчикам. Они сообщили мне, что войска генерала Бродвуда вышли в тот вечер от Ледибранда к Таба-Нху. Я простился с генералами, которые должны были разместиться к востоку от реки Моддер против Саннаспоста, и отправился к Коорнспрейту, не зная о том, что генерал Бродвуд в эту же ночь выступил из Таба-Нху к водопроводам.

Без шума, насколько возможно было тихо, пробрались мы к Коорнспрейту; здесь я спрятал своих бюргеров около реки, по обеим сторонам брода, лежавшего на пути из Таба-Нху и Саннаспоста к Блумфонтейну. Пока я все это устраивал, стало рассветать. Вдруг мы заметили, что на крутом берегу реки стоит повозка с кафрами и несколько быков и овец. Мы узнали от них, что скот этот принадлежал одному из сдавшихся буров в Таба-Нху и что они торопились в Блумфонтейн, чтобы продать скотину в британском лагере. От этих же кафров мы узнали, что таким же способом доставлен был скот в лагерь Бродвуда, который теперь уже находился у Саннаспоста.

В это время сделалось уже совсем светло, и мы действительно увидели войска генерала Бродвуда около Саннаспоста, не более как в 3000 шагах от нас. Таким образом, оказалось, что не генералам моим с их 1150 бюргерами, а мне с маленькой горсточкой в 350 человек пришлось иметь дело на реке Моддер с огромными силами англичан.

Я твердо решил сопротивляться превосходившему меня по числу неприятелю. К счастью, мои позиции имели много преимуществ перед неприятельскими. Положение Коорнспрейта было таково, что я мог попрятать всех своих бюргеров со всеми их лошадьми. Я дал строгий приказ, чтобы, пока наши подкрепления у реки Моддер не начнут стрелять, никто бы не издал ни звука, а также чтобы никто не смел делать ни одного выстрела, пока я не прикажу. Они должны были ждать приближения неприятеля и по возможности без перестрелки заставить его поднять руки вверх (т. е. сдаться).

Лагерь генерала Бродвуда только что приготовился выступать, когда наши пушки стали его обстреливать.

Последствием этого было беспорядочное бегство неприятеля. Повозки не двигались гуськом одна за другою, но целыми кучами, сбивая друг друга, спешили к броду, т. е. как раз к тому месту, где я находился с моими бюргерами. Несколько возов отделились и были уже впереди других. Как только первая повозка въехала в брод, сидевшие в ней люди (мужчина и женщина) увидели, что попались. Но было поздно. Я стоял с коммандантами Фури и Нелем у самого брода. Немедленно приказал я двоим из моих бюргеров сесть в повозку рядом с находившимися в ней двумя людьми, ехать, переправившись через реку, по направлению к Блумфонтейну и остановиться у дома г-на Преториуса, стоявшего в 400 шагах от брода; там отпрячь быков, а англичан запереть в доме, чтобы они ни в каком случае не увидали своих и не успели бы подать знака.

Другие повозки стали спускаться одна за другой к броду, и я приказывал им следовать за первой к тому же дому под угрозой, что если сделают хотя бы малейшие знаки своим, то будут немедленно застрелены.

Сидевшие в повозках оказались англичанами, коренными жителями Таба-Нху, и я спешил, чтобы эти повозки с женщинами и детьми достигли дома прежде, чем началась бы перестрелка.

Довольно долго дело с повозками шло безостановочно, не возбуждая в англичанах ни малейшего подозрения.

Первые солдаты, ступившие в воду и бывшие уже на середине реки, страшно испугались, услышав наши голоса:

– Руки вверх!

Немедленно все руки поднялись кверху.

За первыми солдатами нахлынули другие, и в одно мгновение мы обезоружили 200 человек, прежде чем они успели прийти в себя.

Порядок между бюргерами сохранялся все время, вплоть до обезоружения неприятеля. Но когда они, предоставленные сами себе, имели в руках массу оружия, с которым не знали, что делать, то стали раздаваться со всех сторон вопросы, причем один перебивал другого: «Генерал, что мне делать с ружьем?» или «Генерал, что мне делать с лошадью?». Началась суета… и прошло немного времени, как неприятель смекнул, что что-то не совсем ладно.

Кто-то из английских офицеров вдруг приказал повернуть назад.

Но нам все-таки удалось обезоружить 200 англичан и отобрать их обоз, состоявший из 117 возов и 5 орудий, оставленных на берегу реки, в 100 шагах от нас. Кроме того, еще два орудия были брошены в 300 шагах от нас.

Англичане отступили на расстояние 1300 метров к станции, лежавшей на линии Деветсдорп – Блумфонтейн и только что отстроенной перед войной. Мы открыли по ним сильный огонь.

Строения защищали неприятеля. Не думал я, что, подавая голос в фольксраде за постройку этих зданий, буду иметь дело с неприятелем как раз у этих зданий и что они послужат врагу защитой против меня же.

Англичане пытались спасти свои 5 орудий, но это оказалось совершенно невозможным. Но два других, брошенных дальше от нас, они успели увезти. Их-то они и поставили позади строений и сильно осыпали нас гранатами и картечью. Наши бюргеры смело обстреливали их, в то время как они бежали к зданиям, и тут положили много убитых и раненых. Добежав до защиты, англичане попрятались за строения, улегшись на землю вправо и влево от станции, и стали в свою очередь обстреливать нас.

Наши 1150 бюргеров, стоявшие к востоку от реки Моддер, поспешили к нам на выручку; но, к несчастью, они взяли переход слишком вправо, где вода вследствие запруды стояла так высоко, что они не могли переправиться на другую сторону. Тогда им пришлось окольною дорогою идти еще 3 мили по оврагам и откосам вверх по реке. Наконец, они подошли к крутому обрыву реки и опять не могли идти дальше. Им ничего больше не оставалось, как тем же путем возвратиться и перейти брод у плотины. В течение этого времени генерал Бродвуд имел целых три часа для обстреливания нас со стороны станционных зданий. Англичане палили жестоко; но, к счастью, наши позиции у реки были так хороши, что мы так же жестоко могли отстреливаться. Мы потеряли всего двоих убитыми, да и тех случайно.

Когда подошли наши подкрепления, переправившиеся через реку Моддер, то генерал Бродвуд уже не мог удержаться на месте, он приказал бросить позиции, и англичане пустились вправо и влево мимо меня через Коорнспрейт. Мы безостановочно стреляли по ним и снова взяли многих в плен. Если бы у меня было более людей, то я мог бы переловить здесь всех бежавших мимо меня, но с 350 бюргерами было трудно поймать более чем 2000 человек.

Бюргеры, находившиеся у реки Моддер, докончили сражение, напав на неприятеля и заставив его обратиться в бегство.

Великолепно дрались мои бюргеры; более неустрашимыми я их еще до сих пор не видел, особенно в тот момент, когда вся огромная масса англичан хлынула целым потоком прямо на нас. Спокойно, хладнокровно и решительно обходились они с солдатами, отбирая у них оружие. Это сражение послужило для меня новым доказательством храбрости африканца, равной которой, по моему мнению, не найдется нигде.

У нас был тяжело ранен комманданта Герт ван-дер-Мерве, к счастью потом выздоровевший. Кроме него, было еще четверо раненых и трое убитых. О потерях англичан нам некогда было справляться, но, по их собственным показаниям, они потеряли в этот раз 350 убитыми и ранеными. Мы взяли в плен 480 человек, исключая черных. В наши руки попало также 7 орудий и 170 повозок.

После этого сражения мне пришлось употребить много усилий, чтобы снова привести все в порядок. Многие из лошадей, находившихся при орудиях, были убиты точно так же, как многие быки и ослы, везшие повозки. Повозки тоже находились после такой трепки в полной неисправности. А между тем каждую минуту можно было ожидать нападения со стороны Блумфонтейна. Но подкрепления оттуда пока еще не показывались. И только значительно позднее, когда бюргеры перестали преследовать неприятеля, около 12 часов, показалась небольшая часть конницы, но почему-то не двинулась дальше того места, где она появилась[27]27
  Я полагаю, что каждому, а не мне одному должно казаться странным, что из Блумфонтейна, где находился фельдмаршал с 60 000 войском, не было послано своевременно подкреплений к месту сражения, которое происходило в 17 милях от этого города и длилось целых четыре часа. Англичане никак не могли отговориться тем, что они не знали о нападении на генерала Бродвуда вследствие того, что телеграфная проволока была перерезана нами у брода. Во-первых, стояло тихое утро и пушечные выстрелы были слышны в Блумфонтейне, а во-вторых, существовала еще боковая линия проводов, соединявшая англичан через Бусманскоп с Коорнспрейтом. Я говорю обо всем этом не для того, чтобы выставить лорда Робертса в неблагоприятном свете, но единственно для того, чтобы показать, что и в огромном благоустроенном английском войске встречались большие неисправности, в сравнении с которыми наши ошибки не могут идти в счет. У нас не было правильного войска, и о всевозможных непорядках в военном отношении было известно еще с самого начала войны. Республики не только еще очень юны, да нам и в голову никогда не приходило хвалиться организацией и дисциплиной среди бюргеров. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Подкрепление, состоявшее из бюргеров генерала Оливира, прибыло к нам из Таба-Нху тогда, когда уже все окончилось. Услыхав утром выстрелы, они приблизились к нам, но, как они утверждали, не могли никак сделать этого раньше.