Текст книги "Снайпер"

– И конечно, начались пересуды… – сказала Луиза.

– Начались, – с мрачным выражением на лице кивнул Берт. – Собор святых дьяконов нью-йоркской церкви прямо спросил его, были ли он и Марго любовниками. Капитан же послал их, правда, весьма вежливо, к черту. После этого они предложили ему уйти в отставку, что он и сделал.

– А никакая другая церковь не пригласила его? – спросила Луиза.

Берт рассмеялся, но как-то горько.

– Предложений была масса. Какая же церковь не захотела бы получить настоятеля с четырьмя миллионами долларов, которые он мог пожелать потратить на ее нужды? Но Капитан был обижен и разгневан, а потому отверг все предложения. Он отправился в Фэйерчайлд, купил надел земли и после года раздумий решил вложить все деньги в школу для мальчиков. Вот так все оно и было.

– Вы знали их, Берт, – сказала Луиза. – Как вы считаете, они были влюблены друг в друга – отец и Марго?

– За подобный вопрос вам следовало бы дать по губам, – ответил Берт.

Все это Луиза пересказала Джерико, правда, не приукрашивая повествование последующими вопросами и подозрениями, не упоминая свое собственное любопытство и те усилия, которые она предприняла впоследствии, чтобы разобраться в этой английской истории.

– Так что, если бы не началась война, – сказала Луиза Джерико, – если бы в дело не вмешалась актриса, решившая оставить карьеру ради борьбы за британскую мораль, если бы отец не принял решение стать капелланом и если бы не произошел тот фатальный дорожный инцидент, я бы так и не стала тем человеком, которым являюсь в настоящее время. И не выросла бы в школе для мальчиков, окруженная подростками и инфантильными мужчинами.

– А замуж вы так и не вышли?

– О, вышла, – ответила Луиза. – Это был как раз один из тех инфантильных мужчин, о которых я упоминала. Школьный учитель истории. Это был добрый, воспитанный человек, старше меня на семнадцать лет. А замуж я вышла из чувства досады за то, что отец не взял меня в свою поездку по Европе. Звали его Дрю Стивенс. Мы развелись через три месяца после убийства отца. – Она слегка вздрогнула. – Даже сейчас, спустя десять лет, он все еще пытается склонить меня к тому, чтобы я передумала. Бедный Дрю.

Позже в тот вечер Джерико отвез Луизу в отель, где она остановилась. Он ничего не сказал о следующей встрече – просто стоял у лифта и улыбался, пока она не скрылась из вида.

Оказавшись у себя в комнате, Луиза вновь испытала жестокое чувство стыда. Фактически она позволила этому человеку обращаться с собой так, как ему хотелось, и теперь он наверняка потешается над ней.

Ей понадобилось немало времени, чтобы приготовиться ко сну. Наконец она все же улеглась и в темноте уставилась в потолок. Этот человек лишил ее былого ощущения безопасности, веры в себя. Она же вела себя как банальная дешевка.

Зазвонил телефон, стоявший у кровати. В общем-то она не ждала никаких звонков – возможно, кто-то из членов семьи захотел поговорить.

– Луиза?

Это был Джерико. Она почувствовала, как ее начинает бить дрожь.

– Я забыл попросить вас об одной вещи, – сказал он.

– О чем именно, Джон?

– Пообедаем завтра? – приветливо спросил он.

– Я не люблю загадок, – сказал ей на следующий день Джерико.

Они обедали в «Ле Балуа» на Пятьдесят восьмой улице. Он встретил ее в баре и, проговорив короткое слово «привет», проводил к заранее заказанному столику. Не поинтересовавшись ее мнением, заказал «Кровавую Мэри». Так же поступил и с заказом еды. Судя по всему, он решил взять инициативу в свои руки.

– Я не люблю загадок, – повторил он, – потому что они отвлекают меня от тех вещей, которые мне следует обдумать.

– И я тоже загадка? – спросила Луиза.

Он с ухмылкой посмотрел на нее:

– Моя дорогая и очаровательная Луиза. Вы для меня никакая не загадка. И прежде чем вы начнете обижаться, запомните, что я сказал: «Не люблю загадок». И имел я в виду вашего отца. Вы же понимаете, что должен быть ответ на то, что случилось с ним.

– И это после десяти лет?

– А почему бы нет?

– Джонни, эксперты давно уже оставили все попытки.

– С десятилетнего возраста никто еще не называл меня «Джонни», – угрюмо проговорил он.

– А вам это не нравится?

– Если только эта уменьшительная степень не приравнивает меня к тем недоразвитым мужчинам, о которых вы говорили накануне.

– Не приравнивает.

– Каких экспертов вы имели в виду?

– Полицию штата, окружного прокурора, специального следователя прокурора, четверых или пятерых частных детективов, нанятых учредителями.

– Кто, по вашему мнению, мог сделать это?

– Не имею ни малейшего понятия.

– Да будет вам, – нетерпеливо проговорил Джерико. – Ведь должны же у вас быть какие-то подозрения.

Она внимательно посмотрела на него и почувствовала, как в сердце у нее потеплело. Он казался переполненным жизненной энергией, которая просто бурлила в нем.

– Думаю, что нет смысла снова открывать этот вопрос, – сказала Луиза. – Какое-то время все мы находились под подозрением. Мы жили в сомнении, не веря друг другу. Когда же проблема так и не разрешилась, нам пришлось потратить немало времени на то, чтобы снова научиться жить вместе.

– Вчера я вел себя как последний болван, – сердито проговорил Джерико.

Луиза машинально протянула руку за напитком. Собирался ли он сказать ей о своем сожалении, что отверг ее? Как ни странно, она надеялась на то, что этого не произойдет, поскольку это уравняло бы его со всеми остальными.

– Я должен был выглядеть последним лицемером, когда утверждал, что если бы вы проявили больше сопротивления, то смогли бы противостоять нападкам окружающих.

Луиза слегка перевела дыхание. Этот человек явно заслуживал того, чтобы узнать его получше.

– Я думал о вас, – сказал Джерико, причем было ясно, что думал он отнюдь не о женщине, которая пожелала его любви. – О том, что вам пришлось пережить, когда вам было всего лишь десять лет. О маленькой девочке, защищающей своего отца от бесконечной вереницы врагов. О том, что на протяжении последних десяти лет при каждом взгляде на вас или любого другого Пелхама люди перешептывались: «А вы знаете, что ее отца убили? Причем ни малейших догадок, кто сделал это. Вполне возможно, что именно она». Как вам удалось, Луиза, остаться самой собой, выстоять, несмотря ни на что, под перекрестным огнем? Я приношу вам свои извинения за то, что вел себя как последний дурак.

На какое-то мгновение ей показалось, что она сейчас разрыдается как девчонка. Никто и никогда еще не догадывался, почему она стала гордой, надменной, железной женщиной, почему она так мало отдавала и совсем не умела принимать то, что предлагалось ей от чистого сердца.

– Я мог бы ответить на все ваши вопросы банальностями в духе бойскаутского детства, – сказал Джерико, по-прежнему не поднимая на Луизу взгляда. – А что, если сорок с лишним лет назад ваш отец действительно увлекся шикарной актрисой? Ну что ж, повеселился вволю, так почему бы теперь не забыть об этом? Но это недостаточно пригодный вариант. Вам требуется конкретное «да» или «нет», чтобы залечить ту рану, которая мучила вас все это время. Или вот: ваш отец был убит каким-то бродягой, а потому про случившееся можно забыть. Но и этот вариант не проходит. В глубине души вы убеждены в том, что это кто-то из тех, с кем вы живете, кого ежедневно видите. Вам нужны ответы, Луиза, а не догадки.

– Все это уже слишком поздно, – сказала Луиза.

– Пожалуй. – Джерико впервые взглянул ей в лицо. – Скажите, кто-нибудь когда-то писал качественный портрет вашего отца?

Она медленно покачала головой:

– Были такие задумки, но отец так и не нашел времени для позирования. Попечители несколько раз принимались уговаривать его, но так ничего и не получилось.

– Каким бы вы хотели его видеть?

– О чем вы, Джонни?

– Чтобы написать по-настоящему хороший портрет мертвого человека, художнику требуются не только фотографии. Он должен познать личность этого человека, разобраться в его характере. Подобно любому другому, ваш отец по-разному представал перед разными людьми. Для тысяч воспитанников Пелхам-Холла он был директором, символом власти – для кого-то доброй и снисходительной, а для кого-то жесткой, а то и беспощадной. Он был отцом для вас, ваших сестры и брата, мужем вашей матери. Возможно, он был требовательным управляющим своего хозяйства – в чем-то справедливым, в чем-то не очень. По некоторым слухам, он был отменный греховодник; если же верить многим другим людям, то он скорее походил на Христа. Берт Уолкер вообще считал его героем. Но во всем этом нагромождении взглядов, Луиза, есть некий общий знаменатель. Сам Человек. Подлинный Человек. Если мы выберем время, чтобы проанализировать все разноречивые точки зрения, мы получим ответ. Это был Фредерик Джордж Пелхам-старший, доктор богословия, директор, Человек. Когда же мы узнаем, кем он был на самом деле, мы поймем, была ли у него сорок лет назад любовная интрига с актрисой. Нам просто необходимо это знать. Вы, Луиза, можете жить только с правдой – сомнения и догадки вас не устраивают.

– Но это еще не самая страшная правда, Джонни, – заметила она.

– Да, гибель вашего отца. Но когда мы узнаем, кем он был на самом деле, мы с гораздо большей легкостью определим, кто его убил. Видите ли, это отнюдь не вопрос, кто мог достаточно хорошо обращаться с винтовкой. Вопрос в другом – кто мог его настолько ненавидеть. Кто считал его злодеем? Если он действительно был злодеем, все окажется просто. Если же нет, то нам предстоит разобраться, чьи представления о нем оказались настолько извращенными, что этот человек пожелал его смерти.

– А если мы проиграем?

– Что ж, хуже, чем есть, не будет.

– Да уж. Снова заняться всем этим делом…

– Лишь отчаяние могло вас заставить вести себя так, как вчера, Луиза. – Он сделал нетерпеливый жест рукой. – Я помню, сам сказал, что говорить на эту тему не следует, но все же не могу удержаться. Когда вы свободны от сомнений и подозрений, когда избавляетесь от постоянной позы самообороны, вы способны принимать решения как свободная женщина, а не отчаявшаяся неврастеничка.

Луиза почувствовала, что краснеет.

– Джонни, мне так стыдно.

– Не стоит стыдиться. Все эти сомнения просто исчерпали ваш запас выносливости, вымотали вас до такой степени, что вы стали сомневаться в себе и кидаться в крайности, чтобы обрести былую уверенность. Когда же мы устраним эти сомнения, вы, возможно, утратите ко мне интерес, чего я вполне заслуживаю.

– Джонни, вы очень добрый человек.

Он опустил на стол свой крепкий кулак, да так, что зазвенела посуда.

– Никакой я не добрый! – произнес он столь громко, что люди за соседними столиками повернули головы в их сторону. – Просто вы, мадам, повергли мой разум в смятение. Я хочу не меньше вашего добиться ответов, поскольку в противном случае буду во время работы постоянно мучиться, ломая над ними голову.

– О какой работе вы говорите?

– А что если я напишу портрет вашего отца? Ведь приближается тридцать пятая годовщина основания школы, не так ли? И я преподнесу его в дар учредителям. Только вам придется назначить меня официальным художником. У меня же должны быть основания повсюду совать свой нос и все вынюхивать. Семья должна согласиться и проявить готовность побеседовать со мной о Старике. А вы являетесь единственным человеком, который понимает, к чему я стремлюсь. Можно это будет сделать?

– Думаю, что да. Полагаю, они будут польщены, что художник вашего уровня согласился написать портрет отца.

– Что вам известно о моем «уровне»? Ведь до вчерашнего дня вы даже имени моего не слышали.

Она ответила улыбкой.

– По дороге сюда я остановилась у галереи, где выставлены ваши работы, – сказала она. – О вас говорили с большим уважением. Показали альбом с вырезками из газет и, конечно, Джонни, картины. Они показались мне чертовски возбуждающими.

Луиза вспомнила газетные вырезки. Как ей стало понятно, Джон Джерико и его творчество вызывали споры в мире живописи. «Страстные краски и свободные линии современного Ван Гога», – как написал о нем критик из «Таймс». «Вовсе не художник, – отозвался другой критик, скрывавшийся за инициалами в „Арт уорлде“. – Джерико всего лишь агрессивный журналист, который использует полотно и уголь для выражения своих личных взглядов». Покойный Юджин Спейчер назвал его «излишне педантичным в своем подходе». «Силой своих великолепных красок и скрытых за ними напряженных эмоций он заставляет вас почувствовать то, что вы не хотите чувствовать», – написала о нем «Геральд трибюн».

– Ну так мы договорились? – спросил он.

– Договорились, – ответила Луиза.

Она взглянула на стоявшую перед ней пустую тарелку – оказалось, что с обедом она расправилась, даже не задумавшись над тем, что именно ела.

Глава 3

Пелхам-Холл действительно производил впечатление.

Джерико еще не доводилось видеть столько красного кирпича, зеленого плюща и такого количества готических окон. А еще часовня, построенная из серого вермонтского мрамора, и имелась обсерватория с округлым синим куполом, стоявшая на некотором возвышении. И повсюду росли старые деревья – ели, клены, дубы, – возвышавшиеся над акрами зеленых лужаек. Вся территория постепенно спускалась к озеру. В августовскую жару вода отсвечивала голубыми бликами. Озеро окружали заросшие лесом подножия Беркширских гор.

Подъездные пути вели к жилым помещениям, учебному сектору, гимнастическому залу, подсобному хозяйству, и разобраться в их расположении было непросто. Само же здание выглядело старым, но ухоженным.

Следуя инструкциям, Джерико повернул налево и вскоре увидел «Манс» – большое белое здание, построенное в колониальном стиле, с мраморными колоннами, охранявшими парадный вход. Именно здесь и жила семья Пелхамов. Как только он припарковал свой «мерседес» у входа, на крыльце тут же появилась Луиза. За ней следовал невысокий, седоволосый мужчина, изуродованный артритом. На нем был черный плащ.

– Добро пожаловать в наш городок, – поприветствовала его Луиза. Она была в летнем платье, идеально подходившем к ее фигуре. Темно-голубые глаза скрывались за дымчатыми очками. – Берт позаботится о вашем багаже.

Джерико присоединился к ней, причем ей показалось, что он был рад снова оказаться в ее обществе.

– Это Берт Уолкер, – сказала Луиза. – Я вам говорила о нем. Знакомьтесь, Берт, это мистер Джерико.

Внимательные, черные, чем-то похожие на птичьи глаза пристально всматривались в Джерико. На лице словно автоматически появилась улыбка.

– Если вы дадите мне свои ключи, я отнесу ваши вещи в комнату.

Джерико заколебался. Для старого, сгорбленного человека это был бы непростой труд.

– Спасибо, Берт, – сказал он. – При мне мольберт и кое-какие принадлежности для рисования. Оставьте их. Я еще не решил, где буду работать.

– Миссис Пелхам подумала, что, может быть, в комнате для игр…

– Берт, этот вопрос мы решим позже, – решительным тоном проговорила она.

– Слушаюсь, мисс Луиза.

Старик взял ключи Джерико и пошел вниз к его машине.

– Слава Богу, что вы не попросили его поднести ваши чемоданы, – негромко проговорила Луиза. – Иначе он бы на всю жизнь стал вашим врагом. Что же касается комнаты для игр, то это идея самого Берта, а не мамы. Она вообще не высказала никаких предложений.

Луиза провела его в прохладную переднюю. Там все было обставлено на первый взгляд просто, но с большим вкусом.

– Не скажу, Джонни, чтобы семья ликовала.

– Простите?

– Им, конечно, понравилась идея с портретом, но они не понимают, почему вы не могли просто взять несколько фотографий и сделать свою работу в каком-то другом месте.

– Но вы убедили их?

– Убедила. – Губы ее напряглись, когда она вспомнила недавние дебаты.

– Диктатор, – с ухмылкой проговорил Джерико.

– К сожалению, в настоящий момент в доме никого нет, – сказала Луиза. Оказалось, что мать и сестра Джорджиана неожиданно решили отправиться за покупками. Муж Джорджианы, Артур Фрост, был занят на работе. Уолтер Фрост, их сын, плавал на яхте по озеру. – Мой брат Фред ждет вас в директорском кабинете. Там он чувствует себя более уютно.

– До меня доносится эхо семейного скандала? – спросил Джерико.

– Джонни, в этом нет ничего необычного. В этой семье никто не любит совершать поступков, которые не продуманы заранее. Я поломала эту традицию, пригласив несколько попечителей, которые были без ума от радости.

Через раздвижные двери в комнату вошел Берт Уолкер, сгибающийся под тяжестью двух чемоданов Джерико.

– Если вы пройдете со мной, сэр, я покажу, где вы сможете разместиться.

– Поспешите, Джонни, – сказала Луиза. – Берт покажет вам, где директорский кабинет. Я подожду здесь, пока вы подготовитесь к встрече с Фредом.

Гостевая комната и ванная на втором этаже, куда проводил его Берт Уолкер, были просторными и окнами выходили на озеро. По сведениям, полученным от того же Берта, озеро это имело совершенно непроизносимое индейское название, а потому его называли просто Фэйерчайлдом.

Джерико с некоторым облегчением оглядел громадную кровать с пружинным матрасом, рядом с которой стояли изящный туалетный столик и комод. Берт перехватил его взгляд и улыбнулся.

– Мисс Луиза упомянула, что вы такой же высокий, как и Капитан. Пожалуй, так оно и есть, вот только весом поменьше. Капитан никак не мог подыскать себе кровать, в которой он мог бы с удобством улечься. А эту он соорудил много лет назад. Мне было позволено переместить ее сюда.

– Берт, я упомяну вас в своем завещании, – сказал Джерико. – Что я действительно ненавижу, подолгу находясь где-то в гостях, так это спать, скрючившись пополам.

– Когда Капитану постель казалась слишком короткой, он обычно сбрасывал все белье на пол и спал там. Мне распаковать ваши вещи, сэр? Я обычно распаковывал и упаковывал вещи Капитана.

– Если это доставит вам удовольствие, Берт.

– Я буду рад обслуживать вас, пока вы находитесь здесь, сэр. Когда Капитана не стало, летнее время здесь – сплошная скука.

– Мисс Луиза сказала, что вы были очень близки с ним. – Джерико прошел к креслу у окна и начал набивать свою черную изогнутую трубку табаком из клеенчатого кисета.

– Сорок лет, сэр. Впервые мы встретились в пятнадцатом. А убили Капитана всего лишь десять лет назад. – Судорога свела щеку старика, и он склонился над большим чемоданом Джерико, принявшись скрюченными пальцами возиться с его застежками.

– Насколько я понял, вы знаете его дольше из всех живущих здесь.

– Даже дольше, чем его знает Мадам, сэр. – Чемодан раскрылся, и Берт выпрямился. – И как хорошо, сэр, что будет написан подлинный портрет Капитана. Я полагаю, что они повесят его в главном зале.

Джерико поднес к чубуку трубки тяжелую серебряную зажигалку:

– Написать подлинный портрет человека, Берт, отнюдь не просто.

– Но ведь есть же сотни фотографий, сэр. У меня лично есть несколько, которые относятся еще к лондонскому периоду.

– Фотографии скажут вам лишь часть нужного, – проговорил Джерико. – Вы смотрите на фотографию друга и воспринимаете его таким, каким знаете. Картина же должна разрушить прежний каркас и показать человека таким, каким он был на самом деле. В этом-то и состоит моя проблема, Берт. Я не знал этого человека.

– Вам не повезло, сэр, – проговорил Берт, перенося костюмы и куртки Джерико в просторный шкаф на противоположной стороне комнаты, где он повесил их на плечики. – Если они не отвисятся как следует, я их поглажу, сэр.

– По-моему, он должен был быть отменным джентльменом во всех отношениях, – сказал Джерико, прищурив свои ярко-голубые глаза от дыма трубки.

– Более великого человека, чем Капитан, я еще не встречал, сэр, – сказал Берт, возвращаясь к чемодану, лежавшему на кровати.

– Пытаясь понять этого человека, Берт, будет очень трудно обойти стороной его смерть. Я полагаю, семья так и не оправилась от этого потрясения.

В голосе Берта прозвучали резкие, скрипучие нотки.

– А как бы вы почувствовали себя, сэр, если бы вам пришлось каждое утро видеть лицо убийцы за завтраком?

– Крепко сказано.

– А как же еще, сэр? Ему выстрелили прямо между глаз! И в поместье не было ни единого чужака. Было лето, и школа полностью опустела – если не считать семьи, к числу которой я причисляю и себя, сэр. Были, конечно, и подсобные работники, которые жили по соседству со школой, но полиция всех их проверила.

– Но это большая территория, Берт. Кто угодно мог прийти сюда и пристрелить его.

– В летнее время, сэр, я здесь работал ночным сторожем. И в ту ночь я совершал обход, причем не в сотне метров от того места, где стоял убийца, а прямо за Сакс-Холлом, где располагается одно из наших больших общежитий. В момент выстрела я побежал за угол здания. Там никого не было. Через освещенные окна я увидел Капитана, распростертого на его письменном столе. Школьная собака, старый колли, лежала на нижних ступенях перед входом в зал заседаний и мотала передо мной хвостом. Если бы он увидел перед собой чужого человека, то сразу же подал бы сигнал тревоги. Полиция придала данному обстоятельству важное значение.

– И выстрел не произвел на него никакого впечатления?

– Стрельба была любимым видом спорта Капитана, сэр. Он обучал ей детей сызмальства, и даже Мадам была в этом деле отменным специалистом. Старый Принц – так звали собаку – готов был провести целый день на наших дневных стрельбищах. Пальба вызывала у него не больше возбуждения, чем обычный хлопок закрываемой двери. Но когда приходили посторонние, эта собака была настороже.

– А у вас, Берт, никогда не возникало никаких подозрений?

– Ну конечно же они были, сэр. Бывало, зациклишься на каком-то одном, крутишься с ним, крутишься, и в итоге остаешься ни с чем. Тогда переключаешься на какое-то другое, но результат оказывается тем же.

– И пока вы занимались всем этим, некто, как мне представляется, «зацикливался» на вас и обхаживал кругами.

– Но у них на это было право, сэр. Я ведь тоже там находился. И до сих пор умею прекрасно обращаться с оружием. Вот видите, сэр, куда ни подайся – везде тупик.

– Берт, хочу сказать вам, что я здесь не для того, чтобы расследовать убийство, – учтиво проговорил Джерико. – Совершив этот пробный заплыв в семью, я хотел поговорить с вами о Капитане – что это был за человек, над чем он смеялся, что ему нравилось, что не нравилось, что вызывало гнев.

Маленькие черные птичьи глазки стремительно перевели взгляд на Джерико.

– Больше всего ему не нравилось плутовство, сэр. Он терпеть не мог фальшивых выражений на лицах.

После этого Джерико встретился в директорском кабинете с Фредом Пелхамом. Тот нервно перебирал руками лежавшие на столе предметы, складывал-перекладывал свой носовой платок, разыскивал сигареты, которых так и не оказалось в карманах. Его тонкое, довольно симпатичное лицо вдруг начинало кривиться в сардонической улыбке, когда он отпускал язвительные замечания в отношении Луизы и предсказывал безупречность всех попыток проникнуть в «сущность» покойного Фредерика Джорджа Пелхама.

– Как вы можете добраться до истины в отношении человека, который был актером? – спросил Фред Пелхам и сделал жест в сторону стен, увешанных фотографиями. – Вы видите здесь Клавдия, порочного отчима. Добавьте к нему облик праведного духовного наставника, директора с классически сухим, но острым юмором, безмерно щедрого отца, готового завалить тебя подарками, но скупого на любовь. – Его изящная рука сделала нетерпеливый жест. – О, Луиза наверняка уже рассказала вам, каким любящим человеком он был. Ну да, она была его любимицей. Ему нравилось показывать ее повсюду, как фермер любит демонстрировать образцовое животное, им выращенное. Но сделал ли он что-нибудь, чтобы остановить ее от диких выходок? Не сделал. Сделал ли что-либо, чтобы воспрепятствовать этой явно комичной женитьбе, однозначно обреченной на провал? Не сделал. Спас ли он Джорджиану от этого маленького плюгавого человечка, который прекрасно разбирался в лошадях, но ничего не понимал в людях? Не было и этого. Сделал ли он что-либо такое, что позволило бы вам назвать его любящим отцом? Ничего такого он не сделал. Мог ли я с уверенностью сказать, что сегодня надо мной засияет солнце или я лишь увижу презрение в его глазах из-за того, что его сын – маленький, отнюдь не атлетического сложения, не блестящий ученик и вообще не тот, кем бы мог стать без его помощи? – Фред глубоко вздохнул и промокнул рот носовым платком. – Ну, я, пожалуй, слишком уж перегнул палку, вы не находите, мистер Джерико?

– Мне только что сказали, что он не терпел фальшивых выражений лиц, – сказал Джерико, – хотя, по вашим словам, у него их была масса.

– Как я понял, Берт уже поговорил с вами. Дорогой, верный, старый Берт! – вырвалось у Фреда. – Маленький бедный кокни, который зарабатывал себе на жизнь, чистя туалеты в бардаках Челси, пока отец не подобрал его, и завоевал себе его внимание и любовь, да похлеще чем любой другой член семьи.

– Он оставался здесь со дня кончины вашего отца. Вы все должны чувствовать перед ним какую-то ответственность.

– Это предусмотрено завещанием! – с горечью проговорил Фред. – Отец не только оставил ему солидную сумму денег, но и позволил жить здесь столько, сколько он сам пожелает. Так вот, он пожелал остаться, шпионить за нами и в конце концов пришпилить, как букашек.

Джерико улыбнулся:

– Но ведь есть, наверное, мистер Пелхам, кто-то, кому вы симпатизируете?

– Я сам себе симпатизирую, – сказал Фред. – И я единственный человек, которому могу доверять.

– Кажется, я стал немного уставать от вас, мистер Пелхам, – сказал Джерико. – Возможно, мы встретимся с вами в другой обстановке – тогда и обсудим интересующие нас обстоятельства.

Фред откинулся в кресле и неожиданно обаятельно улыбнулся.

– Прошу меня извинить, – сказал он. – Когда в семье общаешься только с женщинами, редко удается позволить себе роскошь быть самим собой. Но скажите, вы можете написать действительно хороший портрет отца, который можно было бы выставить в зале заседаний? Смею уверить вас, мистер Джерико, что он не был чудовищем. Просто иногда представлялся мне таким. Я могу рассказать вам все, что потом можно будет отразить в картине.

– Я не хотел бы слышать их от вас, – сказал Джерико. – То, что вы уже сказали мне, может оказать большую помощь. Только я бы пожелал выслушать все это в более спокойной обстановке. – Он поднялся. – Вы сказали, что вам приходится общаться с одними женщинами? Но мне казалось, что есть еще ваш племянник и его отец, Артур Фрост.

– Артур всего лишь конюх в семье, – проговорил Фред, вновь обнажив свой язвительный юмор. – Кентавр, за которого вышла замуж Джорджиана. Он тренирует несколько лошадей Джорджа Блэгдона, миллионера, который живет в другой части города. В августе он отвозит их в Саратогу. Добрую часть зимнего времени он проводит со своими драгоценными зверями. Это прекрасно, потому что Джорджиана может видеть его лишь в короткие промежутки времени, тогда как остальные члены семьи не видят его совсем. В выборе мужей мои сестры проявили отнюдь не идеальный вкус. Одна вышла замуж за косноязычного помощника конюха, а другая за археолога-импотента.

– А внук?

– О да, есть еще маленький Уолтер. Сейчас ему восемнадцать. Боже, упаси нас от течения времени. Маленький Уолтер, который сам не представляет, кто он есть на самом деле. Моя святая мать пытается вылепить из него второго отца. Его мать, дорогая Джорджиана, слишком занята своими психотерапевтами, дьявольскими лекарями и транквилизаторами, чтобы уделять ему достойное внимание. Артур сажает его на лошадь, тот падает с нее – вот и весь интерес, который отец проявляет к сыну. К тому же Уолтер никак не говорун – он заика.

– И все же я продолжаю утверждать, что наверняка есть кто-то, кто вам нравится, – сказал Джерико.

– Вы еще не встречались с моей матерью? – Фред неожиданно перешел на серьезный тон. – Присмотритесь к ней, Джерико. Мне кажется, что она мне очень нравится. Кстати, – добавил он, взглянув на часы, – ежедневно в половине шестого она устраивает чаепитие. Вы сможете не только попить чай, но и отведать тончайше нарезанные сандвичи с огурцом. От вас также будут ожидать искусства поддержания беседы, но только не о политике, если вы на это способны. Если вы захотите предварительно выпить, я подскажу, где хранится запас. Как я понял, Луиза заказала для вас ирландское виски. – Он встал. – А теперь, мой смущенный друг, не присоединиться ли нам к дамам?

Внешне Алисия Пелхам производила впечатление живой и при этом весьма элегантной копии героини одной из тысяч театральных комедийных постановок. Ее седые волосы были уложены качественно и профессионально. Уши украшали две прекрасно подобранные жемчужины. Небольшое ожерелье, которое она носила, также было составлено из изысканного жемчуга. Правую руку украшало превосходно обработанное изумрудное кольцо квадратной формы, а золотое обручальное увенчивал сверкающий бриллиант.

Платье, которое Алисия надела к чаю, имело светло-серую расцветку, гармонировавшую с пастельными тонами гостиной, являвшейся, судя по всему, ее вотчиной. И к ней самой, и к окружавшей обстановке больше всего подходило слово «холодный». Картины на стенах были выполнены в манере ново-английского примитивизма – серые зимние ландшафты.

Алисия сидела в кресле с высокой спинкой. Перед ней стоял чайный сервиз из чеканного индийского серебра. Обещанные Фредом огуречные сандвичи возвышались на вершине трехъярусной подставки. Было подано также маленькое печенье домашней выпечки.

– Сливки или лимон, мистер Джерико? – Голос прозвучал ясно, отчетливо и казался совершенно лишенным эмоций.

– Я бы предпочел без всего, миссис Пелхам, – ответил Джерико. Прозвучало это чуточку грубовато. Он посмотрел на Луизу, которая задумчиво улыбалась, гадая, как он воспримет все происходящее вокруг него.

Джорджиана Фрост, выполнявшая за столом роль хозяйки, разливала чай. Ничто в ее облике не говорило о том, что она являлась любящей сестричкой Луизы. Темноволосая, слишком уж худая и избыточно напряженная. Во всем ее облике читалась склонность к истерии, причем практически без всякого повода. В ее лице, как и у Фреда, сохранились аристократические черты. Луиза, похоже, пошла в отца. Зоркий взгляд Джорджианы перескакивал с Луизы на Джерико и обратно. Никому не требовалось объяснять, что она думала по поводу двух этих людей: гадала об их отношениях и заранее презирала.

– Я же сказал вам, что прежде стоит выпить, – негромко сказал Фред, стоя рядом с Джерико.

Джорджиана передала Джерико его чай «без всего». Чашка на блюдце слегка подрагивала, когда она ее предлагала.

– Луиза говорила, что вы побывали во всех беспокойных местах в мире, мистер Джерико. Вы должны рассказать нам о них. По ее словам, ваш рассказ мог бы оказаться настоящим приключенческим повествованием.