Текст книги "Журналисты о русском языке"

Сергей Гогин

Региональный корреспондент «Радио Свобода»

1. Я считаю, что русский язык в целом жив и здоров: у него такое мощное устойчивое основание, что поколебать его невозможно (впрочем, как и у любого другого развитого естественного языка). К тому же литературная норма, классические образцы литературной речи (книжная классика, архивные записи, в частности, теле– и радиоспектаклей, а теперь еще и аудиокниги) в качестве эталона есть, никуда не исчезли. Уверен, что язык как сложная самоорганизующаяся система способен справиться с точечными атаками или негативными воздействиями со стороны экстралингвистической реальности. Ибо новый элемент (или кластер элементов), попадая в систему языка, неизбежно ей подчиняется: он либо начинает функционировать по правилам системы, «обкатавшись» в языке, либо отторгается как инородное тело.

Актуальными в речи я считаю процессы, связанные с освоением и ассимиляцией профессиональной лексики, вошедшей в русский язык в постсоветское время из европейских языков в связи со сменой политического режима, включением России в мировую экономику и более активным ее участием в международной политике. Я имею в виду лексику, которая пришла вместе с реалиями демократии, рынком, экономикой, финансами (и всем шлейфом прикладных инфраструктурных знаний), компьютерными и информационными технологиями и, конечно же, Интернетом. Откат от демократии, который мы переживаем сегодня, неоавторитарные тенденции в политике уже сказываются на языке СМИ: лексика сегодняшних СМИ, лексика выступления политиков все больше соответствует риторике советских времен. На наших глазах рождается постсоветский новояз, имеющий отчетливую пропагандистскую национал-патриотическую окраску (яркий пример: «Россия встает с колен»). Общественное сознание, проявляющееся в языке, может быть всерьез и надолго заражено этими шаблонами, но язык в этом не виноват. Уйдет явление – уйдут в историю и языковые штампы подобного рода либо останутся в качестве иронических идиом с привкусом политической архаики (как «ответ Чемберлену», «лучший друг физкультурников», «не могу поступиться принципами»).

2. Идеальный язык СМИ – это литературный язык, адекватно обеспечивающий передачу и восприятие информации. Я считаю задачу подготовки дружелюбных для понимания текстов, не замутненных информационным шумом, основной в работе журналистов и редакторов. Разумеется, надо делать поправку на тип издания и его целевую аудиторию, которые определяют язык конкретного СМИ. Ведущие на MTV говорят на языке, на котором не говорят на канале «Культура», а язык «Comedy Club» на ТНТ сильно отличается от языка программы «Время» на «Первом канале», и все потому, что они рассчитаны на разную аудиторию. Язык – тоже понятие «нишевое»: жанровый стиль или даже стиль конкретного СМИ – это тоже языковые ниши.

Если же говорить об общественно-политических СМИ в целом, то, к сожалению, можно говорить о падении языковой культуры в них. Многие газеты из экономии отказались от института корректоров, из-за чего увеличилось число ошибок, грамматических и стилистических. Журналистами и редакторами зачастую становятся люди, недостаточно эрудированные и образованные, не получившие соответствующего профессионального образования, мальчики и девочки «с улицы», особенно в провинции. Убежден, что языковым чутьем, которое облегчает работу со словом и которое является незаменимым подспорьем при создании журналистских текстов, может обладать и нефилолог, но многие современные журналисты даже не слышат и не чувствуют, что в их текстах что-то «не то», что по-русски так не говорят. В частности, негативной тенденцией в журналистике я бы назвал ориентацию на канцелярский бюрократический стиль, характерный для выступлений чиновников и для официальных документов. Журналисты, по разным причинам некритически относящиеся к высказываниям представителей власти, копируют и их стиль, как правило, громоздкий, неудобоваримый, нелепый, и ленятся изложить то, что написано в официальных документах, «человеческим», а не канцелярским языком. Полагаю, что эта тенденция проникла в язык СМИ вместе с созданием так называемой «вертикали власти». Это язык «огосударствленной», псевдопатриотической журналистики, которая в данном виде отрицает себя и свое назначение в обществе.

3. На мой взгляд, выразительность языка журналистики определяется в первую очередь выразительностью фактов и – на следующем уровне – архитектурой выстроенных и сопоставленных фактов. Для таких построений годятся самые скупые языковые средства: сильный факт будет говорить сам за себя, а в обрамлении других фактов, возможно, начнет блистать, вопить, рыдать, воодушевлять…

Чем сложнее жанр, тем больше выразительных средств языка он допускает (и даже требует), тем больше он может черпать из стилистических и лексических пластов, соседствующих с литературным стилем (различают же, в отличие от газетного, журнальный стиль). В аналитической заметке можно употребить остроумное сравнение, помогающее понять некий сложный социологический или экономический феномен. В очерке о компьютерном гении герой может заговорить на сленге программистов, в другом очерке городские бомжи естественным образом будут использовать сниженную лексику. Хороший фельетон – это почти литература. Но конечная цель, как ни странно, у всех журналистских жанров одна: как можно лучше донести основную идею, облегчить понимание факта, явления, проблемы, тенденции; но сложные жанры для этого апеллируют не только к левому, «логическому» полушарию мозга, но и к правому, «интуитивному», «эмоциональному», именно за счет привлечения более изощренных языковых средств, «окрашенных» эмоциональным опытом. В этом смысле у электронных СМИ есть преимущество – они вдобавок могут эксплуатировать голосовую интонацию и эфирный (визуальный) образ журналиста или ведущего, усиливая воздействие произносимого текста.

Что касается меня, то я, например, люблю комбинировать фрагменты устойчивых выражений, чтобы получилась игра слов, а также использовать богатые словообразовательные возможности русского языка (один из моих последних неологизмов – «обынтернеченный», то есть человек, имеющий доступ к Интернету и, скорее всего, регулярно проводящий в нем время). Я также люблю использовать отсылки к так называемым прецедентным текстам, конструировать прецедентные высказывания. Гипертекстуальность статьи, несомненно, усиливает ее воздействие на читателя.

Публицистика – это пограничный жанр журналистики, в своих лучших образцах поднимающийся до высот художественной литературы. Как гласит пословица, «что позволено Юпитеру, не позволено быку». Что не позволено репортеру-новостийщику, разрешено публицисту, а именно: право на личное мнение, выводы, прогнозы. Личность автора, особенность его мышления играют ключевую роль в публицистике. Субъективный подход здесь не только не возбраняется, а даже предполагается. Соответственно, публицист может набрать в свою личную корзину уникальный набор языковых инструментов. Это роднит язык публицистики с языком художественной литературы: публициста, как и писателя, можно узнать по стилю. Не составит труда распознать авторский стиль, скажем, Виктора Шендеровича, Льва Рубинштейна, Леонида Радзиховского… В отличие от публицистики, информационная, новостийная журналистика по определению должна быть беспристрастной, что навязывает настолько же беспристрастный, лапидарный стиль, ибо задача здесь заключается в неискаженной передаче смысла, а не в его стилевой интерпретации. С формальной точки зрения язык публицистики может использовать весь арсенал языковых средств, применяемых и в художественной литературе, но все же публицистика более конкретна, она обращена к настоящему, тогда как литература – потенциально к вечному. Литература конструирует образы для обобщения, а публицистика – для уточнения. Обе они могут пользоваться одинаковыми языковыми средствами, но их векторы разнонаправлены: литература зовет в небо, публицистика возвращает на грешную землю.

4. В своих публикациях я избегаю жаргонизмов, потому что считаю, что общественно-политические СМИ должны ориентироваться на литературный стиль, который достаточен для выражения идеи любой сложности. Употребление жаргона я бы считал оправданным, уместным, а иногда и необходимым только в цитатах, для того, чтобы подчеркнуть особенности речи или социальную принадлежность источника цитирования. Что касается молодежных журналов, то они могут использовать сленг как неотъемлемый элемент концепции издания, как способ построения «креативных» текстов, адресованных целевой аудитории. То же касается и других «нишевых» изданий, рассчитанных на специфическую аудиторию: автолюбителей, потребителей цифровой фото– и видеоаппаратуры, подростков, программистов, музыкантов, байкеров, прочих неформалов и т. д. Если неумеренно использовать профессиональные жаргонизмы в статье для широкого круга читателей, то у них может возникнуть впечатление, что автор «выпендривается», набивает себе цену, демонстрируя эрудицию, или вообще не понимает, с какой аудиторией имеет дело. К тому же жаргонизмы в статье, предназначенной для неспецифической аудитории, могут затруднить понимание текста, а ясность текста я считаю важнее прочих его достоинств, в том числе креативности.

Впрочем, я не исключаю, что творческая задача может потребовать применения жаргонизма. Я вполне могу употребить, например, слово «крутой» или «круто», но, скорее всего, у меня это слово будет помещено в иронический контекст, из которого будет понятен окказиональный характер его применения. Я никогда не употребляю в текстах, предназначенных для публикации, жаргонную лексику преступного мира («наехать», «замочить», «заказать» и т. д.), потому что вслед за Бродским считаю, что состояние общества определяется состоянием языка, и поэтому не провоцирую (может быть, отчасти суеверно) общество воровским жаргоном.

5. Как утверждает известная переводчица и редактор Нора Галь, в девяноста процентах случаев заимствование может быть заменено синонимом из основного, исторического массива родного языка. Я согласен с этой точкой зрения. Мне кажется, достаточно при этом следить за тем, чтобы тексты не выглядели примитивно или нелепо, чтобы из каких-либо славянофильских соображений «галоши» не превращались в «мокроступы», и тогда все будет нормально. Я знаю журналиста, который в своих заметках никогда два раза подряд не использовал слово «вертолет», второй раз он всегда писал «винтокрылая машина», из-за чего новостийная заметка начинала походить на детскую сказку, вышедшую из-под пера графомана, или на беллетристику низкого пошиба. Подобным образом сегодня телевизионные журналисты почему-то стесняются два раза произнести в эфире слово «бюджет», заменяя его на громоздкое синонимическое словосочетание «главный финансовый документ», в котором целых два иностранных слова, и возят по всему репортажу эту тяжелую конструкцию. В вопросе употребления заимствований, я полагаю, журналист должен руководствоваться языковым чутьем и вкусом, эрудицией, чувством меры, а также знанием антропологических законов восприятия текстов (как, впрочем, и в остальных случаях).

6. В специализированных, нишевых изданиях или тематических вкладках в общественно-политических газетах и журналах присутствие терминов неизбежно и оправдано тем, что они адресуются целевой аудитории, которая владеет специальной терминологией. В статье, адресованной работникам СМИ и рекламной службы, я бы не стал заменять слово «контент» на «содержание», потому что у «контента» масса профессиональных коннотаций, которых нет у слова «содержание». Я знаю, что в профессиональном контексте «баинг», «ритейлинг» и «аккаунтинг» значат нечто большее, чем просто «закупки», «розничная продажа» и «бухучет», потому что еще недавно в нашей экономической реальности не было таких специальностей, ориентированных на стандарты развитого рынка. Однако присутствие специальных терминов в статье, рассчитанной на массовую аудиторию, должно быть хорошо обоснованным. Если без термина никак нельзя обойтись – придется его употребить, но при первом же употреблении доходчиво объяснить его значение.

7. Я считаю, что употребление ненормативной лексики в СМИ в целом недопустимо. Когда в телевизионном материале некий персонаж, мнение которого по той или иной причине важно для авторов фильма или сюжета, выражается нецензурно, редакторы заглушают это слово сигналом, дабы не оскорблять общественный вкус. Так принято, и, на мой взгляд, это правильно. Насколько известно, никто не отменил статью в уголовном или административном кодексе (не помню, надо уточнить), которая предусматривает наказание за нецензурную брань в общественном месте.

Аналогичное правило должно действовать и в печатных СМИ: если автор очерка, чтобы более достоверно передать стилистику речи респондента, включает в цитату ненормативные слова, они должны быть заменены точками в середине слова. Так уважающие себя издания и поступают.

Мне трудно придумать хотя бы одну причину, по которой в обычных СМИ можно было бы оправдать появление ненормативной лексики. Как я уже говорил, «регулярные» СМИ должны ориентироваться на литературный стиль, на языковую норму. СМИ относятся к сфере информационных услуг, а в сфере услуг не принято грубить клиенту (потребителю услуги). Я не согласен с теми, кто говорит, что ненормативные слова – это просто слова, и поэтому не стоит от них шарахаться. Если в приличном обществе их не употребляют, значит, на то есть веская причина. О причинах можно рассуждать много, но, на мой взгляд, ненормативная лексика – это сигнал, символизирующий грубое несанкционированное вторжение в сферу интимного опыта, как сознательного, так и подсознательного, и поэтому она не имеет права на бытование в СМИ.

В либеральной культуре исключение делается только для художественной литературы, кинематографа и театра – в тех случаях, когда ненормативная лексика используется в качестве одной из «красок» художника, как выразительное средство. Это единственный случай, когда я признал бы употребление обсценной лексики допустимым, но и то – для ограниченной аудитории, предупрежденной об этом заранее. Впрочем, даже в этом случае не могу представить себе, чтобы постмодернистский спектакль такого рода показали бы на центральном канале ТВ. Думаю, «ненорматив», даже если он нужен для адекватного решения художественной задачи, должен тем не менее обитать в резервациях арт-хаусного кино и экспериментального театра. В случае с художественной литературой границы этой резервации, пожалуй, я бы раздвинул, ведь, прежде чем купить книгу, читатель может для начала ее пролистать и решить, нужна она ему или нет. Я против цензурирования вкусов потребителя, хотя сам я такой литературы практически не читаю.

8. Нарушение языковой нормы я объясняю недостатком общей и языковой культуры, недостатком эрудиции, самоуверенностью и ленью. Как говорил классик, «русские ленивы и нелюбопытны». В совершенстве нельзя знать даже родной язык, он слишком богат и разнообразен, поэтому, как ни странно, журналисту надо чаще сомневаться в своей языковой компетенции. То есть чаще заглядывать в словари.

Наиболее типичные ошибки, которые делают журналисты СМИ:

• Висячие деепричастные обороты по типу «подъезжая к станции, у меня слетела шляпа». Это сплошь и рядом.

• Длинные каскады родительных падежей, они неимоверно затрудняют понимание текста.

• Нарушение правил согласования и управления. В новостях «Радио России» недавно слышал: «удостоен наградой». А вот пример из ульяновской прессы: «…даны поручения соответствующим министерствам разработать предложения по антиникотиновой борьбе. В частности, возродить наказания за курение и массовые физзарядки». (Арсений Королев. Все на борьбу с никотиновым геноцидом! «Народная газета», 29.07.2008).

• В электронных СМИ хронические ошибки – это неправильное склонение количественных числительных и неправильные ударения.

• Меня крайне раздражает появившееся несколько лет назад в журналистских текстах словечко «озвучить» в значении «сказать, сообщить». В словарях такого значения нет. «Озвученные» таким образом репортажи приобретают оттенок чиновничьего доклада. Центральные СМИ это слово засорило не меньше, чем региональные.

• Очень часто ведущие новостных выпусков, передавая слово корреспонденту, говорят: «Все подробности у нашего корреспондента такого-то». Это стилистическая ошибка, которая, по сути, является и фактической, потому что никто не может знать всех подробностей события и ни один репортаж не может всех подробностей вместить. Если угодно, все подробности известны одному Богу, а корреспондент может рассказать только о «некоторых подробностях» происшествия, о «важных подробностях» или просто о «подробностях».

• Что меня удивляет и смешит больше всего – это когда провинциальные журналисты в поисках синонима или для «украшения» текста изобретают пафосные перифразы, не понимая, как глупо это в итоге звучит. У меня есть коллекция таких перифраз и эвфемизмов, которой я могу поделиться:

«Глазастая буква» (то есть Ё) – (Виктория Курган, ТРК «Симбирск-Эфир плюс»).

«Спикер городского парламента» = председатель Городской думы (пресс-служба Гордумы).

«Винтокрылая машина» = вертолет (Николай Алабердин в «Симбирском курьере»)

«Голландская страна» = Голландия (Игорь Кранцев, ГТРК «Волга»)

«Спутники человека» = вши (ТРК «Симбирск-Эфир плюс»)

«Железный конь» = 1) микроавтобус «Газель» (Симбирск-Эфир плюс), 2) трактор

«Маленькие организмы» = дети (Елена Терентьева, «Вести», ГТРК «Волга», 18 июля 2007)

«Плодоносящие питомцы» = садовые деревья и кустарники (Елена Терентьева, «Вести», ГТРК «Волга», 22 окт 2007)

«Дома бальзаковского возраста» = старые дома (Татьяна Богдан, ИА «Медиа-Мир», программа «24 часа», 22 октября 2007)

«Оплот детства» = детский сад (ГТРК «Волга», «Местное время», итоговая программа за неделю, 26 окт 2008)

«Фаянсовые друзья» = унитазы (ГТРК «Волга», итоговая за неделю, 18 янв 2009).

9. С одной стороны, Интернет как минимум не вредит (что касается так называемого «олбанского языка», то эта маргинальная сфера так и не получила массового распространения, что и требовалось доказать – см. мой ответ на вопрос 1). Интернет-СМИ поддерживают форумы, дают возможность читателям комментировать статьи, участвовать в дискуссиях. Интернет-СМИ, «Живой Журнал» и то, что называется блогосферой, сделали огромные массы людей авторами: они пишут свои дневники, читают другие, оставляют комментарии, причем совершенно добровольно, а значит – неформально и заинтересованно. Задача построения связных текстов, рассчитанных на случайную аудиторию, – это очень творческая задача: чтобы заинтересовать интернет-аудиторию при обилии текстов в Сети, эти сочинения должны быть интересными, персонифицированными, уникальными. Для этого привлекаются разнообразные языковые средства, изобретаются новые. Мне кажется, Интернет способен обогатить языковую культуру, которая интерактивна по определению, как и сам Интернет.

С другой стороны, в форумы часто пишут не очень грамотные люди, которые не утруждают себя исправлением даже опечаток, потому что приоритет имеет оперативность размещенного в форуме высказывания («поста»). Соответственно, другие люди это читают и, боюсь, как следствие возможна мультипликация неграмотности, особенно если пользователь Интернета – человек, уже дистанцировавшийся от культуры общения с книгой в ее традиционной форме и перешедший к потреблению текстов исключительно в Интернете. Наверное, если такая опасность есть, то ей будут подвержены в первую очередь люди молодые, потому что людям, уже обладающим достаточной языковой компетенцией, Интернет не только не враг, но, скорее, друг и помощник, неисчерпаемый информационный и культурный ресурс. Таким людям достаточно знать, на какие сайты ходить. Ведь сайты тоже конкурируют друг с другом за читателей, и в этой конкуренции шансов больше у ресурсов с высокой языковой культурой. Чем лучше, грамотнее контент сайта, тем чаще к нему хочется обращаться.

10. Полагаю, только с помощью образования. Причем с самого детства. Возрождать традиции семейного чтения. Развивать национальные программы приобщения к чтению. (Этой теме была посвящены отдельные секции на последнем Всероссийском библиотечном конгрессе в Ульяновске в мае 2008 года, материалы конгресса доступны).

Особое внимание – русскому языку и литературе в школе. Боюсь, переход к ЕГЭ по этим предметам способен нанести ущерб языковой культуре нации.

Что касается журналистов, то они в обязательном порядке должны изучать культуру речи как предмет, а также основы ораторского искусства.