Текст книги "Звездный колокол"

Иар Эльтеррус, Екатерина Белецкая
Звездный колокол

© Эльтеррус И., Белецкая Е.В., 2013

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Посвящается тем,

кто бесконечно дорог и бесконечно далек

Пролог
Орин

– Зная, кто они такие…

– А кто они такие?

– Не смеши меня. Огден, это уже действительно не дело.

– Ты не передавал мне информацию по ним. Так что на вопрос «кто они такие?» можешь ответить только ты, Гарай. Как руководитель кластера.

– Ты зря ссорился с ними. Очень зря. Потому что сейчас твои ссоры и этот твой последний экзерсис с тестами начинают работать против нас.

– Нас?..

– Именно нас.

– Ты хочешь сказать, что они – какие-то существа высшего порядка, что ли?

– Я этого не говорил. Но… смотри, что получается. То, что они, все трое, что-то необычное, – знают все. Все без исключения. Начиная от Аарн, заканчивая Эрсай. И я бы очень хотел попросить тебя впредь быть с ними несколько более осторожным. Вообще, если серьезно, они уже не нужны Официальной службе.

– Даже так? По-моему, несмотря на ряд недостатков, они более чем неплохие специалисты.

– Специалисты – да, но… они заигрались, ты не находишь? Я не веду речь об увольнении, но я был бы только «за», если бы они… как бы так сказать… были максимально далеко от активных центров структуры. Или…

Молчание. Тяжелый вздох.

– Или чтобы их вообще не стало?

– Огден, что ты себе позволяешь?!

– Я себе позволяю говорить вслух то, что у тебя, Гарай, произнести – кишка тонка. Ты подумал, я сказал. Можешь не начинать, я не предлагаю таких радикальных мер. Но если они пойдут туда, куда рвутся пойти, все может решиться само по себе.

– Знаешь что, Огден… Если бы я мог, я бы тебя уволил. К сожалению, не могу. Ты…

– Что – я?

– Ты слишком жесток. Это подло.

– Это не подло, – смешок. – Это закономерно. Можешь не волноваться, Гарай. Сейчас они ушли, так сказать, на вольный выпас. На Терру-ноль.

– На что ушли, я не понял?

– Когда животное пасется без пастуха, это называется вольный выпас. Пастуха у них там толком нет, так что некому обезопасить их от неприятностей.

– Слишком рискованно.

– Для кого?

– А вот это действительно хороший вопрос…

Часть первая
Исход

Орин
Бегство

– Эй, с тобой все в порядке?

Боевик стоял посреди комнаты и растерянно улыбался. Приглушенный свет рисовал его высокую фигуру на фоне черного, залитого дождем окна: глубокие темные тени, неожиданный отблеск на смуглой коже, длинный светлый шрам на загорелом предплечье. И поза – этакая спокойно-расслабленная готовность к броску. Ну и реакции! Змеи отдыхают…

Нужно собраться с силами и ответить.

А не получается.

Внутри – свернутая в тугой узел колючая проволока, и непонятно из-за чего. То ли из-за того, что он ударил, то ли из-за чего-то другого – настолько мерзкого и постыдного, что даже думать про это не хочется.

– Ну, ты и псих, – в голосе боевика послышалось неподдельное уважение. – С тобой все нормально? Вызвать кого-нибудь? Да не молчи ты, отвечай, давай!..

– Нет, – с трудом выговорил Ит. – Не надо никого вызывать.

– Может, хоть встанешь? – Боевик сделал шаг вперед, и Ит против воли еще сильнее вжался спиной в стену. – Помочь?

– Нет. Сейчас…

Для того чтобы встать, надо, как минимум, сначала разогнуться. Попробовать. Не получается. Больно. Хотя если вот так, как сейчас, еще терпимо. Колени к подбородку, намертво сцепленные замком руки… хочется еще сильнее сжаться в комок, чтобы каким-то внутренним усилием тела раздавить, расплющить это средоточие боли, притаившееся в глубине, но не получается, не хватает сил… тогда – хотя бы спрятать пылающее от стыда и унижения лицо, и закрыть глаза, чтобы не видеть, просто не видеть – и этой фигуры, и окна, и осеннего дождя, и света…

Ит судорожно вздохнул, всхлипнул – хотелось тихо, но не вышло. Боевик, конечно, заметил. Присел на корточки рядом, участливо заглянул в глаза. На лице – все та же растерянная улыбка непонимания.

– Чего с тобой такое? Эй, псих?..

Только бы он не дотрагивался. Только бы он… Только бы…

– Мне надо выйти, – относительно приемлемая фраза. Одна маленькая деталь – чтобы выйти, надо встать. Всего-то.

– Ну, выйди. Вставай давай. Помочь?

– Не надо.

– Слушай, я тебе что-то все-таки отбил. – Улыбка становится чуть виноватой, но именно что чуть. Не чувствует он за собой особой вины. – Сейчас медиков вызову.

– Не надо!

Ну-ка, кто у нас сильнее – воля или тело? Собраться. И – рывком. Все эти плавно-медленно-тихонько – к черту. Рывком – на ноги. В глазах темнеет, но буквально в трех метрах впереди выход из комнаты… как хорошо, что эти домики такие маленькие, и нет бесконечных коридоров, переходов, и прочего, лишнего, ненужного… Несколько шагов, и дверь послушно открывается, выпуская туда, куда хотелось – под ледяной осенний дождь, и со всего маху на колени, и холодная вода по обнаженной спине, и терпкий запах умирающих листьев и травы, и спасительный холод, и мокрые, скользкие камни, и непроницаемая мгла.

Бесконечный дождь, ночь; одно-единственное желание, которое вполне можно осуществить – оказаться максимально далеко отсюда, а для этого нужно встать на ноги, и пойти прочь, ведь там, в конце пустой улицы – тропинка по склону, вниз, с горы, потом выход в степь, потом был перелесок, потом река… дойти, и… больше всего хочется… если кто-то другой не пристрелит, то я сам…

– О-па… Так, гермо, хватит. А ну, давай обратно, – голос решительный, и рука на плече, и ничего, совсем ничего нельзя с этим сделать. Они же сильные. Настолько сам привык быть сильным, что забыл, насколько они сильнее. Я с ним не справлюсь. Уже один раз попробовал – получил. Сполна. А ведь он бил не всерьез, так, слегка приложил, даже не для острастки, просто рефлекторно, защищаясь. – Давай, говорю. Мне и без этого неприятностей хватает. Да не трону я тебя, на кой мне это?!

– Он же сказал…

– Ты совсем тупой, что ли? Тебе чего надо – тесты сдать или под дождем красиво поваляться? На Терре-ноль был? Поговорку знаешь?

– Какую?..

– Тебе чего – шашечки или ехать? – ехидно поинтересовался боевик.

– Но я не могу – вот так!

Все. Довольно! Молчать дальше – это еще раз нарваться. На эту улыбку, на протянутую руку, на…

На запах.

Пряный, сладкий, очень необычный – чем-то похоже на запах сухой листвы, меда (знакомая нота, но это лучше не трогать), вереска, солнца. Летняя степь на закате пахнет немного похоже…

– А кто тебя заставляет – так?.. – Кажется, он опешил. – Да. Реально псих. Ты сколько этим не занимался, гермо?

– Сорок один год.

– Ох и ни фига себе! – В голосе – неподдельное восхищение. – Мне семи хватило, чтобы все к чертям завалить. Прикинь, ни одного теста не прошел, вообще. – Боевик засмеялся. – Давай обратно, а? Жопой в луже, оно, конечно, охренеть как весело, но чего-то мокро.

– Что ты сказал про тесты? – Вроде бы стало чуть полегче.

– Сейчас сообразим, чего можно сделать. – Снова смех, уже покровительственный. – Не в первый раз. Сука Огден, чего удумал! Я ему не лабораторная зверушка, чтобы меня спаривать с кем попало.

– Я тоже. – Боль действительно успокаивалась. – Ладно, пошли. И надо рыжего вызвать…

– Напарника, что ли?

– Ну да.

Все еще больно. Пришлось опереться на протянутую руку, чтобы встать. Может, и впрямь что-то отбил? Но – уже спокойнее. На порядок спокойнее. Почему было сразу не сказать, что трогать не собираешься? Или… собирался, но раздумал?

Ну и день. Кошмарный день. Лучше бы его не было.

Начало, впрочем, было не самое плохое…

* * *

– Ты кто? Ты твоя мать или ее дочь? – Ит строго посмотрел на сидевшую напротив Маден и прищурился.

– Пап, ну не смешно это сейчас, – недовольно проговорила она. – Рыжий! Ит опять издевается!.. Пап, перестань, правда. Пузо же, ну чего ты… какая мама…

– Ты сидишь за столом и пуза не видно, – справедливо возразил Ит. – А вообще ты стала похожа на букву «я» из русского алфавита, ты в курсе?

– В курсе, Рыжий уже сказал. – Маден улыбнулась.

– Всегда он первым успевает, – проворчал Ит.

– Не всегда, – возразила Маден. – А вам точно нужно уходить?

Ит ждал этого вопроса. И в который раз удивился ее долготерпению: десять дней она держалась, ничего не спрашивая, а они в это время собирали снаряжение, ездили на стрельбы, на тренировки с чужой боевой группой, заканчивали в очередной раз переподготовку. Она все это видела. Вернее, они все это видели, все трое, вся эта странная семья. Семья их дочери. Видели – и молчали.

Но она все-таки не выдержала, сдалась.

– Надо, котенок. Действительно, надо. Поверь…

– Я не могу поверить, пап. – В травянисто-зеленых глазах Маден он сейчас видел то, что никогда, ни одного раза в жизни не появлялось в глазах ее матери, их жены. Орбели так смотреть не умела…

– Почему? – Ит посерьезнел. Сел ровнее, положил перед собой руки. Разговор предстоял неприятный, и он внутренне напрягся, собрался.

Дочь молча смотрела на него – с такой печалью, что сердце защемило.

Слабенькое осеннее утреннее солнце освещало кухню; через раздвинутые шторы в небольшое окно падали на пол прозрачные тонкие лучи, и за спиной Маден было сейчас бесконечное, линялое, словно бы выцветшее небо. Светло-рыжие волосы Маден, подсвеченные этим солнцем, сияли, словно нимб, и ему в который раз уже показалось, что она, их самая любимая на свете девочка, – святая… впрочем, наверное, так оно и было. Потому что не бывает не у святых – этой печали и боли в глазах, и таких тоненьких рук, и полупрозрачных пальчиков, и… какая же я скотина, с раскаянием думал Ит, так обидел свою девочку, так обидел, и ведь еще ни слова не сказал и уже обидел, и, не дай Всевышний, она сейчас расплачется, и…

– Потому, что вы – добрые, – убежденно ответила Маден. – Пап, я же знаю. Я вижу. Вам не нужно… так.

– Может быть, – беззвучно ответил Ит. – Но иначе невозможно. Ты ведь это тоже видишь.

Она кивнула, чуть слышно всхлипнула.

– И это из-за мамы, – обреченно сказала она.

– Отчасти, – успокоил ее Ит. – Всего лишь отчасти. Мама…

– Ит, не говори, что мама ни при чем, – попросила Маден. – Потому что это будет неправда. Она – при чем. Еще как при чем. И чем дальше, тем все хуже. Я… пап, я не могу больше жить на фронте. Особенно сейчас.

– Тебе надо жить твоей жизнью. Нормальной жизнью.

– Которая нормальная для таких, как я? – горько спросила она.

– Да, – кивнул Ит. – Нормальной – для твоей семьи. Мама этого понимать не хочет. Мы с Рыжим – понимаем.

Скрипач, стоявший все это время молча в дверном проеме, согласно кивнул. Подошел к дочери, погладил по волосам. Она тут же доверчиво к нему прильнула, и улыбнулась сквозь подступающие слезы – совсем как в детстве. Рыжий тоже улыбнулся, щелкнул ее по носу.

– Мы не такие плохие, как говорит мама, – шепнул он. – Все она врет. Ну, или почти все. Ну, треть. Четверть. Одну десятую. Сотую. Но на сотую мы почти что хорошие, правда-правда.

Сел рядом с ней, и она ткнулась носом ему под мышку. Все-таки расплакалась. Как же ей тяжело, бедной. Сердце защемило еще сильнее…

– Син, – позвал Ит тихонько. – Ну не надо. Ты родишь, мама уедет, и все потихоньку наладится.

– Мама уедет, но вы… – Она все еще всхлипывала. – Почему вам не остаться? Ну почему…

– Малыш, мы год ждали допуска. – Скрипач отвел взгляд. – Именно этого допуска, ты же знаешь.

Она кивнула, всхлипнула.

– Син, все будет хорошо, – заверил Ит, стараясь, чтобы голос звучал бодро. Получилось плохо, да и обмануть дочь не представлялось возможным – при ее способностях любой обман был просто смешон.

– Нет, пап, не будет. – Она отрицательно покачала головой.

– Будет, – упрямо возразил Ит.

– Если вас убьют…

– Ну, во-первых, это не так просто сделать, – рассудительно начал Скрипач. – Во-вторых, в наши планы это не входит. А в-третьих…

– Рыжий, вы не вернетесь домой. – В голосе Маден была сейчас обреченная уверенность. – Что бы ни случилось, вы все равно не вернетесь домой. И… Из-за нас… тоже…

– С чего ты это взяла? – удивился Скрипач.

– С того, что я вижу тот крест, который вы на себе поставили. – Она порывисто вздохнула. – Ведь вы… вы не такие… вы должны быть… но…

– Если бы мы были «не такие», у нас не было бы тебя, – упрекнул ее Ит. – И Фэба не было бы. Вот нам захотелось, и мы выбрали, чтобы было так, как сейчас. Нет никакого креста, котенок. И домой мы вернемся, может, не насовсем, ты права, но вернемся.

– А если тут будут экипажи? – с горьким вызовом спросила она.

– Им придется кормить птиц, – пожал плечами Скрипач. – Впрочем, ты и сама справляешься неплохо…

* * *

Маден родилась потомственной Встречающей, второй в колене после умершего сорок один год назад Фэба, – это выяснилось, когда в возрасте трех лет она впервые в жизни увидела Сэфес. Ит и Скрипач замечали что-то необычное и раньше, но Орбели этого необычного видеть категорически не хотела. Она желала для своего ребенка другой судьбы, и все последующие годы их совместной жизни превратились в войну за эту самую судьбу. Сначала – в едва заметную, но после…

Первые пять лет после возвращения с Терры-ноль их на серьезные задания не выпускали ни под каким видом – по здоровью. Лечиться пришлось долго и основательно, но они оба этому факту тогда только радовались – больше всего в тот период им хотелось быть дома, с женой и дочерью. Брали всякую рутину, уезжая максимум на месяц, много работали в учебке, набрали стажерскую группу. Десять лет пролетели, как один долгий и счастливый день.

Но после…

Сначала Орбели стала пропадать все чаще и чаще – то она уезжала к родителям, в Девятнадцатый Ти, то вместе с женой Ри, Марией, занималась какой-то странной благотворительностью в мирах первого уровня. Ее чем дальше, тем больше стала затягивать большая политика – игра, от которой оба они старались держаться подальше; игра, в которую против своей воли оказался в свое время втянут Ри; игра, которая безумно нравилась Марии… и Орбели, как выяснилось, тоже. В доме они жили в результате втроем, и, несмотря на то что Маден была совсем еще ребенком, дом буквально расцвел – такого мира, такого покоя он не знал уже очень давно. Для Ита и Скрипача пять лет, проведенные рядом с дочерью, были одними из самых лучших за всю жизнь: они великолепно понимали, кто она такая, и каждый день рядом с ней был для них маленьким чудом. Скрипач как-то сказал, что завидует будущему экипажу, который достанется дочери – к ней будут не просто выходить из Сети. Лететь будут, сломя голову… Надо ли говорить, что они не только не препятствовали занятиям Маден, нет, они потакали ей во всем, в чем было можно и даже в чем нельзя: например, в тринадцать она впервые попала на настоящий рабочий выход (вернулись Леон и Морис) и работала «на подхвате» вместе со взрослыми Встречающими. После этой недели Морис дал ей первое рабочее имя – Солнечная… они радовались втроем, но потом приехала Орбели и недвусмысленно дала понять, что играм пора положить конец. Хорошо хоть, пробыла недолго – после ее отбытия Маден плакала несколько дней. Она никак не ожидала от матери такого унижения, и обида ее была ужасна; душа отказывалась принять совершеннейшую несправедливость и, главное, непонятно откуда идущую черную ненависть.

Потом, когда Маден было шестнадцать, Орбели переселилась к ним вновь – с ее точки зрения, воспитание дочери было запущено, испорчено. Требовалось хорошее образование, а также материнская забота, которой подросшая Маден стала к тому моменту бояться и всячески сторонилась. Она постоянно пропадала у Сони с Владой, Встречающих Леона и Мориса, она уезжала на сходки и лекции в учебный центр, она взяла сложнейший и совершенно ненужный (с точки зрения Орбели, конечно) курс по тонким потокам; она хотела учиться медицине, и ее совсем не прельщала судьба, которую прочила ей мать. Экономикой она заниматься категорически не желала, но Орбели отвезла двадцатилетнюю дочь в Ти, невзирая на все ее протесты, и заставила поступить в престижный дорогой университет – по специальности, которая у Маден вызывала лишь отвращение. Ит и Скрипач возражали, как могли, но переупрямить Орбели представлялось невозможной задачей. Скрипач сам чуть не плакал, вспоминая несчастные глаза дочери во время прощания на терминале.

– Не надо было ей разрешать… – сказал тогда Скрипач.

– Ну, попробуй. Не разреши, – обреченно отозвался Ит.

Впрочем, характер у Маден оказался на поверку ничуть не слабее, чем материнский, в чем они через год получили возможность убедиться.

Влада с Соней, узнавшие, что Орбели силой увезла дочь, переглянулись и начали смеяться. Скрипач тогда спросил – что же в этом смешного? Влада серьезно посмотрела на него и пообещала – увидишь.

– Она редкая девочка, – уверенно произнесла Соня. – Да, Орбели пытается с ней бороться. Но сейчас Орбели лишь ускорила ход этой борьбы. В которой выиграет не она.

– Ты думаешь? – удивился Ит.

– Знаю. – Соня снисходительно улыбнулась. – Готовься.

– К чему?

– К чему-то. – Соня засмеялась. – Сложно сказать, к чему именно, но все равно готовься.

Через год Маден вернулась.

Не одна.

Их не было дома дней десять, они водили своих стажеров на пробную отработку – веселый, ни к чему не обязывающий выход, по сути – большая игра, в которую охотно играли и стажеры третьего года обучения, и они сами. Возвращались, как думали, в пустой дом.

Однако в доме, к их вящему удивлению, обнаружилась дочь и… совсем молодой гермо, на вид – максимум лет двадцати.

– Кто это? – Обалдевший от неожиданности Скрипач, стоя на пороге гостиной, смотрел то на Маден, то на перепуганного гермо. – Син, ты язык проглотила? Ты почему здесь, ты же должна быть в университете!..

– Я его бросила. – В голосе Маден был страх, но одновременно – вот удивительно – какой-то отчаянный вызов. – Я туда больше не вернусь!

– Ладно, ладно, хорошо. – Ит обошел застывшего как статуя Скрипача, положил сумку со снаряжением на низкий резной столик и сел на диван. Гермо, стоявший молча у дальней стены гостиной, вдруг резко повернулся и скрылся в коридоре. Ит проводил его недоуменным взглядом. – Котенок, объясни толком, что произошло?

– Я… – Она переводила беспомощный взгляд с Ита на Скрипача и обратно. – Я… замуж вышла. Это мой муж, папа.

– А куда… э-э-э… пошел твой муж? – поинтересовался отмерзший Скрипач. – Он поздороваться не хочет?

– У него там его муж, – обреченно ответила Маден. – Мы… мы теперь втроем. Пап…

– Чего? – спросили они хором.

– Может, вы меня все-таки послушаете?.. Я побоялась, даже Владе и Соне не сказала. – Маден виновато опустила глаза. – Вы на меня не сердитесь?

– На тебя невозможно сердиться, – упрекнул Скрипач. – Расскажи все по порядку, и мы подумаем, что делать дальше.

Как выяснилось, Маден пробыла в университете всего полгода, больше не выдержала. Связаться с отцами она не рискнула, доступ к счету ей Обрели частично заблокировала, и проверяла каждый шаг, отслеживая и наставляя на путь истинный. Правдами и неправдами Маден достала денег и… сбежала, пройдя через сеть Ойтмана в один из отдаленных миров рауф. Там удалось подработать, и она, опасаясь преследования матери, прошла еще дальше – и уже в этом мире познакомилась с Гвеном и Отири. Ужасный мир, просто ужасный, и чудо, что потенциальные Встречающие там сумели выжить. Пять месяцев Маден с Гвеном трудились не покладая рук, кем придется, отказывая себе во всем, не гнушаясь любой, абсолютно любой работы, и с трудом набрали сумму на проход в систему Анлиона, а там помог Ри, и они, после месяцев скитаний, добрались кое-как до дома. Отири не может работать, его три года назад искалечили в уличной драке, вернее, даже не в драке, а в самом настоящем побоище – и теперь он ходит-то с трудом, постоянные головные боли, изуродованы кисти обеих рук, на лечение денег не было, он бы умер, если бы не Гвен, какая работа…

А ребята, оба – Встречающие, причем Отири еще и потомственный, в третьем колене. Его родители остались без экипажа во время реакции Блэки, долго перебирались из мира в мир, попались Антиконтролю, Отири сумел сбежать, а они – не сумели. А позже он подобрал Гвена, и они решили попробовать добраться или до Аарн, или до какого-нибудь мира Контроля, но тут случилось то, что случилось, и Гвен три года ухаживал за инвалидом, в которого превратился его муж, уже без всякой надежды на то, что жизнь изменится… а потом появилась она, Маден, и Гвен в нее влюбился, и они все втроем решили, и вот… ну и вот… Вот так все и получилось.

Ит слушал ее рассказ, и у него волосы на голове вставали дыбом от мысли, что их родной котенок, их девочка на опасных древних транспортах моталась по галактике, даже не имея возможности связаться с ними, попросить о помощи… К концу рассказа Маден он понял, что к Орбели у него появился не просто счет, а СЧЕТ, да такой, что попадись ему жена в тот момент, это был бы уже не скандал… что-то большее.

– Так, – решительно сказал Скрипач, выслушав ее сбивчивый рассказ. – Все. Никаких университетов, никаких поездок и никакой самодеятельности от мамы. Вызывай Владу, Соню, Мансий, Хилль, подавай заявку в учебку, а мы…

– А вы что?

– А мы пошли знакомиться. – Ит решительно встал. – Котенок, все хорошо. Поняла? Все хорошо. А будет еще лучше.

Маден бросилась к нему, повисла на шее, потом протянула вторую руку, и Скрипач тоже обнял ее – минуту стояли молча, Ит гладил тонкую спинку, утешая, ободряя, и думал, что все действительно будет хорошо – а если не будет, то у него в сейфе, в подвале, есть несколько очень неплохих образцов оружия, и плевать он хотел на все приличия…

Скандал Орбели, конечно, закатила грандиозный. На след сбежавшей дочери она вышла лишь тогда, когда та уже была дома. И тогда первый раз случилось совершенно невозможное – Скрипач просто не пустил в дом жену. Слова, в тот день произнесенные, стали непробиваемой стеной между ними – да так ею и остались. Уже навсегда.

…враг собственному ребенку – да, ты и есть этот враг, который выбор ребенка понять и принять не хочет и не может.

…не я враг, а вы – потому что подвергаете жизнь ребенка огромному риску, и еще…

…и еще ты ненавидишь и Контроль, и все, что с ним связано, ведь так?

…и мне есть за что его ненавидеть, и очень странно, что вы так его любите – а уж кому, как не вам, знать, как Контролирующие калечат себе и окружающим жизни.

…не Контроль калечит жизни, а те, кто не может принять сам факт того, что существует нечто большее, чем пачка денег или вкусная жрачка.

…я ее мать, и мне виднее, что для нее лучше, а что нет.

…ты хочешь сказать, что мать – это такое божество, которое все за всех знает и все уже решило, но на самом деле это вовсе не так, да будет тебе известно, и порой, представляешь себе, дети оказываются умнее и мудрее, чем их матери.

…и что с того? У нее ничего нет – ни жизненного опыта, ни знаний, ни профессии. Кем она станет вашими заботами? Служанкой при двух чокнутых, мнящих себя святыми, сидящей год за годом на одном месте и ждущей, когда их величества соизволят притащить свои задницы в мир приписки?

…убирайся отсюда прочь и, пока не поставишь мозги на место, не смей даже подходить к порогу этого дома!!!

Три года…

Три года потом они пытались как-то наладить шаткий мир – и это в результате удалось, с большим трудом, но удалось.

Три года лечили Отири – молодой рауф и впрямь был в весьма плачевном состоянии. Три года брали только короткие задания, и в результате сильно поиздержались.

Но постепенно все наладилось.

Маден, Гвен и Отири перебрались жить в учебный центр, впрочем, они большую часть времени все равно проводили с другими Встречающими. Обучение, длящееся почти восемнадцать лет, они закончили одновременно – из них получилась очень редкая структура, потому что лучше всего они работали именно втроем, тогда как обычные Встречающие чаще всего работают парой.

А сейчас Маден ждала ребенка – они все-таки решили родить до того, как брать экипаж. Можно было бы взять, претенденты были, но… если возьмешь, то двадцать пять лет никаких детей заводить нельзя. Когда мальчику будет три года – можно брать, тем более что они работают тройкой.

Естественно, Орбели, прекрасно знавшая о намечающемся пополнении, приехала… лучше бы не приезжала… мальчишки от нее шарахаются, Маден ходит сама не своя, да и им самим в своем же доме не осталось места.

Раньше все было иначе.

Теперь – все изменилось.

Кардинально, и, по всей видимости, уже бесповоротно.

* * *

За эти годы Ит и Скрипач, по их собственному ощущению, очень сильно изменились и сами.

Во-первых, тот внутренний надлом, появившийся после отработки Терры-ноль, никуда не исчез. Как сказала Влада – бездонную пропасть можно пробовать засыпать, но дело это бесполезное.

Во-вторых, чем дальше, тем больше хотелось… обратно на Терру. Они использовали любую возможность, чтобы попасть туда, брали самые нелепые поручения и задания, лишь бы провести там хоть день, хоть два. Нет, пока Маден была маленькой, о Терре они думали редко, не до нее было, но когда дочка выросла, их стало тянуть туда все сильнее и сильнее.

В-третьих, в один прекрасный день они обнаружили, что дома стало… как-то некомфортно. Нет, все было прекрасно, молодежь вела себя образцово, никто никому не мешал, да и Маден так трогательно обо всех старалась заботиться, но…

…но им хотелось, как выяснилось, совсем другого. Уединения, тишины, какой-то отрешенности, что ли. Дома этого больше не было, да и быть не могло: молодое семейство рауф, странное даже с точки зрения других рауф, что говорить о человеческой, утвердилось в доме уже точно на постоянной основе, и они поняли – через какое-то время отсюда придется уйти. Маден, конечно, догадалась обо всем сразу, и началась борьба, в которой верх одержали все-таки они, но – частично, лишь частично. У Маден было слишком много условий, которые надлежало выполнить.

Первое – развод с матерью.

Попробуй выполни…

Маден отчаянно не хотела, чтобы они и дальше состояли в браке с Орбели, она видела – от того, что происходит, всем только хуже, а казалось бы, куда еще хуже. Она понимала, что является причиной этой затяжной ссоры, из которой нет возврата, она понимала, что оба отца безоговорочно приняли именно ее сторону, и она не могла не переживать из-за того, что в результате получилось.

Все происходящее напоминало Иту и Скрипачу какую-то липкую, вязкую паутину, из которой ужасно хотелось вырваться.

Хоть куда-то.

Лучше бы туда, куда хочется, конечно.

Подали заявку на отработку – их не выпустили. Мурыжили целый год, истрепали все нервы, потом вроде бы дали добро на выход… шикарный выход, что говорить. Годовой заброс на Терру-ноль, именно туда, куда они просились, на отличных условиях, причем заброс широкого профиля, без уточнений – и боевая работа, и агентурная… оплата втрое против обычной, красный код подразумевается автоматом, должность – не рядовая, да плюс научка, да плюс своя квартира там же, да плюс свое снаряжение, разрешенное к ввозу… Сказочный выход.

Дело было за малым.

Пройти тесты.

И ведь почти прошли, но случилось непредвиденное – причем за четыре дня до выхода.

* * *

Рыжий спалился.

Позорнейшим образом, на стимуляторах.

Причем поймали его не где-то, неизвестно где, а в собственном доме – это было самое отвратительное.

От тестов у них был отвод на двадцать пять лет, но этот отвод уже кончился. И они снова, как в молодости, начали выкручиваться и обманывать, благо, что опыт был богатый. В ход шло все: от имитаций и подделок до откровенного издевательства над собой.

Лишь бы выпустили.

Лишь бы проскочить.

И ведь удавалось! До этого дня – удавалось… даже после смерти Эдри, и то удавалось.

Но сегодня…

После разговора с Маден и вечернего скандала, произошедшего дома, Ит сидел в кабинете заместителя куратора кластера, и чувствовал, что нервы уже не просто на пределе, а за пределом. К начальству он отправился при всех регалиях: форма, «летопись жизни» на правом рукаве, занимающая больше чем половину этого рукава, волосы заплетены в косу, и даже стилет в косу вставлен, как по уставу положено.

Сначала он выслушал небольшую лекцию от Огдена, который, несмотря на двухсотлетнее знакомство, сейчас делал настолько официальный и неприступный вид, что становилось тошно.

Потом в кабинет Огден вызвал с какой-то радости следующего посетителя. Этим посетителем оказался темноволосый смуглый рауф, на полголовы выше покойного Фэба, мало того, рауф этот был еще и боевиком, причем перевели его сюда всего лишь три месяца назад.

Огден предложил им двоим его выслушать.

Они выслушали.

После Ит встал, и, не говоря ни слова, вышел вон из кабинета.

Он ожидал от Огдена чего угодно, но только не такого.

Ругани, скандала, склоки, нотаций – практически всего.

Но услышать то, что он услышал… за всю свою жизнь его ни разу не унижали до такой степени. Ни разу. Он на автомате шел по улице, ничего вокруг не видя и ощущая лишь жгучий, отвратительный стыд. То, что боевик, оказывается, все это время шел рядом, он сообразил только тогда, когда подошли к стоянке флаеров, располагавшейся на окраине учебного центра.

– Ну чего? – мирно поинтересовался боевик. – Ко мне или к тебе?

Ит посмотрел на него так, что боевик непроизвольно отступил на шаг назад.

– Слушай. – Боевик перешел на другой тон – небрежный, покровительственный. – Тебе на Терру надо? Так?

Ит кивнул.

– Вот и мне надо. А если нам чего-то надо, то этого нужно что? Добиваться, – сделал поразительное умозаключение боевик. – Так что ты это… не выпендривайся, что ли. У тебя до выхода сколько?

– Четыре дня, – ответил Ит через силу.

– Во, а у меня пять! – обрадовался боевик. – Как раз за три дня успеем. Слушай, гермо, ты чего, а? Дело-то плевое. Давай ко мне, что ли, если к тебе нельзя. Нельзя ведь, так?

Ит кивнул.

– Поехали, – решительности боевику было не занимать. Он запрыгнул на свой флаер, легкая летающая платформа слабо вздрогнула. Ит, поколебавшись секунду, встал рядом с ним.

«Будь что будет, – подумал он безучастно. – Может, и впрямь из этого что-то получится. Чего я хочу? На самом деле, чего я хочу? Не понимаю… то ли провалиться сквозь землю, то ли убежать куда-то, то ли сделать что-то такое, после чего меня не станет…»

А ведь это уже было, вспомнилось ему.

Самый короткий путь на Терру-ноль.

Он слабо усмехнулся – нет, не получится. Не та степень отчаяния. Вся гадость, которая сейчас происходит, – не смертельна. Ни для кого из них. Да, от нее хочется сбежать, но чтобы сразу на тот свет… как бы не так.