Текст книги "Петушки обетованные. В трех книгах"

Когда внучке было года три, тяжело заболела ее мама, дочка моя. Диагноз был страшный, перспективы самые мрачные. Вот стоим мы с ребенком в церкви. Я и говорю: «Ты хочешь, чтобы мама поправилась и вернулась домой». «Конечно», – отвечает. «Так вот, пойди вон к той любимой маминой иконе, она называется “Нечаянная радость”, и попроси Пресвятую Богородицу, чтобы Она помогла маме выздороветь». Подошла внучка с пучком свечей к иконе, все горящие свечи снимает и ставит на подсвечник свои. Потом стала молиться на своем детском языке. Так она делала каждый раз, когда мы с ней приходили в церковь. Вскоре дочка моя, к изумлению врачей, встала на ноги, а потом и вовсе выздоровела. От недуга не осталось и следа.

Или вот случай. У моей знакомой трое детей и страшно пьющий муж. Ничего не помогало. А сколько за него молились! Недуг не проходит. Говорю их старшей дочери: помолись за папу. А та: я, мол, не верю, молиться не буду. А малые, мальчик и девочка, были рядом. Как водится, подслушивали. Им, двойняшкам этим, тогда было годиков пять. А я их крестная. Вот повела их к причастию. Крестница меня и спрашивает: «А можно за папу свечку поставить?» Говорю: «Конечно, можно». – «А можно еще?» – «Конечно, конечно». Так она весь пучок свечей и поставила к разным иконам, и перед каждой по-своему молилась. И представляете, утром следующего дня звонит мне моя знакомая: «Мой на работу устроился. На грузовике ночью почту развозит». Думаю, как же его на работу взяли, ведь он облик человеческий потерял, для него уж ничего святого не оставалось, долго ли продержится. И что вы думаете, человек бросил пить намертво, вернулся к нормальной жизни. Вот она, детская молитва, чистая, от сердца. Такая всегда доходит до Бога и всегда имеет результат.

Есть у меня давняя знакомая. Сейчас она монахиня Рахиль. Знаем мы друг друга много лет, и связали нас чудеса. Это было давно, лет двадцать назад. Встречаю ее однажды, а она в слезах. У мужа третий инфаркт, лежит в госпитале Бурденко в реанимации. Ему как полковнику большое внимание. Однако все тщетно. Врачи предупредили: шансов практически нет. Я говорю: «Ты хоть свечки в церкви ставила?» «Да как я поставлю, – отвечает, – ведь он некрещеный». – «Ну, на литургию подавать нельзя, а свечку-то поставить можно. Ты Бога попроси, а Он уж Сам решит и все управит как надо». Повела я ее в храм. Она была хоть и крещеная, но не воцерковленная. Поставила Рахиль (будем звать ее и дальше так) свечку и помолилась. Потом она уже сама ходила в храм, ставила свечи и молилась. Встречаю ее через некоторое время, в глазах радость. «Чудеса, – говорит. – Как ни помолюсь, муж колокольный звон слышит. Говорит, наверное, скоро умру. Даже напугал однажды персонал. Сорвал с себя все трубки, присоски и голышом направился к окну. Хотел храм посмотреть. Храм не увидел, но у окна, упав на колени, пообещал Богу, что если останется жив, покрестится». Может, он вспомнил свои детские причащения. Сам он был из еврейской семьи. Родителей в 30-е годы репрессировали, родственники взять мальчика к себе побоялись, и он оказался в детском доме. В годы войны голодные мальчишки бегали в близлежащий храм причащаться, да не по вере, а только с одной целью – съесть кусочек просфоры, который давали после причастия. В первый раз священник, увидев лицо мальчика с явными семитскими чертами, спросил, крещен ли он. Дмитрий (назовем его так) простодушно ответил: «А я не знаю». Священник вздохнул и, как запомнилось Диме, сказал: «Ладно, Господь разберется».

Дело в госпитале быстро пошло на поправку. Выписали отставника, и он вскоре выполнил свое обещание. Крестился в Елоховском соборе. Священник долго выбирал имя по святцам и наконец объявил: «Давид». Дмитрий пытался протестовать: «Батюшка, да ведь все меня знают как Дмитрия». – «Нет, будешь Давидом». Тут новообращенный и признался священнику, что он по паспорту Давид. – «Ну, вот видишь, у Господа ошибок не бывает».

Прошло достаточно времени, опять встречаю Рахиль. Слово за слово. Муж недавно умер. Может быть, на нервной почве, высохла левая рука, превратилась в тонюсенькое подобие. Начала сохнуть другая. Врачи не могут помочь. Она в отчаянии. На склоне лет остаться без рук! Трагедия. Живет одна, дети далеко, у них семьи. Я успокоила ее как могла, пообещала натереть маслицем, привезенным со Святой Земли. Так и сделала. Протерла ей спину и руки. Что осталось в пузырьке, отдала Рахили. Потом мы не виделись опять долго, несколько месяцев. Встретились. За разговором спустились в метро. Она улыбается: «Ты ничего не замечаешь?» «Нет», – говорю. «А ты погляди» – и указывает глазами наверх. «Ну и что, ничего не вижу». – «Да ты на руку погляди». Я ахнула. Она держится за верхний поручень левой рукой, совсем здоровой. Рассказала, что чудо свершилось не только с ней. Сын попал в автоаварию и сломал копчик. Была сложная операция. Потом рана не заживала, образовался свищ, который надо было регулярно чистить. Сидеть было нельзя, только стоять, ходить и лежать. Мучение одно. Передала Рахиль сыну остатки маслица. Через две недели он уже вышел на работу. Вот что делает Господь по горячей вере. Но это еще не все. После выздоровления сына слегла сноха. За все годы замужества она не могла донашивать плод, постоянно шли выкидыши. В очередной раз лечили ее иглоукалыванием. В местах, куда вставлялись иголки, появились гнойнички. Все тело было ими покрыто. Последние остатки масла достались болящей. И что же? Тело стало чистым. И более того, она благополучно доносила плод. Родился здоровый мальчик. Вот какая сила благодати Гроба Господня! Но самое главное здесь – горячая вера. И просить надо Господа криком души и всего сердца. Господь все видит, все слышит и управляет всем во благо.

С детства мечтала Рахиль наесться досыта просфорами, но осуществилась мечта эта только на монашеской стезе, которая определилась необычно. У нас в монастыре понадобился опыт Рахили по ее специальности. Вот я и звоню ей домой. А она в это время лежит с тяжелейшим гипертоническим кризом. Рядом телефон звонит, а больная не то чтобы руку поднять, головой пошевелить не может. И вот в этот момент звоню я. К своему удивлению, Рахиль нашла в себе силы поднять трубку и в ответ на мое приглашение подъехать завтра произнесла только: «Ага». Утром через силу встала на четвереньки, вскарабкалась по стене и отправилась к нам. В дороге ей становилось все лучше и лучше. В монастыре ее опыт пригодился. Вскоре Рахиль стала послушницей, а потом ее постригли. Вот тут и исполнилась ее мечта. Надо сказать, у нас пекли великолепные просфоры. На этом послушании стоял замечательный человек – матушка Елисавета. Она следила не только за вкусовыми качествами, но и за формой просфоры. И всю некондицию, еще горячую, относила Рахили. Так исполнилась мечта ее детства. Видно, Господь не оставляет вниманием даже такую мелочь, если видит, что человек всем сердцем с Ним.

И сына ее Бог прибрал в особое время, на Пасху. Это мечта всех православных. Тут ведь и отпевание по пасхальному чину, и при вознесении отсутствие мытарств. В начале Светлой седмицы ехал он с братом по шоссе, и колесо попало в выбоину. Их резко развернуло, он вылетел в дверь, машина перевернулась, упала на водителя и снова встала на колеса. Старший сын Рахили погиб, младший отделался только ушибами.

Привезли его на Маросейку в храм, где служил праведный Алексий Мечев, вечером в пятницу на ночь. Возле гроба мы пели Пасху. Постепенно родственники и близкие разошлись, было уже поздно. Вижу, дверь закрывает подросток-привратник, а мы вдвоем с еще одной подругой поем. Вдруг я заметила, что она подвинулась, и в наши голоса включился мужской голос. Поет неумело, но старательно. Предположила, что к нам подошел этот подросток. Я еще подумала: «Ведь человек-то церковный, мог бы выучить Пасху». Обернулась, а мы только вдвоем. И здесь Господь сотворил особую милость. Ведь сын Рахили не был по-настоящему воцерковлен, далек от священных книг, но Господь шел ему навстречу. Дай Бог каждому иметь частицу того внимания, благодати, которую имела от Бога эта семья.

Август 2006 года

Дело было летом 1995 года. Мой хороший знакомый иеромонах Афанасий ждал назначения, так сказать, был в «резерве главного командования», и пока мог распоряжаться своим временем. Используя такую редкую возможность, мы вознамерились объехать, посмотреть российские церкви и церквушечки в окрестной глубинке. Они во множестве появились на Владимирской земле в первой и второй четверти XIX столетия в благодарность Господу за спасение земли Русской от нашествия иноземцев. Эти храмы примерно одного стиля, однако, при всем внешнем сходстве между собой, церкви заметно отличаются друг от друга внутренним убранством. В них и поныне сохранились дивные иконы с окладами необыкновенной красоты. Они-то и привлекают до сих пор самых гнусных из племени воров – воров, посягающих на святыни. Убегая от времени нашей поездки вперед, можно заметить, что настоятель храма в селе Ильинском отец Палладий даже пугал своим дробовиком ночных визитеров с пистолетами. Одного удалось скрутить с помощью прихожан, прибежавших на звук перестрелки у храма, другого, проковылявшего 20 километров по снегу лесом, задержала милиция, ну а остальных оперативники смогли вычислить.

Первым в списке было село Ильинское. Узнав о нашем намерении, к нам присоединилась монахиня Варвара. И не только потому, что стоит там чудный храм и отправлялись мы на престольный праздник. Была еще причина. Давно уже ныло у нее сердце, звало посетить могилу первого своего духовника отца Николая, незаметного подвижника нашего времени, одного из тех, кто в ужасающих условиях гонений на Церковь проливал чистый свет истинной веры бродившим в потемках безбожия людям. Всегда он был готов сказать словами Спасителя: Приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Аз упокою вы (Мф. 11, 28).

С берега Киржача, который крутит возле села, колокольня храма кажется наклоненной свечкой и, как будто пытаясь оторваться от земли, зримо тянется к небу. Мы успели к началу службы и даже смогли осмотреть храм. Церковь Георгия Победоносца изнутри – как светлое облако, если ухитриться не замечать испорченной после реставрации росписи, но если встать недалеко от двери, так, чтобы не видеть этих художеств и оставить в поле зрения только приделы – Казанской иконы Божией Матери и Илии Пророка, – то опять погружаешься в мир красоты и удивительной гармонии. Впереди видишь резные с позолотой царские врата, а по стенам – излучающие тепло старинные, в окладах иконы.

Я огляделся. Прихожан немного, хотя и престольный праздник. Оживление вносит многочисленная родня иеромонаха Палладия, которая как-то по-хозяйски шевелится в храме. За свечным ящиком инокиня Илиодора не обременена работой. Торговли совсем нет. На клиросе монотонно читают часы. Отец Палладий в золоченой ризе на фоне резного алтаря и арки, как в окладе иконы, исповедует приезжих. Трое из Москвы. Они предпочитают местного батюшку столичным иереям.

«Благословенно Царство…» Отец Палладий продолжает службу. Ведет ее истово и неспешно. Потом – молебен с водосвятием.

После службы отца Афанасия и его спутников позвали на трапезу. Мы вынуждены были отклонить любезное приглашение милых старушек, проживающих в доме, где последние годы жизни провел отец Николай. Нам очень хотелось попасть туда побыстрее, но все мы рабы условностей, которые цепляются как репей. Пришлось соблюдать приличия.

Идем в церковную сторожку. Она рядом с храмом. Вперед пропустили иереев, потом гурьбой пролетели батюшкины племянники. С матушкой Варварой мы вошли в горницу последними. Молитва. По окончании молодежь шумно расселась за столом. Нам с матушкой места не нашлось. Стало как-то неловко, ведь мы не навязывались в гости. Трапеза тем временем началась. Лишенцам оставалось только потихоньку двинуться к двери. Тут из кухни высунулась голова и бросила вслед: «Да, да. Вы там подождите, покормим потом». Но ждать мы не стали. Существует удивительная закономерность – на каждой праздничной трапезе найдется «человек без места», званный, но почему-то не удостоенный… Побывавшим в такой ситуации потом приходит понимание, почему так случилось. А пока мы, смиренно приняв руководство Промысла Божия, отправились в соседний дом к старушкам, и те без расспросов радостно усадили нас за стол. Еда была самая распростая, обстановка – искренняя и сердечная. Разговор шел незатейливый. Старушки жаловались, что колодец некому починить, с хлебом бывают перебои – оказии не всегда случаются. Инокиня Илиодора, бывшая ткачиха, с виду женщина еще крепкая, сетовала, что силы уже не те. Ей доводится в полной мере тянуть церковный быт и домашний. Дрова и те заготавливает сама. Зимой бензопилу за спину – и на делянку. Пока доберешься до нее, ноги отвалятся. А там сколько надо деревьев свалить, сучья обрубить, распилить! Спасибо, хоть племянники отца Палладия приедут на машине, покидают чурбаки в кузов да привезут.

Потом разговор незаметно перешел к отцу Николаю. Сколько тепла засветилось в глазах моих собеседниц, сколько радости излилось через них! Нашло на нас какое-то озарение, будто рядом находился этот светлый человек.

Нашу беседу прервал гонец. Иеромонах Афанасий приглашает на панихиду. Могила отца Николая в церковной ограде у стен алтаря. Здесь и встали поминающие. Рокот мощного баса повис над нами. «Покой, Господи, душу усопшего раба Твоего…» Все про себя повторяли. Искренность молитвы была такова, что въявь почудилось благословение отца Николая. Видно, давно не служили у могилы.

Последним аккордом пребывания в этом светлом месте был обзор с колокольни. До чего же красива наша Россия! Каждый ее уголок несет нечто свое, а Владимирская земля – особо. Смотришь на нее – все вроде привычно: и поля, и леса, и луга, но вот их сочетание по размерам, форме, освещению и подчеркивает ее неповторимую скромность и чистоту. Земля эта при всей неброскости отличается от соседних приделов присущим ей тихим внутренним светом. Постойте перед Боголюбивой иконой Божией Матери в Княгинином монастыре, и вы поймете, откуда струится он, узрите невидимый источник.

На следующий день со мной произошло чудо. Оно невольно связывалось с отцом Николаем. К середине лета у меня закончился затяжной, по причине скудости средств, многолетний ремонт деревенского дома, который я предполагал использовать не только в качестве дачи, но и для зимнего уединения. Понадобилась мебель. По упомянутым причинам новая исключалась. Кто-то посоветовал заглянуть в ликвидированный дом отдыха в Сушнево, который не функционировал с момента заезда в него беженцев из Абхазии. Новые постояльцы с лихвой оплатили гостеприимство. Все, что можно – сломали, разбили, изувечили. Вольные дети горцев летали в столовой по тарелкам отдыхающих, приводя в шок даже видавший виды персонал. Трудящиеся по путевкам ездить перестали, потом исчезли и сами дети гор, отбыли в южные края, не забыв прихватить на память все, что можно унести. В общем, дом отдыха закрыли и стали продавать по бросовой цене то, что еще можно было продать. За два года много успели сделать. Шансов что-то приобрести у меня почти не оставалось, тем не менее я решил попробовать, поскольку других вариантов просто не видел.

С соседом, у которого был собственный грузовик, мы в принципе договорились, но поехать нам все что-то мешало. То у Николая по работе запарка с ремонтом автобуса, то недосуг из-за сенокоса, то хвори подступают. Я со своей стороны тоже не мог дозвониться в Сушнево. Знающие люди отговаривали от бесполезной, по их мнению, затеи, кто-то ссылался на печальный опыт других, бестолку сгонявших машины в опустевший дом отдыха. В общем, одолевали сомнения.

И вот, на следующий после Ильина день, подхожу я к калитке. Идет навстречу Николай и без всякой подготовки, объяснений, говорит: «Ну что, поехали?» От неожиданности секундная пауза у меня все-таки была. Что ж, поехали так поехали.

Прибыли мы туда, и, конечно, все закрыто. Оставшийся персонал в отпуске. Что делать? Ну, думаю, отступать не будем. Разыскал я бухгалтера, женщину, по слухам, резкую и крутую. Вижу, развешивает она белье. Момент самый неподходящий, но делать нечего. Максимально вежливо изложил я вкратце свою просьбу. У женщины сперва рот раскрылся от нахальства приезжего, затем появилось какое-то движение на лице, перемена, борьба, что ли. И, на мое удивление, она мирно и доброжелательно сказала: «Обождите меня у конторы, сейчас приду». Эти слова сказали о многом, но выводы пока делать было рано.

Мы выбирали часа два, переезжая от одного «строения» к другому. На «лом» страшно было смотреть, но кое-что с учетом возможного ремонта выбрали. Я даже взял на память о визите на Владимирскую землю горных орлов стул, на мягком сиденье которого красовался четкий угольный след горячего утюга. Приглянулся нам и зеркальный шкаф. Видно, его пощадили или притулился тот в недоступном для охальников месте. Но бухгалтер остудила пыл: «Его невозможно вынести, в дверь не пройдет». Так вот почему этот приличный шкаф дожидался меня! На дверях стояли решетки из арматурных прутьев, сработанных вопреки требованиям эстетики, но прочно, с учетом суровых условий необитаемости. Пройти можно было только через одну створку. Пригорюнились мы, жалко расставаться с мечтой, но ничего не поделаешь. Тут неожиданно сопровождавший начальницу слесарь предложил: «А давайте я сдерну решетку. Закрепить ее потом не так уж и долго». Опять подарок судьбы. Человеколюбивый поступок слесаря меня сильно озадачил.

И так, мало-помалу, собрал я скромный гарнитур. Нашлись приличные стол и стулья, тумбочки, журнальный столик, кровати. И главное, все это мы удачно разместили в кузове впритык.

Когда мы добрались до дома, я понял, что сумма этих маленьких чудес и составляет чудо, о котором можно говорить. Загадка отца Николая прочно осела у меня в голове, время от времени давая о себе знать жизненными аналогиями.

Потихоньку и полегоньку выбирал я сусеки памяти у тех немногих, кто мог рассказать об этом необыкновенном священнике, осветить хотя бы маленький кусочек его жизни, его дел, его мыслей.

Николай Сергеевич Сушко, таково полное имя священника, родился 15 февраля 1898 года в многодетной крестьянской семье переселенцев с Украины. Семья обитала под Спасском, что на Дальнем Востоке. Из восьмерых детей Николай был старшим. Подробностей жизни того периода выяснить не удалось. Известно только, что Николай в 20-е годы ушел в Шмаковский монастырь. Видно, насмотрелся всякого в Гражданскую войну. Она ведь на Дальнем Востоке продолжалась дольше.

От мира уйти не удалось, богоборцы утвердились и пошли в наступление. Монастырь закрыли, а насельники разбрелись кто куда. Николай уже хорошо знал службу, и его пригласил псаломщиком один батюшка к себе в храм. Но и тут не пришлось долго обретаться. В 1930 году церковь закрыли, а священника и псаломщика арестовали. Эта тюремная, лагерная и ссыльная Голгофа растянулась для Николая на три пятилетки. Только в 1946 году Николай Сергеевич был освобожден. Куда ехать, к кому? Домой? Дома нет. Родители – «кулачье отребье» – в ссылке, родных разметала жизнь. Оставался один вариант. Большая надежда возлагалась на иеромонаха Павла. С ним свела судьба в одном из лагерей, там они стали как братья и переписывались по освобождении священника.

В годы войны бывший семинарист, верховный главнокомандующий И. В. Сталин, сделал большое послабление для Церкви. Так он поступил во исполнение условий по спасению России, поставленных Богородицей богоборческой власти, которые передал митрополит Илия (Карам) через консульство в Ливане в 1941 году. Факт довольно известный, хотя и преданный потом намеренному забвению. По всей стране стали открываться храмы, востребованы были и священники, находившиеся в тюрьмах и лагерях. Отца Павла освободили и определили на приход в Андреевский храм, что под Киржачом. Туда теперь дорогу провели. Гагарин ведь упал в трехстах метрах. А тогда была бездорожная глухомань. Ближайшие деревни – Овчинино и Новоселово. В первой батюшка и снимал комнатеночку.

Как узнал священник об освобождении друга, прислал приглашение. Приехал Николай в Овчинино. Только обогрелся, обсушился, не успел как следует выговориться – опять беда. Через три дня появился «черный ворон», и отца Павла увезли.

Устроился освобожденный работать на железную дорогу. Ходить туда пешком далеко, а деваться некуда, надо. Так потихоньку и жил. За храмом присматривал. Не давал разворовывать, растаскивать церковное имущество. Вскоре приехали к нему из ссылки родители, уже немощные старики. Не имел ведь ни кола ни двора, а приехали к нему, знали – надежная он опора. Купили домик в Ветчи. Стали обживаться.

Без очищения души человеку тяжело. Люди писали в епархию, чтобы прислали священника. По их просьбе и открылся храм в Ильинском. Пошел туда Николай Сергеевич псаломщиком. Хоть и сводили они со священником едва концы с концами, кругом ведь деревенская беднота, а сомнений не было. Душа позвала. Ходил на службу лесной тропинкой. В один конец восемь километров и обратно столько же. Десять лет так выходил. В пятидесятые рукоположили во священника. То владыка Онисим увидел в псаломщике свет.

Отец Николай Сушко Село Ильинское. 1975 год

Перебрался отец Николай в Ильинское, перевез родителей. Жили в домике рядом с церковной сторожкой. Служил иерей здесь более тридцати лет, и 10 декабря 1989 года, на 92-м году жизни, тихо отошел ко Господу.

Все эти годы добрая слава летела о нем. Исключительного тепла был человек. Всего себя отдавал на служение Богу. Формально он не был монахом, но жил строго по уставу. В таких же строгих правилах обреталась рядом схимонахиня Илиодора. Совсем как в маленьком монастыре. Вокруг них постоянно окормлялось несколько человек, а к отцу Николаю, кроме того, регулярно приезжали чада. Тянулись к нему люди. Все они были в одном похожи друг на друга. Как только я начинал расспрашивать о священнике, лица у них светлели. Инокиня Илиодора (киржачская ткачиха, принявшая с этим именем постриг после смерти схимонахини) и Анна Ивановна Золотова говорили, что не успевали на исповеди выкладывать свои грехи, как отец Николай с мягкой улыбкой их опережал, и рассказывать не надо, все наперед знал. Прозорливец был, великой духовной силы человек, доброта изливалась из самого его сердца. Она приподнимала всех, кто был рядом с благодатным старцем. Никого, однако, он не выделял, со всеми был ровен, никому не отказывал в общении, даже тем, кто упирался в своем неверии. Как-то две атеистки из Акулова решили посмеяться над иереем, обличить его. Пошли они в Ильинское обычной дорогой, десятки раз ходили по ней, а тут заблудились. Двое суток мыкались там, где и потеряться-то, казалось, было негде. Вывел их потом один грибник. Божиим вразумлением стал этот случай девицам. Одумались, потянуло их потом к батюшке.

Рассказывает монахиня Варвара. После убийства отца Владимира, священника храма в Леонове, и похорон его поехала она в Ильинское к отцу Николаю оттаять немного душой. Подходит со стороны леса к домику, а он, невысокий, худенький, у изгороди ее уже поджидает: «Ну, – говорит, – рассказывай по порядку, как там все было».

Известный всему православному миру архимандрит Кирилл (Павлов) не раз приезжал в Ильинское. Подолгу беседовали два старца, зревшие далеко. И отец Николай ездил в лавру, исповедовался у отца Кирилла. Кстати, это были единственные отлучки. Остальное время всегда был при церкви. Постоянно заботился о ней, держал в исправности. Ведь надо то крышу починить, то сток, то покрасить. Пенсию свою полагал на храм и что жертвовали. Себе оставлял только минимум. Старался своим трудом обеспечить себя и близких. Огород кормил.

Много людей приезжало к отцу Николаю со всей страны – с Украины, Урала, Сибири. Он знал, с кем и как говорить, находил ключик к сердцу каждого. Бывало, что и шутил, но в каждой шутке было зерно истины.

Распорядок в доме был железный. В семь утра поднимал близких на молитву, потом весь день в трудах, а вечером обязательное чтение священных книг. Заставлял иногда пересказывать прочитанное, как в школе. После вечерней молитвы никаких разговоров, всем спать.

Все дела свои житейские вершил отец Николай с молитвой на устах, а когда молчал, как схимонах пребывал в постоянной сердечной молитве.

Отца Николая нельзя причислить к иереям старой школы. Он стал священником в наше время, когда ему было под шестьдесят. Отец Николай был призван на служение Богу по великой чистоте своего сердца и души, и, конечно, знал и видел то, что нам неведомо. Мы можем только повторить: Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят (Мф. 5, 8).

Да, он умер, но одновременно он рядом с нами. Ниточки-связи наши не рвутся. Помяни, читатель, в молитве своей отца Николая. Да будет ему вечная память!

Август 1995 – июль 1998 года