Текст книги "Тайна Оли"

Он любезно поклонился в сторону Оли, ухитрившись шаркнуть, несмотря на плен.

– Так дать ему стакан вишнёвки! – приказала Раисочка с театральным жестом.

Ему поднесли, он выпил и охмелел. Барышни стали заигрывать с ним. Его заставили декламировать стихи и объясняться в любви всем поочерёдно. Он хотел это сделать по возможности благовоспитанно, чтоб видна была тонкая шутка; и всякий раз присутствующие шатались от хохота, взвизгивали, широко раскрывая рты, опуская, в слезливом изнеможении, руки. Раисочка требовала, чтоб он доказал свою любовь на деле.

– Целуйте нас… Начните с меня! – кричала она пронзительно, поднося кулаки к груди.

Оля всё время молчала, холодно улыбаясь. Но тут она не выдержала и вмешалась.

– Николай Николаич не маленький, – сказала она строго, – чтоб целоваться со всеми.

– А-а-а! Ну, хорошо! – произнесла Раисочка. – Подите сюда, молодой человек…

Когда он подошёл, она посадила его к себе на одно колено и схватила Олю за талию.

– Помогите, пожалуйста! – крикнула она со сверкающим взглядом.

Олю усадили к ней на другое колено.

– Пусть он поцелуется с одной Олей! – объявила она, сильными пальцами обняв их затылки и сближая лица.

Оба сопротивлялись. Их держали, не позволяя им двинуться. Раисочка смотрела на них, тоскливо прищурившись. Они повернули головы в разные стороны, упёршись руками друг другу в грудь, тяжело дыша…

Вошла Алёна.

– Миколай Миколаич… До вас пріихали…

– Зачем? Кто? – спросила Верочка.

– Якій-сь чоловік.

Раисочка пустила руки. Николай Николаич выбежал как угорелый.

В передней ему поклонился невысокий человек, в свитке с кожаными обшлагами и в красном поясе.

– Игнат!

Игнат усмехнулся и, почесав темя, объяснил, что маменька приказали ехать домой и прислали лошадей.

– Да вже таки и пора! – прибавил он от себя тоном упрёка.

– Хоть сегодня…

Дверца из коридора распахнулась. Появилась Оля, бледная и испуганная, с распустившимися косами.

– Ну, только не сегодня, – сказала она резко. – Ты иди, – обратилась она к Игнату, – на кухню. Алёна тебя накормит… А вы, Николай Николаич…

Она взяла его за руку и торопливо увлекла за собою в коридор.

– Ради Бога, – продолжала она с тревогой, – скажите, неужели вам так надоело у нас?..

– Не то, чтобы…

– Ах, Боже мой!

Пальцы её хрустнули.

– Вас ничто здесь не привлекает?

– Мне очень нравится Безлюдовка, – тихо отвечал он, – я так люблю Костю… И тут отличная охота… Острова – это чудо! Но видите ли…

– Послушайте, – сказала она тоскливо, – я вчера закричала на вас… Простите меня… Так меня мучило это! Мне кажется, вы рассердились…

– Нет!..

– Ну, ну… А зачем вы так много выпили? – спросила она, приближая к нему лицо, с виновным выражением.

– Все, ведь, выпили… Я думал – вам приятно…

– Вы думали?

Он кивнул головой. Она улыбнулась и замолчала.

– Так вы рады, что уезжаете? – начала она опять с тоской.

– Немножко…

Она вздохнула.

– Мне хотелось сказать вам одну тайну, – прошептала она, кладя ему на плечо руку и опуская стыдливо ресницы.

– Говорите.

– Потом, – отвечала она с усилием.

– Когда же?

Она подумала. Губы её дрогнули.

– Вы не раздевайтесь… Я к вам приду ночью… – сказала она нерешительно и выпроводила его, пожав ему руку.

Тучи между тем исчезли, дождь перестал. Солнце горело, косо вытягивая лучи, рассыпая снопы искр по мокрой траве, по листве, и румяня облака, лёгкие как дым.

Гости, после чаю, стали прощаться.

Первый уехал становой. Позднее всех – Бруевичевы. Перед отъездом Раисочка долго шепталась с Олей и целовала её. Костя встал, выпил полграфина квасу и опять лёг. Гаврила Иванович чувствовал себя нехорошо и не выходил. Николай Николаич бродил из угла в угол.

VI

Ночью Николай Николаич услышал, что его будят. Он раскрыл глаза.

Гостиную заливал какой-то стальной сумрак. Лунный свет лежал на полу неподвижным пятном. Ночь была синяя, прозрачная. Оля стояла у дивана, в своём пёстром костюме, с белым цветком в волосах, наклонив голову.

– Зачем же вы разделись? – прошептала она. – Оденьтесь, я отвернусь… Скорей!

Она подошла к окну.

Но когда она оглянулась, Николай Николаич уже спал, натянув одеяло на голову. Она опять разбудила его.

– Посмотрим на луну! – сказала она, тормоша его.

– На луну?

Он протёр глаза, досадливо вздохнул и стал одеваться.

Севши у окна, он долго молчал и сопел.

– Нате-ка трубу вашу! – сказала Оля весело. – Покажите мне, где тут горы… Прежде я думала, что на луне лицо… Дура, право! А? Ведь, не лицо?

– Какое там лицо! – проворчал Николай Николаич.

Но мало-помалу он разговорился. Он раздвинул свой инструмент и стал объяснять, что луна необитаема, что там нет воздуха, что на ней множество оврагов, горных хребтов и потухших вулканов. Луна одушевила его. Он стал фантазировать и высказал некоторые смелые гипотезы. Может быть, со временем, в огромные телескопы (с дом), на ней откроют развалины погибших городов, или построят воздушный шар и сделают исследования на месте. Для человеческого гения всё возможно.

Оля задумчиво смотрела на небо.

– Пожалуй, там и Безлюдовка была какая-нибудь? – спросила она с серьёзным видом. – И кто-нибудь, вроде меня, жил, жил и всё ждал чего-то, да так и умер?

– Может быть, – отвечал Николай Николаич. – А уж на разных других планетах, например, вот на Венере, – это наверно… Да теперь, конечно, на нашу землю со всех сторон неба смотрят. Тоже люди… Ведь и им любопытно…

Оля с тоскою смотрела вверх, где, среди облаков, серебряных с прозрачными краями, в тёмном небе, сиял диск луны. Николай Николаич, между тем, производил астрономические наблюдения с глубокомысленным видом.

– Вы помните, что я обещала вам сказать? – прошептала Оля.

– Какую-то тайну, – отвечал он небрежно.

Она замолчала. Пальцы её медленно перебирали на груди бусы.

– Проклятые облака! – крикнул Николай Николаич. – Плывут и плывут. Тут уже ни одной звёздочки не видно. Пойдёмте на горку!

Они отправились на горку. Придя туда, Оля опустилась на скамейку.

– Вы босиком? – спросил Николай Николаич.

– Да, – сказала она.

В лунном сумраке белели её ноги. Николай Николаич сел рядом.

– Поставьте ноги на скамейку…

– Не нужно…

– Как знаете…

Он навёл трубу на ту часть неба, где горели звёзды в тёмной лазури, свободной от облаков. Он смотрел долго и вдруг радостно улыбнулся.

– Не хотите? Звёздочка с хвостом… Вот, вот!..

Оля приблизила глаз и сейчас же отстранилась.

– Да… действительно…

– Это комета. Может быть, я первый её увидел! – произнёс он с гордостью.

Оля вздохнула. Она чувствовала себя одинокой. Лунная даль беспредельно сияла. Серебряный туман фосфорической лентой висел над Десной. Лес темнел как туча.

Николай Николаич опустил трубу и мечтал. По приезде домой, он непременно устроит на чердаке обсерваторию. Следовало бы раздобыть астрономический атлас. Многих созвездий он совсем не знает. Ах, если бы уже скорее сделаться учёным – настоящим учёным, с бледным лицом, строгими глазами, умной речью. Скучно ждать!

– Вам, Оля, не холодно?

– Нет, не холодно…

– Поставьте ноги, говорю вам, на скамейку, – сказал он.

Она поставила, застенчиво отряхнув юбку. Николай Николаич нашёл её ногу и сказал:

– Совсем мокрая…

Оля дышала тяжело. Прикосновение пальцев Николая Николаича ожгло её, она вздрогнула.

– Хочу я спросить у вас, – начала Оля, – когда вам будет двадцать лет, не буду я стара?

– Человек стареет на сорок втором году, если верить физиологам, – отвечал Николай Николаич, зевая.

Беседа опять прервалась.

На луну лениво набежало серебряное облачко и закрыло её. Прозрачный сумрак стал дымчатым. Даль потускнела. Яркий туман над Десной погас.

– Что ж вы хотели сказать? – спросил Николай Николаич.

Оля крепко закрыла лицо руками.

– Ах, ах!

– Ну?

– Ничего…

– Вы пошутили!

– Да, – отвечала она тихо, сквозь слёзы.

Он сдвинул трубу и встал.

– Так пойдём… – сказал он. – Мне ужасно спать хочется… Завтра рано вставать…

– Идите, а я посижу ещё, – прошептала Оля.

– Как угодно, – произнёс он. – Спокойной ночи!

Он пришёл в гостиную и крепко заснул.

Утром его разбудил Игнат, уже собравший его вещи. В столовой весело кипел самовар. Оля сидела на своём месте и торопливо заваривала чай. Она была бледна, глаза её опущены, губы подёргивались. Гаврила Иванович брезгливо сосал трубку и кряхтел. У него болела голова, ныли кости. Он, впрочем, любезно улыбнулся Николаю Николаичу и выразил сожаление, что не может удержать дольше дорогого гостя.

Было ещё очень рано. Тарантасик задребезжал у крыльца. Оля с испугом взглянула в окно и выбежала из столовой, наклонив лицо. Вместо неё, через несколько времени, появилась Алёна с остатками пирога. К концу чая прибежал Костя. Он с сожалением смотрел на друга, аппетитно завтракая, ровно дыша мясистой грудью, покрикивая на прислугу, хвастая, что он один выпил вчера две бутылки наливки.

– Вот если б Белобров увидал, как мы тут пьянствуем! – говорил он, умиляясь.

Вошёл Игнат. Надо спешить ехать, потому что в полдень лошади пристанут. Теперь самая пора. Николай Николаич встал. Он расцеловался с Гаврилой Ивановичем, с Костей и пошёл прощаться с Олей. Но её нигде не оказалось. В гостиной генералы с удивлением выкатывали глаза, кресла и диваны простирали коротенькие ручки, как бы не пуская гостя. В спальне на ширме сиротливо висел голубой передник Оли. Розы увядали в стеклянной банке. Костя напрасно звал сестру.

– Купаться отправилась – вот что! – сказал он, поднимая брови. – Ведь вот – выбрала время… Бабьё бесчувственное!.. Эх, брат, не верь бабам!!. Прощай, что делать!..

Они долго обнимались, сочно целуясь, пристально глядя друг другу в глаза. Когда Николай Николаич сел в экипаж, Костя выбежал с перепелиным вабиком.

– На, брат. Тебе это нравилось.

Не успели лошади тронуться, как он вскочил на подножку и подал пистолет.

– На и это… Бог с тобой, стреляй, брат!.. Не поминай лихом!

У Николая Николаича на миг шевельнулось желание отдать другу трубу. Но он сдержал порыв и только благодарно улыбнулся.

– Спасибо!

Лошади пошли рысцой. Мелькнули ворота, бревенчатые постройки, огород.

– А бабам не верь! – крикнул в заключение Костя, приложив к обоим углам рта по ладони.

Пыль взвилась. Потянулись огромные, протяжно шумящие берёзы. Жёлтое море спелой ржи волновалось. Николай Николаич думал о том, как он приедет домой, как его встретит мамаша, полная, красивая, с чёрными бровями, мечтательным взглядом, а он прижмётся к её душистым рукам, и его сердце сладостно забьётся. Пистолет лежал рядом. Он придерживал его и самодовольно улыбался.

Вдруг лошади шарахнулись в сторону. Из ржи, раздвигая колосья руками, с криком выбежала Оля. Игнат крепка натянул вожжи, тарантас остановился.

– Что такое? – тревожно спросил Николай Николаич.

– Подождите!!.

Оля запыхалась. Щёки её горели, грудь поднималась высоко.

– Подождите, Николай Николаич, я вам теперь скажу…

– Ну-те, говорите…

Улыбаясь, он до половины высунулся из тарантаса.

– Я жду!..

Она тоскливо смотрела на него.

– Но сначала скажите вы мне что-нибудь…

– Что ж я вам скажу? – спросил он смеясь.

– Неужели ничего не найдётся??

Она ждала. Косы её развязались и упали на плечи.

– Скажите же! – произнесла она, изнемогая от внутренней боли, чувствуя, как слабеют её колени.

– Поклонитесь Бруевичевым! – сказал Николай Николаич, подумав.

Она взглянула на него и побледнела.

– Вы недовольны? – спросил гимназист озабоченно.

– Нет, нет! – растерянно отвечала она. – До свидания… Вот и отлично… и прекрасно…

– А тайна ваша?.. Всё шутите!

Он сверкнул зубами и развязно погрозил пальцем.

– Да, – отвечала она. – Прощайте.

– Прощайте! Поцелуйте Костю! Трогай, Игнат!

Тарантас покатил. Пыль стлалась медлительно. В её белом облаке едва чернела, шатаясь, точка – удаляющийся экипаж. Наконец, исчезла и она. Лазурное небо, необъятное как бездна, лило потоки ослепительного света. Шумела рожь, кричали птицы. Оля стояла на одном месте, с мёртвым лицом, с потухшими широко раскрытыми глазами.

Ноябрь 1880 г.