Текст книги "Я начинаю путь…"

– Вот и хорошо, что вы все-таки решили меня выслушать, – как ни в чем ни бывало продолжил беседу подменыш, невозмутимо хлебавший из кружки неизвестно когда заваренный и налитый в нее чай.

Заварка была явно не из моего буфета. Очень уж странно пахло это варево. Впрочем, аромат был настолько чудесным, что мне и самой захотелось глотнуть.

– Вы не стесняйтесь, я уже понял, что захотите попробовать. – С этими словами гость подвинул ко мне мою любимую кружку, уже наполненную до краев горячим напитком.

Отпив из нее, я решила, что ни разу в жизни ничего подобного не пробовала. Впервые в жизни я поняла любителей чая. Действительно, с таким и вина не нужны будут.

– Продолжим дальше, Ирина Павловна, – вновь спокойно продолжил гость, – и начнем с того, что мы не требуем от вас спасения мира. Просто потому, что одиночки мир не спасают.

– Тогда зачем я здесь?

– Понимаете, если мир чего-то стоит, он спасает сам себя, своими собственными средствами и в посторонней помощи, как правило, не нуждается. Но у любого правила есть исключения. Одно из них – принятие решений глобального масштаба, которые приводят к необратимым последствиям. В рамках доступных вам понятий, это ядерный конфликт высокой интенсивности. Он, конечно, не уничтожит полностью жизнь на Земле. Рассказы о том, что можно уничтожить эту самую жизнь, – сказки. Человек – невероятно живучее существо и потому выживет. Но, выжив, человечество утратит самое ценное свое качество – способность к развитию. Просто потому, что все силы будут уходить на борьбу с тяжелыми последствиями ядерного конфликта. В общем, ни на что, кроме борьбы за выживание человека как вида, ни сил, ни ресурсов не останется. К счастью, в вашем мире у людей хватает здравомыслия, и последствия таких поступков вы ясно представляете.

– А здесь что происходит? Я пока что не вижу конца света.

– Вы его и не увидите, ибо до него еще далеко. Тем не менее его не избежать. Если, конечно, не принять вовремя нужных мер.

– И что тут не так?

– Эволюционный путь развития, на который сделало ставку здешнее человечество, вещь коварная. Это только кажется, что отсутствие потрясений и больших жертв приближает людей к всеобщему счастью. На деле же это путь в тупик…

А дальше пошло пространное объяснение. По словам моего собеседника, их цивилизация на множестве наблюдаемых ею примеров, пришла к выводу, что делать ставку на какой-то один путь развития опасно. Революционный путь – кровь и страдания могут оказаться чрезмерными и не всегда приводят к желаемой цели. Эволюция – только на первый взгляд хороша. Хороша она лишь стабильностью и спокойствием, с которыми тоже перебарщивать не стоит. Потому что в конце этого тоннеля – тупик. Когда человеку больше некуда двигаться, он сам себя уничтожает. Или деградирует до животного состояния.

Если смотреть на человечество Земли как на популяцию с ограниченным ареалом обитания, то для того, чтобы оно не застоялось и не деградировало, время от времени нужны глобальные конфликты: мировые войны и революции. Обычно так везде и происходит. Но тут – особый случай. Зацикленность элиты большинства ведущих стран на спокойствии принесла свои плоды. Подавив в XIX веке протестные выступления наиболее буйных революционеров, не допустив существования независимой силы ни в мировой политике, ни в мировой экономике, лидеры Священного Союза убедились в том, что всеобщего благоденствия нет и не будет. Все равно в каждом поколении рождаются новые смутьяны. Раньше, пока не был завершен раздел мира между ведущими игроками, их энергию можно было направить вовне. Но мир уже давно поделен. Затевать войны за его передел? От этого давно отказались, ради чего и существовал Священный Союз. Но если с буйными ничего не делать – жди внутренних смут. А этого тоже никому не хочется.

Ради поддержания спокойствия и порядка правящие этим миром силы готовы были на многое. В частности, им показалось выгодным и правильным не отстреливать белых ворон, а запустить процесс самоликвидации этих беспокойных птиц. Тут пошло в ход все, что отвечало этой цели. Часть честолюбивых и энергичных особ поглотили военные конфликты низкой интенсивности. Часть бунтарей удалось склонить к ненормальному, с точки зрения роста и сохранения численности популяции, образу жизни.

– Вы понимаете, почему на вас взъелся Гозман? Он, конечно, тот еще русофоб, но сам по себе мало на что способен. А вот имея поддержку властей, способен на многое. Он – один из работников той индустрии, цель которой – осуществление отрицательного отбора. Зная это, не стоит удивляться снисходительному отношению властей к здоровью и развитию своих подданных.

– Значит, борьба за трезвость…

– С точки зрения здешних властей – преступление. Политика спаивания и прочего одурманивания населения – действенная альтернатива мировым войнам и революциям. Причем жертв и трагедий в разы больше. Просто это все происходит тихо и спокойно. Сам процесс стал привычной обыденностью.

– Хотите, чтобы я подняла бунт?

– Нет, Ирина Павловна. Это лишнее. Раскол общества с кровавым финалом нам тоже не нужен. Просто есть одна вполне неплохая альтернатива в развитии человеческого общества. И вам она хорошо известна.

Я поняла, на что намекал мой собеседник. Поняла и то, почему они решили использовать для этой миссии обычную обывательницу параллельного мира. Тут все дело в том, что, заслав в этот мир гения мысли и духа, поставленной цели не добьешься. Коммунисты правильно в свое время говорили, что коренные изменения в обществе являются результатом деятельности масс. А кто такие массы? Обыкновенные люди. Не получится долго вести массы, если им не понятна цель. Причем цель эта должна быть желанна. В принципе с этим справится и гений. Вот только кому это все воплощать в жизнь? Конечно, самым обычным людям! А в этом мире с ними большая проблема.

Они просто не обладают нужными качествами. Вот предки их способны были многое одолеть, лишь бы вожди не подкачали. А здешние?

– Думаете, я справлюсь с воспитанием целого народа?

– А почему нет? Вы, кстати, очень даже неплохо взялись за это дело, даже не подозревая о стоящей перед вами задаче.

– Вообще-то ничем подобным я заниматься не собиралась. Я просто боролась за свою красоту, здоровье и безопасность…

– И в результате вокруг вас объединились те, кто хотел того же. А последствия? Сложилось сообщество, способное многого добиться собственными силами. Парни и девушки, которые вместо нытья о невозможности что-либо сделать просто берут и делают. Вам не кажется, что люди вокруг вас уже начали меняться?

– То есть я играю роль своего рода катализатора?

– Уже немало. И вот мой вам совет: не пытайтесь руководить происходящим. В том, что людям нужно, они разберутся и без вас. И лидеры подходящие найдутся. Вы просто продолжайте подавать пример. Этого вполне хватит.

Подменыш допил свой «чай», глянул на наручные часы и начал собираться:

– Ну вот и все. Мне пора. Хотите еще о чем-то спросить?

– Почему я и почему именно Россия?

– Начну с России. Нам нужен был человек, родившийся и выросший в обществе, не утратившем способности к мессианству. Таких на вашей Земле всего три. Америка, Россия и Саудовская Аравия. В принципе можно было заслать сюда эмиссаров из всех трех стран. Но не вышло. Сауды обращены взором в прошлое, американцы живут настоящим, и только Россия думает о будущем. Я не про выдающихся людей говорю, а про обывателя. Ну а теперь о вас. Нам требовался человек, который, с одной стороны, самый обыкновенный, а с другой – разносторонне развитый. Кроме того, он должен обладать богатым жизненным опытом. Вы подошли нам со всех сторон. Дочь офицера, сменившего множество гарнизонов: от Камчатки до Калининграда и от Мурманска до Ростова. Высшее образование по одной из естественно-научных специальностей. Спортсменка, художница – это тоже было вам в плюс. Ну и достаточный опыт воспитания детей. Разве не впечатляет такое сочетание?

– Понятно… И до свидания. Надеюсь, что скорого и окончательного.

Глава 9
Особенности национального судилища

Трагикомедия с судилищем шла своим чередом. Благодаря увиденному мной сну, я его воспринимала не как глупость властей, а как обыденное явление ультралиберальной диктатуры. Заодно мне стало понятно, во что же вляпался Гозман. Именно так, вляпались не мы, а знатный стахановец правозащитного движения.

Согласно замыслу хозяев Гозмана, должна была пройти рутинная операция по «прополке сорняков». В роли «сорняков» должны были выступить наши благодетельницы из движения трезвенников. В этом спектакле нам отвели роль вспомогательную. Мы должны были предстать перед публикой в роли жертвы враждебной пропаганды. Обычно роль жертвы тоталитаризма играли созданные силами полиции марионеточные группки, изображавшие на публике ужасных русских шовинистов. Правда, этот спектакль давно приелся публике, потому что лица «жертв враждебной пропаганды» годами не менялись. И тут подвернулись мы!

Мы подходили им по всем статьям. В первый раз власти повстречали достаточно многочисленное сообщество, причем настоящее, а не липовое. Правда, наш юный облик ввел их в заблуждение. Мы были совсем не такими, какими они нас представляли. Само по себе систематическое занятие спортом требует от человека таких качеств, как самодисциплина, выдержка и упорство. За четыре прошедших года, все, кто был слабохарактерным, отсеялись сами собой. А наша борьба за безопасную жизнь? Тут уже требовались смелость и хладнокровие.

Но и это не все.

Я с Иваном не зря писала уставы. И вовсе не зря их обсуждал, дополнял и совершенствовал Мужской Круг. Трусам, подлецам и эгоистам было не место в наших рядах. «Мы привыкли гордиться победами…»Это как раз про моих ребят и девчат. И те сказки, что я им рассказывала, тоже в тему оказались. Мы стали как те котята, которым хоть и не светит победа в схватке с матерой рысью, но прежде, чем проиграть безнадежный бой, мы выпустим когти и зашипим. А потом бросимся в атаку. Такими людьми уже не получится ни манипулировать, ни помыкать. А уж доносить на кого-либо… У нас так не принято! За это мы изгоняем из своих рядов любого, кто оступился.

Именно эти качества и поставили в тупик следствие. Ни те, кто был задержан полицией, ни те, кто остался на свободе, вожаков и зачинщиков не сдавали. Благодаря этому, Мошкальский так ничего и не нарыл на трезвенниц-филантропок. Впрочем, нужно отдать должное этому поляку: при всей традиционной для его соплеменников неприязни к русским, особого рвения он не проявил и позориться не стал. Его участие в процессе следствия практически не ощущалось. Зато доброхоты во главе с Бозманом проявили небывалый энтузиазм, чем и порадовали нашего адвоката.

– Вы, Татьяна Сергеевна, не переживайте, – успокаивал Ривкин нешуточно обеспокоенную Алексееву, – пусть эти идиоты трудятся в поте лица.

– Но ведь они не побрезгуют свалить все на детей!

– И пускай! Уверяю вас, что в конце затеянного ими разбирательства смеяться будет кто угодно, но только не они.

Что задумал Соломон Абрамович, я поняла, лишь когда правозащитники, не найдя ничего противозаконного в действиях борцов за трезвый образ жизни, взялись за нас. Сделать из нас жертв чужого коварства у них не вышло. А шумиху они подняли такую, что замять дело уже не могли. Общество распалилось и жаждало крови. И тогда команда Гозмана не придумала ничего лучшего, как выставить нас в роли подрастающих злодеев.

Такой подход даже жандармов возмутил.

– Леонид Саулович, я не подпишу этой бумаги, – ответил Гозману подполковник Берг, к которому тот сунулся с письменным предложением о возбуждении уголовного дела уже против нас. – Что хотите, то и делайте, но ни я, ни мои подчиненные в этом деле вам не окажут ни малейшей поддержки.

Впрочем, правозащитников это не остановило. Обладая всеми необходимыми полномочиями, они и без жандармов сумели добиться нужного им решения в прокуратуре.

«Похоже, теперь влип очкарик», – подумала я, когда нам всем предъявили обвинение. Выглядело все это действительно дико. Угрозу обществу и государству составили двадцать семь подростков обоего пола в возрасте от двенадцати до пятнадцати лет. Нас обвиняли в совершении преступлений по четырем статьям Уголовного кодекса:

– проявление национальной нетерпимости,

– проявление религиозной нетерпимости,

– проявление социальной нетерпимости,

– проявление сексуальной нетерпимости…

Когда Соломон Абрамович ознакомился с этим списком, он даже подпрыгнул на месте, а затем, обратившись к Татьяне Сергеевне, торжествующе произнес:

– Вот теперь, Танечка, я точно раздену этого поца до самых трусов. – И, увидев усмешку на моем лице, поинтересовался. – Машенька! А вас что так обрадовало?

– Да так, просто вспомнилось изречение: «Если человек идиот, то это надолго!»

– Никогда такого не слышал. Впрочем, не спешите радоваться. Пора хорошенько продумать наше поведение на процессе.

– Вот вы, Соломон Абрамович, и готовьте речь. А мы с девочками продумаем, во что одеться и как причесаться.

– Маша, я не шучу.

– Я тоже. Как вы не поймете, что одежда и прическа – тоже аргумент, да еще какой! Нужно будет подобрать такую одежду и прическу, чтобы, глядя на нас, самый добрый на свете джигит захотел зарезать Гозмана прямо в зале суда.

– Сколько можно вам объяснять… Погодите, джигит, говорите? А ведь это мысль! Дикая дивизия нам в этом деле совсем не помешает!

О костюмах и прическах я задумалась не от большой глупости. Вопрос этот, можно сказать, имел политическое значение. А я с ребятами уже вляпалась в политику. Окончательное решение по вынесению приговора будут принимать сильные мира сего. Именно они, а не судья с присяжными будут решать, какой приговор выносить. Будет выгодно оправдать нас – оправдают. Будет выгодно наказать – накажут. Но даже если суд признает нас виновными в том, в чем обвиняли нас правозащитники, вряд ли власти пойдут на то, чтобы наказывать нас по всей строгости закона. Просто потому, что в глазах публики мы – дети. Скорее всего, сразу после вынесения приговора мы будем помилованы монархом. Это нам всем объяснял Соломон Абрамович. В этом вся соль. Какая бы форма монархии в стране ни была, но опорой монарха являются консервативные элементы общества. Мне, как дочери офицера и бывшей гражданской служащей Балтфлота, это было ясно с самого начала. Военное ведомство всегда будет консервативной силой, какая бы погода на дворе ни стояла. Там, конечно, есть свои вольнодумцы, но их окружающая среда либо отторгает, либо со временем радикально перевоспитывает. Примерно то же самое можно сказать и о представителях правоохранительных органов. Симпатии именно этой части публики нам нужно завоевывать. А каковы ее симпатии, для меня секретом не являлось.

Поэтому в первый день судебного разбирательства, проходившего аж во Дворце правосудия, мы явились, одевшись как мальчики и девочки из приличных семей. Впрочем, мы не только выглядели, мы и вели себя соответственно. На этот счет Татьяна Сергеевна провела отдельный инструктаж:

– Ребята, что бы ни происходило в зале, ведите себя сдержанно и спокойно. И помните, что отвечать вам стоит только на вопросы, заданные официальным порядком. Ради бога! Никаких реплик, не относящихся к делу! И доверьтесь во всем Соломону Абрамовичу.

Что можно сказать о судилище? Первый день его прошел весьма скучно, мы еле вытерпели. Шла какая-то непонятная нам говорильня. Интересней стало на следующий день, когда Гозман, как полномочная сторона обвинения, начал эти самые обвинения зачитывать и обосновывать. Похоже, что государственный обвинитель не пожелал участвовать в затеянном кем-то спектакле, потому Гозман и выступил в непривычной для себя роли. Что я могу сказать по этому поводу? Кто не был в молодости либералом – у того нет сердца, а кто не стал к старости консерватором – у того нет ума. Похоже, что Леонид свет Саулович и на старости лет останется без ума и сердца.

Гораздо веселее пошли дела, когда начались прения сторон. Ривкин вначале был немногословен. Складывалось впечатление, что он не очень-то и стремится нас защищать. Поэтому мы слегка приуныли. Заметив это, он во время перерыва начал нас успокаивать:

– Ребята, все в порядке. Сейчас просто нужно дать этому павлину высказаться наиболее полно. Вот увидите, он не выдержит и начнет извергать все, что у него на душе скопилось. Давайте не станем ему в этом мешать.

И действительно, приняв отсутствие должного сопротивления за слабость, «павлин» разошелся ни на шутку. Ривкин только время от времени просил судью задать тот или иной вопрос. Зато Гозман уже разрешения ни у кого не спрашивал. Получив в свое распоряжение трибуну, он как-то быстро забыл, что Дворец правосудия – это не политический клуб.

Чего мы только от него в свой адрес не наслушались! Терпения выслушивать его речи могло не хватить. От резких движений в его адрес нас удерживало обещание, данное нашему адвокату: ни на что не реагировать. К концу дня было видно, что наши парни с удовольствием использовали бы этого гада в качестве груши для отработки ударов. А на лицах девчат легко читалось желание запустить свои коготки поглубже в его рожу. Но мы хотя бы сдерживались, чего не скажешь о публике в зале суда. Полиция уже несколько раз выводила из зала тех, у кого не выдерживали нервы.

Когда наконец закончился первый день прений, мы задали вопрос нашему защитнику:

– Сколько еще это можно терпеть?

– До конца прений. А чтобы вы поняли, для чего это нужно, вот вам выборка отдельных фраз этого чуда в перьях. – Соломон Абрамович достал свой диктофон и прокрутил несколько выделенных им фрагментов сегодняшних речей Гозмана:

«…это представители народа, появившегося на свет по сущему недоразумению. Я бы даже подчеркнул, неполноценного народа… Обществу стоило бы добиться запрета на исповедание этой пародии на иудаизм, названное христианством… Вы посмотрите на этих представителей быдла, предков которых пороли на конюшне. Зря отменили эту чудесную воспитательную меру. Она как раз для таких, как они… Эта «традиционная ориентация» – не более чем проявление обычных скотских инстинктов…»

Кажется, я поняла, зачем нас призывали помалкивать. Ривкин по праву считается лучшим адвокатом Питера! Это же надо, заставить оппонента подставиться по тем статьям обвинения, по которым он собрался засудить нас! И ведь вроде бы он не дурак, да и опыт сутяжничества богатый.

– «На дурака не нужен нож, ему немного подпоешь – и делай с ним что хошь!» Я правильно вас поняла?

– Маша! Чудесно! Вы очень умная девочка! Эти слова полностью отражают то, что нужно сейчас делать. Только, пожалуйста, об этом никому!

– Заметано! Но ребятам я все-таки объясню.

– Но только им! И чтоб больше никому!

Ну и Ривкин! Ну и сукин сын! Теперь нужно было ребятам это все объяснить. Правда, тем, кто находится под судом, запрещено проводить собрания. Поэтому на Общий Круг нам всем сейчас хода нет. Но ведь нет запрещения на общения в сети. Вот по сети и проведем свой Круг!

То, что наше общение контролируют соответствующие органы, меня не беспокоило. Ну и пусть перехватывают наши сообщения! Мы ведь ни о чем противозаконном не ведем бесед. К тому же, сдается мне, что власти сейчас на нашей стороне. Видимо, там, наверху, решили осадить потерявших всяческие берега ультралибералов и досыта накормить варевом их собственного приготовления. Это, кстати, объясняет необычную активность ветеранов Дикой дивизии. По идее, этим людям нет дела до наших печалей. Но коль поступила команда, они ее выполняют. Хотя среди них могут быть и сочувствующие нам.

Кстати, ничего хорошего в таком внимании властей для нас нет. Мы просто пешки в задуманной ими игре. Пропадет нужда – о нас и не вспомнят. До поры до времени. И где гарантия того, что в следующий раз это внимание будет благожелательным? Понадобится – найдут и по нужной статье… Вот тогда и обвинитель будет правильный, и адвокат беспомощный.

Тем временем судилище шло своим чередом. После объяснений адвоката мы все успокоились и не обращали внимания на творящуюся в зале суда клоунаду. Зато присутствующая в зале публика еще ничего не поняла, и время от времени в зале происходили эксцессы. Самых буйных и невыдержанных зрителей полиция силой выпроваживала из Дворца правосудия. В один прекрасный день судья решил, что с него хватит, и запретил пускать публику в зал. Обстановка, конечно, стала более спокойной, но страсти не утихли. Так как корреспондентов новостных агентств на суд продолжали пускать, публика узнавала теперь все интересующие ее подробности судебного процесса из их репортажей. Спокойствия в обществе это не добавило, и теперь любимым местом для проведения разного рода демонстраций протеста стала площадь перед Дворцом правосудия.

Трудно сказать, насколько искренни были протестующие в выражении своего возмущения. Тем более что ряд протестов выглядели как проплаченные.

Вошедший в раж Гозман продолжал влезать в ту ловушку, которую тихо и незаметно для него выстраивал Ривкин. Внимательно слушая откровения нашего обвинителя, я все пыталась понять: он действительно дурак или просто потерял всяческую осторожность? Для Маши все эти словесные кружева, что плели на процессе юристы, были китайской грамотой, как и для остальных парней и девчонок. Для меня, честно говоря, тоже, но отдельные штампы адвокатского словоблудия мне были все же знакомы. Но болтовня болтовне рознь. Соломон Абрамович все-таки следил и за своими, и за чужими словами, прекрасно понимая истину, которую высказал в моем времени Вышинский: «Личное признание – царица доказательств». Правда, цитируя эту фразу сталинского прокурора, люди упускают одно важное дополнение к ней: на суде. А иначе и быть не может. Попробуйте отказаться от своих слов, произнесенных перед свидетелями и внесенных секретарем суда в протокол! Хрен выйдет! И топор тут точно не поможет. Я это понимала, наш адвокат тоже. А противная сторона?

– Между нами, Машенька, существенная разница. Меня учили в Правоведении, а его – в Сорбонне.

– Но ведь Сорбонна круче!

– Была когда-то. Во времена столь давние, что и упомнить трудно. В те времена Сорбонной руководил, как правило, Великий Инквизитор Франции, а ее юридический факультет поставлял не только адвокатов и нотариусов. Следователи Святейшей Инквизиции обучались именно там. Может быть, поэтому в их работе не было брака.

– Вы не шутите?

– Ни капли! Так оно и было.

На секунду я представила себе, чему именно могли учить этих людей, и рассмеялась:

– А теперь отмоем детектор лжи от крови и продолжим допрос!

– С вами, Машенька, не соскучишься! – захихикал Ривкин. – Надо же, такое выдумать! С меня за эту остроту порция мороженого! Заслужили, ей-богу, заслужили.

Так или иначе, но, дождавшись подходящего момента, наш защитник перешел в контрнаступление. Пункт за пунктом, он похоронил все аргументы своего противника, и суд принял во внимание его доводы, а не Гозмана. Что это значило для нас? Снятие всех обвинений за неимением существенных доказательств. В итоге судья принял решение о том, что все мы ни в чем не виноваты, и снял с нас домашний арест. После чего потерял к нам всяческий интерес. Мы покинули зал суда и были встречены на улице не только родственниками, но и многочисленной толпой сочувствующих. Почему люди радовались? А это первое дело такого рода, где обвиняемые были оправданы.

Для нас все закончилось, а вот для Гозмана все только началось. Ривкин не бросал слов на ветер, когда обещал раздеть его до трусов. Анекдот был в том, что против опозорившегося «светоча демократии» были выдвинуты те же самые обвинения, что он сам выдвигал против нас. А доказательством его вины было все то, что он, не стесняясь свидетелей и судей, нес с трибуны во время выступлений.

За дальнейшим развитием этого дела мы не следили. Скажу лишь, что это дело правозащитники с треском проиграли. В тюрьму никто из них, конечно, не сел, но выплаты им пришлось сделать огромные. Оплата судебных издержек, материальная компенсация за моральный ущерб и конечно же гонорар нашему адвокату. В общем, как он и обещал, так и сделал. И главное – не взял с нас за это ни копенки.