Текст книги "Спецназ Берии. Первый бой"

– Расскажи! – потребовала Тоня.

– Связался с дурной компанией. Но вовремя одумался. А законы в преступном мире знаешь какие? Если ты решаешь покинуть банду, тебя убивают.

Тоня в ужасе хлопала глазами. Он едва сдерживался, чтобы не засмеяться.

– Вот и меня решили убрать. Только ничего у них не получилось – нож сломался! Вот тогда я первый раз и вспомнил бабку-ведунью. После этого ко мне уже не лезли.

По поводу компании была чистая правда. Однажды он действительно чуть не попал в воровскую шайку. Ею заправлял рыжий мальчишка по кличке Бесик. Наглый и бесстрашный, как все лидеры. Компания обитала в основном на Мытищинской улице, в бараках.

Жене сказали: «Пойдём, мы тебе покажем, как это делается». Привели в кинотеатр «Форум» и на его глазах вытащили 20 рублей из дамской сумочки. «Видал? – сказал один из воров, показывая Женьке две десятирублёвки. – И всего делов-то!»

Но Жене это не понравилось, и он прекратил встречаться с ворами. Никто его, конечно, за это не преследовал. Позже он узнал, что воришки вляпались и их посадили по уголовному делу. А Бесик чуть раньше напоролся на финку, возможно, залез не в тот карман…

Как бы то ни было, Женя решил не раскрывать перед Тоней карты, чтобы не оправдываться за свой вынужденный обман. Пусть верит в сказочку о его мнимой заговорённости. Ей так будет спокойнее. Мог ли он знать, что и сам со временем поверит в свою безусловную неуязвимость.

Бригада

В конце концов дело было сделано – своим близким Евгений показался, его решение, пусть и с определённой долей смятения, все одобрили. Теперь со спокойным сердцем можно было погружаться в службу.

Ануфриев начал потихоньку собирать сведения о соединении, в котором ему предстояло проходить службу. Это были войска Особой группы при НКВД СССР, впоследствии переименованные в Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения (ОМСБОН).

Формирование группы началось 27 июня 1941 года. О ней сразу было заявлено как об элитном соединении, поскольку в ряды чекистского спецназа влились настоящие легенды советского спорта. Назывались имена Анатолия Капчинского, конькобежца, многократного чемпиона страны; боксёров Николая Королёва и Сергея Щербакова, знаменитых легкоатлетов Георгия и Серафима Знаменских, штангиста-рекордсмена Николая Шатова, лыжницы Любови Кулаковой, восьмикратного чемпиона страны борца Григория Пыльнова и многих других. Конечно же, было почётно оказаться среди таких именитых людей.

Структурно соединение состояло из двух бригад. Женька был зачислен во вторую, имевшую непосредственное отношение к Коминтерну. В этой бригаде проходили службу представители коммунистических партий Испании, Италии, Польши, Болгарии, Китая, Вьетнама, Чехии, Румынии, не исключая и Германии. Для кого-то лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» был просто лозунгом, а Ануфриеву волей-неволей пришлось воплощать его в действие, воюя плечом к плечу с этими пролетариями против общего врага.

Более того, на первых порах советские патриоты учились у коминтерновцев переполняющей их ненависти к фашизму. Особенно у испанцев. Эти смуглые ребята с ослепительными улыбками мгновенно преображались, как только речь заходила о нацистах. Более других Евгению запомнились партийные работники и представители испанской республиканской армии Анфель Эррайс, Паулино Гонсалес, Фелипс Артуньо, Рональд Эскрибано, неугомонный шутник Хесус Ривас, большеглазая курчавая девушка Хуанита Прот, высокая стройная Мария Фернандес. Вспоминая расстрелянных жён и мужей, голодных детей в лачугах Бильбао, все они рвались в бой с немецкой нечистью.

Некоторые вещи Ануфриеву казались странными. Например, вместо рот в их батальоне были отряды, вместо взводов – группы, вместо отделений – звенья. «Как в пионерлагере, ей-богу», – думалось тогда ему. Как молодой воин, он ещё не мог знать, что такая терминология была введена не случайно. Она объяснялась спецификой чекистского спецназа, когда в ходе спецоперации, условно говоря, роты было много, а взвода – мало. Это была не игра слов, а элемент тактики.

И ещё одна странность смущала Евгения. Известно, что новобранцев в армии стригут наголо, но бойцам войск Особой группы, напротив, запрещали стричься. Выглядело это несколько нелепо. Например, любой гражданский, глядя на такого воина, мог подумать, что перед ним неопрятный тип. А военный патруль вообще мог принять бойца за ряженого или, того хуже, вражеского диверсанта.

Но все эти странности были особенностями воинского формирования, которому предстояло проводить специальные операции в тылу врага.

Новобранцев временно разместили в здании Литературного института на Тверском бульваре, куда продолжали прибывать добровольцы. Насколько же они все были разными – студенты, рабочие, служащие, преподаватели вузов или, как сам Ануфриев, бывшие десятиклассники.

Если ядром группы, её руководящим звеном стали в основном пограничники, то среди личного состава, как ни странно, лидерами сразу определились ифлийцы. Так называли студентов Московского института философии, литературы и истории.

Все они были активные и бойкие ребята. Один Гудзенко чего стоил. Без него не обходилось ни одно мероприятие. Сарик (производное от данного ему с рождения импозантного имени Сарио), или, как потом его начали называть, Семён, всегда находился в центре событий. Что в боевой и политической подготовке, что в художественной самодеятельности, что в стенной и фронтовой печати – неизменно на первых ролях. Запевала, декламатор, талантливый автор – в нём переплелись самые незаурядные способности.

Тягаться с ним в разносторонности знаний мог разве что Лазарь Паперник. Этот рослый, смуглый, кучерявый красавец в сочинительстве, конечно, был не так силён, как Гудзенко, но в спорте мог дать фору любому, поскольку владел и искусством верховой езды, и снайперским делом, был планеристом и лыжником, мотоциклистом и пловцом, мог одинаково интересно и динамично провести комсомольское собрание и концерт. Так что застрельщиков в бригаде хватало.

А ведь и в самом деле, первое время у многих, в том числе и у Ануфриева, создавалось впечатление несерьёзности происходящего. Все они были ещё романтиками. Несмотря на сложившуюся трагическую ситуацию, в молодых людях сохранялось определённое мальчишество. С одной стороны, каждый из них был готов к подвигу, с другой – не прочь был побалагурить. Не зря говорится, что лучшие солдаты – это подростки или даже дети. Они в полной мере ещё не осознают, что такое страх, и способны на самые безрассудные поступки. Таким тогда был, пожалуй, каждый второй.

Может показаться, что первое время новобранцы бездельничали, но это не так. Если полноценный учебно-образовательный процесс ввиду отсутствия оборудованной базы обеспечить для них пока не представлялось возможным, то в азы военной службы их начали посвящать незамедлительно.

Первым делом, конечно же, воинский устав. Его бойцы зубрили от корки до корки. И хотя ифлийцы в силу своих высоких гуманитарных познаний относились к уставу весьма скептически, даже им не надо было объяснять важность и незыблемость этого документа.

К изучению было рекомендовано и «Руководство для бойца пехоты». Вот только в нём встречались презабавнейшие цитаты. Многих Жениных сослуживцев и его самого, например, смутило следующее: «Зимой действия всех родов войск должны отличаться решительностью, смелостью и дерзостью. Прокладывая себе дорогу огнём, лыжники должны стремиться к неудержимому движению вперёд, до полного разгрома противника и выполнения поставленной задачи».

Сам собой напрашивался вопрос: почему «действия всех родов войск должны отличаться решительностью, смелостью и дерзостью» только зимой? А как же в другое время года? Суть второго предложения вообще сводилась к одной фразе: «идти напролом». Просто переть вперёд, и всё, наудачу, несмотря на шквальный огонь противника?

Подобные крамольные мысли, конечно, никто не произносил вслух, но втихую и чаще между собой они обсуждались. Но вот когда спустя время Евгений побывал в реальных боях, он пожалел, что когда-то ему не хватило духа, а главное, опыта раскритиковать абсурд, заложенный в этих, с позволения сказать, тезисах. Дело в том, что, как выяснилось, воевать на лыжах вовсе нельзя! Просто невозможно ехать на лыжах и вести прицельную стрельбу. Лыжи предназначены исключительно для переходов на дальние расстояния по глубокому снежному покрову. Во время же боя их необходимо снимать, и тот, кто этого впоследствии не делал, оставался лежать в глубоких снегах. Жаль, что не нашлось людей, которые объяснили бы это с самого начала, вместо того чтобы подсовывать оторванные от реальной жизни руководства.

Впрочем, помимо фундаментальных основ службы, немало внимания уделялось и более приземлённым вещам. Например, таким, как правильное ношение отдельных элементов форменного обмундирования.

– Есть уже такие, кто успел натереть портянками ноги? – собрав вокруг себя отряд, спрашивал военврач Альберт Цессарский, молодой и нескладный выпускник медицинского института.

Кто-то поднимал руку.

– Вот вы! – показывал военврач пальцем на долговязого Николая Лебедева. – Выйдите сюда, пожалуйста.

Лебедев, которому из-за большого размера ноги и сапоги-то подобрали не сразу, встал на самое видное место.

– Снимайте сапоги, показывайте. Ну, смелее!

Глазам новобранцев представала не очень эстетичная картина – ноги бойца были истёрты в кровь.

– Ну что, видите? – торжествующе говорил Цессарский. – И это задолго до боевого похода с полной выкладкой. А всё почему? Абсолютное отсутствие навыков пользования таким хитроумным приспособлением, как портянка. А между тем это основа основ! Не научитесь мотать портянки – выйдете из строя сами и поставите под угрозу боеготовность подразделения.

Далее медик подробно и по нескольку раз демонстрировал хитроумную науку наматывания портянок, заставлял повторять за ним, а затем указывал на ошибки тем, кому это не давалось, и, напротив, не скупился на похвалы для тех, кто умело справлялся с задачей.

– Вот, берите пример с Аверкина! – восклицал он. – Смотрите, как ловко и быстро накручивает! Даже у меня вряд ли так получится. Кто-кто, а он уж точно не пропадёт! Все должны научиться мотать портянки, как Аверкин! – заключил Цессарский. – Тренируйтесь до исступления, завтра проведём контрольные занятия.

– Ты где так поднаторел? – спрашивал потом Аверкина Женька.

– Так всю жизнь же в колхозе. Там без кирзачей никак, – улыбался Володя. – Это я только здесь на ботинки перешёл. А мастерство-то не пропьёшь.

Женя тоже неплохо управлялся с портянками, так что они с Аверкиным сразу оказались у командования на хорошем счету.

21 июля на Москву был совершён первый вражеский авианалёт, судя по всему, разведывательный. Массированная бомбардировка города началась на следующий день. В ней участвовало около 200 немецких самолётов. Это были лучшие эскадрильи германских военно-воздушных сил – люфтваффе. Часть из них лишь недавно перебросили на Восточный фронт с аэродромов Южной Европы для выполнения поставленной Гитлером задачи: «Москва должна быть стёрта с лица земли!»

Воздушная атака на столицу и её пригороды началась в 22.25 и продолжалась пять часов. Облетев Москву по периметру, бомбардировщики заходили на цели с разных направлений. Они шли эшелонами по 50 самолётов с интервалом в 10–15 минут. В 3.25 утра 22 июля бомбы прекратили взрываться и огонь зенитных батарей стих.

Первая с начала войны воздушная атака на Москву и её ближайшие пригороды была отбита, хотя ущерб, причинённый авиацией противника, был велик. В ту памятную для москвичей ночь немцы разрушили и подожгли почти 70 жилых домов и 17 крупных промышленных предприятий. В свою очередь, Совинформбюро сообщило об уничтожении 22 вражеских бомбардировщиков.

Ровно через месяц после начала войны жители Москвы и прилегающих к столице районов в полной мере ощутили, что война – это уже не далёкая линия фронта.

Женя очень переживал за Тоню. Как она там? Ведь их команда являлась частью подразделений ПВО. Как потом выяснилось, именно аэростаты стали причиной того, что первая бомбардировка Москвы произошла не 21, а 22 июля. Немцы, спасаясь от прожекторов, поднялись на предельную высоту 4500 метров. Пилоты вынуждены были надеть кислородные маски. Но даже там они встретились с нашими аэростатами, что для них стало полной неожиданностью. Ведь когда они бомбили Англию, аэростаты не поднимались выше 2000 метров. И бомбардировщики были вынуждены повернуть назад. Только 22-го, с учётом опыта первой неудачной вылазки, противнику удалось в определённой мере воплотить свои коварные замыслы.

23 июля ближе к вечеру в расположении бригады раздалась команда «По машинам!», и относительно беззаботная жизнь для новобранцев закончилась. Сначала их доставили на Ярославский вокзал, а далее электричкой до станции Строитель.

Несмотря на светомаскировку, Женя сразу узнал Мытищи. Подмосковье он успел изучить как свои четыре с половиной пальца. Где ему только не довелось пожить, пока он кочевал вслед за сёстрами из школы в школу. И вот теперь в окне показались знакомые очертания не самого мелкого подмосковного городка.

– Мытищи, ребята. На динамовское стрельбище везут, – объявил он сослуживцам.

Мытищи

Всё, что происходило с личным составом войск Особой группы, было результатом решений, принимаемых руководством и конкретно генералом Судоплатовым. Именно этот легендарный человек был мозговым центром чекистского спецназа. Хотя само соединение находилось в непосредственном подчинении наркома внутренних дел Лаврентия Берии, а Павел Анатольевич Судоплатов числился всего лишь куратором, без его участия и по большому счёту без его инициативы не принималось ни одно судьбоносное решение.

Войска Особой группы при НКВД отвечали за всю разведывательно-диверсионную работу в тылу германской армии. Перед подразделениями группы ставились задачи развития массового партизанского движения и помощи советскому подполью на временно оккупированных территориях, глубокой разведки в тылу противника, выявления планов командования немецкой армии, помощи Красной армии диверсиями в тылу врага, совершения актов возмездия над изменниками Родины.

Реформирование соединения, особенно на начальном этапе, происходило чуть ли не ежемесячно. Если немного забежать вперёд, можно проследить эту трансформацию. До октября 1941 года войска Особой группы структурно были разделены на две бригады. Затем бригады переформировали в полки: четырёхбатальонный и трёхбатальонный со специальными подразделениями (сапёрно-подрывная рота, авторота, рота связи, отряды спецназначения, школа младшего начсостава и специалистов). Эти два полка и составили Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения – ОМСБОН. Самих же бойцов стали звать омсбоновцами.

Командиром ОМСБОНа был назначен полковник Михаил Фёдорович Орлов, комиссаром – капитан государственной безопасности Алексей Алексеевич Максимов, начальником штаба – подполковник Фёдор Иванович Седловский. Первым полком командовал подполковник Вячеслав Васильевич Гриднёв, вторым – майор Сергей Вячеславович Иванов.

Все решения о реорганизациях и назначениях принимались в высоких кабинетах, бойцам оставалось только исполнять директивы и подстраиваться под стиль руководства командного состава. Впрочем, именно командиры на протяжении всего существования ОМСБОНа являлись гордостью соединения. Каждый был незаурядной личностью и пользовался высочайшим авторитетом среди личного состава. Их послужные списки говорили сами за себя.

Например, уроженец Тульской губернии Михаил Фёдорович Орлов был самого что ни на есть рабочего происхождения. В 1919 году вступил в РКСМ и начал работать уполномоченным укома комсомола (так тогда называлась эта должность), а затем стал председателем райкома комсомола. В декабре 1920-го добровольно вступил в Красную армию и участвовал в боях по разгрому антисоветских мятежей. Был кремлёвским курсантом в Объединённой военной школе им. ВЦИК; в 1924 году по Ленинскому призыву вступил кандидатом в члены ВКП(б), а в феврале 1926 года – в члены партии. В 1930–1931 годах принимал участие в борьбе с бандитизмом в Азербайджане и с басмачеством в Средней Азии. Длительное время служил в войсках НКВД, работал в военных учебных заведениях. Перед началом Великой Отечественной войны возглавлял Себежское военное училище НКВД и заочно учился в Военной академии им. М. В. Фрунзе. На посту командира ОМСБОНа полковник Орлов пробыл с октября 1941 по август 1942 года и с ноября 1943 по октябрь 1945 года.

С августа 1942 по ноябрь 1943 года действиями соединения руководил полковник Вячеслав Васильевич Гриднёв, ещё один достойнейший человек и уважаемый командир. Вехи его жизненного пути весьма примечательны. Он был среди солдат электротехнического батальона при захвате Петроградского телеграфа во время Октябрьской революции. В 1918 году вступил в ряды РКП(б), воевал на Восточном фронте, подавлял контрреволюционный мятеж в Саратове. В 1921 году начал работать в Московской чрезвычайной комиссии. С этого времени вся его дальнейшая жизнь связана с безопасностью страны. После окончания Высшей пограничной школы стал комендантом погранучастка, нёсшего охрану советско-иранской границы. Сражался с басмачами, неоднократно пытавшимися перейти границу. В биографию Гриднёва вписана и ликвидация банды Кябила Касум-оглы. В общей сложности 12 лет прослужил Гриднёв на границе. Коммунист, чекист, в дальнейшем член ЦК Компартии Азербайджана. В лице Гриднёва ОМСБОН имел отличного командира, большевика с огромным опытом партийно-политической работы, пример для подражания молодым бойцам.

Говоря о самых авторитетных командирах бригады, нельзя не упомянуть Михаила Сидоровича Прудникова. Родился он в 1913 году. Детство и юность провёл в сибирской деревне. Работал в колхозе. В 1930 году по путёвке ЦК ВЛКСМ пошёл матросом на буксирный пароход «Новосибирск». В 1931-м добровольно вступил в ряды Красной армии. Каракумские пески. Пограничная застава. Борьба с басмачами. В 1940–1941 годах – слушатель ордена Ленина Высшей школы войск НКВД СССР.

Основная учебная база ОМСБОНа была развёрнута в северо-восточном пригороде Мытищ. Формирование и обучение спецназа НКВД проходило в лесопарковой зоне близ Пироговского водохранилища на стрелковом полигоне НКВД «Динамо» и военно-спортивной базе Осоавиахима.

Это слово в то время знал каждый советский школьник. За ним стояло Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству. В рамках программы Осоавиахима устраивались спортивные состязания, в учебных заведениях вводились специальные уроки начальной военной подготовки. Но едва ли не главный упор делался на привлечение молодёжи в самые по тем временам технически оснащённые виды вооружённых сил – моторизованные части, авиацию и артиллерию. Не случайно перед самой войной в Мытищинском районе появились аэроклуб и учебно-тренировочный лагерь Осоавиахима, а вместе с ними школа по подготовке военных водителей и артиллерийский полигон.

Артиллерийский полигон находился к северу-востоку от Мытищ, в районе платформы Строитель. Возле платформы Челюскинская располагался учебно-тренировочный лагерь Осоавиахима. Аэроклуб и аэродром Осоавиахима – на юго-западной окраине Мытищ.

К стрельбищу были проложены удобные подъездные пути, в том числе железнодорожные. С одной стороны, как уже отмечалось, находилась платформа Строитель, с другой – платформа Динамо железнодорожной ветки Мытищи – Пирогово. Эта дорога вела к жизненно важному объекту для всей Москвы – плотине Пироговского водохранилища.

Помимо ОМСБОНа, в Мытищах дислоцировался 18-й истребительный батальон УНКВД по Москве и Московской области, одной из задач которого была охрана подходов к секретной учебной базе. Каждая из трёх рот батальона прикрывала по одной автомагистрали, ведущей к объектам размещения ОМСБОНа. Крупные силы подразделения выделялись также на патрулирование укрепрайонов и точек противовоздушной обороны, созданных инженерными частями в окрестностях Мытищ.

Лучшее место для тренировочной базы, чем Мытищи, трудно было представить. Полигон под открытым небом в окружении векового хвойного леса был окантован брустверами и рвами. В часы затишья звуки леса лишь слегка заглушались отдалённым шумом электропоездов. В остальное время по территории разносились хлопки одиночных выстрелов, грозные раскаты пулемётных очередей, разрывы гранат и мин. Всё это сопровождалось командами инструкторов и гулко отзывалось в густом лесу.

Стрельбище было разделено на участки. Один из них занимала сапёрная школа, которой руководил начальник инженерной службы бригады энергичный майор Шперов. На северной площадке неуклюже передвигались химики в противогазах и защитных костюмах, толкая перед собой тачки с хлорной известью. В специальном секторе занимались штурмовые группы, тренируясь в метании гранат, а также истребители танков и охотники за «языками» – разведчики.

Партии добровольцев прибывали в Мытищи одна за другой. Попадая в этот заповедный уголок, изнывающие под лучами палящего солнца новобранцы невольно впадали в соблазн насладиться прелестями природы.

– Эх, сейчас бы в водичку с головой окунуться, – говорил кто-то, мечтательно поглядывая на водохранилище.

Все сочувственно вздыхали, и только сержант, как и положено, одёргивал болтунов:

– А ну, отставить разговоры! Водичкой скоро своей начнёте умываться. Она с вас ручьями потечёт.

Через день-два его слова каждый из вновь прибывших прочувствовал на себе. По несколько часов тактики в день! Ох, какая же это была изматывающая процедура! При полной выкладке, а это ни много ни мало 38 килограммов. Перебежки, атаки, наступления. Форсирование водных преград вплавь.

Пловец, мастер спорта Георгий Мазуров и другие инструкторы, обучавшие бойцов тактике форсирования рек, никого не щадили.

– Товарищ сержант, мы уже звеним, как металл.

– Ничего, это только начало! – ухмылялся наставник.

Личный состав первой бригады размещался в одноэтажных бараках, рядом с которыми были сооружены домики для командного состава. От деревянных бараков и домиков вдоль беговой дорожки стадиона протянулись ровные ряды армейских палаток. Этот палаточный городок был местом дислокации второй бригады, в которую и попал служить Евгений Ануфриев. Изначально в палатках были сооружены деревянные нары, но затем их заменили двухъярусными железными кроватями со стандартным набором постельных принадлежностей. И хотя условия быта в бригадах несколько отличались, никто особо не заострял на этом внимания. О благах цивилизации думали меньше всего, потому что каждый день был расписан буквально по минутам.

В 6.45 – подъём личного состава. До 7.10 – физзарядка, общая для обеих бригад. 10 минут отводилось на утренний туалет, и ровно к 7.25 все должны быть готовы к утреннему осмотру. Затем – завтрак в течение 40 минут. За ним, видимо, для утрясания съеденного, – строевая подготовка. Те же 40 минут солдатские сапоги утрамбовывали земляной плац.

Начиная с 9.00 проводились учебные занятия, которые состояли из восьми 50-минутных уроков с перерывами в 5–10 минут. В 16.40 – часовой обед, после которого каждый боец полчаса занимался чисткой оружия. И только после этого давался час на послеобеденный отдых.

Самое интересное начиналось в 19.25. Два часа бойцам отводилось на массовую работу или, проще говоря, культурный досуг. В это время силами личного состава или приглашённых артистов проводились концерты и прочие развлекательные и пропагандистские мероприятия.

Потом довольно продолжительный ужин, минут 40 личного времени и, наконец, вечерняя перекличка. Ровно в полночь красноармейцы отходили ко сну.

По рассказам «старожилов», на первых порах москвичам было разрешено вечером возвращаться домой. Но после нескольких опозданий эту практику прекратили, и в дальнейшем разрешение на выезд домой можно было получить только у полковника Орлова. А для этого требовались веские основания. Евгений не мог припомнить, чтобы кто-то из москвичей особо старался выехать за пределы лагеря, потому что за день все выматывались так, что думать могли только об отдыхе.

Что радовало буквально всех, так это питание. У каждого бойца соединения довольствие было на уровне командного состава Красной армии. Ещё бы, напряжённый учебный процесс требовал повышенного расхода калорий, поэтому продовольственное снабжение спецназовцев осуществлялось по самому высокому разряду. Женя целый день нагуливал аппетит, так что за время пребывания в лагере успел даже поправиться.

Усиленное питание некоторым отчасти вскружило головы, люди забыли, что в это самое время страна голодала. Командование Особой группы в какой-то момент обратило внимание на разбросанные по территории тренировочной базы куски хлеба. Вскоре был издан приказ, который определял виновных в этой непростительной безответственности и требовал обеспечить тщательный контроль за расходованием продуктов. Этим же приказом командирам, военкомам батальонов, командирам отрядов и политрукам предписывалось «провести среди личного состава соответствующие беседы и добиться ясного понимания всем личным составом бригады серьёзности переживаемого нами момента и необходимости экономного расходования продовольствия и других материальных средств».

При всех плюсах не последним было и то, что бойцам выплачивалась зарплата. Для всех добровольцев она составляла 300 рублей. А тем, кто пришёл с производства, первые месяцы сохранялась средняя заработная плата. Так, инженерам платили около 700 рублей.

Наличие денег давало возможность время от времени побаловать себя чем-то вкусненьким. Женя, например, не отказывал себе в лишней шоколадке. Но кое с кем этот невольный соблазн сыграл злую шутку. Например, совершенно случайно выяснилось, что среди бойцов завёлся воришка.

Фамилия этого человека была Сафронов. Он приноровился покушаться на сбережения сослуживцев, когда те занимались отработкой разведки боем. Для курсантов создавались условия, приближенные к боевым, поэтому, уходя в «тыл противника», они сдавали документы, награды и личные вещи, включая деньги.

Как Сафронов погорел, было непонятно, но однажды, вернувшись от командира, он молча забрался на нары и долго сидел там в ожидании своей дальнейшей участи. Оставлять такого, конечно же, не стали.

Воспоминание у Ануфриева об этом случае осталось самое неприятное, и только потому, что ему с этим самым Сафроновым приходилось быть в нарядах по кухне. И на Женьку Василий производил неплохое впечатление, но на деле оказался нечистым на руку.

Жене всегда была интересна природа человеческого поведения, мотивация поступков. Как приличный с виду человек ни с того ни с сего становится подонком? Самым показательным примером подобного перерождения оказался тот самый Жиленков, который набирал их в ополчение.

В июне 1941 года он был назначен членом Военного совета 32-й армии с присвоением ему звания бригадного комиссара. А уже в октябре он попал в плен. И вот этот ярый в прошлом коммунист, пусть и не сразу, не без давления, но в конце концов сделал у немцев головокружительную карьеру – стал правой рукой Власова, лично встречался с Геббельсом. Впрочем, за что и поплатился – сразу после войны вместе с Власовым Жиленков был повешен.

Но как это стало возможным? Почему человек кардинально поменял мировоззрение? Струсил? Или всегда был готов к этому и только ждал подходящего момента? Эти вопросы мучили Евгения на протяжении всей жизни и впоследствии стали сферой его научных интересов.

На овладение ремеслом диверсантов, сапёров и разведчиков курсантам отводилось всего три месяца, хотя по самым минимальным подсчётам времени требовалось в три раза больше. Но все понимали, что через девять месяцев экзамены сдавать, скорее всего, будет уже некому – страна может просто перестать существовать, а её народ превратится в расходный материал. Поэтому – только здесь и сейчас и в самые минимальные сроки!

От бойцов требовались знания минно-подрывного дела и тактики ведения лесного боя, умение стрелять из различных видов оружия, навыки вождения мотоцикла и автомобиля, практика ночных прыжков с парашютом. Их обучали радиоделу, оказанию медицинской помощи, самообороне с оружием и без него, топографии, маскировке на местности, специфике боя в одиночку и малыми группами, тактике засад и особенностям борьбы с танками. Солдат готовили к суровым условиям жизни и борьбы в подполье и в партизанских отрядах.

Стрелковая подготовка проводилась не только на стрельбище, но и в лесу. Овладевать тонкостями этого ремесла помогала команда инструкторов под руководством капитана Старосветова, в которую входили мастер стрелкового спорта Василий Гордюк и чемпион страны по стрельбе Иван Черепанов. Самых метких стрелков комплектовали в отдельные команды снайперов и периодически отправляли для стажировки на фронт.

Благодаря сообщениям в прессе и по радио, а также проводимой с омсбоновцами активной агитационной работе, они были хорошо осведомлены о положении дел на фронтах. Однако возвращавшиеся из фронтовых стажировок сослуживцы были ещё одним источником информации, нередко самой достоверной, без прикрас.

Евгений по стрельбе имел хорошие результаты. Но лучшими стрелками в роте числились Михаил Соловьёв, Николай Худолеев и, конечно же, Лазарь Паперник. Лазарю вообще не было равных ни в чём. Он был лучшим и в прыжках с парашютом.

– Держись меня, пацаны! – говорил он при посадке в самолёт. – Я на этом деле собаку съел.

– Зачем же тогда тебя привлекают к прыжкам? – интересовался кто-то из сослуживцев.

– Для галочки, должно быть. Да и вас, салаг, поддержать, – светился Лазарь открытой улыбкой. – А я и не возражаю, мне лишний раз прыгнуть только в удовольствие.

Его подготовленность и некоторое возрастное превосходство над многими сослуживцами позволяли смотреть на них свысока, но он никогда не злоупотреблял этим. Только в шутку мог назвать кого-нибудь салагой или желторотиком, а потом со всеми над этим посмеяться.

С самолёта сбрасывали по 12 человек. Было важно, с кем ты попадёшь в звено. Например, Семён Гудзенко, даже зависая на стропах в воздухе, умудрялся распевать песни. И те бойцы, что летели рядом, обычно с удовольствием подпевали ему. Поэтому попадавшие в компанию с ним получали от таких прыжков двойную дозу удовольствия.

Посмотреть на десантирование выходили местные жители, а для мальчишек это вообще была своего рода игра в войнушку. Как только парашютисты касались земли, их окружала ватага сельских ребятишек и начинала атаковать с криками: «Немцы! Десант!» При этом они весьма нешуточно орудовали камнями и палками. Но всё равно бойцами это воспринималось с должной долей юмора.