Текст книги "Кладбищенский смотритель (сборник)"

Я широко улыбнулся – слава богу! Как хорошо, что я на Земле! Директор казино подкатил к капитану:

– Господин офицер, этот тип обчистил нас на кругленькую сумму. Нельзя ли заставить его вернуть деньги? Они ведь выиграны нечестно!

– Боюсь, что нет, – покачал головой капитан, – я следил за игрой и сам видел, что Виктор все делал честно. Не передергивал карты, не менял ее под столом. Как это ни странно, но обвинить его в мошенничестве я не могу. Да, он обчистил казино, как и десяток других до того, но… Мы можем арестовать его лишь за пользование фальшивой карточкой.

Директор посмотрел на меня маленькими, злыми глазами:

– Слушай, парень, если вернешь деньги, я, так и быть, похлопочу за тебя. У меня большие связи, отделаешься одной депортации. Мы даже оплатим тебе билет до любой планеты. Ну? Решай, шесть месяцев в тюрьме – большой срок!

Я усмехнулся – напугал кота сарделькой. Да за такие деньги я готов просидеть не год, а целых два. Особенно здесь, на Земле. Камеры здесь, как я слышал, весьма просторные и комфортные, администрация покладистая, заключенным разрешается иметь все, что хочется, были бы деньги. А они у меня есть. Значит, полгода пролетят быстро и незаметно. Дам на лапу начальнику тюрьмы, выпрошу камеру поуютнее, и чтобы без всяких любителей футбола! Закажу большой головизор, новые фильмы, игры, книги. Буду смотреть, читать и развлекаться. Через полгода выйду на свободу с чистой совестью и немалой суммой в кармане…

Я отрицательно покачал головой, и директор зло выругался. Его можно было понять: за проигрыш его по голове не погладят. Но это его личные проблемы, меня они не касаются. Капитан хмыкнул и приказал надеть на меня наручники. В машине он спросил:

– Скажите, Виктор, как вы все-таки выигрываете? Почему вам так везет? Три выигрыша подряд в штосс – это ведь очень маленький шанс, я узнавал.

– Семейная тайна, – улыбнулся я.

Капитан кивнул и больше ни о чем не спрашивал.

* * *

Как ни странно, но я сказал чистую правду.

Очень-очень давно один из моих предков, некий молодой офицер по фамилии Германн, случайно узнал, что старая русская графиня владеет тайной трех выигрышных карт. И загорелся желанием во что бы то ни стало узнать ее. Забрался к графине ночью в спальню и пригрозил, что убьет ее, если не выдаст секрет. А старуха взяла и от страха умерла…

Дальше начинается самое интересно, сплошная мистика: ночью старуха явилась к Германну с того света и раскрыла тайну выигрышных тройки, семерки и туза. Однако, как выяснилось, рассказала далеко не все… Германн на радостях сел играть и снял банк два раза подряд. Но на третий ему не повезло – потерял все деньги. От расстройства он повредился умом и даже угодил в сумасшедший дом. Такова было проклятие старухи. И ее страшная месть…

Однако со временем врачам удалось вылечить Германна и вернуть его в общество. Он смирился с судьбы, оставил прежние мечты о богатстве и занялся обычной коммерцией – поставлять амуницию в армию.

И его дела неожиданно пошли в гору. Вскоре он приобрел хороший капитал, выгодно женился, купил дом и стал вести примерный образ жизни. Но до конца жизни не брал в руки карт и своим детям запретил к ним прикасаться. Германн свято верил, что они приносят лишь горе и несчастье. В принципе, он был прав: если кто-то из его детей и внуков садился играть, то непременно все проигрывал. Еще никому из его потомков не удалось избавиться от проклятия старухи…

Никому, кроме меня. Лишь я один сумел понять, в чем здесь дело. Надо в последний, третий раз скинуть даму и поменять на туза. И тогда все будет в порядке. Так я нашел свое призвание и свой бизнес – игру в штосс…

Конечно, в нем имеются свои недостатки: например, меня то и дело обвиняют в мошенничестве и сажают в тюрьму. Хотя я играю всегда честно… Истинная причина в жадных владельцах казино, не желающих смириться с потерей денег. Вот они и мстят мне.

Однако я на судьбу не ропщу и считаю тюремные отсидки неизбежными издержками профессии. Зато у меня уже имеется приличный счет в банке, который растет после каждой игры…

Через пару лет, я, наверное, завяжу. Буду просто путешествовать и наслаждаться жизнью. Или открою свое казино. А почему нет? Хотя бы здесь, в Нью-Лас-Вегасе. Город мне очень понравился – большой, красивый, сверкающий, к тому же на Земле, родине моих предков.

Я слегка улыбнулся и откинулся на спинку сиденья. Машина мчала меня в тюрьму, но это не пугало. Что же, придется еще немного потерпеть… Но я обязательно вернусь в Нью-Лас-Вегас. В эту мечту и будущее…

Элвис жив!

– Итак, Элвис…

Начальник небесной канцелярии сверился с записью в гроссбухе:

– … ваша просьба удовлетворена. Вы пробыли у нас почти сорок лет и имеете право на отпуск. Целых тридцать дней. Где вы собираетесь провести его?

– В Грейсленде, конечно, – откликнулся Элвис, – дом, милый дом. Сами понимаете…

– Видите ли, – слегка нахмурился начальник канцелярии, – как бы это сказать… В общем, вы умерли, и ваше появление на публике, а тем более в Грейсленде будет воспринято… Ну, скажем так, несколько неадекватно. О вас и так разные слухи ходят, а тут явитесь вы, своею собственной персоною… Скандал, опять скандал!

– Значит, нельзя?

– Категорически.

– А Мемфис?

– Тем более! Вот представьте: идете вы себе по улице, и вдруг навстречу – какой-нибудь журналист. А потом такое в газетах напишет!

– А куда тогда можно? – недоуменно спросил Элвис.

– Как вы относитесь к Вегасу?

– Великолепно, выступал не раз…

– Значит, решено, – кивнул начальник небесной канцелярии, – Лас-Вегас. Вот ваше водительское удостоверение, карточка соцстраха – все, как положено. На выходе отдадите пропуск Петру, он вас выпустит. Ну, все, ступайте! Отдыхайте, развлекайтесь, но помните: ровно через месяц – назад.

Элвис радостно схватил документы и поспешил к выходу. У ворот, как всегда, нес свою нелегкую службу строгий, седовласый Пётр.

– Так-так, – заглянул он в бумаги, – значит, в отпуск едете, молодой человек?

– Да, – улыбнулся Элвис, – наконец-то. И давай, старик, не тяни, а то у меня и так всего тридцать дней. А столько надо успеть!

– Хм… – критически осмотрел Элвиса Пётр. – Позвольте спросить, молодой человек: вы что, прямо так, в хитоне и сандалиях, на Землю решили отправиться?

– А что? – удивился Элвис. – Здесь все так ходят, к тому же белый цвет мне идет…

– В Лас-Вегасе сейчас ноябрь, – пояснил Петр, – и вечерами бывает довольно прохладно. Я бы советовал вам выбрать что-нибудь более практичное.

– А что сейчас в моде? – заинтересовался Элвис.

Пётр слегка прищурился:

– Думаю, вам пойдет классика. Слегка расклешенные брюки, белая рубашка, широкий пояс, кожаная куртка с длинной бахромой, мягкие ботинки. И, конечно же, темные очки. Куда же без них! Ну, как-то вот так… Нравится?

Элвис критически осмотрел себя – вроде бы ничего. И тут же озабоченно наморщил лоб:

– А деньги? Я, пока в отпуске, должен же на что-то жить?

– С этим проблема, – тяжело вздохнул Пётр, – бюджет опять урезали, мировой кризис, говорят. В общем, придется вам, молодой человек, самому о себе позаботиться…

– Но ведь я богат! – вспомнил Элвис. – У меня был круглый счет в банке, да и дочке своей, Лизе, я немало оставил. Не откажет же она своему папке, подкинет деньжат!

– Элвис, – строго произнес Петр, – я не советую вам встречаться со своими родственниками. И особенно дочерью. Для них вы давно мертвы, как и для всех остальных людей. Отпеты, похоронены, оплаканы. Вы теперь легенда, миф, кумир. Вот представьте: являетесь вы к Лизе и с порога заявляете: «Хай, дочка, я вернулся! Отстегни-ка мне пару сотен, а то я по дороге немного поиздержался…» Что она на это скажет?

Элвис пожал плечами.

– Не знаю…

– А решит, что вы или очередной попрошайка, – произнес Пётр, – или, что гораздо хуже, псих. В первом случае вы окажитесь в полиции, а во втором – в сумасшедшем доме. Где и пробудете до конца отпуска. А оно вам надо?

– Нет, – честно признался Элвис, – у меня несколько иные планы.

– Вот и хорошо, – кивнул Пётр, – значит, договорились – вы ищете деньги сами. Слава Богу, руки-ноги у вас имеются, голова тоже. Выкрутитесь как-нибудь. И не опаздывайте назад, у нас с этим строго. Загремите, сами знаете куда!

Пётр легко взмахнул рукой, и Элвис исчез. Чтобы через секунду оказаться совсем в другом месте…

* * *

Он стоял в центре Лас-Вегаса, рядом с каким-то сверкающим казино. По улицам неслись автомобили, спешили по делам люди, переливалась яркая реклама. Но никому не было дела до странного парня, удивительно похожего на бывшего короля рок-н-ролла…

У Элвиса заурчало в животе – захотелось есть. И то правда – сорок лет во рту маковой росинки не было. Он пошарил в карманах – нет ли чего? Но ничего, разумеется, не нашел. «Вот жлобы, – подумал Элвис, – даже пару баксов на дорогу не дали!»

Он грустно посмотрел по сторонам, затем побрел, куда глаза глядят. А глядели они в основном в витрины ресторанов, где были выставлены самые привлекательные блюда. И пахло оттуда…

Через час, изрядно уставший и продрогший (ноябрь все-таки!), он остановился у небольшого кафе. На его ступеньках сидел молодой, лохматый парень и негромко бренчал на гитаре. Перед парнем лежал футляр, в котором уже блестело несколько мелких монеток.

Элвис прислушался – это была его песня. Сорок лет не слышал! Парень фальшиво тянул хриплым, прокуренным голосом: «Люби меня нежно, детка, сделай меня счастливым!» Элвис скривился – вот врет, гад, ни в одну ноту не попадает! Что за неумеха!

– Слушай, друг, – обратился он к парню, – ты хоть ноты-то знаешь? А то вопишь, как мартовский кот…

– Не важно, – отмахнулся парень, – не на концерте. Как могу, так и пою. Главное, чтобы люди деньги бросали.

– Немного пока у тебя, – скептически заметил Элвис.

– Брось доллар, будет больше, – ухмыльнулся парень.

– Нет у меня…

– Тогда вали отсюда, – грубо ответил парень. – Не видишь – я работаю!

И снова забренчал на своей гитаре. Элвис постоял еще немного, послушал, а затем предложил:

– Слушай, а давай я вместо тебя немного поиграю. А то от твоего кошачьего воя уши вянут. Может, дело лучше пойдет…

– Валяй, – неожиданно согласился парень, – мне давно курить охота.

Он достал сигареты и закурил, а Элвис начал настраивать гитару. Дерьмо, конечно, тупая деревяшка, но другой-то все равно не было.

Кое-как настроил, взял первые аккорды. И сразу же накатило – вот он на сцене, а перед ним – толпа молоденьких девиц, визжащих от восторга. Элвис улыбнулся и потихоньку запел: «Я так одинок, крошка, так одинок…»

Это была его любимая песня – «Отель разбитых сердец». Возле них тут же притормозила немолодая дама, послушала, достала из бумажника доллар и бросила в футляр.

– Спасибо, молодой человек, вы так замечательно поете! Почти как сам Элвис. Под эту песню, кстати, муж сделал мне предложение. Как давно это было!

Дама ностальгически вздохнула и побежала дальше, а Элвис запел громче, уверенней. Возле него начали останавливаться другие прохожие, и вскоре образовалась небольшая толпа.

– Эй, люди, – вылез вперед владелец гитары, – мы тут не просто так стоим, а работаем! Кидайте-ка монетки!

В футляр полетели деньги, а Элвис уселся повыше, чтобы всем было хорошо видно, и запел очередную песню. Слушатели стали подтягивать – им явно нравилось.

– Отлично, ребята, – улыбнулся Элвис, – а теперь давайте что-нибудь повеселее, а то стало прохладно…

И лихо забацал «Джонни Би», а сразу потом – «Охотничью собаку». Публика стала хлопать, топать, свистеть, в футляр дождем полетели монеты. Наконец Элвис исполнил свою ударную – «Голубые замшевые ботинки».

Из толпы вынырнул пожилой мужчина в дорогом костюме:

– Слушай, сынок, я Том Паркер, продюсер шоу «Двойники», что в казино «Вавилон». Знаешь, где это?

Элвис кивнул – как же, сам там не раз выступал. В прошлой жизни, конечно. Вслух же он этого, разумеется, не сказал – а то и вправду сочтут за психа.

– Ты похож на Элвиса, – заметил Паркер, – и поешь вроде бы неплохо. Если подучить – сойдешь за его двойника. Вот тебе визитка, приходи сегодня вечером в «Вавилон». За каждое выступление – двадцать баксов плюс бесплатный ужин. Устраивает?

Элвис кивнул – конечно, надо же с чего-то начинать. Он доиграл последнюю песню, вернул парню гитару, и они по-братски разделили заработок. На каждого вышло почти по десять баксов. Немного, конечно, но на ужин вполне хватит.

Элвис погремел в кармане мелочью и пошел в кафе – есть и отогреваться. А заодно готовиться к вечернему выступлению. «Здравствуй, Америка, я вернулся!» – тихо произнес он.

Грустная песнь палача

Когда я вхожу в комнату (неважно, где и в какую), люди обычно отодвигаются от меня подальше. Или стараются вообще покинуть помещение, если есть такая возможность. Я уже привык к этому и не осуждаю их: быть изгоем – часть моей профессии. Профессии палача. Никому не хочется находиться рядом со мной, а многим – просто невыносимо. В нашем высокогуманном и человеколюбивом обществе профессия палача популярностью не пользуется. Как можно лишить человека жизни?! Пусть даже самого последнего и по приговору суда…

Впрочем, справедливости ради стоит сказать, что мои клиенты редко бывают отъявленными мерзавцами или негодяями. Чаще всего – это люди, совершившие непоправимый поступок и приговоренные за это к смерти. Расследование по их делу обычно бывает долгим и дотошным – чтобы, не дай бог, не допустить ошибки. Но когда все суды и инстанции пройдены и все апелляции отклонены, то приговор вступает в силу. И тогда вызывают меня – привести в исполнение. Или приглашают кого-то другого из наших, кто больше подходит.

Без палача не может обходиться ни одно общество, даже самое гуманное. За смерть у нас обычно наказывают смертью, хотя мне лично кажется это не совсем правильным и справедливым. Гораздо логичнее было бы оставить человеку жизнь, но сделать так, чтобы страдал и мучился. Долго, очень долго. Но нет: принцип человеколюбия требует, чтобы преступника непременно казнили, однако при этом предоставили возможность защитить себя. Такой парадокс – приговоренный имеет право сражаться за свою жизнь. И даже отстоять ее на честной дуэли. Если получится – он будет жить, нет – один смертник убьет другого смертника. Что справедливо и честно. И даже по-своему изящно.

Такая грустная мысль в очередной раз пришла мне в голову, когда я добирался до Сулы. Дальняя, провинциальная планета находилась на самой окраине освоенной нами Вселенной, но, тем не менее, она входила в Галактический союз и, следовательно, попадала под его юрисдикцию. И на ней действовало правило – «убей палача». Преступник, приговоренный к смерти, мог выбрать дуэль, чтобы отстоять свою жизнь. А правительство обязано предоставить ему выбор оружия и найти достойного соперника. И проследить, чтобы все было по закону.

На этот раз моим клиентом оказался некий Боб Дорел, примерный отец и отличный семьянин. Но однажды он не вовремя вернулся с работы и застал свою жену с молодым любовником. В припадке ревности убил обоих, а затем хладнокровно зарезал всех своих детей – чтобы не страдали без любимой мамочки. Такой вот любящий отец… А также еще он застрелил двух полицейских, вызванных бдительными соседями. За все это по совокупности его и приговорили к казни. А исполнителем приговора должен был стать я.

Мне приказали прибыть на Сулу и совершить правосудие. Билеты на межпланетный лайнер и шаттлы были заказаны, мое имя, как всегда, внесено в список пассажиров, а потому я отправился немедленно: чем быстрее сделаешь свою работу, тем быстрее освободишься. Если останешься жив, конечно. Ведь палач – тоже смертник, когда-то кого-то убивший и приговоренный к казни. И его жизнь – лишь отложенная на время смерть.

* * *

Я добрался до космопорта и пересел на шаттл – до орбитальной станции, а затем на ней – в космический лайнер. Две недели в стазисе – и вот я на Суле.

Вошел в планетный катер и сел в последнем ряду. Рядом со мной имелись свободные кресла, но их никто не занимал. Пассажиры осторожно косились в мою сторону и делали вид, что не замечают. Хотя не заметить меня довольно сложно – из-за белого балахона, который я ношу. Он закрывает меня целиком, оставляя лишь щелочки для глаз и прорезь для рта. Балахон выполняет две функции – во-первых, скрывает меня от посторонних глаз во время выполнения служебных обязанностей (чтобы родственники не вздумали отомстить), а во-вторых, предупреждает: «Не подходите, здесь убийца!»

Все верно, так оно и надо. Я действительно убийца, но одновременно – и жертва. Мои белые одежды напоминают о том, что я тоже совершил преступление и сейчас расплачиваюсь за него. Я обязан носить балахон до конца своей жизни, пока кто-то не убьет меня. Когда это может случиться? Не знаю. Может, через год, а может, сегодня, если мой противник окажется хитрее или чуть-чуть удачливее меня.

Между рядами кресел пошли стюардессы, разнося напитки. Они вежливо просили пассажиров не отстегивать раньше времени ремни и не вставать с места. Одна из них, стройная, миловидная блондинка, почти подошла ко мне, но, заметив белый балахон, резко повернулась и двинулась в обратном направлении. Я невесело усмехнулся – в принципе, я имею те же права, что и все прочие пассажиры, но на самом деле… Белые одежды делают меня неприкасаемым. Впрочем, так даже выгодно – никто не лезет с расспросами и нудными разговорами…

Пока шаттл летел к Суле, я просматривал местные новости. В них, как всегда, не было ничего интересного. Самая заурядная, скучная планетка, бывшая колония, однако нынче независимая. И очень этим гордая. Самым серьезным преступлением на ней, кстати, считается неуплата налогов…

Преступление же, совершенное Бобом Дорелом, наделало в свое время немало шума, но о нем вскоре позабыли. Правильно – люди не хотят помнить страшное и плохое, предпочитают помнить хорошее. Поэтому ожидаемая казнь никакого ажиотажа на планете не вызвала. Да и вообще не привлекла к себе никакого внимания. Кроме соответствующих служб, конечно.

Перед посадкой наш шаттл попал в вихревой поток, несколько раз сильно тряхнуло, но все, к счастью, обошлось. Пассажиры радостно захлопали в ладоши – слава богу, сели. Засуетились, потянулись к выходу. Я сидел и ждал. Наконец в салон вошли двое местных стражей порядка – в серой униформе, при оружии. Первый, высокий, седой мужчина лет пятидесяти, проверил сканером мой браслет и убедился, что я – это тот, кого они ожидали. После чего сухо кивнул и попросил следовать за собой. Второй, молодой белобрысый парень, откровенно меня разглядывал – судя по всему, видел палача впервые. Нас ждал аэрокар – чтобы доставить прямо в тюрьму. Быстро и удобно, и главное – скрытно. Незачем людям знать, что на планету прибыл палач. Это не та новость, о которой будут кричать в теленовостях. И интервью у меня тоже никто брать не будет…

Мы загрузились в аэрокар, пилот мягко поднял машину в небо. Внизу промелькнул какой-то город. Много я их уже повидал, и почти все – вот так, с высоты. На экскурсии меня не водят и местные достопримечательности не показывают. Зато всегда сопровождают блюстители закона. То ли меня охраняют от людей, то ли их – от меня…

«Скажите, сэр, вы на самом деле умеете убивать голыми руками?» – обратился ко мне молодой полицейский. Старший неодобрительно нахмурился – с палачами разговаривать не принято. Хотя и не запрещено. Я усмехнулся – сколько баек ходит о нас! «Нет, – покачал я головой, – я не мастер рукопашного боя, скорее, специалист по старинному стрелковому оружию. Потому меня и пригласили».

На лице парня отразилось разочарование. «У каждого палача своя специализация, – начал объяснять я, – кто-то, допустим, мастер по ножам и кинжалам, кто-то – по боевым бластерам, а я вот – по старинным пистолетам. Никто не знает, какое оружие выберет приговоренный, это его право, чем и как защищать свою жизнь. Правительство же обязано предоставить выбор и дать соперника. Вот так все и получается. А дальше – как фишка ляжет. Точнее – как распорядится судьба. Если победит палач, то приговор будет считаться приведенным в исполнение, если же победит приговоренный – то он сам станет палачом и получит право жить. Но также – обязанность убивать других. И отказаться от этого он уже не в силах, таковы наши законы. Не захочешь драться – тебя сразу убьют, и уже без всякого выбора…»

Парень удивился: «А разве нельзя убежать, скрыться? Вы живете свободно, деньги за работу хорошие получаете. Улетели бы куда-нибудь подальше и спрятались». Я показал свой браслет: «Видал? С ним меня не пустят ни в один космопорт, а попытаешься скрыться – пошлют сигнал и убьют. Нервный шок, остановка сердца. Снять же браслет нельзя – мгновенный паралич. С ним меня, видимо, и похоронят. Точнее, кремируют – палачей не принято предавать земле, тоже традиция». Парень понимающе кивнул и замолчал.

* * *

До места мы добрались довольно быстро. Внизу я увидел большое, серое, ничем не примечательное здание – местная тюрьма. У входа в нее нас встретил начальник – рыхлый, толстый дядька в черной униформе. Меня проводили внутрь и разрешили снять балахон. Начальник ознакомил с условиями дуэли. Боб Дорел выбрал шестизарядные револьверы. Довольно необычное оружие, надо сказать. Думал, наверное, что специалиста по нему не найдут, и он еще поживет… Но ошибся – я как раз был мастером по этим штукам.

По условиям поединка, мы должны были драться в полной темноте (условия Боба), но временами включается яркий свет – на две-три секунды. Стрелять можно, когда захочешь – хоть сразу, хоть потом. Схватка продлится до тех пор, пока один из нас не будет убит.

Я кивнул – понятно, и попросил банку черного гуталина. Начальник тюрьмы понимающе хмыкнул и велел принести. Я разделся догола и тщательно намазал все тело. Немного неудобно было со спиной, но тут помог один их охранников – добрая душа! С его помощью я стал черным, как негр. Через полчаса все было готово, нас с Бобом провели к месту дуэли – в одну из офисных комнат тюрьмы. Поставили у разных входов, дали по одному заряженному револьверу, и вперед!

Охранник распахнул дверь, и я нырнул в комнату. Перекатился, замер на месте, привыкая к темноте. С противоположной стороны послышался шум – это ввалился мой соперник. Он тяжело дышал – видимо, сильно нервничал. Еще бы, драться за свою жизнь, да еще впервые. Не то, что я…

Я уже было решил стрелять, но тут внезапно вспыхнул свет. Да такой сильный, что сразу же ослепил меня. Тут же грохнул выстрел – это вступил в дело мой соперник. Пуля прошла в нескольких сантиметрах от моей головы, и я инстинктивно нырнул за какой-то стол. Но успел заметить, что у Боба на лице были надеты черные очки. Вот черт, об этом я и не подумал! Теперь стало понятно, почему он выбрал бой в темноте: рассчитывал, что свет ослепит меня (что и произошло), и он получит некоторое преимущество. Хитер, однако…

Лампы погасли, я стал осторожно пробираться – туда, где в комнате стояли стулья. На ощупь взял один из них и бросил, а сам резко отпрыгнул в сторону. Грохнуло два выстрела, оба, к счастью, мимо. Боб явно мазал. Это было хорошо. Я ответил выстрелом и, кажется, попал – раздался короткий вскрик. Так, начало положено. Но тут опять зажегся свет, и мне пришлось нырять под стол. Боб пальнул и промахнулся. Мазила!

Свет погас. Боб замер и почти не дышал – боялся, что я услышу. Он ждал света – чтобы поразить меня наверняка. Медлить было нельзя, и я пополз вдоль стены. И в этот момент вновь вспыхнули лампы. Что за невезуха! Боб снова выстрелил, и его пуля содрала кожу на моем виске. Вместе с волосами.

Больно-то как! Зато я теперь точно знал, где он находится. И когда свет потух, выстрелил три раза. Пули вошли в тело Боба, а последнюю я выпустил ему в голову. Контрольный выстрел.

Вновь зажглись лампы, вошли охранники, начали составлять протокол казни. Чтобы все было по закону, с соблюдением формальностей. Врач осмотрел тело Боба и констатировал смерть. А я в это время сидел на полу возле и тянул старинную, заунывную песню, которая зовется «Плач палача». Это наша традиция, некий ритуал. Эту песню поют, когда провожают в последний путь казненного. Или же его палача. Как получится, как фишка ляжет. Когда-нибудь ее пропоют и над моим бездыханным телом. Грустную песню палача.