Текст книги "Безбашенный игумен"

Игорь Моисеевич Иртеньев
Безбашенный игумен

2010

«Беспартийная юность моя…»

 
Беспартийная юность моя,
Босоногая синяя птица,
Ты в такие умчалась края,
Из которых нельзя воротиться.
 
 
И на память оставила мне
Только память в разобранном виде,
Но и этой хватает вполне,
Так что я на судьбу не в обиде.
 
 
Помню, как опускал целину,
Повинуясь призыву генсека,
Чтоб ступила скорей на Луну
Трудовая нога человека.
 
 
Как ненастной осенней порой
С небольшим лилипутов отрядом
Я свергал государственный строй
Без усилья, одним только взглядом.
 
 
Не забыть мне и тот сеновал,
На котором в далеком июне
Я, сбежав от семьи, ночевал
С необъятной какой-то певуньей.
Этих ярких картин череда,
Состоящих из цельных фрагментов,
Сохранилась во мне навсегда,
Не считая отдельных моментов,
 
 
Что за давностью лет упустил.
Но припомнить могу и другие,
Чтоб на запись меня пригласил
Мой любимый канал «Ностальгия».
 

«Моя родитель женщиной была…»

Европейский совет собирается заменить слова «отец» и «мать», как несущие в себе дискриминацию по гендерному признаку, на политкорректное слово «родитель».

 
Моя родитель женщиной была,
Хоть занималась вольною борьбою
И на скаку остановить могла
Коня перед горящею избою.
 
 
Смолила непрерывно «Беломор»,
Похабные травила анекдоты.
В себе я отмечаю до сих пор
Следы ее родительской заботы.
 
 
Родитель мой в рождение мое
Хотя и лепту внес свою, не скрою,
Но обожал французское белье
И даже в юбках щеголял порою.
 
 
Был грациозен, ласков он и мил,
Ему легко вязание давалось,
Меня он грудью, помнится, кормил,
А что ему, бедняге, оставалось?
Так рос во мне с годами и крепчал,
Неся сквозь гормональные лавины,
Конфликт неразрешимый двух начал —
Моей мужской и женской половины,
 
 
Родительским пропахшей табаком,
Родительским вспоенной молоком,
Что до сих пор ведут между собой
Внутри меня свой беспощадный бой.
 

.

«Над Москвой ни облачка, ни тучки…»

 
Над Москвой ни облачка, ни тучки,
Пусто нынче небо над Москвой,
Довели вконец ее до ручки,
До черты последней гробовой.
 
 
Кто на шаг решился этот дикий?
Чья, скажите, поднялась рука
В День Победы, праздник наш великий,
Расстрелять из пушек облака?
 
 
Кто их, старых не щадя и малых,
Истребил под самый корешок?
А еще бухтел об идеалах,
Про Полтаву накропал стишок.
 
 
Кто твердил, что ясная погода
Для парада позарез нужна,
Утаив при этом от народа,
Какова погоды той цена?
 
 
Если обратился бы ко мне бы
Вдруг с вопросом наш столичный мэр:
«Нужно ль вам безоблачное небо?» —
Я б сказал: «На кой оно мне хер».
 
 
Я не против, в принципе, парада,
Пусть уж будет, коль заведено,
Но такого счастья мне не надо,
Если столь безоблачно оно.
 

К памятнику Петру

 
Хоть на меня и смотрит косо
Гнилых эстетов пестрый сброд,
Но я московского колосса
Поныне верный патриот.
 
 
Пусть те, здесь умолчу о ком я,
Тревожа гордый твой покой,
В тебя швыряют грязи комья,
Но ты мне дорог и такой.
 
 
Внушая страх невинным чадам,
Вселяя трепет в стариков,
Вознесся ты над стольным градом,
Главой достигнув облаков.
 
 
Ты был подарен нам Зурабом,
Тобой гордился бывший мэр,
И был под стать его масштабам
Твой циклопический размер.
 
 
Кому еще пришло на ум бы
Единым росчерком пера
Позволить к тулову Колумба
Приляпать голову Петра.
 
 
Так стой же гордым изваяньем
Над побежденною Москвой
Как памятник его деяньям,
Как символ дури вековой.
 

«Рисует свастику парнишка…»

 
Рисует свастику парнишка
В подъезде дома моего.
Рисуй, не бойся, шалунишка,
Тебе за это ничего,
 
 
Поверь мне, дурачок, не будет —
Не те сегодня времена,
Тебя за это не осудит
Моя гуманная страна.
 
 
А и осудит – так не строго,
Чтоб жизнь мальцу не поломать,
Ведь ты в России, слава богу,
Она – тебе родная мать,
 
 
А не чужая заграница,
Насквозь прогнившая почти,
Где до сих пор не могут фрицы
В себя от ужаса прийти.
 
 
Где ты бы со своим бы «зигом»,
В своих бы гриндерсах, дружок,
На нарах оказался мигом
И там по полной бы отжег.
 
 
А здесь не тот, простите, случай,
Чтоб чуть чего за шкирку – хоп!
Так что рисуй свой крест паучий
И опасеньями не мучай
Свой бритый толоконный лоб.
 

«Это что там за урод моральный…»

«Бороденки либеральной интеллигенции».

Из выступления Путина

 
Это что там за урод моральный
С жалкой бороденкой либеральной
Пасть раскрыл, милицию гнобя?
Выкормыш, ублюдок, недобиток,
От тебя стране сплошной убыток,
Все в стране напасти от тебя.
 
 
Ты, привыкший у посольств шакалить,
Грязь на наше славное чека лить,
Что зовется ныне ФСБ,
Заруби себе, четырехглазый:
Либеральной общество заразой
Не удастся заразить тебе.
 
 
Уж скорей тебя мы, бородатый,
Вылечим киркою и лопатой
Да на свежем воздухе трудом,
Чем дадим великую державу,
Пусть она тебе и не по нраву,
Превратить в Гоморру и Содом.
 
 
…С пареньком фартовым плохи шутки:
Потянуло холодком в желудке
От привычных с малолетства слов.
Чую, дело керосином пахнет:
Не сегодня-завтра, чую, жахнет
Родина по мне из всех стволов.
 
 
Что же делать бедному еврею?
Бороденку я, конечно, сбрею,
Чтоб не отмудохали в метро,
Даже шарф спартаковский надену,
Но куда свое при этом дену
Либераста гнусное нутро?
 

«

Тигры, львы, орлы и куропатки…»

В День эколога Владимир Путин, известный своей заботой о животных, посетил национальный парк «Лосиный остров». Там он познакомился с лосихой по кличке Луша и накормил ее черным хлебом и морковкой

.

 
Тигры, львы, орлы и куропатки,
Дай-то бог здоровья вам и сил,
Вы у нас, тьфу-тьфу, в большом порядке,
Чтобы я когда-нибудь так жил.
 
 
А пока фанерой пролетаю
Мимо кассы вот уж сколько лет,
А пока лежу себе, мечтаю,
Как мечтать способен лишь поэт:
 
 
Чтоб меня не стригли, не доили,
Не сосали соки всем гуртом,
А кормили вдоволь и поили,
И чесали за ухом притом.
 
 
Пусть бы даже и окольцевали,
Пусть бы даже в мозг вживили чип,
Но хотя бы пусть не раздевали
Догола, как странника в ночи.
 
 
Никому, похоже, не нужна ты,
Жизнь моя, в стране моей родной
Не бегут толпой ко мне юннаты
Взять скорее шефство надо мной.
 
 
Даже у любимого премьера
Для меня морковки не нашлось.
…Тяжела судьба пенсионера
В наше время, если он не лось.
 

«Задал нам премьер задачку…»

Владимир Путин обратился к пользователям Интернета с просьбой придумать имя для подаренного ему щенка.

Задал нам премьер задачку:

Как назвать его собачку.

Чешет репу вся страна,

Подбирая имена

Позатейливее для

Супер-пупер кобеля.

Из глубин былых эпох

Выплывает Кабысдох,

Но для данного формата

Имя явно простовато.

Тузик, Рекс, Полкан и Шарик

Тоже как-то не внушают.

Не подходит ни один

Для такой задачи —

Тут элита все же, блин,

А не хрен собачий.

Моего зовут Димон,

Всем хорош и славен он,

Просто чудо, а не пес,

Я его бы в список внес,

Но одно лишь гложет —

Что слететь тандем с колес

В этом разе может.

Словом, батюшку-царя

Ублажить не просто,

В общем, прямо говоря,

Не говно-вопрос-то.

Но не стоит горевать —

Выход есть, ребята, —

Юкосом кобла назвать

И закрыть дебаты.

«Нету мочи жить уже в столице…»

Мэр Москвы Сергей Собянин и губернатор Ярославской области Сергей Вахруков провели встречу, на которой обсуждалась возможность переселения москвичей преклонного возраста в город ПереславльЗалесский Ярославской области.

 
Нету мочи жить уже в столице:
Доконали шум и суета.
Не пора ли мне переселиться
В тихие, спокойные места?
 
 
Слава богу, Переславль-Залесский
На постой готов меня принять.
Это ли, друзья, не довод веский,
Чтоб теченье жизни поменять?
 
 
Все, что нужно для пенсионера,
Обрету я в славном граде том —
Чистый воздух, он же атмосфера,
Под любым кустом и стол, и дом.
 
 
Ждут меня почет и уваженье
Плюс отрез на новое пальто,
О международном положенье
Лекции для тех, кому за сто.
 
 
Что у них там нового на Кубе?
Чем опять грозит нам Пентагон?
Танцы по субботам в местном клубе
Под любимый мой аккордеон.
 
 
Ну а тот, кому покой неведом
И ночами снится вечный бой,
Забивает пусть «козла» с соседом,
Что и сам лишь годен на забой.
 

«И задаю себе я снова…»

 
И задаю себе я снова
Животрепещущий вопрос:
Готов ли за свободу слова
Ты к полной гибели всерьез?
 
 
Хотя бы даже и частичной,
Что не намного здоровей,
Зато твоей, сугубо личной,
Одной-единственной твоей.
 
 
Тебе оно, подумай, надо —
На предпоследнем склоне лет
Лезть, как Гаврош, на баррикаду
В борьбе за вольный Интернет?
 
 
Готов на форуме рубаху
Под ником сколь угодно рвать,
Но не готов я лечь на плаху,
Ведь это все же не кровать.
 
 
На ней мне неуютно как-то
И некомфортно как-то мне.
Для героического акта,
Боюсь, созрел я не вполне.
 
 
Он благороден, но бесплоден,
А я, как истый демократ,
Внутри себя и так свободен,
И это мне важней стократ.
 
 
Чтоб чувство ощутить свободы,
Мне каждый раз после еды
Двух с половиной ложек соды
Хватает на стакан воды.
 

«Поэт, как скотина последняя, пьет…»

 
Поэт, как скотина последняя, пьет,
Забывши про совесть и честь,
По рылу жену безответную бьет,
И баб у поэта не счесть.
 
 
Поэт не всегда возвращает долги,
А чаще всего – никогда,
Но тронуть его все равно не моги,
Питомца Господня гнезда.
 
 
Ведь он с мирозданьем при этом на ты,
Печатью провидца клеймен,
И мысленным взором пронзает пласты
Туманных грядущих времен.
 
 
В заношенной майке, в дырявых штанах,
О мыле забывший давно,
И что прозревает он в тех временах,
То смертным понять не дано.
 
 
И нам, если честно, давно уже пох,
Довольным убогой судьбой,
Чего он нароет там в толще эпох,
Спускаясь в свой черный забой,
 
 
На ощупь пером по бумаге водя,
Уснуть не давая уму.
А если с цепи вдруг сорвется бадья —
Туда и дорога ему.
 

«Страна моя огнем горит…»

 
Страна моя огнем горит,
Отечество в дыму.
О чем же это говорит
Пытливому уму?
 
 
О том, что оставаться в нем,
Как верные сыны,
Хотя горит оно огнем,
Мы все равно должны.
 
 
И мы отсюда ни ногой
И ни рукою тож,
Не нужен берег нам другой,
Сколь он ни будь хорош.
 
 
А этот, сколь ни будь он плох,
Но все равно он наш,
Не зря его отметил Бог
И взял на карандаш.
 
 
Вот он сидит на облаках
C тупым карандашом,
В немодных старческих очках,
В сомнении большом.
 
 
В неподходящий, видно, час,
В неправильный момент
Решил поставить он на нас
На всех эксперимент.
 
 
А то, что тот не удался,
Хотя был прост на вид,
В том наша уникальность вся,
Боюсь, и состоит.
 

«Неправо о вещах те думают…»

По словам первого вице-премьера Игоря Шувалова, времена, когда Москва варилась в собственном соку, закончились. Основные стратегические решения касательно московской будущности будут приниматься на федеральном уровне.

 
Неправо о вещах те думают, Шувалов,
Которые себя чтут выше федералов,
Дерзнув под вертикаль осуществить подкоп,
Как в лета давние мятежный протопоп.
 
 
Пора уже понять надменным московитам,
Гордынею своей печально знаменитым,
Что вольности былой минули времена,
Что ломаный пятак отныне ей цена,
 
 
Что износился плащ Георгия святого,
Что сам не на коне, хоть держится понтово,
Но в руцех нет копья, и уползла змея,
И боле не в чести геральдика сия.
 
 
Так что прости-прощай, заступник наш
Егорий,
Иных пришла пора отныне аллегорий,
Двуглавого орла двуручная метла
Движением одним с герба тебя смела.
 
 
Спасибо, что вообще под шконку
не загнала,
Ведь такова теперь судьба регионала.
Так не бунтуй, дерзец, и Бога не гневи,
Но благостный пример смирения яви,
 
 
Не испуская грозно кличи боевые,
Не возводя очес, не распрямляя выи,
Как дар небес, прими заслуженный
покой,
Тебе ли горевать с надбавкою такой?
 

«Луна в размерах уменьшается…»

Американские ученые, изучившие новые фотографии поверхности Луны, пришли к выводу, что этот спутник Земли постепенно уменьшается в размерах.

 
Луна в размерах уменьшается.
Да как же так?
В сознании не помещается
Подобный факт.
 
 
Царица ночи серебристая,
Краса небес,
К себе ты привлекала исстари
Мой интерес.
 
 
Являла мне в оконной раме ты
Десятки раз
Свои прекрасные параметры
В полночный час.
 
 
Что были вечно неизменными,
Хотя и не-
Вообразимо здоровенными
Казались мне.
Я, каждой новой встрече радуясь,
Ночей не спал,
Но вдруг уменьшился твой радиус
И вес твой спал.
 
 
От злой беды тебя, Селена, я
Не уберег.
И стала меньше вдоль Вселенная
И поперек.
 

«Под знойным небом Аргентины…»

Исполнилось 50 лет Диего Марадоне.

 
Под знойным небом Аргентины,
Где разведение скотины
От века бизнес основной,
Ты жребий вытянул иной,
 
 
Великолепный дон Диего,
Звезда с приставкой гордой «мега»,
Прямой наместник на Земле
Богоподобного Пеле.
 
 
Хотя росточком и не вышел,
Ты был на голову всех выше,
Приумножая головой
Свой длинный список голевой.
 
 
Но плутоват, как Санчо Панса,
Не упускал любого шанса
Забить, не брезгуя, рукой,
Коль случай выпадал такой.
 
 
Ты сократил свой век футбольный
Известной тягой алкогольной,
Что есть, замечу между строк,
Вполне простительный порок.
 
 
Порой бывало, что, расслабясь,
Употреблял ты и каннабис,
Хотя, признаться, кто из нас
Косяк не забивал хоть раз?
 
 
За синусоидой твоею
Следя, свернуть рискуешь шею —
Из грязи в князи – раз! И хрясь —
С размаху снова мордой в грязь.
 
 
Как позабыть мне день тот черный,
Когда великой правя сборной,
Dream team, командою мечты,
Бесславно облажался ты.
 
 
Тобой ведомая дружина
Не распрямилась, как пружина,
И как худой презерватив
Гляделась немца супротив.
 
 
Но гадом тот последним будет,
Кто за провал тебя осудит,
Повыше нас есть судия,
И он – инстанция твоя.
 
 
Беспечный баловень свободы,
Дитя наивное природы,
Петрушка, гений, сумасброд,
Весь исключенье из закона,
Vivat, Диего Марадона —
Фантазии безумной плод!
 

Даешь перепись!

 
Россия очень многолюдна —
Вот что сказать я должен вам,
И посчитать всех очень трудно,
Если считать по головам.
 
 
Тут населенье поредело,
А там, напротив, возросло,
Вот перепись – иное дело.
Она не только лишь число
 
 
Узнать позволит наших граждан,
Но также возраст их и пол,
И кто из них, что крайне важно,
Всю жизнь свою пахал, как вол
 
 
(Тут я себя в виду имею),
А не таких, как мой сосед,
Который сел жене на шею
И слезть не может двадцать лет,
 
 
Хотя вовсю здоровьем пышет
И морда, извиняюсь, во!
Так пусть назло не перепишет
Сегодня перепись его,
 
 
Чтобы дурным своим примером
Он молодежи не служил,
И нам, простым пенсионерам,
Кто честно жизнь свою прожил,
 
 
Не нарушая свод законов
На трудовом своем пути,
В сто сорок славных миллионов
По праву не мешал войти.
 

«С необъяснимым постоянством…»

 
С необъяснимым постоянством
От Рюрика до наших дней
В стране борьба ведется с пьянством,
Но есть ли смысл, скажите, в ней?
 
 
Поверьте, граждане, поэту,
Чей, как ничей, правдив глагол, —
В ней никакого смысла нету,
Сплошной абсурд и произвол.
 
 
Вот человек худой и злющий,
На мир из-подо лба глядит,
Все оттого, что он непьющий,
Чем сам себе же и вредит.
 
 
Он жизнь свою тем самым губит,
Он на себе поставил крест,
Никто вокруг его не любит,
Во всех рождает он протест.
 
 
Он из другого сделан теста,
У нас таких – один на сто,
Таким, как он, у нас не место,
Ну, у параши, разве что.
 
 
Я с ним бы не пошел в разведку,
Хоть и признаюсь наперед,
В нее хожу я крайне редко,
Когда уже вконец припрет.
 
 
Ему, моральному уроду,
С таким, как я, не по пути.
А с пьющим я в огонь и в воду,
Да хоть в театр готов пойти.
 

«О нет, я не адепт аборта…»

Во Владивостоке прошел флешмоб против абортов.

 
О нет, я не адепт аборта,
Аборт – он жизни главный враг,
Проблема тут иного сорта,
Я лично полагаю так.
 
 
Хоть мне и по душе флешмобы —
Примета века, так сказать,
Но если честно, хорошо бы
Вообще бы с сексом завязать.
 
 
Сколь он ни будь контрацептивен,
Но нам не по дороге с ним,
Мне он давно уже противен,
Как и ровесникам моим.
 
 
На свете множество занятий,
Увлечь способных молодежь.
Без поцелуев, без объятий
Да и без петтинга того ж.
 
 
На первом месте тут учеба,
А на втором, понятно, спорт,
Который доведет до гроба
Не хуже, чем любой аборт.
 
 
Да и общественной работе
Не грех свой посвятить досуг,
Она всегда была в почете,
Как в нем же был и легкий стук.
 
 
Престижна также вера в Бога,
Да так, что хлещет через край.
Короче, вариантов много,
Любой, короче, выбирай.
 
 
И если похоть побороть я
Сумел, то и во всей стране
Восторжествует дух над плотью,
Как торжествует он во мне.
 

«Группа радикальной молодежи…»

 
Группа радикальной молодежи
Численностью восемь человек
Насовала мне в метро по роже,
Видимо, решив, что я узбек.
 
 
Почему решила – непонятно.
Может, с кем-то спутала меня.
Но, признаться, было неприятно
Огрести вот так средь бела дня.
 
 
Этому поступку удивляясь,
Логики я в нем не нахожу:
Я никак узбеком не являюсь
И к узбекам не принадлежу.
 
 
Я к евреям отношусь, скорее,
Кстати, положительно вполне,
Хоть не все знакомые евреи
В равной мере симпатичны мне.
 
 
А одну известную паскуду
Вообще на дух не выношу,
Называть фамилию не буду,
Но поверить на слово прошу.
 
 
И не всякий мне узбек дороже,
Если честно, матери родной.
Но нельзя же бить его по роже:
Ну как вдруг окажется он мной?
 

«Российский флаг трехцветный…»

В День флага, отмечаемый как государственный праздник, Борис Немцов и другие оппозиционеры были задержаны на Новом Арбате, когда несли по тротуару развернутый триколор.

 
Российский флаг трехцветный,
Наш гордый триколор,
Внесен в реестр запретный
Ты стал с недавних пор.
 
 
Три августовских ночи,
Три августовских дня
Ты реял, что есть мочи,
Чтобы взбодрить меня.
 
 
Затем ли я винтовку
Сжимал, свой стих трубя,
Чтоб граждане в ментовку
Садились за тебя?
 
 
Зарвавшимся сатрапам
Презренье и позор!
Дадим их грязным лапам
Общественный[1]1
  Пожалуй, лучше «неистовый», это более энергично. (Прим. автора.)


[Закрыть] отпор,
 
 
Чтоб над моей державой
И в стужу, и в жару,
Как чубчик кучерявый,
Ты вился на ветру.
 
 
Вперед заре навстречу,
Товарищи в борьбе,
Расправим шире плечи,
Что важно при ходьбе.
 
 
Пока из нас уроды
Не нарубили фарш,
Под знаменем свободы
На месте шагом марш!
 

Из незаписанного альбома группы «Аквариум»

«Я живу в России, которая не очень сильно изменилась за последнюю тысячу лет. Поэтому зачем ломаться и говорить: “Какой сейчас ужас…” Сейчас замечательный период. Он лучше, чем сталинский период, чем период первых русских революций. За последние сто лет у нас сейчас, наверное, самый свободный отрезок истории».

Борис Гребенщиков

 
Вот и настали славны годы,
Лазурью залит окоем,
И мы в условиях свободы
Досель невиданной живем.
 
 
Все, что на ум идет, городим,
Все, что замыслили, творим,
Пойдем направо – песнь заводим.
Налево – сказку говорим.
 
 
И верить искренне готовы
Святою верой мудаков,
Что пали тяжкие оковы
Во веки вечные веков.
 
 
Что снова свеж, румян и бодр,
И полон планов громадья,
Гуляет на свободе Ходор,
С Платоном диалог ведя,
 
 
Мол, демократия – лекарство,
Пусть даже горькое оно,
Но исцелить нам государство
Иным лекарством не дано.
 
 
И мудрый Путин им внимает,
Таясь среди тенистых крон,
Хотя прекрасно понимает,
Что государство – это он.
 
 
Повсюду вольности приметы
Я без труда распознаю:
Дают свободные поэты
Кому попало интервью.
 
 
В порыве неподдельной страсти,
По зову сердца, не силком,
Вылизывают орган власти
Великим русским языком.
 
 
Видать, в монастырях Тибета
Духовных практик мастера
Постигли тонкости минета,
Чтоб здесь их выдать на-гора.
 
 
И, как индийский бог, прекрасен,
Весь в белом венчике из роз,
Ведет полковник рока Васин
Свой суверенный паровоз.
 

«Когда закончится война…»

 
Когда закончится война,
Которая вот-вот начнется,
Обратно маятник качнется.
И, как в былые времена,
 
 
К теплу родного очага
Герои возвратятся снова,
Опять скрутив, очередного
По счету, лютого врага
 
 
В очередной бараний рог,
За что им крысы тыловые
Вручат награды боевые,
Поначеканенные впрок.
 
 
Под лавку скинув прахоря,
Одевшись в чистое к обеду,
Махнут герои за победу,
Отчизну, веру и царя.
 
 
И захлебнутся враз слюной
Все федеральные каналы,
Когда в державные анналы
Нам впишут новый выходной,
 
 
И слезы радости прольют,
Поверив собственной параше,
Когда над родиною нашей
Взметнется траурный салют.
 

«Детства милого картинки…»

 
Детства милого картинки
Оживают вдруг в мозгу:
«Папе сделали ботинки…»,
Дальше вспомнить не могу.
 
 
Эта строчка обувная
Не дает покоя мне,
Уж который день без сна я
Роюсь памяти на дне.
 
 
Подобрался тихой сапой
Добрый дедушка склероз,
Что там дальше было с папой? —
Задаю себе вопрос.
 
 
В голове застряло прочно,
Что папаша точно был,
По избе ходил он точно
И притом мамашу бил.
 
 
Остальное безвозвратно
Камнем кануло во тьму.
То, что бил, – и так понятно,
Не понятно – по чему?
 
 
Эх, дырявая корзина,
Память дряхлая моя,
Отравила Мнемозина
Мне остаток бытия.
 
 
И верчусь я до рассвета,
Что твое веретено.
Что же, что же было это?
Да и было ли оно?
 

2011

«У государственной машины…»

 
У государственной машины
Давно перекосило стойки,
И ржавые торчат пружины,
Как из матраса на помойке.
 
 
Все, что не криво в ней, – то косо,
А что не косо в ней, – то криво,
Хотя еще скрипят колеса
Законам физики на диво.
 
 
Она былым величьем бредит,
Она еще сигналит грозно,
Она еще чуток проедет,
Но встанет рано или поздно
 
 
Среди родного бездорожья.
И, задрожав предсмертной дрожью,
Вконец развалится на части,
То бишь обломки самовластья.
 
 
Одним из них меня придавит
На дне заросшего кювета,
Чем навсегда в веках прославит
Отдельно взятого поэта,
 
 
Чья неприкаянная лира
Гуляла вольно по буфету.
Хотя, скорее, пассажира,
Что просто ехал без билет
 

«И вновь вопрос вопросов вспенен…»

В преддверии годовщины смерти Владимира Ленина депутат-единоросс Владимир Мединский заявил о необходимости вынести тело вождя из мавзолея.

 
И вновь вопрос вопросов вспенен,
Хотя казалось, что изжит.
Кому мешает В. И. Ленин?
Лежит себе – и пусть лежит.
 
 
За счастье пролетариата
Борьбе он отдал столько сил
Не для того, чтобы куда-то
Его бы кто-то выносил,
 
 
Кого спокойствия лишает
Предсовнаркома вечный сон?
Мне лично Ленин не мешает:
Ни пить, ни есть не просит он.
 
 
А что касается расходов
Таксидермических раз в год,
То заслужил их вождь народов
И масс трудящихся оплот.
 
 
И мнение мое такое,
Что старость нужно уважать.
Оставим дедушку в покое,
Позволим дедушке лежать,
 
 
Проявим к ветерану жалость:
Который год не при харчах,
Он подусох, конечно, малость
И, прямо скажем, подзачах.
 
 
Но всех живых Ильич живее,
Хотя и выглядит мертво,
И, раз прижился в мавзолее,
Не будем кантовать его.