Текст книги "Мемуары рижской куртизанки"

– Ах! На этот раз кундзе Юревича, а проще сказать, ведь давность нашего знакомства позволяет мне сделать это, моя милая Гундега, – воскликнул судья, бросая на меня томный взгляд, – моим глазам явилось то, что называется истинной красотой, прелестью, божеством. Говорю тебе совершенно искренне, что ты сегодня превзошла себя. Серьёзно… эта яункундзе восхитительна… да, несомненно, сто пик плюс к портрету, который ты мне дала. Клянусь честью, это – истинный ангел. Я тебе говорю правду… слово судьи… я восхищён. Но, ты же знаешь, как у нас говорят – видишь красивое тело, не тяни, и поцелуй его. Даже теряюсь, с чего мне следует начать, с какой его совершенной части.

Кундзе Юревича, до той поры следовавшая за нами по пятам, поняла, что с этого момента её присутствие стало излишним, и незаметно исчезла, оставив нас с судьёй наедине. Тотчас же господин президент, не нарушая величественность своего одеяния, уложил меня на диван, и повторно внимательно осмотрел меня, задержав свой взор на некоторых частях моего тела, и ощупывая мои наиболее тайные прелести, и уверяю моего читателя, эта инспекция сильно отличалась от того, к чему я привыкла на своих свиданиях с Гунтисом.

Мне рекомендовали быть любезной с клиентами… и я была таковой… и даже чересчур. Судья делал со мной то, что делают друг с другом только распутные существа, как мне, не слишком умудрённой в любовных утехах персоне казалось до сих пор. Кроме того, благодаря ухищрениям кундзе Юревича я потеряла с этим судьёй мою вторую девственность. Гримасы, посещавшие моё лицо во время этой не совсем натуральной, по известным вам причинам, операции, я сопровождала некими криками и стонами, которые должны были разъяснить господину президенту-судье, что девушка, лишающаяся благодаря его мужественности своей девственности, никак не может разделить с ним его удовольствие. Правда, следует заметить, что для того, чтобы меня вознаградить и заставить забыть о мнимых страданиях, судья вложил в мою руку два альбертовых талера1616
  Альбертов талер или альбертинер – род монеты, служившей средством платежа с 1598 г. и получившей название по имение эрцергога Альберта. Герцоги курляндские чеканили её как обычную монету и она была самой употребительной денежной единицей в русских остзейских провинциях.


[Закрыть].

– Это, – сказал он, – в высшем обществе обозначается, как суперогасьон1717
  Суперогасьон – от латинского supererogatio («акт дарения лишнего»), даётся за то, что было сделано хорошо, но не было предусмотрено обязательствами. Судья использует профессиональный жаргон.


[Закрыть]… только не рассказывайте об этом кундзе Юревича. Я оплачу вашей хозяйке всё, кроме этого, всё, о чём мы предварительно договаривались, и для неё, и для вас! До свидания, моя маленькая королева, но позвольте… на прощание… я прежде ещё раз поцелую эту прелестную ямочку… да, и надеюсь, что мы снова увидимся в один из ближайших дней. Да, мы обязательно снова увидимся… я слишком доволен вами и вашими хорошими манерами.

И в тоже самое время он вышел из моей комнаты мелкими поспешными шажками, заставляя посвистывать суставы своих не сгибающихся коленей. Этот экземпляр мужчины, что только что побывал у меня, в моей комнате, удивил меня до такой степени, что я не и знала, что думать об этом виде человеческих особей. Я полагала, что или господин президент ошибся, или это было такая манера людей определённого сорта браться за дело таким образом, или – новейшая рижская мода, – говорила я сама себе, – и тогда следует попытаться стать такой же модной штучкой, чтобы пользоваться успехом у таких господ. Мне сейчас кажется, что я не была более деликатной, чем любая другая якобы девственница, что встречались до сих пор на пути моего не самого любезного судьи, но мне случайно удалось попасть в модный рижский тренд, бомонд, и хотя бы за это я должна благодарить моего судью. Любые испытания на всякий вкус немного суровы, но в первом перенесённом мной опыте рижской куртизанки не было ничего особенного, чему мне пришлось бы усердно учиться, ведь у господина судьи мужское достоинство было отнюдь не такое большое и длинное, как у Гунтиса, а я уже научилась к тому времени доставлять этому конюху удовольствие, хотя, между тем, как вам уже известно, в первый раз при дефлорации этот процесс прошёл для меня не без труда, так что я была поглощена этими интересными мыслями и размышлениями, когда в мою комнату возвратилась кундзе Юревича.

– Итак! – Сказала мне моя хозяйка, плотоядно потирая руки, – не правда ли, что господин президент – любезный человек? Он вам, несомненно, подарил что-нибудь?

– Нет, кундзе, – ничтоже сумняшеся ответила я. – Этот господин мне сказал, что рассчитается с Вами, и мою долю тоже отдаст вам.

– Хорошо, держи, – высокопарно произнесла она, переходя на обращение «ты» – вот альбертинер, который твой первый клиент поручил мне тебе вручить. Я, между тем, продолжаю надеяться, что это было не единственное проявление его великодушия, так как мне показалось, что господин судья крайне удовлетворён тобой и твоими навыками. Впрочем, моё дорогое дитя, не следует полагать, что твоя практика всегда будет также хороша в постели и непременно оплачена столь же щедро. Ты должна знать, что в любом виде торговли бывает и прибыль и убытки, хорошее вознаграждение частенько преследует и плохое. Но кто не торгует, тот и не выигрывает. И следует помнить, что и с нашей прибыли необходимо оплачивать всевозможные издержки…, а ещё случаются ненужные мимолётные увлечения, и если бы не это, мы давно бы уже жили в Швейцарии или в Южной Америке. Но, прояви терпение… скоро в Риге начнётся ассамблея католического духовенства, и без излишней похвальбы скажу тебе, что ты сама увидишь, как потечёт в моё заведение золотая река денежек, и бурный ручеёк из неё, поверь мне, вольётся и в твой сладкий гротик. Мой дом пользуется отличной репутацией в городе, и у духовенства в том числе. Если бы у меня было столько же тысяч альбертинеров, как у посещавших мой дом прелатов и аббатов вместе взятых, я была бы уже русской царицей. В конце концов, было бы ошибкой, если бы ты подумала, что я жалуюсь. Я имею, слава богу, где и на что жить, и вполне могу обойтись тем, что уже заработала, вполне могу себе позволить больше ничего не делать и отдыхать в Юрмале. Впрочем, я уже давно поняла, что в жизни всегда нужно иметь занятие, ибо ещё древние мудрецы изрекли, что праздность – мать всех недостатков. Если бы каждый индивид в нашем мире был занят, никто не думал бы о том, чтобы творить гадости.

Итак, в то время, как кундзе Юревича так пафосно декламировала мне эту сентенциозную и скучную речь, я не прекращала демонстративно зевать, и она, наконец, заметив это, отправилась прочь из моей комнаты, порекомендовав мне напоследок, кроме всего прочего, совершить перед сном церемонию омовения в биде. И всё же, я не могу сдержаться и напоследок не отдать дань уважения кундзе Юревича, которая научила меня многим вещам, которые должны знать, в том числе, и честные женщины, а не только такие, как я. Именно ей я обязана знакомству со столь полезной мебелью, как биде, и ещё за необычайное количество других прелестных открытий из сферы уборных комнат, обеспечивающих женщинам комфортную жизнь, и за чудесный вкус в искусстве понимать привлекательность природы, а также невидимых на первый взгляд недостатков лица и тела, которые необходимо исправить, и за умение это сделать. Всё это я изучила в доме у кундзе Юревича, в всё это, уверяю вас, могло бы пригодиться всем добрым и честным женщинам Риги, у которых всегда, что там греха таить, имеется свой тайник пороков, ведь не стоит притворяться и скрывать даже от самой себя, что в каждой из женщин, даже самых добропорядочных на вид, скрывается и живёт несколько струнок от шлюхи, которые могут в любой момент сыграть сладострастную мелодию, и им бы не помешало освоить несколько приёмов из нашей практики. Бог его знает, может быть тогда многие семьи в нашем греховном мире были бы намного счастливее. Но, всё-таки, я не уверена, что смогло бы это отступление от темы повернуть мысли моего читателя во славу нашего тела в другую, менее эротичную тему… не знаю! Итак, я возобновляю изложение моей истории!

Кундзе Юревича, которая произнесла только что столь красноречивую и пламенную речь против праздности и лености, не оставила мне времени на то, чтобы в моей голове задержались дурные мысли, и буквально через несколько минут она вновь внезапно появилась перед моими глазами.

– Моё маленькое сердечко, – ласково произнесла она, – у меня совершенно не было намерения надоедать тебе вновь так рано, но все ваши подруги уже заняты с толпой кирасир, нагрянувших с утра в наш славный дом, так что я испытываю угрызения совести, намереваясь тебя представить одному особенному клиенту, потому что он мало платит, но я не имею намерения, между тем, использовать тебя бесплатно. Не беспокойся, хочу тебе заметить, что это старая практика, и этот клиент ходит в мой дом постоянно и часто, принося мне стабильно два альбертинера в неделю, так что я не хотела бы его не обижать. Итак, что ты об этом думаешь? Мне кажется, не следует презирать эти, на первый взгляд небольшие деньги, которые приносит этот индивид, и главным образом ещё и потому, что пока что вы ещё не так много заработали.

– Не столь уж мало, как вы думаете, кундзе, – ответила я ей, – и если бы вы испытали то, что я испытала только что, и то, что я вытерпела (я не сдержалась и произнесла это таким жестоким тоном, поскольку чувствовала себя в тот момент чрезвычайно истерзанной, как будто мне ободрали кожу в самых нежных местах моего тела), вы разговаривали бы со мной немного иначе.

– О! – Прервала меня кундзе Гундега, – Поверь мне, мир состоит не только из таких суровых людей, как господин судья. Тот, кого я тебе предлагаю на этот раз, напротив, очень любезен, и вся твоя работа будет состоять в простой, немного фривольной игривости, и ничего более. Я тебе гарантирую, что ласки твоего нового клиента не будут ни длинны, ни утомительны, и на этом дело будет закончено.

Кундзе Юревича, получив, наконец, моё согласие, представила меня самой неприятной, отталкивающей личности, которую я когда-либо в своей жизни видела. Представьте себе нечёсаную квадратную голову на плечах портового грузчика, безумные и жестокие глаза под кустистыми бровями, широкий тройной подбородок, висящий над толстым брюхом в форме груши, поддерживаемый двумя крупными изогнутыми рогом ногами, оканчивающимися ступнями в форме гусиной лапы. Все эти части тела, объединённые в точно отведённые им места, в целом составляли довольно-таки мерзкий портрет этого финансового любимчика кундзе Юревича, и я была так удивлена при виде этого типа, что не заметила внезапного исчезновения нашей матери, настоятельницы любимого пока мной монастыря весёлых и любезных девушек.

– Итак! – Произнёс денежный друг моей хозяйки резким тоном, – мы что, находимся здесь только для того, чтобы сидеть сложа руки, и глазеть на меня, словно на рождественскую ёлку? Чего ты там торчишь, в углу этой дурацкой комнаты, словно жердь в хлеву. Давай, давай, иди сюда, черт возьми, приблизься уже, наконец-то, ко мне. У меня нет досуга оставаться весь день в созерцании твоей тощей фигуры, меня ждут на нашей ассамблее мясников. Быстро отправляйся ко мне, и займись своим делом. Итак, куда вдруг пропали ваши руки? Возьмись, наконец уже, за мой член. Ты что, хочешь его ласкать одной левой рукой?! Господи, да сожми же, наконец, свои пальцы. Двигай рукой. Вот так. А теперь немного сильнее! Остановись. А сейчас быстрее. А теперь спокойнее. Ну же, сожми головку. Да. Вот тут!

Когда это приятное для него упражнение было с успехом завершено, к обоюдному для нас удовольствию, этот продавец говядины бросил мне на кровать пару альбертинеров, и побежал прочь с таким жаром, как будто убегал от своих кредиторов.

Сегодня, когда я размышляю о жестоких и странных испытаниях, которым подвергаются девушки, совращённые в тяжкие времена некими якобы сердобольными личностями, я понимаю, что они не думают о грядущих потрясениях, когда соглашаются на эту работу. Только представьте себе, в каких отталкивающих и ужасных условиях они живут, и я из этого перечня не исключаю как ни жизнь каторжника, так и придворного герцогского двора. Действительно, что может быть более невыносимым, чем обязанность потакать капризам первого встречного в замке, ведь вы обязаны улыбаться любому наглецу, повстречавшемуся на вашем пути, которого вы презираете в душе… одним словом, ваша судьба – быть вечно покрытой не самой приличной маской, и окружающие вас люди никогда не будут лучшими представителями человечества! Пусть те, кто воображает, что наша жизнь соткана из удовольствий, поймут, насколько они ошибаются! И даже презренные рабы, живущие при большом дворе в качестве шутов или кухарок, не терпят и половины горечи и оскорблений, неотделимых от нашего, якобы превосходного ежедневного состояния. Я не пытаюсь создать перед вами впечатление, что наши страдания похвальны, и получаемое нами вознаграждение заменит нам покаяние в этом мире. Нет, поверьте, какие бы истории про нас не сочиняли, среди нас нет тех, кто достоин был бы занять место в мартирологе, и никто и никогда не будет канонизирован. Всё, что ждёт нас в конце нашей проституции, это, как ни странно, конец презрению, унижениям и оскорблениям… наша, в конце концов, справедливая зарплата. Всем, кто нам завидует, следует побывать в шкуре шлюхи, чтобы задуматься обо всех ужасах нашей профессии. Но я не знала страха, не дрожала от ужаса, вспоминая годы юности и ученичества, а между тем, какую жалкую жизнь я влачила тогда! Теперь же я веду жизнь, которая в наши времена считается триумфальной. У меня позолоченный экипаж, особняк, украшенный прелестными полотнами голландских и фламандских живописцев, мебель, лакированная Мартаном1818
  Робер Мартан, оформитель мебели, карет, панели, названный в 1733 году лакировщиком короля Франции.


[Закрыть], такая, как я говорю, которая со всех сторон кричит о возмутительной роскоши, о необычайно извращённом и гнусном вкусе её владельцам и, наконец, титул баронессы. Но кто из окружающих знает, кому и чем обязана хозяйка всего этого, как ей досталось это богатство? Кто сможет предположить, что владелица этого рая драгоценных вещиц была в своё время печальным предметом грязных сделок с человеческим телом одной из самых нечистоплотных негодяек Риги. Кто бы мог подумать, в какой разгул ударяются люди в бреду своих страстей. Мне приходилось бить других и получать оплеухи самой в самые интимные части тела, содомизироваться, подвергаться наказаниям ради сладострастия других. Вы, должно быть, без сомнения, удивлены, зачем всё это терпеть девушке, если всё так отвратительно, но не забывайте об оборотной стороне медали, ведь поддерживать подобный образ жизни нас заставляет настигший нас, поселившийся внутри души вкус к распутству, скупость, лень и надежда на счастливое будущее!

В течение приблизительно четырёх месяцев, пока я жила у кундзе Юревича, могу похвастаться вам тем, что прошла полный курс лекций о нюансах профессии шлюхи, и поэтому, когда я покинула эту превосходную школу, у меня уже было достаточно опыта, чтобы угодить в искусстве сладострастия любому распутнику в мире, и мои знания и физические возможности не знали никаких преград на пути как к сердцу, так и к любой другой части тела мужчин.

Но однажды одно маленькое приключение переполнило чашу моего терпения и заставило меня принять ещё одно важное решение в жизни – уйти от кундзе Юревича и отправиться в самостоятельное плавание. Итак, вот, что случилось. Однажды в нашем милом доме случился визит почти полуэскадрона гусар из Санкт-Петербурга, очень бойких, резвых, но не слишком богатых. Вместо того, чтобы принести себя в жертву старому сатиру Силену1919
  Силен – наставник юного бога Диониса, открывший ему тайны природы и научивший его изготовлению вина.


[Закрыть], Бог внушил им глупую фантазию отдать дань Венере, богине любви и красоты. К несчастью, в доме кундзе Юревича мы в тот момент были только вдвоём с моей больной подругой, которая перед этим выпила какой-то отвар для того, чтобы сбить температуру, и который, к сожалению, этот самый болезненный жар её тела не успокоил, а наоборот привёл её в состояние полной бесполезности, невозможности к употреблению этого тела бойкими армейскими господами, так что я, волей обстоятельств, оказалась одна против этой гвардии отборных жеребцов. Совершенно безуспешно я твердила им о полной невозможности удовлетворить в одиночку такую большую кампанию, но всё было напрасно и, волей-неволей, мне пришлось им дать то, чего они так желали. Мне пришлось испытать тридцать яростных атак и штурмов моего тела в течение двух часов, и это было ужасно, хотя некоторые набожные католички, вероятно скажут, что хотели бы оказаться на моём месте, перенеся это испытание во имя спасения своей души и во имя господа Бога нашего! Что касается меня, то я весьма хилая грешница, и признаюсь, была далека от того, чтобы терпеть и благословлять штурмующих моё тело вояк, так что продолжала осыпать их всеми вообразимыми в нашем мире проклятиями, пока длилась эта мерзкая сцена, несмотря на то, что эти самые ругательства, не вполне приличные, их только ещё больше заводили. В сущности, это было действительно уже чересчур, и я была настолько, в буквальном смысле, насыщена, образно говоря, удовольствиями и вполне материальными проявлениями этого самого наслаждения, с избытком изливавшегося в меня из этих жеребцов в человеческом облике, так что у меня был вид женщины, серьёзно страдающей несварением желудка, поэтому после этого сурового испытания кундзе Юревича прекрасно поняла, что бесполезно пытаться задерживать меня в своём доме, и поэтому она согласилась на мои условия ухода из её вертепа, условившись предоставлять мне комнату в нём, если мне это вдруг потребуется. В результате, мы с ней тепло расстались, проникшись уважением друг к другу, и я тут же, на накопленные мной деньги, купила немного хорошей мебели и обставила ей маленькую квартиру на улице Кемереяс, думая, что там я смогу избегнуть полицейского надзора и спокойно продолжить свою карьеру девушки, ублажающей мужчин, но уже индивидуально, ни с кем не делясь своими доходами. Но что значит человеческая осторожность, когда судьба ополчилась против вас! Завистливая клевета явилась ко мне в гости, чтобы разрушить мир моего одиночества и погубить все мои проекты в тот самый момент, когда я была меньше всего к этому готова.

Итак, среди тайных распутников, которых я принимала у себя в своей новой уютной квартирке, оказался один, который, пребывая в плохом настроении, захотел меня сделать ответственной за некоторое критическое недомогание, которое неожиданно и внезапно обнаружилось у него. Для начала я получила с его стороны порцию высокомерных упрёков, а потом он взял на пару тонов выше и устроил мне безобразный скандал, да такой, что две или три старые шлюхи на пенсии, но по прежнему балующиеся единственным известным им ремеслом и живущие по соседству, завистливые к моим маленьким успехам, смогли испортить мою репутацию в полиции и сделали так, чтобы в один прекрасный вечер я была схвачена её агентами и доставлена в старинный дом красного кирпича… не поверите… в больницу Кроня2020
  Больница Кроня в Риге одновременно служила больницей, хосписом и тюрьмой. До 1780 года у неё была монополия обращения с венерическими больными, жившими там в ужасных условиях.


[Закрыть]. Первая церемония, которую мне пришлось вытерпеть в этом заведении, состояла в том, что меня тщательно осмотрели пять местных студентов-медиков, и хотя мне пришлось по их требованию ласкать руками их гениталии, они, несмотря ни на что, и в том числе и на полученное из моих рук удовольствие, единогласно заключили, что у меня наблюдаются изменения крови, и категорично присудили мне карантин в Кроня – «здесь и сейчас, немедленно.», как было записано в моей больничной карте. Если бы вы только знали, как в этой изуверской лечебнице-тюрьме издевались надо мной, какие только эксперименты не проводили над моим бедным телом. У меня брали в огромных количествах кровь, обрабатывали её, разделяли и разряжали лимфу, а потом вводили мне эту кровь назад в вены, поэтому Вас не должно удивлять, что я могу так подробно об этом рассказывать, и если бы это было бы кому-то интересно, я бы много могла рассказать об опытах, которые ставили на пациентах в Кроне. Я провела очень долгое время, больше месяца, в руках работников этой химчистки человеческих тел, но не буду вас более утомлять медицинскими подробностями, ведь у меня здесь не медицинский альманах.

Публика в больнице Кроня была довольно пёстрая, и мне была оказана честь познакомиться с несколькими девушками, имён которых я вам не назову, потому что это не понравится первым людям империи, чьими любовницами они были, ведь в больницу Кроня отправляли даже девушек из самого Санкт-Петербурга и Москвы. Это были женщины, которых можно уважать, даже несмотря на испорченность их вкусов, и если они предпочитали иметь дело с презренными и бесчестными созданиями из высшего общества, какими те были по сути своей, несмотря на поклонение толпы, то это было их дело.

И когда я, вдруг, словно очнувшись после забытья, увидела себя однажды, как бы со стороны, помещённой на несколько часов в бассейн вместе с ещё тремя бедными и униженными созданиями, жертвами экспериментов студентов из Кроня, я поняла, что нужно немедленно действовать, дабы вырваться из ужасного плена, и тут же, этим же вечером, написала всем моим так называемым «друзьям», в наиболее убедительных выражениях, пытаясь заставить их настойчиво добиваться моего освобождения из этой тюрьмы. Мои письма, вероятно, не дошли до них, или скорее всего, эти господа сделали вид, что не получили их. Не скрою, я была огорчена из-за этих отказов, и тут мне пришло в голову попросить о помощи у судьи, который когда-то меня лишил невинности во второй раз. Я в своей эпистоле буквально молила его об освобождении из этой пыточной, и мои усилия не оказались напрасно потраченным временем. Через четыре дня после того, как я отправила судье письмо с мольбой о помощи, мне сообщили, что я свободна. Я чувствовала себя настолько счастливой и благодарной судье, что нашёптывала себе слова о готовности щедро его отблагодарить, и пожертвовать ему ещё штук двадцать других, более странных типов девственности, если бы он их потребовал.

У меня была причина, более весомая, чем когда-либо, возвратившись в светский мир, переоценить мои ценности. Казалось, что сера и ртуть, которые вкатили в мои вены за несколько последних недель, заставили меня по новому взглянуть на жизнь. Я стала чиста и прекрасна внутри себя, не просто так, а фактически, по сути своей. Я поняла, что глупо верила до сих пор в то, что достаточно иметь красивую фигуру и лицо, чтобы нравиться людям. Боже, какое заблуждение! Невежда, да ещё и без какого-либо серьёзного жизненного опыта и образования, женщина лишь с красивым лицом и телом – вот и всё, чем я обладала после выхода из лечебницы. И я была вынуждена, чтобы вновь не подвергнуться риску стать подопытным кроликом для изучения воздействия на организм человека серы, ртути и свинцового карбоната, да и дабы добыть средства к существованию, начать служение в качестве модели для художников.

В течение последующих почти шести месяцев, пока я занималась этой красивой профессией, мне была предоставлена честь изображать предметы вдохновения всех греческих скульпторов IV-ого века до нашей эры, которых копировали наши рижские художники и ваятели. Не было такой мифологической или библейской темы, в которой мне не пришлось бы поучаствовать. Иногда я представляла кающуюся Марию Магдалину, иногда Пасифаю2121
  Пасифая – дочь Гелиоса и Персеиды, супруги Миноса, матери Минотавра, Ариадны и Федры. Миф приписывает ей любовную связь с жертвенным белым быком, появившимся из моря, и от этой связи якобы произошёл полубык-получеловек Астерий, прозванный Минотавром.


[Закрыть], занимающуюся любовью с белым быком. Сегодня я была святой, завтра шлюхой, и всё согласно капризу этих господ, или по требованию случая. И хотя у меня было одно из самых красивых тел, когда либо появлявшихся на горизонте этих холстомарателей и ваятелей, молодая прачка, известная в те времена под именем Астрида, а теперь под именем яункундзе Мирдза, внезапно затмила меня и похитила всех моих клиентов. Причина этого была достаточно банальна и состояла в том, что меня все уже знали наизусть, а у Астриды, не уступавшей мне по части телесных совершенств, было преимущество в новизне, что, если рассуждать адекватно, немаловажно.

Тем не менее эта Астрида, несмотря на свою привлекательность, не смогла забрать у меня всю эту художественную богему Риги, и тому была всего одна, но веская причина. Всё дело в том, что эта особа была столь жива и непосредственна, её животные инстинкты фонтанировали с такой силой, что было практически невозможно заставить эту девушку замереть в нужной позе на долгое время, а это основное качество, которое ценят художники, помимо достоинств тела и лица. Художникам приходилось, если можно выразиться таким образом, ловить Астриду на лету. Я попытаюсь вам обрисовать одну из черт легкомыслия, которая вполне точно характеризует эту девушку. Однажды довольно известный рижский художник Карлис Фридрихсонс целый день писал маслом Астриду обнажённой в образе целомудренной Сюзанны на фоне девственно чистой природы, но в полдень ему пришлось отлучиться по своим делам и оставить её буквально на минутку в одиночестве, но, к несчастью, в это время мимо дома художника проходила процессия монахов-кармелитов. Так вот, эта безбашенная девица, забыв, какой персонаж она изображает, выбежала на балкон, демонстрируя всему кварталу свои непристойные прелести. Рижская чернь, возмущённая таким поведением бесстыдницы ещё более, чем преподобные кармелитские отцы и сестры, приветствовала Астриду градом камней. Это приключение навлекло немалые неприятности на кунгса Карлиса Фридрихсонса, ведь его, ни много ни мало, хотели обвинить в оскорблении церкви, но к счастью для художника, он уже до этого был отлучён от церкви, так что он отделался сиюминутным испугом.

Между тем, кредит доверия, который Астрида ежедневно приобретала в нашей общей профессии у художников, заставил меня прислушаться к предложению одного гренадёра Петербургского лейб-гвардейского полка2222
  Лейб-гвардии Гренадерский полк был сформирован в 1753 году, одна рота которого стояла на постое в Яковлевских казармах Риги на улице Торня.


[Закрыть], чьей пансионеркой я вскоре стала, из расчёта ста золотых рублей в месяц, и мы разбили наш очаг неподалеку от его казарм, на улице Шкюню.

Господин Петров (это и был мой благотворитель), обожал меня, я его тоже любила, настолько, насколько может любить женщина мужчину, который взял её на содержание, хотя обычно платой за это бывает тщательно скрываемая неприязнь. Как бы там ни было, я не смогла посвятить свою скрупулёзную верность этому гренадёру, поэтому один молодой цирюльник, а затем ещё и широкоплечий кондитер были привлечены мною для помощи в любовных утехах моему гренадёру и покровителю. У первого, под предлогом завивки моих волос, была привилегия запросто входить в мою комнату, когда он этого хотел, а второй, в качестве поставщика хлеба, приобрёл себе то же право, без того, чтобы господин Петров что-либо заподозрил и на моё имя упала хоть малейшая тень, так что казалось, что в жизни моей наступила, наконец, полная гармония.

Содержание петербургского гренадёра предоставляло мне честные средства для жизни, а любовь двух рижских молодцов удовлетворяла мои физические потребности и даже, не поверите, почти все фантазии моей похоти, так что у меня была причина быть довольной всеми моими условиями содержания, и я наслаждалась жизнью, пока однажды одно проклятое недоразумение не потрясло основы нашего маленького домашнего хозяйства. Двор российского императора переезжал в Гатчину, и господин Петров должен был всё это время сопровождать монарха, как что ему пришлось отбыть из Риги в Санкт-Петербург. Хозяйка нашего дома, знающая об его отсутствии, попросила меня предоставить на это время мою комнату для одного частного лица и его жены, которые намеревались остановиться во время своего свадебного путешествия на несколько дней в Риге. Я не возражала, и мы условились о том, что я предоставлю хозяйке то, чего она желала, а она поделится со мной арендной платой с этих иностранцев, и мы ударили по рукам. Наше соглашение предусматривало, что в эти дни я буду ночевать в её комнате, и поскольку в спальне хозяйки была только одна кровать, то спать мы будем вместе с ней, в то время как эти путешественники будут занимать мою комнату и постель. Иностранцы в тот же вечер завладели моей комнатой и кроватью, резонно надеясь компенсировать в ней ужасные ночи, проведённые во время длинной дороги в столицу Рижской губернии.

Но, к несчастью, у нашего императора в то время как раз случились желудочные колики, и его переезд в Гатчину был отложен, так что мой доблестный гренадёр, получив увольнительную, незамедлительно поспешил домой. Господин Петров, торопясь слиться со мной в единое целое, или говоря прозаическим языком, трахнуть меня, прибыл точно вовремя, то есть в час, предназначенный для классического совокупления, поздно вечером, когда все уже спали. У него был ключ и от дома, и от моей комнаты. Доблестный гренадёр открыл дверь, потихоньку вошёл внутрь нашей спальни, но каким же удивлением была охвачена его душа, когда переливчатый храп низким басом поразил его ухо и сердце! Между тем, господин Петров приблизился к моей постели, дрожащий от холода, голода, унижения и бешенства и, нащупав в темноте кровать, он почувствовал две головы под своей рукой. В тоже мгновение демон ревности и чувство мести овладели его душой, и он без всяких угрызений совести стал ломать свою трость о тела бедных спящих супругов-молодожёнов. Легко себе представить, что подобная сцена не могла происходить в полном молчании, и вскоре наш дом, равно как и все окрестные здания были пробуждены от душераздирающих воплей этих несчастных супругов. Их истошные крики: «Убивают! Убийцы! Грабители», разбудили весь квартал. Быстро прибыл ночной караул, и господин Петров, слишком поздно догадавшийся о своей ошибке, был задержан и доставлен в Ратушу, а я, когда начался этот невероятный шум, решила, и вполне обоснованно, как мне кажется, что на нас напали бандиты, так что не мешкая стала спасаться бегством, и наспех нацепив на себя маленькую нижнюю юбку, сверху накинула петенлер2323
  Петенлер. Фр. pet-en-l’air – короткая женская куртка-накидка, не носилась отдельно, а только вместе с платьем на каркасе. Прикрывала бедра женщины сзади, оставляя открытыми переднюю часть фигуры.


[Закрыть] и, пользуясь суматохой, украдкой укрылась у каноника церкви Скорбящей Богоматери, жившего в этом же самом доме, что и я, но на другом этаже. Мне уже давно приходилось замечать, что святой отец страстно желал меня… или моё тело, так что Бог его знает, был ли он раздосадован тем, что нашёлся столь удобный случай удовлетворить свой похотливый аппетит, так возбуждавший его всё это время. Судя по тому, как он впился взглядом в мои ножки и чуть выше, то вряд ли. Каноник меня встретил самым христианским образом, заставив проглотить стакан ратафии, крепкого домашнего черносмородинового ликёра, и утешил доброй молитвой. Что же, это была разумная предосторожность перед тем, как он отвёл меня в свою спальню, и благословив, уложил на каноническую кушетку, после чего приступил к служению на благо Господа нашего Бога. Добрый священник геройствовал всю ночь, доказывая своим примером, что природа способна на чудеса. Когда изнеможённый, уставший после очередного громоподобного извержения своей плоти в мои уже прилично разбитые чресла, он на мгновение замирал, как мёртвый, лишь один поворот головы, лишь один его взгляд на моё тело, и воспалённое похотью воображение каноника восполняло его демонические ресурсы и предоставляло ему новые силы. Каждая часть моего тела была для него предметом поклонения, культа и жертвенности. Никогда ещё в моей жизни, а повидала я немало, даже сам Пьетро Аретино, автор «Сладострастных сонетов» с его шестнадцатью любовными позами и со всеми его сладострастными фантазиями не был способен изобрести и половину тех поз и положений, которые святой отец заставил меня принять этой ночью, и никогда ещё тайны любви не были излиты в меня с лучшей милостью и столь разнообразно.