Текст книги "Роман без «Алкоголя»"

Тайны твои и мои…

Я раскрываю тебе все ТВОИ тайны. Зачем я это так неумолимо и с меланхоличной регулярностью делаю? На все «увесистых четыреста» доложиться я тебе, милая, наверное, не сумею, ибо до конца не уверен в достойном ответе. Быть может, просто. Милосердно, что ли, (как же глупо и пошло я изъясняюсь) хочу помочь тебе. Чтобы ты не выкинула очередную свою экспрессивную глупость, и гадкие людишки не обидели тебя?

Ведь всем доподлинно ведомо: «В каждом доме по дурдому, в каждой даме по дурдоме.». Это, разумеется, не про тебя родная, это как раз про бесконечные в своём кошмарном разнообразии «дурдомы» и «дурдамы». Глумливые стишата сии, как вы, без сомнения, догадались, мои. Народится ли из них занятная песенка, я уже не уверен, а посему и тиснул их в новую свою занудную главку, очнувшись от некрасивого похмельного сна.

Сна хватит на всех. Непрекращающегося моего винного сна, в котором мы весело и тупо распеваем с неким анонимным чернокожим дружком, обдолбанные в ароматный дым. Дым матушки-сенсимильи. И что же мы нелепо «ska-ндируем», ловко приплясывая на характерные «вторые и четвёртые»? А вот, непристойное что: «И снова с ямайцами, снова тряся яйцами…». Какое неумное безумие.

Песенки. Басенки. Хоть бы покровительственно выкупил у меня их некто жадный, богатенький и нечестный. Кстати, а вы знаете, что такое «иллЮшки»? Иллюминатские песни! Никогда бы не «дотумкали», правда ведь?

«Масонские ложи во множестве и прочем их мужеложстве.» – а вот одна из классических «иллюминашек». Вы ведь не хотите знать гадкой правды? А припудренной кривды? Не можете.

Я прекрасно осознаю, что стал писать последнее время крайне бессвязно. В пустую, постзапойную башку осиным угрожающим роем влетают кощунственные дикости, вроде: «Констатация собственной смерти». Неужели, когда я наконец-то умиротворённо уйду, я смогу по-буддистски спокойно констатировать и это?

Нет. И снова я с естественной людской, эдак осторожно выразимся. Опаской. Да, с определённо «опаской» я не готов ещё мягко уплыть на последнем своём каноэ. Я до сих пор ещё так страстно скучаю по опасному и зовущему тому, что вновь шутовским своим манером выразил: «Поднимая залы – поднимая со стульев зады моих ленивых и больше не трепещущих дружков.».

Подниму ли я ещё хоть раз «залы и зады» моих давно и бесповоротно ленивых подруженек и друганов? Эх, знать бы. Явную лишку сегодня снова «графоманисто» наворотил. Да и, собственно, пора благоразумно круглиться, да «финализироваться».

Я раскрываю тебе все ТВОИ тайны. И свои, моя милая, тоже.

Её Чёрное Высочество Ночь

«Ночь твоя, парень!»– кто-то чрезвычайно знакомый и не слишком хороший вновь подло хохотнул мне в левое ухо. Почему он всё время делает эти устрашающие указания именно в левое? Потому что правое слегка «зашкварено» китайской солёной волной? И что вообще «невидимый он» издевательски имеет в виду? Злостно бухать и тупейшее втыкать на дурные ю-тьюбовские ролики до самого (благоухающего ямайским кофе) утра? Или всё же, задыхаясь от сладкой надежды, ожидать в гости тебя, моё нежное счастье, чтобы в очередной волнующий раз огненно танцевать с тобой наши эйфорические танцы всю нескончаемую царицу Ночь?

Её Чёрное Высочество Ночь. Как же она величественна и опасна! Чарующа и устрашающа. Она одновременно стремительно несёт в себе волнующие приключения и неминуемую погибель.

«Если мы не будем о смерти, то и смерть не будет о нас» – вот так, несколько излишне поэтически, но и по газетному кратко выразил я как-то эту, понимаешь, «философскую» доктрину – меньше трусливо размышляй о грядущем финале и он, тот, что всегда невовремя, в задумчивости и некоторой досаде снова шустро обежит тебя стороной.

И ты, маленький, но весёлый дурачок, как обычно, по скоморошьи выдашь очередную частушку, вытащенную из знойного Кингстона: «Три предмета ямайского туалета!». Это мой «великодостойный» и почти отважный ответ на глумливый хохоточек про «ночь твоя, парень!».

Иногда просто спасительно необходимо выдавать эти набившие уже самому забавную оскомину, карнавальные реггей-глупости. Чтобы лишь только волнующими приключениями одарила тебя Её Чёрное Высочество Ночь.

Старая ведьма из РАО, занимательная алгебра, или Невинная девушка с прицепом

Девушка с ребёнком, пройдите в кабинет! С ребёночком девушку вперёд пропустите, как не совестно! Симпатичная девушка с ребёнком хочет познакомиться… Дурдом какой-то. С бедламом. Ну какая же она девушка, раз уж с ребёнком! Ещё «девушка с прицепом» брякнули бы, «вэри сорри» за превеликую пошлость. Как же «наши люди» из ушедшего (правда, недалёко) СССР страшатся назвать всё своими, законными именами, да фамилиями. Ну и что, что молоденькая, ну и что, что «симпатишная», дитё нагулять сумела – так давай уже смело с «девушкой» прощаться, ибо молодая женщина тоже звучит вполне себе ласково и душевно. Хотя, конечно, послушно соглашусь ради святой справедливости – «девушка» куда как заманчивей.

Дабы отвлечься от различных этих «невинных девушек», обратимся-ка лучше к вопросам сугубо научным. «Занимательная алгебра» – легонько посмеиваясь, наткнулся я на свой, вроде бы забавный и незаезженный афоризмик. Но что-то не самое приятное упрямо глодало мне чувствительную душу. Как будто слышал я в сгинувшем детстве нечто такое математическое, ну и подловато подпёр. Так и есть! Тьфу, блин! А я так наивно радовался, неразумный. «Занимательная алгебра» Перельмана. Яков-Соломон Исидорович. Ёлки, ну конечно, с такими-то знаковыми «инициалами», понятно, даже алгебра «занимательной» покажется! А мне как в изнеможении штудировать сей знаменитый учебник? Лучше уж совсем никак. Пиши свои грустные песенки и не лезь туда, где тебе не светит ни малюсенького шансика на прозрение с пониманием, дурной, но рассудительный мальчик Игорёша. Только давайте так – не было в моих шутовских словечках ни малейшего даже намёка на бытовой антисемитизм. Ещё чего, я не фашист вам какой распоганый. Тем более что выдающийся учёный муж сей жутко скончался от истощения в блокадном, заснеженном Ленинграде.

А «дурной, но рассудительный мальчик Игорёша» упрямо движется по направлению к забытому на долгие уж годы РАО. Насчёт долгих лет, я, кстати, вовсе не юродствовал. Я так безобразно и долго пил, что совершенно забыл сюда пыльную дорогу лет на восемь. Страшно? Мне, честно говоря, «до усрачки». Песенки свои форматные, а чаще совершенно неформатные, я всегда строчил, как из скорострельной пушки Гатлинга. А вот на «педантично регистрировать их в «супернадёжном» Авторском Обществе» я, в силу совершеннейшего пьяного многолетнего разгула, «забил» напрочь и крайне серьёзно.

Ностальгически семеня длинными конечностями, я с приятным удивлением, в неделю, как трезвом сердечке, спешил к знакомому местечку по Большой Бронной. Вот она, оставленная так надолго, массивная дверь, вот они, забавные охранники, с важным видом записывающие мои «секретные» данные с измятого паспорта (однако с определённой уважухой поглядывающие на расфуфыренного посетителя – а как же, волосы длинные, в кудряхах, на Кузьмина похож, значит, точно артист какой), вот он, длинный советский коридор, пахнущий свежепомытым старомодным деревом. А вот и тысячу раз освоенный кабинетик оказался не тот. Теперь гениальные опусы московских безумцев регистрируют в соседнем, клонированном «офисе». Но и тут снова досадная осечка – две молоденькие профурсетки оказались занятыми моими надутыми собратьями по гусиным перьям. И я был вежливо отослан в какую-то совсем уж незнакомую комнатуху: «Здрассьте! Мне бы песенки зарегистрировать!». «Песенки?..» – совершенно недоумённо переспросила очередная малолетняя сотрудница. «Я сейчас.» – раздался странный, но явно вызывающий некие воспоминания глас. И тут я и заметил её.

Это была та самая, очень немолодая тётка, что эти вот «долгие лета» назад, с вечной демонстративной усталостью оформляла тонны моих тогдашних, бесконечных «композиций». «Пойдемте…» – точно так же натужно нехотя повелела она и привела меня уж в такую крохотную каморку, с малюсеньким окошечком и общим антуражем, настолько напоминающим людоедскую ауру киношного отдела вербовки опасного КГБ, что мне натурально стало жутко. Я опасливо поднял глаза и ужасом осознал, что она ни капли не постарела. Натуральная ведьма. Библейская колдунья, которой строжайше наказано следить за всякими там неблагонадёжными и карябающими лишнее поэтами. «Мы вообще-то регистрируем теперь только те песни, что уж звучат на радио» – иезуитски холодно выдавила она. «Так какого же хера ты затащила меня сюда, старая упыриха!» – мгновенно вспылил я, напугавшись, что произнёс это «расстрельное» прямо вслух.

Волевым манером взяв себя в тонкие ручонки, я твёрдо решил: «Я так издалека пёрся сюда, трепеща от надежды на выздоровление, да ещё злостно заблудившись в трёх соснах выходов со станции Пушкинская и протопав чуть не до красавца Кремля, что я не уйду отсюда без «зачёта по моим крошкам», даже если мне придётся просидеть с тобою тут четверо суток без воды, питья и музыки, вредная ты бабуся!!!».

«Завтра Восьмое марта, короткий рабочий день, а я как нарочно должна под занавес. Сколько?!! Сорок четыре песни?!! Давайте сами диктуйте.» – тут я ловко сунул ей самую вкусную конфету на свете с говорящим названием «Отломи», натужно поздравил с «факин» Женским днём, и дело было-таки победно произведено. И уже все эти зловредные «вы что, до сих пор на дисках приносите, все уже давно на флешках» мне уже были абсолютно пофиг. Да и вообще, что я Дюпон какой, оставлять тут свою драгоценную и неслабо стоящую подруженьку.

Я вприпрыжку бежал по изученной уже на ощупь тропинке ко входу на Пушкинскую, чувствуя сладкое удовлетворение от выполненной миссии, однако отчётливо понимая, что больше эта древняя «конторская» стерва мне ничегошеньки не зарегистрирует. А шанса счастливо попасть на малолетнюю дурёху у меня не будет – тут явно зловещая судьба рулит моим странным даром сочинительства. У меня, конечно же, имелось в тайном загашнике пара-другая сотен «незарегистрированных бастардиков», но самые любимые уже выбраны и им даны официальные имена.

«Что вы знаете о Падении?» – скромно, но горько отвечаю я тем, кто злорадно комментирует мои мытарства с чуть не отвергнувшим меня РАО. Что вы знаете о Падении. Я десятой доли не поведал вам, граждане ядовитые злопыхатели, в своих неласковых книгах.

«Жизнь – сплошная рана.» – вот крохотная частичка не интересной никому правды, выраженная мною, возможно, чересчур мелодраматично. А ещё я ночью сочинил волшебные стихи. И снова во сне. И это новая рана. И через неистребимую мою вечную душу ваяю я и эту маетную главу.

Это вам не по-клоунски хихикать про «девушку с ребёнком». Хотя про «невинную девушку» с традиционным «прицепом», на мой непросвещённый взгляд, было тоже неплохо, душевно и с любовью.

Деньги, слёзы и боль, или Радуюсь снова

Деньги меня не радуют. Да и особливо не радовали, блин, никогда. И вообще, что это за «понторезовская» фразочка «деньги меня не радуют»? У тебя что, они были хоть когда-то, эти магические, волшебные «знаки отличия». Слёзы, боль. Ничего не понимаю – это что, всё, что мне осталось из нашего многогранного и развесёлого мирка? Что это вообще, эти горькие слёзы и боль?!! Наверное, радость… Не от «презренного металла», так хоть от извращенческого «чего-нибудь».

Иногда крайне глупо развеселят порой кретинские рисунки, да «запредельные» подписи к ним. Со сладкого со «спьяну» наткнулся на два таких «замечательных» образца наскальной живописи, да древней клинописи – на одном «полотне» реклама светского платья с нейтральным комментарием «аренда фрака», на втором же «натюрморте» хулиганская подпись «аренда срака», а на самой поганенькой картиночке, сами понимаете, чего (нечто гейское и без штанов). Конечно, не смешно. Конечно, противно. Но всё одно, заметно поприятнее, чем эти «волнующие» слёзы и боль.

Чтобы ненадолго забыться от «чарующих» моих боли, да слёз, лучшее средство предаться праздным размышлениям в духе раздолбая Обломова. Тут меня в первую голову просекут и поддержат «дружескими лайками и донатами» музыканты, да звуковики. Как известно даже просто пузатым завсегдатаям пивных клубиков, пропахших закопчённой колбасой – у представителей жанра «балалайки и песен вприсядку» уйма всяческих разнокалиберных шнуров. Так знайте же, праздношатающиеся и прочие околоплавающие рядом с нашим «рокенролом» – дома у артистов нелёгкого жанра абсолютно та же фигня. И как бы наш брат музыкант и звукопёр педантичным и аккуратнейшим образом их не скручивал, бережно развешивал по крючочкам, они наутро мистическим образом сплетаются, словно змеи! Как сей антинаучный парадокс разъяснить не умеет пока никто, даже сам суровый «убийца с Техаса» знаменитый роуди дядьки Игги Попа. А уж нам, простейшим козявочкам даже и пытаться познать тайны змей-проводков не след. Может, они длинные, да ветвистые, получают тайные энергии от гадов истинных по мрачным, одиноким ночам.

И далась мне эта фигова Ямайка. И вам уж надоел, как вечный пахучий попрошайка-бомжарик на углу перед метро, и самому уж давно постыдный тошняк. Но не слишком промытые дрэды наивных обитателей страны сенсимильи тоже весь напоминают копошащиеся клубки сплетённых змеюк, так что хитрая ассоциация со шнурами весьма далёкая, но как будто имеется. «У меня нет сил приблизиться к Богу, так пусть хоть благословенная марихуана Ямайки сделает этот неправильный шаг к нему.» – вот, собственно, к чему я клонил весь вышеуказанный, слегка притянутый за ушки, абзац.

«Хочу, хочу тебя, желаю…» – несложно перевести нехитрый же текст жаркой песенки с одного из бессчётных реггей-сборников. Всё та же головокружительная ганджа, грязноватые дрэды-змеи, и так бесполезно предсказывать хоть что-то в жизни беззаботного, да принципиально безработного растамана.

А ведомо ли вам, родные мои обожатели безумца Ли Скрэтч Перри, что есть вкусное словечко «настрогамус»? Мне и самому вначале была не совсем понятна неровная заметочка в конце изрисованного детскими «дадаизмами» листочка. Но рука у вашего неугомонного гения настолько набита в «тонких расшифровках» самого же себя, что меня вновь остро пронзила сиреневая молния прозрения, и в пыльном воздухе тут же сладко запахло озоном. Грубое словцо «настрогать» отчаянно смело скрещиваем с грозным имечком великого провидца Нострадамуса, вот вам, пожалуйста, тот самый дурашливый «Настрогамус»!

Ну вот и слегка порадовался. И вас, милые братцы-тунеядцы, надеюсь, хоть чуточку-чуточку, да и повеселил. А то «не радуют деньги». А то «радость – лишь слёзы и боль». Понторез ты, Гошка-хитрюшка. Зато теперь вполне уже радостный такой понторез!

Прокля́тый Аид и злобная усечённая пирамида

«Во владениях Аида усечённая пирамида» – и когда только закончатся эти сны шизофреника на дикой природе? Мне реально привиделась в загульном, магическом сне эта вот самая, знакомая по школьным картинкам, египетская пирамида среди знойных, изнуряющих песков. Но только… мать её, усечённая. Ну тоже, небось, с неохотой припоминаете все эти «захватывающие наши геометрии» – короче, пирамида, как пирамида, только если ещё сверху отмахнуть у неё верхушку, параллельно массивному основанию. И вот, в моём сонном королевстве усечённых пирамид царит абсолютное безмолвие, только изредка кипящий ветер завывает, заставляя пугливо вздрагивать и рефлекторно втягивать носом раскалённый воздух вместе с золотом африканского песка.

Чёткое осознание, что это тот самый Ад, вернее, одна из его бесконечных разновидностей, приходит не сразу. А только лишь тогда, когда затравленное жаром обоняние принимается заново ощущать запахи, которых здесь вроде бы напрочь и нет. Но они, суки такие, появляются. Пакостные «ароматы» гниения. Откуда-то с нехороших небес. Судорожно задрав голову к испепеляющему, неустанно безжалостному светилу, заместившему наше Великое Солнце, я с дикими кошмарами в душе вижу кружащих надо мной поганых грифов в дичайшем множестве. Они отвратительны обликом и омерзительны «благовониями смерти». С каждым устрашающим новым витком они спускаются ниже и ниже, ниже и ниже, ниже и ниже.

Я тщетно пытаюсь куда-то бежать, но куда, нелепый смертник? Ватные ноги увязают в тягучем песке, словно кто-то подлый крепко держит меня за щиколотки, будто малярийное, чавкающее погибелью болото упрямо тянет меня на илистое дно забвения. А мерзкие падальщики неспешно спускаются, я слышу из скрипящие крики, меня уже невыносимо мутит от их гнилостного «флёра», и вот уже каменные клювы явственно клацают над головой несчастного грешника, жёсткие перья отвратительно касаются моей голой шеи. И конечно же, ваш полупьяный Игоряша спасительно просыпается в бурлящих испаринах, хватает сестрицу-бутылочку чего-то там, неважно чего, что заботливо дремлет у изголовья, изрядно прикладывается и.

Ему снова становится легко и покойно. Проклятый Аид отступил, и злобная усечённая пирамида в его владениях больше не будет донимать вашего горемыку поневоле. Дальше приползёт новый, никогда не повторяющийся, карающий Аид.

Само-Гончик «Lo-Fi», или Сам спою и сам пропью

Ничего я уже больше не запишу. Испарились все мои, хоть на копеечку дружки, соратники, сочувствующие и даже просто тупейшим образом любопытствующие. Про мифических спонсоров и найденные на захолустной дороге увесистые, плотненькие пачки с баксами тоже пришлось грустно забыть на века.

Разномастная груда сиротских «демок», совершенно неправильно записанных и так же приблизительно «сведённых» мною – главным новатором современности по звукозаписи, и что же с ними, сердешными делать-то?

И по обыкновению спонтанно и «необыкновенно оригинально» вспыхивает в уставшей головушке вашего «самородка» очередная супер-идейка! Вам известно хоть что-то о довольно давно возникшем, но всё никак не испаряющемся жанре «Lo-Fi»? Ну, видимо, нет, да и фик с ним! Без лишних умных словечек от знатного словоблуда Тёмы Троицкого, это когда самопальную музычку ваяют без всяких там мудрёных звуковых программ, хапуг-саундпродюсеров, хитрожопых рекорд-лейблов, а сугубо самостоятельно, что называется, «на острых коленках», с херовым саундом, но очень от души и смачно наплевав на все музыкальные каноны. И получается фантастически необычно и, главное, неслабо вставляет!

А ведь то, чем я все эти беспокойные годы наивно занимался, и был он, самый, что ни есть, «галимый лоу-фай». Вот только какой же отечественный термин-аналог выдумать в альтернативу тамошним независимым зазнайкам? Да ещё не худо было бы присобачить и «знаменитое имечко» нашей «Алкогольной коллаборации»? Да «Само-Гончик», ёлки-палки, что же можно измыслить более гениального!!!

На том я и облегчённо порешил (тут же, впрочем, и благополучно позабыв о своей очередной «феерической» задумке). Однако, я ещё, быть может, победно осуществлю издание пары-тройки подобных «низкопробных» дисочков своей «самогонной продукции»… только вначале немного сладко вздремну.

«Во поспал, а там, мож, уж страну завоевали» – встревоженно подумал я, всласть потягиваясь после тринадцати часочков неожиданного оздоровительного сна. Преувеличенно весело вскочив с непричёсанной кроватки, я неожиданно для самого себя «нежно» запел аж в третьей недостижимой ранее октаве и тут же опасливо осёкся – на дворе мрачновато маячил запретный «полуночный одиннадцатый». Ну и что теперь! Я ж вечный ребёнок, я ору, я имею права орать! Милые детки вообще имеют нахальное обыкновение орать в любое, облюбованное ими время суток. А то в чёрную полночь жарить, мягко говоря, пахучий минтай для оголодавших людей-кошек, да ещё почему-то на гадостном каком-то сале, это, пожалуйста! А слеганца сымитировать панковский вариант голубоглазых братцев «Bee Gees» – пожалуйте, расстрел!

Пойду и сам в отместку отварю всю заначенную упаковку сосисок «Ядрёна похоть», тьфу, «Ядрёна копоть», разумеется (сказывается регулярно отсутствие дамского посещения, и старый чёрт дедушка Фрейд снова суёт в мою схимническую житуху свою седую бородёнку).

Ладно, не ссать в домашние компоты, дорогие соседушки, я так уж, шуткую, да дуркую. Тем более что сугубо вредно сие для молодецкого организма по всем, понимаешь, разномастным статьям. Траты и нитраты. Вот всё, что и можно ожидать от нелепого ночного пиршества, да ещё и преступно «насухую».

Да, только восторженно таская «игрушки с Горбушки», «не по Сеньке» закупившись разноцветными своими музыкальными «фетюльками», я бываю противоестественно счастлив. А вот сейчас, половина одиннадцатого «пи эм», как нелепо изъясняются знающие «инглиш, как родной», без «Лоу-Фай Самогончика», без пахучей «Ядрёной похоти» и даже еженедельного своего «нариковского дозняка» с закрытой нахер Горбуленции ваш славный Игорёша… «Расстроился и раздвоился». Афоризм, понимаешь. Самопальный и, к сожалению, «самопыльный». Пыль моего забвения. Да, ничего новенького под баюкающей белоснежкой-Луной.

Ничего я уже больше не запишу. Вновь прискакала тётушка-тоска. Пытать меня и мучить. Фик тебе, противная. Запишу. Сам спою. Сам станцую. Сам продам. И сам пропью. Банзай!