Текст книги "Резиновая лодка (сборник)"

Закат давно возвестил о сумерках. Они собирались погрузить все в темноту. Рыболовы в отличие от сов в темноте не видят, поэтому остаток времени, которое должно перейти в черную ночь, троица посвятила разбивке стоянки.

Боб считал, что главное правильно выбрать место для очага, чтобы ветер не задувал огонь, и в то же время слишком его не раздувал. Уха получится наваристее и вкусней при ровном пламени. Для горения лучше использовать сухие березовые дрова, заготовленные в середине зимы, когда дерево звенит на морозе. Уверенный в своих мыслях, Боб взял топор, ведро, окинул взглядом окрестности и направился в сторону зарослей.

Серж понимал, что ведро предназначено для воды, а топор для дров, но недостающие для варки ухи компоненты находились в разных сторонах: огромный залив с водой плескался от машины в пяти прыжках австралийского кенгуренка, а лес шелестел в десяти прыжках взрослого кенгуру. Боб удалялся по длинному пути.

Гарик что-то колдовал около переднего бампера и, как сектант отшельник, шевелил губами. Его маленькая обыкновенная лысина была прекрасна в отблеске заката. Она неожиданно обнажала свое присутствие, когда Гарик пытался засунуть голову под бампер и разглядеть возможные поломки, и совершенно терялась в лохматой шевелюре, когда Гарик отрывал голову от каменистого пляжа.

Серж не стал ждать, когда силуэт Боба сольется с рельефом местности, и ударил Гарика тюком в поясницу. Шутка развеяла печаль и послужила сигналом для конкретного дела.

Без определенных навыков и затрат физического труда палатку не установить. Основа любой установки – это найти правильный угол и пришпилить его к земле. Серж и Гарик начали разгребать камни, чтобы добраться до мягкого грунта. Примитивная работа не требует умственного напряжения. Ее сделали быстро и качественно. Землекопы сняли верхний слой гальки, в песке вырыли ямку и в ней расстелили палатку.

Первые четыре угла благополучно пришпилили к грунту. Гарик поднял тент и сделал некоторое замечание по поводу странной конструкции палатки: ее профиль напоминал равнобедренный треугольник с прибитой к земле вершиной. Серж выдвинул версию, что палатка вобрала в себя последние достижения арктической науки и скосом ее нужно устанавливать с наветренной стороны. Гарик оттянул верхний угол, а Серж с распоркой полез внутрь. Он благополучно нашел дальний угол, в который упер распорку, но она оказалась значительно длиннее и не помещалась по высоте.

– Она не входит! – приглушенный голос Сержа раздался сквозь плотную материю.

– Я помогу! – ответил Гарик.

Он залез в палатку, и они вдвоем начали давить распорку в верхний угол. Работа пошла споро. Материя не выдержала усилия четырех мужских рук и треснула. Распорка резко подалась вверх, а тент накрыл головы. Двое людей оказались в темном мешке, и спешно искали выход. Гарик пятился назад, но уткнулся в тупик, потерял ориентиры и беспорядочно натыкался на конечности, которые ему не принадлежали. Сержу мешала распорка. Она переплелась с телом и, как палка в колесе, препятствовала движению. Ситуацию осложнило морское побережье. Подобно проливным дождям в Месопотамии, оно угрожало наводнением. Колени отсырели. Снизу поступала вода.

Легенда гласит, что двое с топорами спасли две жизни: молодую особу в красной шапочке и старую леди в чепце. Боб вышел из зарослей с ведром дров. Таинство, которое проходило на берегу насторожило одинокого дровосека. Что-то беспокойно копошилось внутри палатки: сопело, пыхтело, искало выхода. Шевелящиеся бугры под материей определяли запутанное положение существ. Боб откинул полог и одним решительным жестом освободил двоих. Заточенцы глотнули свежего воздуха и счастливее невест вылезли наружу. Их лица сияли, а глаза говорили больше, чем длинные многословия.

Боб оттянул брезент и высказал предположение, что вместо дна к земле пришпилили крышу. Серж и Гарик поблагодарили Боба за проницательность и заметили, что догадались об этом, когда сидели внутри, а если бы Боб был с ними, то они догадались бы об этом быстрее.

Нагловатое солнце осторожно выглянуло через просвет рваных облаков, как через острые грани стекла, выбитого кочергой окна.

Угли потухшего очага давно погасли, а пепел с легкостью поднимался над теплой землей. Поодаль от кострища, как пожарный водоем, блестела лужа – место на котором предполагалось установить брезентовую палатку. Из автомобиля торчало две пары ног. Пара в стоптанных ботинках принадлежала Гарику, а ноги в заморских кроссовках, не сохранивших первоначальный цвет и название фирмы, Бобу. Обоих обладателей повседневной обуви объединял крепкий сон. Рядом с передним колесом автомобиля предательски блестела литровая бутылка из-под спирта. Вокруг, как звездочки на сером небосводе, тускло мерцали пивные пробки.

Солнце подобрало кочергу и начало колотить по капоту автомобиля, но от теплового напора сон рыбаков усилился. Тогда кочерга заинтересованно поднялась над палаткой, которая в виде аморфной тряпки лежала между пожарным водоемом и очагом, и выборочно несколько раз стукнуло по покатистым бугоркам. Палатка зашевелилась, и из ее недр вылез Серж.

Сквозь щелки басурманских глаз ему показалось, что рассвет только что забрезжил. Серж с уверенными мыслями, но не уверенной походкой направился к лодке, которая в надутом состоянии притулилась к заднему бамперу машины.

За короткую ночь рыбаки поочередно надували лодку с помощью ножного насоса и поднимали тосты за тех, кто с нами, за тех, кто в море, за прочность весел, остроту крючков и другие. Серж не помнил многих тостов. Ему хотелось быстрее погрузиться в рыбную нирвану. Он вытащил из багажника свой рюкзак, и потащил лодку к большой воде.

Солнце утопило кочергу и больше не стучало Сержа по голове. Прохлада и свежесть исходили издалека и придавали уму ясность. Серж определил направление отрезвляющего веяния, спустил лодку на воду и погреб к горизонту.

Смысл бытия постигался потной работой. Первые минуты организм пробуждался. Через полчаса гребец осознал запоздалое желание утолить жажду. Он бросил взгляд на умиротворенный берег, где можно достать питьевую воду, но жажда рыбалки поглотила остальные плотские чувства. Серж, не сбавляя темпа, поплыл дальше.

Время летело стремительно, как кортеж автомобилей шоу-звезды. Через час терпеливого бдения поплавок дрогнул и скрылся под водой. Серж подсек и начал выбирать леску. Она натянулась, как тетива лука. Серж ликовал. Он находился в высшей точке азарта, когда удача пришла быстро, и когда нужно проявить мастерство, чтобы получить добычу.

Бедность соседствует с богатством, как восторг с разочарованием. Не надо радоваться случайной находке и впадать в отчаяние от потери. Они шествуют рядом и всегда готовы заменить друг друга.

Серж вытащил из воды собственный якорь-кирпич. Крючок с наживкой впился в веревку, проткнул ее насквозь и засел в нитях. Он крепко держал тяжелую добычу и не хотел расстаться с ней. Так ростовщик-процентщик цепляется когтистыми пальцами за чужую собственность и ищет способы ее присвоения. Серж понял, что море сыграло с ним злую шутку и послало испытание, но он также понял, что находится на правильном пути: там, где клюют кирпичи, рыбам делать нечего. Удача ждет впереди! Серж с новым энтузиазмом погреб к линии горизонта. Она ничем не отличалась от предыдущей, за исключением большей глубины, на которую опустился якорь. Второй раз Серж закинул снасти и начал терпеливо ждать чуда.

Волнение было сильнее, чем при первой остановке. Поплавок завалился на бок, в такт волне поднимал свою макушку, скрывался в воде, от него шли круги. Ветер играл леской и создавал видимость рыбьего жора.

Серж сменил леску, поплавок, наживку. На разной глубине у него болталось несколько мормышек разных форм и расцветок. Аппетитную наживку в виде бутерброда из опарышей и дождевых червей, он менял каждые полчаса, но рыба не замечала заботу и обходила снасти стороной.

Солнце очертило положенный сектор над горизонтом и давно клонилось к закату. Ветер менял направление, поэтому волны нехотя касались раздутых боков лодки. Положение усугублялось тем, что спирт, принятый накануне, продолжал давать реакцию. В полости рта разыгралась буря из суховея. Язык, как липкий лист, приклеивался к сухому небу, и слабое покалывание ощущалось в деснах. Серж, то открывал, то закрывал рот, но никак не мог избавиться от жажды, которая навязчиво лезла изнутри и выталкивала язык наружу. Между тремя поплавками в темной воде покачивалось сморщенное отражение рыболова. Сержу оно напоминало бульдога, страдающего одышкой. Розовый язык, как лакмусовая бумажка, болтался вместо галстука и мог служить сигналом опасности для железнодорожного локомотива. Серж закрыл рот, но язык продолжал болтаться на том же месте и еще больше сморщился. Не успел Серж догадаться, что видит не язык, а красный шарф повязанный на шее, как новая мысль захлестнула сознание: морщины – это не что иное, как волны, которые исходят от поплавка.

Он дернул ближнюю удочку, но наживка на крючке оказалась цела. Серж стремительно сообразил, что клюет на второй удочке, и дернул ее. В воздухе взлетел новый червячок-живчик. Серж окончательно понял – клюет третья последняя удочка. Он схватил ее и дернул. Ошибки не произошло. Ерш длиной со спичечный коробок болтался на леске и в свете нисходящих лучей казался золотой рыбкой. Пятичасовое бдение вознаградилось долгожданным клевом.

Серж запустил ерша в банку с водой и с флегматичным азартом начал вылавливать новые породы рыб из морских глубин. Берег тонкой полоской темнел вдалеке. Спасительный берег, который может утолить жажду, но не может дать рыболовного счастья.

Когда рыбы наловилось достаточно, чтобы сварить уху, Серж направил свое судно к берегу. Усиленное вращение веслами не вызывало пота – тело иссохло за день. Морские полосатые мухи ползали по двум рыбьим скелетикам, которые валялись на дне лодки. Серж сосал живую рыбу и так создавал видимость обильного питья.

Весла царапнули подводный камень. Серж сошел в воду, легко затащил лодку на берег и с прямолинейностью бегемота, не глотая, вылил в себя пол-литра влаги. Окинул взглядом место стоянки и понял, что во время его отсутствия на землю не ступала человечья нога. Две пары ног, которые молчаливо желали счастливого плавания, так же сдержанно встречали и своей монументальной неподвижностью подчеркивали значимость события.

В полном одиночестве Серж приступил к приготовлению ухи. Его не тяготили кулинарные обязанности. Первым запах пищи учуял Боб. Его ноги утратили неподвижность. Он неспешно вылез из своей берлоги и подсел к очагу.

– Хорошее утро, – сказал Боб, путая время суток. Он протянул руки к пламени и осторожно вдохнул запах варева.

Боб чувствовал в своей голове притупленность мыслей. Они потеряли живость и не радовали новизной. Однотонный окружающий мир вызывал противоречивые чувства. Такие чувства вызывает быстро бегущий таракан, или комар-мутант, на которого не действуют химикаты. Боб не знал, кому из них дать предпочтение.

Комар, в отличие от таракана, не дает человеку спокойно созерцать красоты природы. Комар вертляв, как вертолет, и занимает большое воздушное пространство. В мире много охотников на таракана. Он противен, его хочется трахнуть по голове тапкой. Но еще больше охотников на комара. Он вреден, его хочется прихлопнуть газеткой или зажать в кулачке. Человек возбуждается от таракана на свету, а комар возбуждает в темноте, не дает спать и своим писком бодрит лучше крепкого кофе. Таракан благороднее – он питается отходами и бросает их по первому требованию. Комар жаден, у него нет совести, он пьет кровь, пока не отвалится от жертвы под собственной тяжестью. Комар злопамятен и коварен – он заставляет человека бить самого себя по шее или по щекам. Таракан не дружит с комаром – у них разное мировосприятие.

В данную минуту симпатии Боба лежали на стороне таракана. Он был далеко, а комар пищал рядом. Боб шлепнул себя по шее. Осторожно взял комара двумя пальцами. Раздавленное насекомое шевелило ножками.

– Рыбалка будет удачной, – шепотом сообщил Боб.

Серж, кроме темного пятнышка, других шаманских примет не увидел, но согласился с пророчеством и подал Бобу миску с ухой.

Глава 5

Стандарт – великое достижение человечества, которому подчинена работа технической мысли. Самое старое изобретение на земле – колесо. Самое распространенное – гайка. Изобретатели бескорыстно отдали эти творения на благо людей, но не попали в галерею портретов великих зодчих или реформаторов. Инженеры-поэты стягивают конструкции гайками. Тонны гаек ездят, плавают, летают. Они работают внутри дизеля, крепят ножки мебели, соединяют нефтеперегонные трубы. Гайки взаимозаменяемы.

Стандарт достиг не только внешнего сходства, но приблизил эмоции, которые вызывают разнородные предметы: электробритва харьковского завода воет как самолет, а стук подольской швейной машинки напоминает стрельбу из автомата. Военное ведомство использует их для адаптации новобранцев к боевым условиям, а диверсанты включают их в тылу врага – шумом наводят панику в рядах противника.

Зубную щетку, попавшую под стандарт инженерной мысли, могут опознать хозяева в нескольких уголках земного шара одновременно и предъявить на нее свои права.

Серж чистил зубы. Он вкладывал в гигиеническое занятие любовь, оно доставляло удовольствие, как боцману, который заставляет молодых матросов надраивать палубу. С пеной во рту Серж напевал какую-то песенку про хорька и рассматривал каждый зуб в ридикюльное зеркальце.

– Что ты делаешь? – осведомился Боб, заглядывая через плечо Сержа.

– Шишу шубы, – ответил картаво Серж, подражая диктору телевидения, что означало: чищу зубы.

– Полчаса назад я чистил зубы этой щеткой, – произнес Боб. Он широко оскалился и продемонстрировал чистые зубные щели.

Убедительное доказательство согнало с лица Сержа благостную улыбку, и оно исказилось гримасой, как будто вместо чая он проглотил теплый шампунь, а теперь с опозданием желает извергнуть жидкость из себя. Чужая щетка вызывала отвращение. Серж испытывал хроническую брезгливость к чужим предметам гигиены.

Быстрый переход Сержа из одного физиономического состояния в другое развеселил Боба. Положительная гримаса расплылась по его лицу и сузила щелки глаз до монгольского типа. Боб смеялся очень громко. Его брюшко тряслось. Он упал на колени, уперся кулаками в песок и хрипел, как забитый мусором пылесос. Обычно так хохочут смертельно больные долгожители, которым минута смеха продлевает день жизни. После такого смеха запаса энергии хватает на целую вечность.

Гортанное икание привлекло внимание Гарика, который регулировал дверной замок своего лимузина. Гарик оторвался от работы и подошел к месту событий. Он хотел разделить с Бобом радость, но грусть Сержа мешала полностью отдаться первому чувству. Гарик заинтересованно спросил:

– Что вы тут делаете?

– Жу-щу-чу-щу, – брызгая пеной с микробами, шипел Серж.

Он говорил много, загадочно, махал руками, а в конце речи протянул зубную щетку Гарику, который учтиво взял ее и начал добросовестно рассматривать. Он крутил щетку в руках, нюхал, гнул, поднес к левому глазу и проверил плавность гиперболического изгиба ручки, провел пальцем по ворсинкам. Отнесся к процедуре опознания, как главный свидетель, от которого зависит результат следствия.

Растягивая короткие слова и делая между ними задумчивые паузы, Гарик произнес длинную итоговую фразу:

– Я искал ее все утро. Вчера этой щеткой я делал карбюратор.

Неожиданно наступила могильная тишина. Рот Сержа расслабленно открылся. Пенные струйки потекли по подбородку к шее. Так посетитель выслушивает запоздалые извинения официанта, который вместо устриц подал на завтрак медузу Горгону.

Смех Боба прекратился на полуикоте. Он вел себя, как впечатлительная невеста на конкурсе женихов. После щеголеватого гусара девушке предложили в супруги Кощея Бессмертного, но она не была готова к вечной любви. Рот Боба напоминал открытое дупло, то ли он хотел осчастливить состоятельного, но уродливого жениха первым поцелуем, то ли ждал прилета дятлов из теплых стран. После несдержанного проявления радости Боб впал в депрессию. Он вдруг понял, почему хлеб, чай, паштет пахли бензином, а ночью снились трактористы-2.

– Когда кончите чистить зубы, как следует вымойте щетку, я буду удалять ею нагар.

Гарик положил захватанную отпечатками грязных пальцев щетку рядом с тюбиком зубной пасты. Серж и Боб бросились к своим вещам и извлекли из их недр две одинаковые зубные щетки. Великая идея – стремление к стандарту, иногда приводит к недоразумениям.

Белые ночи – это волшебство природы. Они медленно затеняют пространство, приглушают лесные звуки, иногда в низину бросают белую вуаль тумана. Природа замирает на невидимой точке, на отрезке времени, который немного темнее дня и вдруг, налившись силой, вновь начинает вытеснять притухшие краски. Рассвет брезжил в полную силу. Солнце, как грудь созревшей девы, выскакивало из тесного плена и округлым полушарием соблазняло поэтов, которые рифмовали буквы на дощатом заборе.

– Чу-чу! – доносилось откуда-то издалека. Странный непонятный звук похожий на чих сибирской росомахи, придавал картине странновато-диковатое звучание. А может, на огороде работал культиватор трудолюбивого чухонца или кочегар линкора выпустил из котлов лишний пар?

Ан – нет. Звуки издавали кроссовки Боба. Они утопали в сыром песке и чавкали. Боб уходил все дальше и дальше от места стоянки. За его спиной висел рюкзак, а на голове покачивалась лодка, которую хозяин придерживал рукой.

Честь Боба, как опытного рыболова была задета. Он доказывал Сержу, что поймает рыбы больше, чем плавает в кастрюле с ухой. Серж сосчитал количество голов и сказал, что им не нужно очень жирной ухи, и если Боб поймает рыбы в два раза меньше, то все стороны получат удовлетворение. Боб принял предложение и теперь шел на рыбалку первый раз.

Чайки нервничали над водной гладью: задевали крыльями воду и переругивались между собой. По народным приметам они кружились над рыбным местом. Без окуляра и штангенциркуля Боб нашел условный перпендикуляр от стаи птиц к береговой линии – это было кратчайшее расстояние. Боб опустил на воду лодку и сел в нее. Первые гребки удались с трудом, но постепенно Боб попал в ритм, и лодка поплыла без рыскания. Боб греб, но расстояние между ним и птицами не уменьшалось. Чайки перемещались вместе с рыбой и не выдавали места кормежки. Они все дальше удалялись от берега, а лодка, как медленно ползущая и настырная улитка, неотступно преследовала их. Птицы первыми не выдержали погони и разлетелись в разные стороны.

– Я их достал! – счастливо подумал Боб.

Он заметил на поверхности воды перья и погреб к белому ориентиру. Когда лодка достигла перьев, Боб взял в руки якорь, который хорошо зарекомендовал себя на предыдущей рыбалке, размахнулся им, но в горячке забыл разжать пальцы, и, как ныряльщик за жемчугом, последовал за кирпичом в морские глубины. Боб закрыл рот, отпустил кирпич и не успел достигнуть батискафной глубины. Обратную дорогу со дна показала веревочка, которая точно вывела к правой уключине. Легкомысленно покидать резиновую лодку на плаву, но еще более странными кажутся попытки влезть в нее обратно, не сняв с плеч рюкзака.

Три раза Боб пытался влезть в лодку, три раза она переворачивалась, три раза ему попадало веслом по голове, и три раза он возвращался в исходное положение – держался за борт лодки и отдыхал. Его тело ослабевало, вытягивалось, покрывалось гусиной кожей. Рюкзак намок, отяжелел, тянул ко дну. Ноги безвольно висели в водной пропасти и костенели.

Боб не терял самообладания. Он высоко закинул ногу – его кроссовка показалась из воды, но желаемого результата не последовало. Лодка перевернулась в четвертый раз, и человек погрузился в воду.

Вечер – дивный странник, он приходит один раз в сутки независимо от того, ждут его или нет. Мягкое кресло любезно расставляет подлокотники, возникает желание присесть, включить телевизор или блуждающим взором прогуляться по Млечному пути, погрустить об утерянном счастье, в пространных мечтаниях незаметная грань дневных забот стирается и они превращаются в вечерние.

Гарик и Серж сидели на запасном колесе. Их волновало отсутствие Боба. Целый день они вглядывались вдаль, но все усилия зрительного нерва оказались тщетны. Увидеть силуэт Боба-рыболова не удалось. Горизонт был пуст.

– Наверное, Боб утонул, – высказал печальную мысль Гарик.

Серж облизал указательный палец. Поднял его над своей головой. С наветренной стороны палец чувствовал холод. Ветер дул с моря. Серж уловил направление ветра и не принял грустную версию:

– Тогда бы лодку пригнало к берегу.

– Верно! – удивленно согласился Гарик, но счастье не долго озаряло его лицо. Новое сомнение взяло вверх. Гарика тянуло к трагическому финалу:

– Лодка наткнулась на подводную мину.

– Взрыв мины слышен издалека, к тому же Боб опытный моряк – он в детстве служил на тральщике, – Серж отстаивал жизнь Боба.

Гарик выдвинул новый аргумент:

– Это была специальная бесшумная мина для надувных лодок. Она похожа на ежа.

– Где ты видел такие мины?!

– Последняя информация «Рыболовного ревю». Применяется для борьбы с браконьерами.

Печальные глаза Гарика выражали больше, чем слова. Серж прочел во взгляде приговор, от которого нельзя скрыться, как от атомного взрыва.

– Ты думаешь, произошло худшее?! – спросил Серж.

Гарик молчал. Скупая мужская сдержанность говорила красноречивее любого ответа. Гарик протянул Сержу мятую мокрую панамку. Серж мог узнать ее из тысячи других панамок, потому что именно ей он вытирал свое лицо от торта, который был случайно раздавлен во время домашнего испытания лодки. Головной убор принадлежал Бобу.

– Панаму я нашел в воде, – признался Гарик. – Я не хотел тебя расстраивать раньше времени.

Он достал из ящика с провиантом пакет сока, чтобы произнести речь. На пакете были изображены сливы. Они соблазнительно блестели и плавали в собственном соку. Это была новинка пищевой промышленности. Первый шаг к замене тяжеловесной консервной банки пакетом из фольги. Он хрустел, менял форму, но, благодаря несжимаемости сока, его содержимое не давилось. Прошли те времена, когда консервная банка занимала лидирующее положение на пищевом фронте. Человечество затратило много мускульной силы и сплющило не одну банку, прежде чем научилось открывать их. Жестяная банка отличается от пакета тем, что после еды сохраняет свой объем, а когда оказывается пуста, ее хочется пнуть ногой, или набросать внутрь окурков. Пустые банки долго гниют на лесных опушках и мешают сохатым питаться ягелем.

Гарик держал в руках пакет и мечтал отведать его содержимое. Опыт, который приобрело человечество при открывании банок, здесь не годился. Сержа сильно волновали собственные мысли. Всей душой он желал присоединиться к теплым словам, которые прозвучат, как реквием, как итог честно пройденного пути.

Серж любил консервированные сливы, а Бобу, ради которого открывался компот, нравилось стрелять фруктовыми косточками.

– Ты прав, – наконец согласился Серж, – как бы заняты мы не были, нам нужно помнить о делах.

Он был заинтересован в открытии пакета и желал получить свою долю.

– Надорви уголок, – посоветовал Серж.

Гарик застенчиво подставил Сержу спину и попытался надорвать уголок руками. Фольга скрипела, но не рвалась. Тогда Гарик проделал то же самое зубами. Он надкусывал каждый уголок и пробовал его на прочность. На фольге остались следы неразвитых резцов, а пакет не обнажал свои недра. С краев Гарик содрал краску, тем самым очень сильно осложнил работу археологам-землекопам, которые, несомненно, в будущем попытаются восстановить по культурному слою художественный уровень рекламы. Картинка приобрела вид обглоданного яблока, но сам пакет сохранил свои девственные свойства. Шесть лет Гарик не обращался к стоматологам. От сильной нагрузки заныли зубы, но желание победить осталось.

Гарик трепал пакет руками, так трудолюбивая хозяюшка застирывает жирные пятна на супружеской рубашке. Фольга не подчинялась грубоватому насилию. Гарик сдержанно свирепел. Резервы его терпения иссякали быстро. Он поставил пакет на камень. Размахнулся палкой из дровяного запаса и ударил по натюрморту. Пакет пискнул, но брызнуть содержимым отказался. Изменилась его форма. Теперь он представлял голову спаниеля, чьи уши завязали бантом на носу, так что они скрывали полоумное выражение слив-глаз.

Расторопный Серж предложил свои услуги. Он вернул пакету первоначальную форму, придержал его рукой и доверчиво смотрел на палку, как забавная собачонка, которой развязали уши, открыли стриженую челку и преданное выражение глаз.

Гарик размахнулся и ударил палкой по пакету. Указательный палец, который так часто применялся в быту, попал под удар. Голос пострадавшего отдаленно напоминал вой пароходного ревуна. Гарик искренне переживал свой промах, хотел облегчить страдания чужого пальца и подуть на него, но Серж не знал о добрых намерениях Гарика, поэтому никого не подпускал близко к изувеченному пальцу, и со слезами на глазах радовался, что ему попало не по голове. Именно об этом кричал Серж и тряс рукой в воздухе.

Пакет с соком распластался на камне. Кривая царапина на серебристой фольге изогнулась кривой усмешкой. Откровенный намек совершенно вывел Гарика из себя. Он заработал открывалкой, как хоккейной клюшкой на ускоренном повторе голевого момента. Раненный Серж не успевал давать советы. Конфигурация пакета менялась как узоры в калейдоскопе. Любая консервная банка при такой агрессии превратилась бы в листок тонкой папиросной бумаги. После заключительного удара палкой сбоку, пакет взвился ввысь, описал дугу в воздухе и опустился у ног Боба.

Неожиданное появление третьего лица вселило ужас. Гарик напрочь забыл все слова, которые хотел произнести во время тоста, а Серж не вспоминал боли и желал, чтобы его кто-нибудь ущипнул. Между тем призрак поднял пакет и начал приближаться. Серж и Гарик уступили ему дорогу. Тот направился к ящику с припасами, порылся в его закромах и извлек соломинку для коктейля. Заостренным кончиком он воткнул ее в белую точку на пакете, и начал высасывать сок. Это успокоило Сержа и Гарика. Они признали живого Боба. Призраков не мучает жажда.

Человечество стерло немало эмали с зубов и потратило много нервов, прежде чем удосужилось приклеивать соломинки к пакетам на клейкую ленту. Боб быстро высосал сок, отбросил пустой многострадальный пакет в сторону и с гордостью отца-кормильца, которого с нетерпением ждут молочные голодные братья, сказал:

– Я принес немного рыбы. Она там.

Рука Боба указывала на место, где стоял эмалированный бидон, а поодаль лежала лодка.

После этих слов заботливые дети бросаются в объятия своего папаши, подставляют ему кресло, снимают с натруженных ног сапоги, обмахивают комаров веером и первую, зажаренную в золе, рыбу преподносят главе семейства. Ничего этого не произошло – дети получили плохое воспитание.

Серж снял с бидона крышку. То, что он увидел, относилось к рыбе с большой натяжкой. Они тоже плавали, извивались, но назывались пиявками.

– Зачем они тебе? – обратился Серж с вопросом.

Спина Боба склонилась над ящиком в поисках следующего пакета с соком.

– Чтобы варить уху, – ответил Боб, не сомневаясь в своей правоте.

– Пригласите для своей кухни повара с атолла Мата-Уту. Даже если они съедобные, я не намерен готовить из них блюдо.

Серж закрыл бидон с трофеями Дуремара.

Боб достал из ящика пакетик. Воткнул в него соломинку и теперь издавал неторопливое, размеренно-сдержанное сопение. Он догадался, о чем идет речь и сказал:

– Пиявки лечебные. Рыба в рюкзаке.

Новое обстоятельство не изменило настроения Сержа. Он с ехидством расстегнул рюкзак. Пошарил рукой в потемках, боясь наткнуться на клешню живого омара, и вытащил авоську. В ней лежало несколько огромных горбатых рыбин со взглядом торговца семечками. Это были судаки. У Сержа не хватило слов, чтобы выразить свое восхищение. Он издал протяжный вой одинокого волка:

– Ууууууууууууу…!?

Звук выражал радость и скрывал вопрос, который требовал молниеносного ответа. Боб не заставил себя долго ждать.

– Этих мальков, – он пренебрежительно назвал свой улов, намекая, что в жизни было большее счастье, – я поймал с помощью чукчунской хитрости.

Профессионал Серж недоверчиво отнесся к новой методике ужения, но сделать резкий выпад против нее мешали три килограмма свежей рыбы.

Боб не стал описывать подробно угол заточки гарпуна, диаметр лески и размер сапог, в которые опускались ноги при ходьбе, утомительно прожитый день не располагал к длинному рассказу. Боб поведал основные принципы ужения:

– Северные охотники вырубают полынью. Ставят на край льда приманку, а когда морж высунется из воды, они его хватают. Вот вся хитрость.

Серж изумился неожиданной версии. Гарик – полный дилетант в рыбной ловле, не выражал эмоций. Боб понял, что надо привязать свой рассказ к местным условиям.

– Рыба под вечер становится голодна. На берегу я рассыпал крошек от булки и ждал, когда рыба подплывет и схватит приманку. В этот момент я выскакивал из кустов и хватал рыбу.

– Этого не может быть! – яростно закричал Серж. Он вскочил с колеса, на котором сидел и начал вокруг него бегать. Он не мог слушать, как нагло попираются все каноны ужения.

Боб невозмутимо согласился:

– Верно, этого не может быть, но только в том случае, если неправильно учтено расстояние от воды до крошки. Оно зависит от породы рыб, времени года и главное… психического состояния рыбы.

Серж искал истину и пытался добиться ее любыми путями. Он вытащил из авоськи судака и сказал:

– Порода мне известна! Раз!

Серж поднес рыбину к лицу Гарика, предлагая ему стать свидетелем позорного разоблачения. Губы рыбы и Гарика соприкоснулись. От неожиданного холодного поцелуя Гарик отстранился назад, съехал с колеса и оперся руками в землю.

– Сейчас лето! – Серж поднял глаза вверх. Ища признаки лета на вечернем небосводе.

Гарик понял, что ему предстоит еще один поцелуй с рыбой, опередил Сержа и сказал:

– Два!

Серж это воспринял, как поддержку, и с новым энтузиазмом продолжал разоблачать:

– В третьих, что такое психологическое рыбное состояние?

– Финский залив так засорен, что любая корюшка готова выпрыгнуть на берег, чтобы поесть экологически чистых червей или поклевать свежей булки, – ответил Боб.

– А как все это связать с расстоянием до крошки? – Сержу не хотелось слушать абстрактные высказывания. Он жаждал конкретных пояснений.