Текст книги "Говорим правильно по смыслу или по форме?"

Глагол кошмарить вполне мог быть объектом одного из заданий ЕГЭ по русскому языку 2010-го и предшествующих годов. В таком задании надо было определить, каким способом образовано это слово. Правильный ответ: суффиксальным. В самом деле глагол кошмарить образован от существительного кошмар с помощью глагольного суффикса. Остается, однако, совершенно неясным, какую же именно ценность представляет собой это знание. При какой речевой деятельности на русском языке – чтении, письме, говорении, аудировании – оно может быть востребовано?

В русском языке много глаголов, образованных от существительных с помощью суффикса – и. Все эти глаголы называют действия, как-то связанные с тем, что обозначено производящим существительным. Связь эта может заключаться в обозначении «обычной» деятельности: партизанить, слесарить, хулиганить. Действий по «превращению» в кого-либо: калечить, сиротить. Действий по «созданию» чего-либо: дымить, чадить, искрить, смешить, стыдить. И наконец, действий с использованием каких-либо орудий: боронить, шпорить, утюжить (брюки).

Очевидно, что часть этих глаголов, бесспорно, принадлежит к литературному языку, например: скандалить, нянчить, стыдить, рыбачить. Есть такие, которые в словарях литературного языка имеют ограничительные пометы типа «разговорное» или «просторечное». А порой и вовсе в них отсутствуют, оставаясь достоянием молодежного сленга либо изобретением отдельных авторов. Много таких примеров собрал профессор Игорь Улуханов. Например, у Владимира Маяковского (Мандолинят из-под стен), у Андрея Вознесенского (Отшельничаю, берложу, отлеживаюсь в березах), у Николая Асеева (Язычат огнями их перья и кисти), у Юлии Друниной (И мадригалит без устали свита). Эта же модель используется и в «компьютерном» языке: гуглить, френдить, чатить (чатиться).

Итак, при необходимости в процессе говорения и письма от существительного можно образовать глагол с помощью суффикса – и-. При этом он уже может существовать в языке – литературном или ненормированном – либо быть авторским «изобретением». В этой ситуации призыв не кошмарить бизнес вполне адекватен не только экономике, но и русскому языку. Кошмар – «что-то тягостное, ужасное, отвратительное, существующее в реальности и во сне». Кошмарить – «создавать состояние кошмара».

Этой же языковой моделью воспользовался как-то и бывший мэр Москвы. Выступая в связи с жарой и задымлениями летом 2010 года, Юрий Лужков, призвал москвичей не истерить. Этот глагол полностью соответствует нынешним тенденциям в русском языке. Вопрос лишь в том, от какого именно существительного образован глагол истерить: от истерия или от истерика? Как известно, истерика – это «припадок истерии». А истерия – «нервно-психическое заболевание, проявляющееся в повышенной раздражительности, судорожном смехе, слезах, а также лихорадочная, судорожная деятельность в каком-либо направлении».

Едва ли каждое из этих существительных точно отражает поведение москвичей летом 2010 года. В огромном задымленном мегаполисе, лишенном из-за точечной застройки зеленых дворов и скверов, под испепеляющим солнцем и при нечеловеческой духоте москвичи вели себя по-разному. Втридорога скупали вентиляторы и медицинские маски. Спасались от жары в офисах, торговых центрах и фонтанах. Некоторые даже умирали. Но чего-чего, а истерики точно не было.

Вновь и вновь слышатся жалобы вузов на плохую подготовку абитуриентов. Впрочем, слово плохой, как уже не раз отмечалось, малоинформативно. Поскольку оно обозначает самую общую отрицательную оценку, более или менее субъективную. Несколько содержательнее о вузовских претензиях можно сказать, наверное, так: абитуриенты могут отвечать на определенные конкретные вопросы, но в их головах полный сумбур. В повседневной жизни процесс обучения с таким результатом называют разговорным словом натаскивание.

Русские толковые словари выделяют у глагола натаскать два значения: 1) «принести в большом количестве»: хвороста для костра, цитат для доклада; 2) «приучить к определенным действиям": собаку на обнаружение наркотиков, детей по математике. В первом случае приставка на- и соответствующий корень сохраняют собственное значение. На- «в большом количестве» + «результат». Сравните, наготовить на Маланьину свадьбу, настроить домов во дворах. А таск– «специфическое перемещение объектов (реальное и виртуальное) из одной точки в другую». Во втором случае членение на приставку и корень произвести невозможно по причинам содержательным. Ведь значение «приучить к определенным действиям» не может быть разложено на части таким образом, чтобы и на-, и таск- получили собственное значение. Такое, которое соотносится со значением этих же элементов в других словах. И значение глагола таскать, и просторечное таска – «трепка, взбучка» едва ли коррелируют со вторым значением натаскать. И приставка на- остается в таком случае содержательно невнятной. Подобных глаголов, в которых формально очень соблазнительно выделить приставку и корень, но содержательно это бессмысленно, в русском языке довольно много: убить (это не «бить» + какое-то значение приставки у-), спросить (это не «просить» + значение с-), поздравить, отказать, добыть и др.

Итак, глагол натаскать может обозначать «приучить к определенным действиям животных и людей». Применительно к животным этот глагол выступает в словарях с пометой «спец.». А применительно к людям – с пометой «разг.» и дополнительными семантическими характеристиками «поверхностно, наскоро, самому необходимому». Среди всех этих характеристик, каждая из которых содержит еще и отрицательную оценку, самая важная – «поверхностно». Учить человека только определенным действиям в конкретных ситуациях – это учить заведомо неадекватно. Поскольку человек способен совершать действия и сознательно. Сообразуясь со стоящей перед ним целью и осознавая причины и следствия своих возможных действий. Только обучение, развивающее эту способность – делать сознательный выбор из множества возможных действий, может пополнить общество лидерами, нобелевскими и иными лауреатами, инноваторами, модернизаторами, создателями, творцами и пр. А вот из школьников и студентов, обучение которых свелось к натаскиванию или дрессировке (в значении «обучение» слова эти – почти полные синонимы), подобные члены общества едва ли получатся.

Сознание людей натасканных психологи часто называют клиповым. От клип (точнее, видеоклип), т. е. «короткий телевизионный сюжет, состоящий из эстрадной песни, сопровождаемой специально смонтированным изображением». Клипы широко используются в рекламе. Будучи выразительным и запоминающимся средством воздействия на людей, клипы принципиально не складываются в голове человека в какую-либо систему. Но существуют каждый сам по себе, напоминая отдельные правила поведения, никак не организованные какими-либо общими целями и принципами.

Будучи реалистами, поймем, что стать эффективным пользователем компьютера и водителем автомобиля или даже менеджером и прагматичным знатоком иностранного языка можно и в результате натаскивания и дрессировки на определенное поведение в заданном круге ситуаций. Однако чем механистичнее становится трудовая деятельность современного человека, тем более актуально внедрение различного типа роботов. И тем ценнее иная составляющая в образовании. Я имею в виду выявление тех идей, принципов и методов, которые, являясь фундаментальными, лежат в основе обучения той или иной деятельности. И понимание того, какие приемы, способы, тактики поведения, вытекая из фундаментальных, имеют очень нужный и полезный, но прикладной характер.

Говорящий/пишущий обычно не только создает предложения и тексты, но и выступает собственным читателем/слушателем. Отсюда и возникает различного типа самокомментирование: это мое личное мнение, не подумайте плохого, как сказал поэт и т. п. Особенно часто встречается в речи наших современников извините за пафос. Что же стоит за словом пафос?

Согласно толковому словарю иноязычных слов Леонида Крысина, слово пафос имеет два значения: 1) страстное воодушевление, подъем (пафос борьбы; говорить с пафосом. То же значение имеет и слово патетика), 2) основная идея, смысл чего-нибудь (В чем пафос вашего выступления?). Нетрудно видеть, что оба выделенных значения представляют собой некоторое отклонение от обычного, «нормального» поведения.

В первом случае это отклонение касается эмоционального состояния говорящего/пишущего. Автор не просто излагает нечто, «добру и злу внимая равнодушно», он в приподнятом настроении, не скрывает своих страстей, своей взволнованности. И таким образом хочет заразить этими своими эмоциями читателя/слушателя. Хотя бы попытаться заинтересовать его, а может быть, и увлечь, сделав в конечном счете своим единомышленником, передать и ему собственное отношение к описываемым событиям.

Второе значение слова пафос связано уже не с эмоциями производителя речи, но с существом описываемого события. И здесь пафос требует перехода от обычных, повседневных слов к тем словам и понятиям, которые определяют смысл и цель человеческой жизни и деятельности вообще, роль тех или иных институтов и ценностей в жизни общества и т. п. Иначе говоря, здесь уже не обойтись без тех слов и словосочетаний, которые в повседневном быту употребляются редко: общественное благо, культурные ценности, социальная ответственность, профессиональная гордость, честь, достоинство, благородство и т. п. Такие слова и словосочетания обычно имеют в наших словарях помету «высокое». Однако только с помощью высоких слов можно объяснить, почему человек много и самоотверженно работает, не берет взятки, не боится опасности, защищая несправедливо обиженного, отказывается от незаслуженной награды, не заискивает перед вышестоящим. Эти слова называются еще громкими. И без них совершенно невозможно обойтись, если мы хотим охарактеризовать содержание некоторого текста по шкале «нравственный смысл». Оставляя за этим смыслом только базисные понятия о добре и зле, двигаясь по нашей шкале вглубь.

В последние годы говорящие по-русски стали стесняться высоких (громких) слов. Вот, например, директор Третьяковской галереи Ирина Лебедева, отвечая на очень глубокий вопрос о «целях перестройки музейного сознания», говорит: «Надо соответствовать той миссии, не побоюсь громкого слова, которая на нас возложена». Прекрасно сказано! Ведь работа в Третьяковской галерее – это именно миссия, миссия служения национальной культуре. И Армен Джигарханян резюмирует рассказ о встрече со своим театральным учителем словом счастье. И тут же как бы извиняется: «Это я с небольшим пафосом говорю».

Думаю, что боязнь пафоса (во втором значении этого слова!) – это опасный симптом. Становится дурным тоном говорить о глубоких нравственных целях, высоких принципах, об общем благе. Возможно, что это реакция на те времена, когда многие слишком часто употребляемые высокие слова далеко не всегда были правдивыми, искренними и уместными. И теперь, скомпрометированные, они вообще уходят из общения. А если и употребляются, то слово пафос как самокомментарий к ним становится почти синонимом извините.

Зато пафос в первом своем значении обрастает новыми употреблениями. Согласно современным молодежным словарям, именно так называется наиболее благоприятное для выступления эмоциональное состояние «разогретой» аудитории на концерте. Кажется, что тенденция развития в том, что пафос останется в русском языке только для обозначения эмоционального состояния. А употребление высоких слов будет в любых ситуациях поводом для извинений. Извинений – за что?

Глагол помиловать может отражать следующую ситуацию. Х приговорен судом к наказанию за совершенное преступление, а Y, обладающий соответствующим правом, отменяет или смягчает это наказание. При этом причины действия Х-а никак не называются и могут включать в себя, например, и общегуманистические соображения, и представления о незначительности преступления, и соображения о том, что Х уже встал на путь исправления, и просьбу самого Х-а, и ходатайство за него различных других людей, и т. д. и т. п. Короче говоря, имеющий соответствующее право Y освобождает Х-а от заслуженного им наказания или это наказание смягчает. Добавлю, что помилование осуществляется по отношению к судебным решениям, а следовательно, касается весьма серьезных поступков. Нетрудно заключить, что это слово принадлежит к официальной речи. Помиловать – глагол совершенного вида и как таковой он обозначает однократное действие. Соотносительный с ним глагол несовершенного вида миловать выступает в разговорном фразеологизме – ответе на вопрос Как поживаете? – Бог милует, т. е. «пока все благополучно, Бог ничем не наказывает, но, напротив, прощает, щадит».

В повседневной жизни в ситуации, похожей с помиловать, мы употребляем глаголы простить и извинить. В этих случаях речь обычно не идет о судебном преследовании, но о более или менее крупных ошибках, оплошностях, нарушениях. При этом Y, прощающий или извиняющий Х-а, выступает не как обладатель особых прав, но как жертва нелучшего поведения Х-а. Более того. Прощая или извиняя Х-а, Y выражает таким образом готовность не держать сердца на Х-а, не помнить его печальный поступок, не клеймить Х-а в будущем. При помиловании этого не происходит.

Смягчение наказания или полное освобождение от наказания лиц, осужденных судом, называется еще и словом амнистия. Правда, амнистия обычно осуществляется к группам лиц и приурочена к каким-либо важным государственным событиям, а помилование, как правило, носит индивидуальный характер и обусловлено конкретными просьбами. Однако объектов и помилования, и амнистии объединяет то, что их вина не забыта, а лишь не отмечена соответствующим наказанием. Поэтому лица, не признающие своей вины, нередко не удовлетворяются статусом помилованного или амнистированного. Они требуют для себя реабилитации, полной или частичной.

Реабилитация (от реабилитировать) обозначает, согласно словарям, восстановление юридических прав и/или доброго имени и репутации лица. В медицинской сфере эти слова обозначают восстановление трудоспособности обычно после тяжелой болезни. Применим к глаголу реабилитировать ту же процедуру, с помощью которой мы анализировали значение помиловать. Х реабилитирует Y-а означает, что некто (!!!) объявил Х-а преступником и назначил ему за это наказание, однако впоследствии некто (тот же самый, что и прежде, или какой-то другой, неясно!!!) отменил предшествующее решение и его исполнение и восстановил ситуацию, которая существовала до первого решения. Очевидно, что реабилитировать принципиально отличается от помиловать, амнистировать тем, что, во-первых, может относиться к любому человеку или даже мнению, взгляду, теории и т. п., а не только к осужденному по закону. Во-вторых, реабилитирующий субъект также остается довольно неясным, в отличие от лица или инстанции, которым по закону предоставлено право миловать и/или объявлять амнистию. Подчеркну, что за реабилитированным не числится какой-либо вины, в отличие от помилованного или амнистированного. Ему даже не требуется того, чтобы быть прощенным или извиненным. Более того. Реабилитированный имеет серьезные основания требовать компенсаций разного рода за свои физические и моральные страдания. И в частности, судебного (и иного) наказания тех, кто ему эти никак не заслуженные страдания доставил. Беда однако в том, что слово реабилитация даже не намекает ни на тех, кто «ошибочно» наказал, ни на тех, кто справедливость восстановил.

В данном случае, как кажется, небескорыстно эксплуатируется существующая в русском языке возможность не называть производителя действия. Ср. чашка разбилась, чашку разбили и Петя разбил чашку; Солдата ранило, солдата ранили, пуля ранила солдата и Дантес смертельно ранил Пушкина.

Если по-русски мы хотим сказать, что называемый предмет – «один», то обычно следует употребить форму единственного числа. А если таких предметов – много, то форму множественного. Например, стол – столы, дом – дома, дерево – деревья и т. п. Замечу, что множественное число существительного обозначает любое количество, равное 2 или большее, чем 2. Однако представление о том, что множественное число это всегда > = 2, ошибочно.

Существует немало существительных, употребляемых во множественном числе, а вопрос о количестве предметов, обозначенных таким образом, вообще не имеет смысла. Так, например, обстоит дело с названиями различных веществ: духи, сливки, макароны, например, (ср. с существительными одеколон, сметана, лапша, где также вопрос о количестве бессмысленен). Хотя возможно, по крайней мере теоретически, обозначение разнообразных сортов некоторых веществ: различные водки, всякие крупы, необходимые масла. Замечу, что в последнем случае речь не о количестве (вопрос не об этом стоит!), но именно о качественном разнообразии. Похожая ситуация – с существительными, обозначающими различные игры: городки и шахматы, казаки-разбойники и дочки-матери, пряталки и салочки, хотя и выступают как существительные множественного числа, не обозначают множество соответствующих игр, но эти игры только называют. Та же ситуация, но уже с формами единственного числа в таких, например, словах, как футбол, лапта, преферанс, хоккей и т. п., где перед нами форма единственного числа, а вопрос о количестве «предметов» также не имеет смысла. Если же нам надо назвать различные «проявления» какой-либо игры, то это можно сделать, добавив соответствующие лексические показатели: партия (партии) в шахматы, футбольный матч (матчи) и т. п. Впрочем, нетрудно видеть, что различить общее название игры и одно (или несколько) «проявлений» этой игры по-русски не всегда легко.

То же несоответствие между множественным числом существительного и количеством «предметов» демонстрируют и некоторые географические названия. Например, Мытищи (ср. Софрино), Великие Луки (ср. Великий Устюг), Альпы (ср. Кавказ) и т. п.

Все эти случаи, когда вопрос о количестве «предметов», названных формами множественного и единственного числа, либо абсолютно ясен, либо не имеет смысла, не покрывают всех слов русского языка с формами множественного числа. Речь идет о таких весьма употребительных словах, как, например, брюки (джинсы, трусы), ножницы, часы, ворота, сани и т. п. Эти слова заведомо обозначают предметы, способные подвергаться счету. Ср., например, одни ворота, двое (трое, четверо, несколько) ворот. Однако в отличие от «нормальных» существительных вышеназванные всегда формально указывают на множество и не способны с помощью соответствующих окончаний называть именно один предмет. Поэтому, строго говоря, встретив предложения типа Подъехали сани, Заскрипели ворота, Купил брюки, на вполне обоснованный вопрос о количестве соответствующих предметов следует отвечать: «неизвестно». Ведь множественное число существительных в этих случаях никак не сообщает, что число предметов было >=2. Впрочем, здравый смысл, жизненный опыт, знание конкретной ситуации обычно устраняют эту количественную неопределенность: Иван посмотрел на часы (вероятнее всего «на одни»), Вошел в ворота (разумеется, «в одни»), Купил брюки (наверное, все-таки «одни», что вполне обычно), а вот, например, предложение Заскрипели ворота в ситуации одновременного выезда из многих домов, видимо, обозначает множество ворот, а в ситуации отъезда одного единственного человека – одни ворота.

Двусмысленность относительно количества предметов, обсуждавшаяся выше, обычно не приводит к непониманию между получателем и отправителем сообщения. Однако говорящему / пишущему стоит помнить, что эта потенциальная опасность легко преодолевается с помощью числительных одни, двое, трое, четверо (и других собирательных), несколько.

Итак, множественное число русских существительных чаще всего обозначает множество предметов, но нередко может вообще не скрывать за собой никакого смысла, а иногда – ничего не сообщать о реальном количестве. Эти наблюдения ясно показывают, что язык – это не точное буквальное, зеркальное отражение мира, в котором мы живем, но отражение в ряде случаев весьма искаженное и неверное. Именно поэтому современная наука говорит о том, что единая реальная картина мира несколько по-разному отражается в различных языках. Познание окружающего мира в значительной степени происходит благодаря языку. Но и сам язык, напоминая в этом случае контрольно-измерительный прибор, не может хотя бы несколько эту картину не искажать.