Текст книги "Говорим правильно по смыслу или по форме?"

Наверное, каждый, выполняя школьные морфологические разборы, определял род существительных, мужской, женский, реже средний. Для существительных, обозначающих неодушевленные предметы, принадлежность к тому или другому роду никак не связана с их значением. Почему стена – женского рода, окно – среднего, а потолок – мужского? Земля – женского рода, небо – среднего, а горизонт – мужского? Ответы, почему это так, теряются в древнейшей истории соответствующих слов. А для современного русского языка ответить на эти вопросы невозможно, и следует воспринимать родовую принадлежность неодушевленных существительных просто как некоторую данность, никак не связанную со значением соответствующих слов. Но только определяющую их сочетаемость: город – большой и был, деревня – большая и была, а село – большое и было. Стоит вспомнить, что некоторые языки, например английский, обходятся вообще без рода, а в тех языках, где у существительных есть род, как в немецком, испанском или французском, его следует специально заучивать, чтобы избежать ошибок при говорении и письме.

По-другому выглядит родовая принадлежность у существительных, называющих людей и животных. Здесь довольно часто представлена корреляция «мужской род существительного» – «мужской пол существа», «женский род существительного» – «женский пол существа»: отец, мальчик, студент, москвич, баран, бык и бабушка, жена, балерина, учительница, корова, курица. Однако такая корреляция представлена далеко не всегда. Например, существительное учитель мужского рода, поскольку можно сказать хороший учитель был, а хорошая учитель была по-русски совершенно невозможно. Однако за словом учитель могут стоять лица обоего пола: Мой брат – учитель и Моя дочь – учитель. Иными словами, пол лица, названного словом учитель, неизвестен. Точно так же, как неизвестен пол лица, названных словами врач, директор, секретарь, агроном, инженер и даже президент и министр. В тех случаях, когда соответствующие профессии и/или должности занимают женщины, соответствующие слова в некоторых употреблениях меняют свой род. В новейшее время часто говорят врач пришла, министр заявила, президент выступила. А иногда даже хорошая врач или уважаемая директор. Иными словами, обсуждаемые слова как бы стремятся к переходу в общий род, к таким словам, как староста, неряха, задира, забияка, невежа, соня. Эти слова, как известно, соединяясь с показателями мужского рода в других словах, связанных с ними, обозначают лиц мужского пола: хороший староста был, ужасный соня был, первый забияка был. А со словами женского рода называют лиц женского пола: хорошая староста была, ужасная соня была, первая забияка была. Однако, стремясь в общий род, слова типа врач или президент все же не входят в него, поскольку в косвенных падежах никогда не согласуются с прилагательными женского рода. Невозможно что-нибудь похожее на от уважаемой президента или к хорошей врачу. Таким образом, без специальных показателей женского рода в связанных словах слова типа врач или президент ничего не сообщают о поле соответствующих лиц.

Так же неясен и пол животных, называемых, например, словами собака, кошка (в отличие от слова кот, указывающего на мужской пол), слон (в отличие от слова слониха, указывающего на женский пол), бегемот, блоха, клоп, грач, куропатка и мн., и мн. др. Путать пол как характеристику живого существа и род как характеристику слова, обозначающего это существо, – грубая ошибка.

Впрочем, в художественных текстах такое переосмысление рода слова в пол существа встречается. И мы поем о тонкой рябине и высоком дубе, которые стоят на разных берегах реки. Рассказываем сказки о цапле и журавле, которые никак не могут договориться о том, чтобы жить вместе. Загадываем загадки о моркови, сравнивая ее с девицей, которая сидит в темнице, выпустив косу наружу. Или о луке, сравнивая его с дедом, который в семь шуб одет… Но это только в художественных текстах, прежде всего в фольклорных.

В отличие от языка науки русская разговорная речь дает немало примеров, когда некоторые предложения вовсе не соответствуют той ситуации, которую они должны обозначать. Когда мы, например, говорим, что купили что-то даром, то имеем в виду не именно «без расходов», но «очень дешево».

Еще один из ярких примеров такого типа связан с употреблением местоименных слов типа все, всегда, везде. Нормальное предложение Я все знаю на самом деле бессмысленно. Во-первых, потому, что знать все, конечно же, принципиально невозможно. Во-вторых, даже в том случае, когда говорящий, прямо этого не выражая, имеет в виду только то, что относится к конкретной ситуации, это также невозможно. Но уже по субъективным причинам, поскольку всегда остается вероятность того, что какое-то более или менее существенное или неважное обстоятельство все-таки ускользнуло от говорящего.

По тем же причинам вызывают сомнение и такие, например, предложения, как Он везде побывал. Неужели во всех абсолютно уголках нашей планеты, а также за ее пределами? Предложение Вы всегда так поступаете по тем же причинам также не следует понимать буквально и т. д., и т. п.

Очевидно, что подобные несоответствия в разговорной речи и рассчитаны скорее на эмоциональный, связанный с гиперболизацией эффект. Другое дело, когда подобные несоответствия проявляются в словах, требующих большой информативной определенности, где эмоциональное преувеличение такой определенности только вредит.

Например, монополия – «крупное объединение, возникшее на основе концентрации производства и объединения капитала» – выражается существительным, имеющим формы и единственного, и множественного числа: Самсунг – это крупная монополия и Рынок лекарств поделен между несколькими монополиями. Однако это же слово, обладая формами только единственного числа, имеет и другое значение – «исключительное право на производство, продажу, пользование чем-либо». Подчеркну здесь слово «исключительное», т. е. принадлежащее одному-единственному субъекту: государственная монополия на алкогольную продукцию, например. Однако в современной речи это слово употребляется и в значении «преимущественное право», т. е. принадлежащее не единственному субъекту, но неопределенной по количеству группе субъектов. И это существенно меняет дело, не позволяя различать единственного субъекта и нескольких субъектов. Очевидно, что при допущении значения «несколько» неизбежно встает множество разных вопросов об их равенстве или неравенстве, о правилах разрешения спорных ситуаций, об иерархических отношениях между субъектами и т. д. Иными словами, возникает возможность неоднозначного понимания, а следовательно, и непонимания между автором и читателем текста, а также между разными читателями.

Та же невнятность существует и при противопоставлении значений слов прерогатива и привилегия. Первое из этих слов, согласно русским словарям, обозначает и исключительное, и преимущественное право на решение определенного круга вопросов. А второе – привилегия – называет вовсе не обязательно единственного субъекта, но и некоторую ограниченную группу субъектов, имеющих какие-либо особые права. И вновь возникает неясность в понимании: прерогатива – это вероятнее всего «один», но возможно и «несколько», привилегия – это вероятнее всего «несколько», но, быть может, и «один». Разумеется, было бы предпочтительнее для всех, пытающихся четко определить субъектов соответствующего права, иное распределение значений. А именно прерогатива – «единственный правообладатель», привилегия – «ограниченный круг правообладателей».

К сожалению, в толковых словарях русского языка разграничению значений, которые следовало бы считать нормативными или ненормативными, уделяется недостаточное внимание. Авторы соответствующих словарей скорее следуют реальному употреблению значений слов, фиксируя, в частности, и невысокую языковую культуру говорящих по-русски людей, не утруждающих себя точным пониманием значений употребляемых слов. Нормализаторам русского языка стоило бы проявить по отношению к значениям слов такую же, если не большую жесткость, которую предписывают правила формальные. Согласно которым строго предписывается звонИт, а не звОнит, прецедент, а не прецеНдент, смеяться над кем, а не с кого… Ведь цель, смысл и оправдание существования языка в точной передаче смыслов, а отнюдь не только в формальной правильности.

"В бой, вперед, в огонь кромешный, нипочем, что дождь, что снег, – он идет, святой и грешный, русский чудо-человек» — это Александр Твардовский о народном любимце Василии Теркине. Среди таких же народных любимцев и другой русский чудо-человек – лесковский Левша. И главное различие между ними не в эпохах, не в том, что один смоленский, а другой – тульский, не в том, что «Василий Теркин» – книга про бойца, а «Левша» – сказ о кузнеце. Главное различие в том, что Теркин, даже оказавшийся на том свете, ясно понимал, что же происходит вокруг. А лесковский герой такого понимания реальности и на этом свете был, увы, лишен. Жизнь его кончилась трагически. И, как это ни горько, не без вины самого народного любимца. В чем же эта вина?

Всякий читатель встречает в тексте «Левши» множество слов, которые можно найти только в словаре языка самого Лескова. Лесковские изобретения не имеют своей целью заменить иностранные слова русскими – бульвар гульбищем, калоши – мокроступами. Цель автора в том, чтобы заменить непонятное слово на понятное. Иными словами, вместо бульвар не гульбище, а гульвар. Здесь первая часть слова явно намекает на тот же корень, что и в глаголе гулять. И таким образом позволяет понимать это слово как «место для гуляния». Что, строго говоря, не совсем точно, поскольку для гуляний в городе предназначено и много других мест (парк, сад, пешеходная зона, например). А бульвар, согласно словарю, это «широкая аллея посреди городской улицы или вдоль набережной». Добавлю, не обязательно предназначенная для гуляния. Подобные изобретения в русском языке не редкость. Спинжак вместо непонятного пиджак пытается устранить эту непонятность за счет какой-то связи со спиной. Плитуар вместо непонятного тротуар также пытается объяснить непонятное слово, связав его с плитой, которая, конечно, имеет некоторую связь с тротуаром. Однако значения этого слова отнюдь не объясняет.

Именно это стремление как-то объяснить непонятные слова (преимущественно иностранные по происхождению, но не только) и является целью лесковского словотворчества. Само желание понять значение непонятного слова более чем похвально. Абсолютно неразумно и бесперспективно вообще не задумываться над точным значением слов. Еще хуже часто встречающееся желание сделать вид, будто слово понято. Хотя на самом деле оно в лучшем случае понято весьма приблизительно (а вот, скажем, электронный адрес или номер телефона знать приблизительно бессмысленно). Заслуживает восхищения творческий языковой талант, с которым Лесков пытается сделать непонятное понятным. Вот только результат усилий этого таланта бывает разным.

Когда в лесковском тексте вместо непонятного микроскоп появляется мелкоскоп, то это все же делает слово более понятным, намекая на то, что с помощью этого прибора можно иметь дело с мелкими вещами. То же самое происходит и в случае замены барометра буриметром. Это слово «подсказывает», что прибор предназначен уже для того, чтобы «мерить бурю». И даже долбица умножения вместо таблица умножения, акцентируя необходимость долбить («постоянно повторять»), приводит к более или менее успешному (хотя и не совсем точному!) пониманию значения этого словосочетания.

Увы, безудержный языковой творческий талант успешен не всегда. Превращение вестовых казаков в свистовые приводит к потере существа дела (вести) и к акцентированию формальной стороны (свист). Твердиземное море вместо Средиземного ставит вопрос о самой связи между твердью земной и морем. А замена праотцов правотцами, может быть, и симпатична, поскольку позволяет считать наших праотцов всегда и во всем правыми. Однако едва ли такое утверждение выдержит проверку действительностью. Именно это весьма субъективное, иногда не совсем точное, а иногда и совсем неверное, понимание значений слов в конце концов делает судьбу Левши трагической.

Зачем подковали блоху, в результате чего она потеряла наиважнейшее свое достоинство – способность танцевать? Зачем расписались на каждой подковке так мелко, если это «ни в какой мелкоскоп разглядеть нельзя»? Зачем Левша рисковал жизнью, чтобы лично «сказать государю, что англичане ружья кирпичом не чистят"? Нет удовлетворительных ответов на все эти вопросы, составляющие сюжет шедевра Николая Лескова. А началось все с непонимания значений слова.

К сожалению, многочисленные интерпретации «Левши» в театре и в кино делают акцент исключительно на народном таланте и верности Отечеству, с одной стороны, и на бесчеловечности российской власти – с другой. Конечно, и одно и другое верно, но не следовало бы забывать и о третьей составляющей лесковского сказа. Она – в предпочтительности адекватного осмысления окружающего мира. Этому, в частности, помогают, пусть и от противного, придуманные Лесковым слова. И толковые словари русского языка.

Недавно одна телеведущая решила ответить тем, кто обвиняет ее в пошлости. «Пошлость – это то, что неорганично. Пошлость – это то, что выглядит натужно, тяжело… В том, что делаю я, а я на себя смотрю достаточно объективно, ничего пошлого не вижу. У меня хорошие, достойные проекты. Интересная работа. Остроумные интервью, реплики». Оставим в стороне объективно малосодержательные и несущие субъективную оценку прилагательные хороший, достойный, интересный. Постараемся понять, что же означают слова пошлый, пошлость, пошляк.

В современном русском языке, как сообщают толковые словари, прилагательное пошлый в первую очередь обозначает особенности поведения человека. Общей же чертой всех этих особенностей является их несоответствие высокому, духовному, нравственному предназначению Человека с большой буквы. Среди этих несоответствий на первом месте – отсутствие духовной жизни, благородных целей, моральных ограничений. Иными словами, полная погруженность в частные бытовые дела, собственные физиологические проблемы, невозвышенные эгоистические интересы. Русские писатели конца XIX века много писали на эту тему. А рассказ Чехова «Ионыч» можно считать классической иллюстрацией того, как человек превращается в пошляка. Теряет всякие жизненные интересы, кроме сводящихся к бытовым удобствам, приобретательству, удовлетворению своего желания возвышаться над другими людьми. Пошлый и пошлость в этом значении применимы не только к столичным мещанам или провинциалам «интеллигентных» профессий XIX века. Эти слова, в частности, актуальны и по отношению к современным бизнесменам, деятелям шоу-бизнеса или медиаиндустрии. Если их интересы и цели замыкаются только на собственном обогащении, удовлетворении эгоистических неблагородных желаний. Таких, например, как известность, ощущение превосходства перед другими, физиологическая распущенность. Добавлю, что в этом случае слова пошлый, пошлость не акцентируют «плохие» аспекты подобного поведения. Они просто сообщают, что здесь нет ничего «хорошего» из того, что словом человек (его поведение, поступок) предполагается.

Другое значение слов пошлый, пошлость обозначает нечто неоригинальное, банальное, всем известное. Или иначе – не содержащее ничего нового, талантливого, личностного. В этом значении обсуждаемые слова применимы уже не столько к самому человеку и его поведению, сколько к различным «продуктам» человеческой деятельности. А именно: к словам, «художественным» произведениям, конкретным предметам… Вспомним Онегина, который, танцуя с Ольгой, «ей шепчет нежно какой-то пошлый мадригал». И здесь пошлый означает «плохой лишь тем, что в нем нет ничего, на что он претендует». Дальнейшим развитием этого значения является уже «безвкусный, грубый, вульгарный». Оно обычно реализуется в словосочетаниях, обозначающих не очень удачное стремление к красоте (костюм, прическа, украшение и т. п.). И, наконец, наиболее категоричное в этом ряду значение обсуждаемых слов «неприличный, непристойный, относящийся к «телесному низу». Например, таким образом обозначается употребление нецензурных слов, любовь к шуткам на тему отношений полов, сексуальные намеки и т. п. При этом из контекста не всегда ясно, имеется ли в виду банальность или непристойность: пошлый рассказ, пошлое ухаживание, пошлое выражение.

Итак, в словах пошлый, пошлость при всей разветвленности их значений нет компонента «неестественный, вымученный» или даже близких к нему. Напротив того. Пошлый – это слишком органичный, более чем естественный, всеобщий, не требующий личностных усилий. Идущий, так сказать, от самых приземленных инстинктов и частей тела. Поэтому говорить «пошлость – это то, что неорганично» значит просто не понимать значение слова пошлость. Так что, употребляя слова с неясным для автора значением или встречая их в чужой речи, стоит ориентироваться на существующие словарные толкования. И не давать словам собственное, сугубо индивидуальное осмысление. В последнем случае трудно рассчитывать на содержательную беседу с более или менее грамотной аудиторией. Русский язык – достояние всех, кто им пользуется. И если, говоря по-русски, разные люди будут совершенно по-разному понимать значения одних и тех же слов, то это в конце концов разрушит взаимное понимание. А это вещь столь же печальная для жизни, как и ее пошлость.

Посетителя книжного магазина теперь обычно встречает список «лидеров продаж», то есть тех книг, которые в данный период наиболее успешно продаются. Не станем придираться к тому, что словосочетание лидер продаж звучит по-русски несколько непривычно. Ведь слово лидер обозначает обычно отдельных людей, политиков, спортсменов и др., а также их группы, партии, команды. А в переносном значении – производителей, а отнюдь не объекты действия. Может быть, в данном случае это способ привлечь внимание? Давайте разберемся, что же именно хотят непременно внушить потенциальному покупателю.

Слово бестселлер обозначает в русском языке наиболее активно продаваемые, а следовательно, и издающиеся большими тиражами книги. Пользующиеся шумным успехом кинофильмы по-русски называются боевиками. При этом в значение слова боевик входят обычно еще и другие компоненты: остросюжетность, разнообразные кинематографические эффекты и т. д. Наиболее популярные в определенный период времени мелодии и песни называют у нас шлягерами. Толкуя слово шлягер, словари добавляют «обычно эстрадные». Довольно сложно точно определить, чем же именно от значения слова шлягер отличается значение слова хит. В последнем случае речь скорее идет не просто о мелодии, но о законченном произведении. Именно такое значение содержит хит-парад, представляющий собой список наиболее популярных в определенный период музыкальных произведений. Причем не только самих произведений, но и их исполнителей тоже.

Нетрудно видеть, что в основе всего этого разнообразия именований лежит один-единственный признак. А именно – высокая популярность у читателей, зрителей, слушателей. Только обозначается этот признак по-разному, в зависимости от того, к чему он относится. Такого типа формальное разнообразие при содержательном тождестве в русском языке встречается очень часто. Допустим, что-то представлено в своем высшем проявлении. Для мороз это сильный или трескучий, для жара – сильная или невыносимая, для дурак – круглый или полный, для тьма – кромешная, для мошенник – отпетый или законченный, для красавица – писаная или первая, для негодяй – последний и т. д. Один и тот же человек в банке – клиент, в театре – зритель, в музее – посетитель, на транспорте – пассажир, в хорошем ресторане или гостинице – гость и т. п.

Однако вернемся к литературе, кино и музыке. Все отмеченные выше именования настойчиво приглашают присоединиться к большинству, не отстать от прогресса. Между тем вопрос об истинных достоинствах рекламируемого таким образом продукта вообще не ставится. Иными словами, и книга, и кинофильм, и песня выступают исключительно как предмет купли-продажи: чем больше покупают, тем лучше. При этом не надо задумываться над тем, сам ли товар лучше или для продавца лучше, что этот товар покупают. И в этом смысле из всех искусств самое «откровенное» – кино: уже нормой стало сообщать о количестве денег, вырученных за тот или иной фильм.

Универсально отражать мощный народный интерес и любовь к произведениям искусства могут слова модный, популярный, а в молодежном сленге – ломовой, то есть «такой, за которым (на, в который) люди ломятся». Эти слова ассоциируются со скоротечностью, упрощенностью, невзыскательным вкусом.

Хочу обратиться не к «потребителям» бестселлеров, боевиков, шлягеров и хитов – они, наверное, уже давно поняли, что я сильно сомневаюсь в справедливости оценок, опирающихся исключительно на «лидерство в продажах». Призываю задуматься создателей любимых всеми произведений. Конечно, народная любовь – это замечательно. Все мы работаем для народа. Весь вопрос в том, с какой целью. Создавая свои шедевры, профессиональные русские литераторы – Пушкин, Гоголь, Достоевский, Чехов – стремились отнюдь не к тому, чтобы угодить как можно большему числу потенциальных покупателей книг. Но при этом вовсе не стеснялись торговаться со своими издателями за каждый рубль авторского гонорара. Если автору удается создать шедевр, это обогащает народное сознание и в конце концов обессмертит имя самого автора. Хотя немедленная популярность и любовь ему вовсе не гарантированы. При изначальном же стремлении к популярности шедевра обычно не получается. Как говорил один из героев Достоевского, «если бы открытие Америки было пущено на голоса, она до сих пор не была бы открыта».