Текст книги "Дорога дорог"

– Теперь, после того, как начальник караванной охраны возвратил тебе арбалет, вы с Гилем можете вернуться к Развилке. Едва ли южане решатся послать погоню за человеком, вооруженным отравленными стрелами, – сказал Мгал, искоса поглядывая на Гуга.

– Можем вернуться, – согласился чернокожий, – но тогда Старший караванщик прикажет убить тебя и Эмрика.

– Ну, такой приказ легче отдать, чем исполнить, – усмехнулся Мгал.

– Конечно. Тем более что мы предупредили бы вас о своих намерениях заранее, чтобы вы имели возможность вовремя уйти и не подвергать опасности свою жизнь. Меня останавливает другое… – Чернокожий помолчал, наблюдая за тем, как передовые повозки медленно переползают с устланной полусгнившими бревнами болотной дороги на высокий травянистый берег.

– Так что же тебя останавливает? – спросил Мгал, стараясь побороть смутное беспокойство, охватившее его после слов Гута. Повинуясь инстинкту, он оглянулся и передвинул колчан из-за спины на бедро, хотя причин для тревоги решительно не было: смрадная, предательски хлюпающая и проседающая под ногами топь кончалась, до Красной долины оставалось, по словам караванщиков, не больше трех дней пути, а оттуда до Уртака рукой подать.

– Он… – хотел было ответить за Гуга мальчишка, но донесшийся с берега громоподобный рев и отчаянное ржание тонгов заставили его умолкнуть на полуслове.

Невидимый зверь снова огласил окрестности цепенящим душу ревом, и, словно в ответ ему, раздались истошные вопли караванщиков:

– Глег! Глег-щитоносец на дороге! Спасайтесь! Спасайтесь, кто может!

– Стойте! Стойте, во имя Великого Регну! Лучники, ко мне! – гремел Хог. Ему вторил пронзительно-скрипучий голос Старшего караванщика:

– Назад дороги нет! Вы перетопчете друг друга и погубите караван! Остановитесь! Остановитесь, трусливые выродки, вам говорят!

Однако призывы их мало кто слышал. Бросая телеги и повозки, караванщики, успевшие выйти на берег, бежали обратно к топи. Между ними, усиливая смятение, сновали верховые воины, тщетно пытавшиеся сдержать обезумевших от ужаса тонгов. Лишь немногим седокам это удалось, менее ловкие спрыгивали, скатывались с седел, были и такие, которых вышедшие из повиновения животные сбрасывали наземь или затаскивали в слепом порыве ужаса в топь.

Люди, оставшиеся на бревенчатой дороге и поначалу оцепеневшие от неожиданности, начали бестолково суетиться, всячески мешая друг другу. Одни нахлестывали тонгов, надеясь добраться до берега и спастись бегством. Другие пробирались в хвост каравана, двое или трое упавших в топь, захлебываясь, молили своих товарищей о помощи. Кто-то, пытаясь развернуть телегу с бревнами, перегородил ею и без того узкую дорогу через болото, что еще больше усилило неразбериху. К ржанию тонгов и проклятиям насмерть перепуганных людей добавился треск ломавшихся повозок, и надо всем этим воем, визгом, скрипом и хрустом царил невыносимо жуткий рев невидимого большинству караванщиков – и оттого казавшегося еще более ужасным – зверя.

– Эта тварь будет, пожалуй, покрупнее Иси, – пробормотал Мгал, крепко сжимая древко копья. Рев напавшего на караван глега не встревожил и не напугал северянина – предпочитая явные опасности тайным, он, напротив, испытал даже нечто вроде облегчения. Чувство это передалось его товарищам и помогло им не поддаться отчаянию, охватившему караванщиков.

– Иди вперед, мы от тебя не отстанем, – сказал Эмрик Мгалу и, обернувшись к Гилю, не то в шутку, не то всерьез спросил: – Сумеешь отвести глегу глаза? На тебя вся надежда.

Сталкиваясь с бегущими людьми, уворачиваясь от копыт встающих на дыбы тонгов, пролезая под высокими повозками, перелезая через телеги, Мгал и его товарищи не заметили, как достигли твердого берега. Оглушительный рев на некоторое время затих, и им казалось, что глег еще довольно далеко, когда Гуг, первым взбежавший на холм, внезапно остановился, попятился и придушенно вскрикнул:

– Смотрите, глег! Глег-щитоносец…

Мгал, а за ним и Эмрик с Гилем застыли рядом с чернокожим воином, пораженные открывшимся перед ними зрелищем. Десятка полтора высоких тяжелых повозок были опрокинуты, раздавлены и разбросаны по склону холма, а сам глег – чудовищный то ли зверь, то ли ящер в три человеческих роста высотой – тяжело топтался среди них, довершая разгром головной части каравана, выискивая людей и тонгов. Страшно было смотреть, как под ударами его когтистых лап и хвоста, похожего на исполинскую булаву, утыканную костяными шипами, рассыпаются обломки повозок, сминаются, словно берестяные туески, бронзовые котлы, разлетаются в разные стороны мешки, сундуки, короба и тюки, устилая землю своим содержимым.

– Много я слышал о чудищах юга, но такого даже представить себе не мог, – проговорил Эмрик, глядя на мечущегося глега с выражением благоговейного ужаса на лице.

Мгал покачал головой и опустился на землю, сделав товарищам знак последовать его примеру и не привлекать внимание грозной твари.

Глег-щитоносец – одно из самых крупных существ, обитавших когда-либо на суше – был похож одновременно на крепостную башню и на увеличенную в сотню раз ящерицу. Длина его равнялась двадцати – двадцати двум шагам, каждая из четырех лап, с громадными загнутыми когтями, толщиной превосходила торс взрослого мужчины, а квадратная голова на мощной короткой шее, чуть выглядывавшая из рогового воротника, напоминала общинный жбан, в котором дголи в канун солнцестояния варили всем селением пиво.

Причем жбан этот имел гигантскую пасть, усеянную сотнями крупных кинжалообразных зубов, и снаружи был покрыт роговыми пластинами, словно боевая куртка охотников монапуа. Пластины эти перекрывали друг друга подобно рыбьей чешуе и крепостью едва ли уступали граниту. Такими же, только более мелкими и реже посаженными, пластинами были защищены бока и брюхо глега-щитоносца, получившего свое название благодаря двойному ряду огромных – локтя по четыре в поперечнике – треугольных щитов вдоль горбатой, гороподобной спины звероящера.

Тут же справа послышался громкий и звучный, как боевая труба, голос начальника караванной охраны:

– Эй, ребята, настал наш час! И да поможет нам Великий Регну и Владыка Жизни! Докажите, что вы не зря ели хлеб караванщиков. Десять золотых тому, кто выбьет глаз этой твари. Столько же получите за второй.

Пробираясь к берегу и поднимаясь на холм, Мгал и его товарищи видели столько перепуганных насмерть, едва не воющих от страха людей, что у них создалось впечатление, будто они единственные из всего каравана сохранили спокойствие и мужество. Поэтому они были удивлены, когда, откликнувшись на призыв своего командира, тут и там начали подниматься незамеченные ими прежде воины.

– Безумцы! Щитоносец раздавит их и даже не заметит этого, – буркнул Мгал, отбросил копье и поднял лук. Поколебавшись, он вытащил из специального отделения колчана стрелу с пропитанным ядом наконечником и положил на тетиву. – Поглядим, что за зелье изготовил мальчишка.

Злобно ухмыляясь, Гуг поднял арбалет. Эмрик, вооружившись луком, передал свое копье Гилю со словами:

– Пырни эту тварь в брюхо, если будет уж очень туго. Или поколдуй, чтобы у нее отнялись ноги, тогда, быть может, хоть кто-нибудь из нас уцелеет.

Приготовления к схватке с глегом заняли считанные секунды, и все же их оказалось достаточно, чтобы щитоносец взбежал следом на гребень холма, подковой тянущийся от одного конца перешейка до другого. Теперь глег мог видеть оставшуюся часть каравана, Мгала с товарищами и десятка два воинов Хога, ожидавших его приближения с копьями и луками в руках. Нанимаясь для охраны каравана от бродяг, промышлявших разбоем на торных дорогах, люди эти, разумеется, не предполагали, что им придется сражаться с глегом, и все же готовились с честью выполнить свой долг. Впрочем, выбора у них не оставалось – спешившись, они обрекли себя на битву с чудовищем, хотя каждый в глубине души молил Небесного Отца, чтобы тот избавил его от этого испытания.

– Стреляйте, стреляйте, дети тьмы, змеиные выкормыши! – взревел Хог, и дюжина стрел взвилась в воздух. Однако часть стрел упала, стукнувшись о панцирные щитки глега, другие переломились, не причинив ему никакого ущерба.

– Глаз! Мне нужен его глаз, дармоеды! – зарычал Хог.

Ответом ему был дикий рев щитоносца, который, не останавливаясь, продолжал мчаться на воинов, снова поднявших луки и пускавших стрелы одну за другой, уже без команды своего предводителя.

Громадный и неукротимый, щитоносец неудержимо несся вперед. Десяток стрел уже торчал из щелей между костяными щитами, и некоторые из них, принадлежавшие Мгалу, Эмрику и Гугу, были отравленными, однако они не только не остановили глега, но, напротив, еще больше разъярили его…

Мгал уже слышал отвратительную вонь, исходившую от чудовища, он мог различить каждый роговой нарост на его безобразном теле, каждую костяную пластину, превышающую толщиной фалангу большого пальца, а щитоносец и не думал останавливаться.

Первым не выдержал Гиль. Издав короткий сдавленный писк, он отшвырнул бесполезное копье и кубарем скатился с гребня холма к разбитым повозкам. Потом бросился вниз один из лучников, оказавшийся в двух десятках шагов от глега. Другой, дождавшись, когда щитоносец окажется совсем рядом, выстрелил чуть ли не в упор. Стрела впилась в тяжелое кожистое веко чудовища, но сам воин тут же был сбит с ног и раздавлен гороподобной громадиной.

– Вниз, Эмрик, вниз, иначе мы погибли! – крикнул Мгал и выпустил последнюю отравленную стрелу. Он еще успел увидеть, как короткая арбалетная стрела Гута пронзила левый глаз чудовища, навеки погасив пылавший в нем желтый огонь, и огромными прыжками понесся вниз по склону. Он услышал отчаянный вскрик настигнутого глегом чернокожего воина, жуткий вой щитоносца, обрушившегося на Хога и последних оставшихся подле него лучников, преграждавших путь к каравану, и, споткнувшись, рухнул на землю.

Некоторое время Мгал лежал неподвижно, собираясь с силами, а когда поднялся, рев чудища доносился уже с противоположной стороны холма. Осмотревшись, он окликнул Гиля, сидевшего на земле чуть поодаль. Вдвоем они быстро разыскали Эмрика, помогли ему встать и, поддерживая захромавшего товарища, медленно побрели на холм.

– Гуг! Где ты, Гуг! – Чернокожего не оказалось среди растерзанных трупов воинов, и Гиль бросился на поиски пропавшего односельчанина, в то время как Мгал и Эмрик замерли на гребне холма, не в силах отвести глаз от глега, яростно громившего остатки каравана.

Вскоре к ним присоединился Хог, отделавшийся переломом руки, и два лучника. Все они, чудом уцелевшие в страшном побоище, понимали, что не время мешкать, надо воспользоваться случаем и бежать, попытаться уйти как можно дальше до возвращения чудовища, и все же ни один из них не двигался с места. Как зачарованные смотрели они вниз, туда, где на краю болота буйствовал щитоносец.

Глег ревел не переставая. Как ураган разбрасывает кучи сухих листьев, раскидывал он в разные стороны повозки и телеги, рвал на части не сумевших выпутаться из упряжи тонгов, словно гигантским цепом крушил своим хвостом все вокруг.

На первый взгляд ярость щитоносца казалась слепой, и, лишь приглядевшись внимательно, можно было заметить, что ни разу чудовище не подступило к болоту слишком близко и повозкам, брошенным на старой гати, ничто не угрожает. Напрасно караванщики сломя голову убегали по бревенчатой дороге, оставляя на произвол судьбы драгоценные товары и тонгов.

– Если бы знать, что эта тварь не полезет в болото! А ведь могли бы догадаться… – Хог скрипнул зубами. Лицо его кривилось от боли, но думал он вовсе не о собственной ране. – Сколько людей зря погибло! А сообрази мы вовремя, что к чему, постреливали бы по глегу из-за повозок, беды не ведая!

– Мгал, я нашел его, он лежит там, на склоне… – сообщил появившийся Гиль прерывающимся от горя голосом.

– Гуг?

– Да, он… Мертв… – Мальчишка всхлипнул и разрыдался.

– Он попал в глаз щитоносцу. И оставался на гребне холма до последней минуты. – Мгал обнял плачущего Гиля за плечи и прижал к себе. – Он вел себя как подобает воину, и Самаат позаботится о нем.

– Но я… Я сбежал и оставил его…

– Разве устоял бы ты со своим копьем против глега? – вмешался Эмрик и неожиданно добавил: – Впрочем, если я не ошибаюсь, ты сделал больше, чем любой из нас. – И, заметив удивленные взгляды южан, пояснил: – Присмотритесь к движениям щитоносца, вам не кажется, что они стали менее стремительными? Это подействовал яд, сваренный Гилем.

– Яд? – повторил начальник караванной охраны, и лицо его просветлело. – То-то и мне почудилось… Глядите, он и правда как будто затихает.

Смертоносные удары глега замедлились. Теперь он двигался вперед вяло, словно нехотя, то и дело замирая в нерешительности. Все чаще занесенная лапа его тяжко опускалась, не успев нанести удар, голова стала судорожно подергиваться, потом поникла, склонилась к земле на вытянувшейся шее, хвост уже не крушил – лишь перекатывался из стороны в сторону.

Стоявшие на вершине холма люди во все глаза смотрели на кончину казавшегося им прежде несокрушимым и неуязвимым щитоносца, и, когда громадные, похожие на каменные столбы ноги его подкосились, не в силах более удерживать исполинскую тушу, крик радости и торжества вырвался одновременно из шести глоток.

– Кто бы мог подумать! Яд какой-то жабы! Гень-гу! Маленькая Гень-гу убила гиганта глега! – ликовали воины.

– Щитоносец мертв, и мы можем похоронить Гуга. Пойдем, покажешь, где он лежит. – Мгал отстранил Гиля и, легонько подтолкнув его вперед, повернулся к Эмрику:

– Оставайся тут, незачем тебе ковылять с нами. Мы принесем тело Гуга на холм и здесь похороним.

– Нам надо помочь раненым и снарядить погибших в последний путь, – сказал Хог, морщась от боли. – Но прежде мы должны спуститься вниз и зажечь костер. Увидев дым, Старший караванщик поймет, что с глегом покончено, и приведет сюда сбежавших людей.

Совершив обряд прощания с Гугом, Мгал, Эмрик и Гиль предали его тело земле по обычаю барра и спустились к болоту.

Как и предполагал Хог, увидев дым сигнального костра, караванщики вернулись, и теперь на берегу вовсю кипела работа. Оставшиеся в живых люди вытаскивали уцелевшие повозки и телеги на обращенный к болоту склон холма, собирали разбросанные, втоптанные глегом в землю товары, сносили останки своих товарищей к сложенному из обломков возов погребальному костру, перевязывали раненых, готовили пищу. Работали молча и быстро, времени до заката оставалось не много, а души умерших могли лететь к Небесному Отцу лишь при свете Солнечного Диска. Откладывать же похоронную церемонию на завтра начальник караванной охраны решительно не хотел, сообщив, что ночные стервятники, привлеченные трупом щитоносца, обязательно заявятся сюда справить свою кровавую тризну и осквернят прах воинов.

– Воинов? Разве можно назвать воинами твоих дармоедов? Стыдно вымолвить, вы позволили какой-то вонючей ящерице уничтожить половину каравана! Чем я расплачусь с возницами, что скажу хадасам и унгирам, доверившим мне свои товары? – скрипел и блеял Старший караванщик, бегая вокруг Хога с воздетыми над головой скрюченными руками. Подсчитав убытки, он установил, что из полусотни повозок едва ли тридцать смогут продолжать путь, и теперь кипел негодованием. – Мыслимое ли дело, отдать караван на растерзание этой безмозглой неповоротливой твари! Жаль, что она тебе руку, а не шею сломала!

Слушая старика, начальник караванной охраны молча поглаживал короткую бородку и, судя по всему, отвечать не собирался. Из двадцати семи погибших двадцать два были воинами – людьми, которых он знал уже много лет, с которыми ежегодно водил караваны и не раз попадал в скверные переделки. Это были не просто его подчиненные, это были его товарищи, его друзья, но Хог молчал, зная, что стоит ему открыть рот, и он наговорит крючконосому старику много такого, о чем впоследствии будет жалеть. Он стискивал зубы и молчал, невозмутимо поглаживая бородку здоровой рукой и тем еще больше выводя из себя Старшего караванщика. Наконец, видя, что Хог пропускает его слова мимо ушей, старик с досадой плюнул на запыленный сапог начальника караванной охраны и побрел к туше щитоносца. Здесь-то он и столкнулся с Мгалом и его товарищами.

– Ага, явились, дети тьмы, пожиратели пиявок! – приветствовал он разглядывавших мертвого глега друзей. – Вы небось думаете, что совершили великий подвиг, всадив в эту паршивую ящерицу свои отравленные стрелы? Так знайте, что это не так, большей глупости вам, вероятно, не доводилось делать за всю вашу жизнь. Встреча с этим глегом, посланным нам самим Владыкой Жизни, была редчайшей удачей! Мы извлекли бы из брюха этой твари по меньшей мере бочонок серой амбры, ценящейся на базарах Исфатеи на вес золота. Бочонок золота! – Старик закатил глаза. – Из нее сделали бы драгоценные курения и благовония, достойные Владычиц, а теперь… Отравленная вашими проклятыми стрелами, она даже на корм бездомным псам не годится! В земле чернокожих мы не продали в этот раз и трети своих товаров, но, если бы не вы, все можно было бы поправить… – Старший караванщик неожиданно поднял глаза на Мгала и попятился. Невразумительно пробормотав какие-то угрозы, он поспешил отойти, то и дело опасливо оборачиваясь на ходу.

– Я думал, ты его убьешь. – Гиль ухватил Мгала за руку и заглянул ему в лицо: – Ну что ты, ну мало ли чего этот полоумный старик наплетет!

– Убил бы, ведьмин чих, будь он помоложе, а так… – Мгал расслабил одеревеневшие мышцы и через силу улыбнулся. – Пусть живет, недолго уж ему поганить землю своими стопами.

Эмрик недовольно хмыкнул, но промолчал.

– А ну-ка, посторонитесь! – крикнул друзьям кто-то из группы караванщиков, шедших к глегу с топорами в руках.

– В чем дело?

– Будем у этой твари зубы и когти вырубать. Заодно Старший караванщик велел и панцирные пластины прихватить. За них на базаре хорошую деньгу получить можно.

– А-а-а… – протянул Мгал понимающе. Подставил Эмрику плечо, обнял Гиля, и они медленно побрели прочь от трупа щитоносца, ставшего похожим на бесформенную каменную глыбу.

– Между прочим, знаете, откуда здесь появились глеги? – спросил Эмрик и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Этих существ Владыки древних держав когда-то аж с архипелага Намба-Бота привозили! На материке-то они уж к тому времени окончательно вымерли. Приручали их, для битв готовили, а потом даже разводить начали. Щитоносцев и прочих всяких… Больших денег эти чудища стоили, а когда Землю Колдунов затопило, они на свободу вырвались и разбрелись кто куда. Многих людей пожрали.

Последние лучи солнца угасали, когда около болота вспыхнул погребальный костер и послышались удары топоров, вгрызавшихся в тело щитоносца. Костер горел всю ночь, освещая глега, и всю ночь, сменяя друг друга, кромсали тушу павшего исполина караванщики, криками и ударами металла о металл отгоняя от трупа ночных стервятников.

Дождь лил не переставая, мутные потоки несли по узким улочкам грязь и песок. Ноги Мгала и его спутников по щиколотку увязали в бурой пенистой жиже, и людям казалось, что они снова очутились в Угжанских болотах.

Сквозь желтую пелену дождя едва виднелись высокие глиняные заборы, над которыми кое-где вздымались кроны плодовых деревьев да поблескивали глянцевые широкие листья молочных пальм. Изредка, оказавшись на возвышенности, путники могли видеть спрятавшиеся за дувалами глинобитные хижины с плоскими кровлями, окнами-щелями, защищавшими их обитателей от летнего зноя, и крохотными внутренними двориками. К хижинам лепились амбары и пристройки для скота. Бедно жили горожане, и, вопреки уверениям караванщиков, Уртак, во всяком случае увиденная часть его, произвел на Мгала удручающее впечатление. Оплывшая, полуразрушенная крепостная стена, узкие кривые улочки, захламленные арыки – все это свидетельствовало о том, что Уртак не принадлежал к числу Дивных городов, о которых северяне слагали сказки, но вполне соответствовало рассказам Менгера.

Миновав Красную долину, изрядно поредевший караван подошел к городу и остановился на Караванном поле, раскинувшемся вблизи крепостной стены. В ожидании ливня караванщики разбили походные шатры и лишь после этого, выставив на ночь усиленную охрану, ушли в город, к заждавшимся их семьям. Мгал, Эмрик и Гиль тоже намеревались взглянуть на Уртак, но Старший караванщик категорически запретил им уходить с Караванного поля до своего возвращения. Ночью пошел дождь, а наутро присланный стариком юноша передал его приглашение оставшимся у повозок воинам пожаловать в свой дом, дабы отметить благополучное завершение похода. Мгалу и его товарищам посланец сообщил, что они тоже будут на пиру желанными гостями и, кроме того, Старший караванщик хочет сделать им выгодное предложение. Состояло оно, как предполагал Мгал, в том, чтобы отправить их в качестве охраны с двумя дюжинами пустых повозок к Угжанским болотам. Кое-какие товары, зубы, когти и панцирные пластины, вырубленные из спины глега, не на чем было увезти, и Старший караванщик оставил Хога вместе с десятком воинов охранять их, пообещав прислать за ними повозки сразу по возвращении в Уртак. Стражники, пришедшие с посланцем, сменили воинов Хога, и те вызвались проводить Мгала и его спутников к дому Старшего караванщика на другом конце города.

Долго плутали путники в хитросплетениях узких улиц, пока не выбрались наконец на сравнительно сухую широкую дорогу. Арыки вдоль нее содержались в порядке, убогие калитки в дувалах сменили парадные массивные ворота, а видневшиеся за ними двухэтажные дома из обожженных глиняных блоков привлекали взгляд богатой каменной отделкой. Редкие прохожие – в промокших насквозь плащах, с глубоко надвинутыми на глаза капюшонами – перестали попадаться вовсе, и Мгал подумал, что, если бы не сопровождавшие их воины, они едва ли нашли бы дорогу к дому Старшего караванщика. Впрочем, возвращение в Угжанские болота не входило в их планы.

Перейдя один из мостиков, перекинутых через арык, в котором бурлил и пенился грязевой поток, воины Хога остановились перед тяжелыми воротами, украшенными затейливой резьбой. На стук отворилось маленькое окошко, потом распахнулись и сами ворота, и воины один за другим проследовали на просторный двор. В отличие от голых, лишенных всякой зелени улиц, площадка перед домом густо поросла невысокой травой, а за многочисленными сараями, амбарами и навесами стояли высокие плодовые деревья – там располагался сад, где в жаркую пору хозяин, его домочадцы и торговые гости находили спасение от палящего солнца.

Привратник, знавший пришедших в лицо, проводил воинов до крыльца, препоручив их заботам улыбчивого толстяка, одетого в роскошный, расшитый золотом халат, непомерно широкие шаровары и туфли с узкими, загнутыми вверх носами. Кланяясь, приседая и пришепетывая что-то восторженное, толстяк провел гостей в небольшую комнатку, где те оставили оружие и мокрые плащи, после чего перешли в просторный сумрачный зал. Здесь за длинным столом, уставленным блюдами с дымящимся мясом и кувшинами с вином, уже сидело два десятка мужчин, в которых Мгал и его товарищи без труда узнали возниц и воинов, разошедшихся вчера вечером с Караванного поля по домам. Очевидно, Старший караванщик собрал их не только на пир по случаю благополучного возвращения, но и для того, чтобы расплатиться за труды.

Толстяк-управляющий, предоставив воинам рассаживаться, кто где пожелает, поманил его за собой и таинственным шепотом сообщил: «Тебя и твоих друзей желает видеть хозяин. Следуйте за мной, и вы не пожалеете, что пришли в этот дом».

Масляная рожа и хитрый прищур толстяка пришлись очень не по душе Мгалу, но возразить на приглашение было нечего – вполне естественно, что Старший караванщик желает покончить с мелкими делами немедленно, чтобы ни на что уже больше не отвлекаться при расчете со своими спутниками. Тем более что они к тому времени успеют как следует поесть и выпить и станут более сговорчивыми.

Мгал жестом позвал Эмрика и Гиля, и все трое двинулись за толстяком по полутемному коридору, освещенному маленькими оконцами.

Хихикая и потирая руки, толстяк прошел одну заваленную циновками, заставленную сундуками, бочонками и глиняными корчагами комнату, другую, в которой громоздилась на каменном полу куча мешков и мешочков, растворил дверь в третью и, ступив в темноту, пробормотал:

– О, Владыка Жизни, опять эти нерадивые псы забыли зажечь свечи!

Щурясь, Мгал шагнул следом, положив руку на висевший у пояса нож, и тут же чудовищной силы удар обрушился на его голову. Он отшатнулся назад, услышал рев Эмрика, истошный визг толстяка, испуганный вскрик Гиля. Выхватив нож, ударил куда-то вправо, где ощутил движение и дыхание. Под его левой рукой что-то хрустнуло, невидимый противник захрипел, но в этот момент новый сокрушительный удар бросил северянина на колени. Ему показалось, что на него рухнул потолок; перед глазами поплыли цветные кольца, в ушах звенело не переставая, а потом разом нахлынули темнота и тишина.