Текст книги "Измеритель"

Глава 3
Город

Легко сказать – завтра. Шесть часов на сон, а после этого сплошная суета и беготня в связи с организацией каравана. На Максимыча как на руководителя экспедиции легла основная нагрузка по подбору людей, снаряжения, вооружения, и до самого выхода ни о каком отдыхе, а тем более милом общении с мамой или близняшками, речи быть не могло. Собраться одному – задача тяжелая, а проконтролировать, чтобы десять подчиненных были готовы к долгому и опасному переходу, – это помножь даже не на десять, а на сто. Надо все проверить и перепроверить. Умудриться найти тонкую грань между «забыть» и «не взять лишнего».

Максимыч метался между оружейкой, кладовой и личным составом. Проверял, перепроверял, инструктировал, вычитывал, откровенно ругался, не стесняясь в выражениях. Хватался за голову от тупости некоторых подчиненных, доставшихся ему в распоряжение, кладовщиков, готовых удавиться из-за лишнего патрона, и начальства, которое хотело использовать весь личный состав как вьючных животных, невзирая на тяжесть перехода и окружающие опасности. Он не привык кого-то вести – всегда ходил один, ну, в крайнем случае, с Санычем, с которым они были как одно целое. Раньше отбивался успешно от всех напарников. А тут сразу десять – целый вагон, да еще тележка товара в придачу. И все это надо довезти из точки «А» в точку «Б», оставить «тележку», забрать другую, да еще и умудриться дотащить этот табор обратно из точки «Б» в точку «А». Куда там тому паровозу из школьной задачки.

Последний смотр перед выходом. Он медленно прошелся мимо десятка бойцов, придирчиво осматривая каждого: пригнанное снаряжение, оружие, средства защиты. Наличие аптечек, запасных обойм или патронов в разгрузках. Максимыч внимательно посмотрел на команду. Из всех двое могли смело назвать себя сталкерами, и еще один только что отстажировался у Латышева – не фонтан, но тоже хлеб. Значит, за троих можно не волноваться, а семеро – крепкие ребята из элитной «банды» Васильева, но такие тюфяки.

– Повторяю в сто сорок седьмой раз. И особо это касается вас, – он указал на «великолепную семерку». – Оружие на предохранитель не ставить, инициативу не проявлять – если что-то увидели быстрее нас, что вряд ли, сказать ближайшему сталкеру. Запомните основное правило: чем красивей зараза, тем дальше от нее надо держаться.

– Как с бабами, – хихикнул какой-то юморист в строю.

– Только баба тебе башку не оторвет и не растворит тебя в кислоте за считаные минуты, пока ты, еще живой, будешь это понимать и орать, захлебываясь в собственной крови и соплях, – Максимыч не оценил шутки. Смех плохой, и науке этой цена – человеческие жизни. Пример, приведенный командиром, моментом стер ухмылки с лиц. – Лучше я вас сейчас попугаю, чем потом панихиду заказывать.

За его спиной стояло пять туго набитых рюкзаков, в которые начальство распорядилось собрать и упаковать товар. В основном, патроны: к гладкостволу – двенадцатый калибр и девятый – к нарезному. В отдельной торбе аккуратно уложены десяток дозиметров с элементами питания к ним. И целый рюкзак занимали новенькие, в смазке, автоматические карабины – из наиболее удачных копий ПКСК «Кедр», производство которых в небольшом количестве было налажено в цехах подземного завода. Пятеро самых крепких бойцов навьючили тяжеленную поклажу на спины, и бойцы отряда, громко топая по металлической лестнице сапогами и сопя в натянутые намордники респираторов, выдвинулись на поверхность.

Утро встретило отряд духотой и туманом. Это явление в окрестностях убежища не редкость. Максимыч помнил рассказы отца, что до катастрофы соседнего дома на улице было не разглядеть. Был даже случай, что из-за плохой видимости разбился вертолет… или самолет какого-то царя или Сенатора из другого государства. В общем, очень большого человека. Врут, наверное. Что ему тут делать? Ну, а после того, как постоянные холода ядерной зимы сошли на нет и установился, мягко говоря, теплый климат, меняющийся с жаркого на относительно прохладный, но противно душный, эта все скрывающая дымка стала постоянным спутником утренних побудок. Язык не поворачивался называть теперь эти сезоны «зимой» и «летом». Так и называли, не мудрствуя, – знойный и туманный.

Весь переход по плану должен был занять часов пять-шесть. Ну, если очень повезет, то четыре, поэтому Максимыч выбрал именно эти утренние часы, когда по туману можно было проскочить относительно безопасный, изученный, хоженый-перехоженый участок. А когда тяжелое одеяло облаков приподнимется над городом, они вступят на малоизученную территорию. В этом месте уже расслабляться нельзя. Нужны будут все органы чувств. Как говорит Латышев: «На поверхности нужно все: глаза, уши, нос и… задница, которая иногда чувствует гораздо лучше, чем первые три органа».

Заросшие зеленью руины цехов, между которыми предстояло пройти, встретили их за частоколом ограды ватной тишиной. Низины, как молочные реки, собрали в себя туман и словно сгустили его специально, чтобы отгородить поселение людей, не пропустить то страшное, что живет среди разрушенных домов города. Караван, вытянувшись в линейку, двинулся по протоптанной тропинке в сторону Плеши. Одиннадцать человек шли на расстоянии вытянутой руки, чтобы не терять из виду растворяющийся в туманном мареве силуэт впереди идущего. Пять тяжелых рюкзаков распределены среди самых здоровых парней Васильева. Конечно, обидно чувствовать себя в боевой операции навьюченным мулом, но их задача была тащить рюкзаки и при любом сигнале опасности сесть на корточки, чтобы не попасть под выстрелы своих. Остальные шестеро, включая Максимыча, шли налегке, неся только оружие и снаряжение. Командир выстроил свободных бойцов так, чтобы максимально прикрыть занятых переноской товара людей. Он ответственно относился к безопасности, поклявшись себе несмотря на все трудности довести всех… В доску расшибется, но доведет! В конечном итоге смысл похода в том, чтобы донести товар, а не перестрелять как можно больше разнообразных монстриков, поэтому охрана людей, несущих на себе груз, была приоритетной.

Возглавив цепочку каравана, Максимыч оставил рядом с собой еще одного бывалого сталкера. Как говорится, одна голова – хорошо, а две – вроде уже и не очень красиво, но лишние глаза в авангарде не помешают. Молодого сталкера поставил в центре, наказав ему строго-настрого не расслабляться и не надеяться на старших. Второго бывалого оставил в хвосте, учитывая его опыт, острый глаз и чутье. Хищник, как известно, нападает со спины, отсекая отставших, и на этом рубеже ему нужна была стена, а не человек. Благо, такой человечище у него был. Данилов – ровесник Латышева, прозванный в сталкерских кругах «Данила-мастер». Спокойный, как сытый удав, и огромный, как скала. Надежный, как неприступная крепость, и рассудительный, как гуру. Он тоже, как и Изотов, был одиночкой, не любил больших и шумных прогулочных компаний, и Максимыч лично подошел к нему. Ожидая отказа наотрез, он уже придумывал доводы и аргументы для уговоров, но Данила, проворчав: «Только из уважения к тебе и Санычу», – сразу согласился участвовать в экспедиции, поставив одно-единственное условие. Мол, пойду сзади – буду за вашим зоопарком со стороны приглядывать. Максимыч был рад-радехонек, что все так чудно сложилось. Только потом, перед самым выходом, когда он рассказывал Латышеву о составе группы, по смущенному покашливанию учителя понял, что это тот его уговорил. Еще парочка здоровяков была вооружена гладкоствольными многозарядными карабинами страшной убойной силы. Ими Максимыч разбавил цепочку нагруженных бойцов, чтобы были на подхвате, если что, и менялись, когда этого потребует ситуация.

Проскочив Ведьмину плешь, Максимыч, объявил на перекрестке пятиминутный привал и уже привычным движением пригладил вставшие от ужаса дыбом волосы на затылке. После чего со скрытым удовольствием посмотрел на бледные лица новичков – с распахнутыми от страха глазами и выступившими на лбу капельками пота. Да, по первости этот участок продирает – будьте-здрасьте. Он никогда не забудет, как его чистило на этом же перекрестке, так что ребята, можно сказать, держатся молодцом. Сам он теперь уже мог относиться к залысине, как к данности, как к чему-то вечному и незыблемому. Пробежал, «памперс сменил» и дальше пошел, а Данила, вон, вообще сидит в сторонке, только глазами над маской озорно поблескивает. Чтобы его напугать, одной плеши мало будет.

Пока люди приводили себя, а главное, свои мозги, в порядок, Максимыч стоял на перекрестке, как богатырь на распутье. Только булыжника не хватало, как на картине Васнецова. «Прямо пойдешь – по башке получишь, налево – совсем сгинешь, а направо…» – ну, или что-то в этом роде, точно он не помнил.

Короткая дорога теперь была закрыта уютно устроившимся возле ледового дворца термитником. Будь Максимыч один, он выбрал бы путь налево по улице Попова, сокращавший расстояние втрое. Огромное «грязное» пятно, которое вполне проходимо, представляло собой замысловатый лабиринт, который, при определенном навыке и знании местности, один человек мог вполне проскочить, даже не получив сколько-нибудь значимую дозу облучения. Однако с караваном бы Максимыч за эту авантюру не взялся. В поисках поддержки или совета он посмотрел на Данилу, и тот, видя, что командир задумчиво уставился в сторону Киселевки, отрицательно покачал головой.

Выбора не было, значит, придется делать большой крюк по Ломоносова, вокруг парка с озером, а потом уже возвращаться на дорогу, ведущую в нужный район. «Какое там четыре часа – за день бы управиться».

Цепочка людей выстроилась в прежнем порядке и медленно втянулась под полог раскидистых тополей, на узкую темную тропку, в которую превратилась улица. Тепло от земли приподняло покрывало тумана, а тот, будто пытаясь удержаться еще хоть чуть-чуть, цеплялся за ветви деревьев, образовав над головами медленно бредущих по чавкающему мху людей плотное белое одеяло. Вверху, в этом белом непроглядном мире, шла своя жизнь. Постоянно что-то потрескивало, шелестело и стрекотало. Было ощущение, что караван сопровождала целая свита мелких, но любопытных животных, которые не отставали, но боялись показаться на глаза. Новички напряженно переглядывались и косились на этот полог, но, так как бывалые сталкеры не проявляли к этим звукам какого-либо интереса, постепенно успокоились и занялись своим делом – тупо переставлять ноги, смотря, чтобы не зацепиться за какую-нибудь кочку или не угодить в незаметную под листвой и мхом нору.

На протяжении всей улицы никто из хищников не посмел потревожить людей. Здоровая морда волколака высунулась из окна разрушенной пятиэтажки и, оценив, что добыча не по зубам, с глухим ворчанием скрылась в лабиринте комнат. Где-то наверху, невидимый за туманом и густыми ветвями, кричал летающий ящер. «Добычу высматривает где-то на открытых участках улиц, скотина. Но даже такая гурьба народа под защитой древесных крон ему не видна».

Максимыч приостановился на секунду, словно принимая какое-то решение, и уверенно свернул в едва заметную щель в непролазных зарослях кустарника, отгораживающего тропинку улицы от массива парка. Бойцы каравана, переглянувшись при столь неожиданной смене курса командиром, вломились вслед за ним, громко треща ветвями. Данила, пропустив всех, последний раз взглянул на окно, в котором поблескивали глаза невидимого хищника, и бесшумно юркнул следом.

Парк встретил людей неестественным для этого мира покоем. Земля была укрыта толстым ковром из опавших листьев, среди которых сохранились на удивление аккуратные брусчатые дорожки. Полное отсутствие подлеска создавало впечатление ухоженности. Наверное, ветер, как добросовестный дворник, подметает их целыми днями, поддерживая образцовый порядок. Где-то впереди, среди стволов исполинских тополей, поблескивала гладь озера. Умиротворяющая картинка убаюкивала. Казалось, что здесь, в этом парке, сохранился кусочек того мира, который люди уже безвозвратно потеряли: дорожки, железные витые столбики, поддерживающие круглые плафоны фонарей, скамейки, чугунные урны – не хватало только людей. И вот, наконец, они появились – и все должно тут же вернуться на круги своя.

– Срежем мимо озера, а то и так крюк делаем огромный, правда, я не люблю здесь ходить. Неуютно мне тут, – сказал Даниле Максимыч, снова встал во главе отряда и, осматривая каждый метр дороги перед собой, медленно пошел по брусчатой дорожке. Озеро находилось в естественной котловине. Отряд повеселел, особенно новички. Прошли уже два километра, а ничего страшного не произошло. Звери на них нападать побаиваются, дорога несложная, и вообще, многим показалось, что опасности поверхности несколько преувеличены и отчасти выдуманы сталкерами. Наверное, для того, чтобы добавить подземным жителям больше уважения к ним. Ну, и рубликов можно больше насшибать, рассказывая про тяжести и лишения. В общем, не все так плохо.

Отряд спустился по широким ступенькам к берегу озера. Водная гладь, заросшая почти по всей поверхности огромными листьями водорослей с большими ярко-алыми цветами, оставляла свободным участок лишь в центре, где на чистой воде появлялись пузыри и перекатывались ленивые волны, словно кто-то большой ворочался и тяжело вздыхал в тесном для него пространстве. Окинув взглядом озеро, сталкер торопливо стал всех подгонять, стараясь уйти с открытого участка. Один из охранников закинул карабин за спину и потянулся к ближайшему цветку, который зазывно торчал в метре от берега. Огромные красные лепестки, покрытые маслянистыми желтыми каплями нектара, благоухали даже сквозь фильтры респираторов. Мелкие насекомые кружились вокруг, изредка усаживаясь на них, чтобы полакомиться.

– Замри! – зашипел Максимыч, обернувшись к входящему по щиколотку в воду бойцу. – Медленно назад.

Боец, растерянно замерший на секунду от угрожающего тона командира, сделал шаг назад, вылезая обратно на сухую землю. Ему показалось, что цветок отреагировал на его движение и немного приблизился к берегу.

– Я ж тебе говорил – чем красивее зараза, тем дальше от нее держись, – с этими словами сталкер поднял сухую ветку и бросил на цветок.

В следующее мгновение цветок мгновенно втянулся под воду, а на его месте появилась огромная зубастая пасть, за которой поблескивали два блюдцеобразных желтых глаза. Громко клацнув, она перерубила толстую сухую ветку, словно это был тонкий стебелек, и тут же мгновенно скрылась под водой.

– А что это было? – верхняя часть лица у здоровяка была зеленого цвета, в тон оттенку респиратора, который перекосился на искаженном от ужаса лице.

– Это средство для мгновенной ампутации конечностей – конкурент моему отцу. Можно и голову, только цветок покрупнее выбери и понюхай. Решает все проблемы. Обращайся, если что, – показав новичкам представителя флоро-фауны, черт его знает, что это, по сути, Максимыч вернулся во главу колонны и пошел дальше вперед, оставив бойцов за спиной.

Нерадивый боец еще раз покосился на вновь всплывший «цветок», после чего удрученно встал обратно в строй.

– Ты не тушуйся, – к парню подошел молодой сталкер. – Не ты первый попался на приманку удильщика. Я бы тоже без пальцев остался, если бы не Саныч. Красивые, заразы. Прямо так и тянет сорвать.

– А кто это – удильщик?

– Рыба такая… Наверное. У нее на кончике языка вот этот вырост, как цветок. Как только что-то съедобное его касается, он втягивается в пасть, а зубки – кусь, и все… приятного аппетита, как говорится. Твой еще ничего… средненький, максимум пальцы бы или кисть оттяпал, а вон там в центре – даже страшно представить, какого размера пасть, если «цветок» как моя голова.

Боец задумчиво посмотрел на озеро и поудобней перехватил охотничий карабин. Отряд, продравшись через загораживающие проход кусты, снова вышел на улицу. Под ногами опять мягким ковром стелился мох, глушивший шаги. Улица, сделав петлю вокруг парка, выводила на звездообразный перекресток. На этом зеленая территория заканчивалась. Выйдя из туннеля, образованного ветвями деревьев, отряд остановился на кромке площади, на которую выходило еще пять дорог. Перекресток находился в низине, а налево, направо и вперед дороги уходили в гору: по обочинам дорог стояли остовы высоких домов. Ржавые автомобили и даже один покореженный трамвай, лежащий на боку, дополняли пейзаж серых полуразрушенных многоэтажек вокруг, возвращая людей в реальность послевоенного мира.

Максимыч внимательно оглядел открытый участок, раскинувшийся перед группой. По-хорошему, каравану надо было свернуть круто влево, чтобы иным путем вернуться к ледовому дворцу. Другие дороги на Киселевку были не исследованы, значит, условно «более опасные».

Громкий нечеловеческий крик разорвал тишину мертвого города. На противоположную высотку, тяжело взмахивая крыльями, взгромоздилась огромная туша летающего ящера. Птичий выродок представлял собой пятиметровое, закованное в броню тело с длинной шеей и головой полноценного дракона, каким его рисуют на картинках в древних книгах. Два огромных кожистых крыла, как плащ, ниспадали на стены под насестом рептилии.

Максимыч достал из поясной сумки бинокль. Несколько минут рассматривал стража площади, после чего, с нескрываемым восторгом сказал:

– Хорош, гад! Это он нас, пока мы в лесу были, в небе сопровождал, а теперь уселся, мол, никуда не денетесь. Данила, что делать-то будем? Ведь не даст, паразит, на улицу выйти.

Ящер иронично наклонил голову, как будто внимательно слушал людей, после чего шумно вздохнул и фыркнул:

– О, смотри, соглашается. Данила, да где ты? Иди-ка сюда.

К авангарду пробился Данила-мастер.

– Я сзади молодого оставил. Что тут у нас?

– Да вот… сторожит, – Максимыч указал на маячившего на сорокаметровой высоте ящера.

– Здоровый, зараза, – уважительно оценил «птичку» сталкер. – Можно попробовать пугануть, а не получится, пойдем в обход.

– Давай попробуем, больно уж не хочется снова крюк делать. Да и что-то мне его сообразительная морда подсказывает – не отпустит он нас просто так.

Данила кивнул и снял рюкзак. Бережно, с нежностью любящей матери, берущей на руки своего младенца, достал из его чрева матерчатый сверток. Осторожно развернул его и явил миру оптический прицел, после чего закрепил его на своем карабине. Кивком сообщив о готовности, он вышел вперед и устроился для упора на рухнувшей бетонной плите. Ящер как будто почувствовал неладное. Он начал возмущенно махать крыльями, оглашая окрестности громким криком.

– Да не вертись же… – Данила терпеливо дожидался удобного момента. Чтобы причинить заметный вред этому порождению ада, надо было попасть или в глаз, или в пасть, где не было роговых наростов, защищающих голову рептилии. Ящер этого явно не хотел.

Выстрел, несмотря на то что его все ожидали, прозвучал резко и громко. Охотничий СКС, раздобытый Данилой еще в незапамятные времена, изрыгнул огонь из ствола, и пуля ушла к беснующемуся на карнизе ящеру. И… чиркнув по костяному надбровью, срикошетила в крыло, проделав в нем рваную дыру. Ящер взвыл и, спрыгнув со своего насеста, спланировал в сторону обидчика. Второй выстрел, навскидку, попал ему точно между глаз. Мотнув мордой и заложив крутой вираж, «птичка», медленно набирая высоту, стала удаляться от места проигранной битвы. Тряся ушибленной головой, она громко возмущалась невоспитанностью нынешней добычи.

Глава 4
Нападение

Сладкое слово – привал. Когда ноги гудят от пройденных километров, спина ноет от нестерпимого веса, оружие становится раза в три тяжелее, а лямки рюкзака, того гляди, прорежут уставшие плечи насквозь – эта команда звучит как музыка, как божественная симфония. Но надо найти силы и на организацию отдыха. Казалось, что проще некуда – подогни уставшие ноги, и вот она земля, уютно принимает в свои объятия. Нет, мир уже не тот – прошли те времена, когда можно было безмятежно поваляться на травке. Чтобы караван отдохнул, кто-то должен трудиться.

Выбрав место под навесом, который соединял две полуразрушенные многоэтажки, Максимыч расставил посты охраны и, устало присев на бетонную плиту, с удовольствием осмотрел развалившихся в разных позах отдыхающих бойцов своего отряда. Пока все идет хорошо. Самое главное, что, пройдя половину пути, они избежали потерь. И с каждым шагом Максимыч все больше верил в успех казавшегося вначале безнадежным мероприятия. В то, что ему удастся-таки довести караван до «Кривича».

Среди вольно развалившихся караванщиков старый сталкер не сидел без дела. Внимательно осмотрев облюбованную для отдыха полянку, Данила выудил из рюкзака капроновую веревочку и, придирчиво ее рассмотрев, соорудил удавку. После чего, легко приподнявшись, скрылся за ближайшим углом полуразвалившегося ларька. Не прошло и пары минут, как послышался возмущенный писк небольшого животного. Несмотря на усталость, бойцы похватали оружие и не сводили напряженных взглядов с угла, за которым скрылся сталкер.

– Что встрепенулись? – Данила-мастер появился как призрак, почти бесшумно, совершенно с другой стороны, зажав в руке две петли, в которых висели зверьки, внешне напоминающие крыс. Черные, лоснящиеся тельца, покрытые короткой жесткой шерстью, извивались, пытаясь достать острыми зубами до затянутых на задних лапках петель, но тщетно. Вереща от возмущения и злости, они косились на охотника своими черными глазками-бусинками.

– Что это ты, ужин себе, что ли, поймал? – не выдержал молодой парень, который пытался завладеть цветочком с озера. В его словах было столько сарказма и брезгливости, что передернуло даже толерантного к мнениям разных людей Максимыча. Среди жителей убежищ постоянно муссировались слухи о том, что сталкеры, находясь на поверхности, не брезгуют тамошней дичью. И что эти дикие и нелюдимые люди уже, по сути, мало чем отличаются от живущих там мутантов.

– Ага, вот, что-нибудь сейчас придумаем, – с ухмылкой сказал старый сталкер и, развернувшись к нему спиной, направился в сторону витрины магазина, над которым из проржавевших и покосившихся букв складывалась надпись «Родник».

Видя, что глаза парня округляются, Максимыч пожалел того и произнес: – Пошли, посмотрим. Воспитанник у него там. Только не шуми, а то напугаешь животинку, и он тебя слопает вместо этих крысок.

Заинтригованный боец, перехватив удобнее карабин, с недоверием пошел за Максимычем.

Впереди слышался воркующий голос Данилы:

– Родничок. Родничок. Вылезай, да не боись ты. Смотри, что я тебе принес.

Максимыч замер возле опоры навеса и указал парню на вход книжного магазина:

– Смотри туда.

Из глубины помещений к Даниле тянулся отросток с широкими темно-зелеными листьями, на конце которого рос ярко-розовый цветок, напоминающий формой морду хищного животного. Эта «морда» осторожно обследовала протянутую Данилой извивающуюся крыску, после чего резким движением обхватила ее своими мясистыми лепестками, покрытыми изнутри острыми, как зубы, шипами, и громко зачавкала.

– Хороший Родничок, – ласково приговаривал Данила-мастер. – Кушай, я тебе еще одну крысу принес.

Максимыч обернулся на парня. Наверное, для него на сегодня впечатлений поверхностной экзотики будет уже достаточно. Не каждый день происходит такая переоценка ценностей: прекрасные цветы на поверку оказываются зубастой тварью и, наоборот, зубастая тварь, пожирающая добычу, – милый домашний цветочек. Вид парня был далек от товарного. Как говорится, краше только в гроб кладут. Взяв бойца за рукав, сталкер отвел того, как зомби, в лагерь и усадил среди товарищей. На все расспросы тот только тупо моргал, и только через минуту неопределенно ответил.

– Он его кормит… – После чего замолчал до конца привала. И только когда вернулся старый сталкер, вновь обрел дар речи.

– А кто там живет?

Данила долго мялся, но потом разродился самым длинным монологом за все время путешествия:

– Понимаешь. Когда-то… еще до катастрофы – это был книжный магазин. Я еще мальчишкой сюда бегал книжки покупать. И еще тогда обратил внимание на здоровый фикус в кадке. Так он мне нравился, что я даже поливал его из бутылки потихоньку, чтобы продавцы не видели. Ну, я так думал, что они не видели. Вот, значит. И уже после этого дня… через много лет, зашел я за книгами и учебниками, для школы… Заказали мне. Ну, и наткнулся на вот это чудо. Конечно, у нас не сразу все заладилось. Огрызался он и даже пару раз цапнул, – Данила попытался засучить рукав и показать шрам на руке, но прорезиненный костюм не располагал такой функцией, и сталкер, плюнув на это дело, продолжил рассказ. – Ну, в общем, то ли вспомнил он меня и узнал, или приглянулся я ему, а может, просто по общению соскучился, но, в общем, скормил я ему пойманную ящерицу, он меня и пропустил. Сейчас в магазине брать уже нечего, всё, что можно, я оттуда вынес, а остальное сопрело, но Родничка по привычке подкармливаю. Не могу бросить. И он меня узнает. Черт его знает как! Глаз у него нет – может, по запаху. Но он добрый и к людям тянется. Я даже Еремина пытался уговорить его к нам перенести поближе, но тот даже слушать не стал.

– А чего Родничок? Странное имя.

Данила улыбнулся:

– Я его сначала Горынычем звал. У него три цветка, как три головы прямо, но он на него не откликался. Наверное, не нравилось оно ему. Ну, а потом… видишь, как магазин назывался? «Родник». А в народе его Родничком обзывали, так и привязалось. Да и он, вроде, не против.

Максимыч уже слышал эту историю не раз, и сам однажды с Данилой подкармливал Родничка, но даже боялся представить реакцию начальника на подобную просьбу. И дело не в исполнении задумки – тут изобретательный Данила-мастер что-нибудь бы сообразил, а скорее в принципе – перетащить плотоядное растение к дому людей. Не все согласны спокойно терпеть это. Правда, если спросить Максимыча, то он и не против. Жили же раньше люди с собаками. А сейчас мир изменился и воспитанники изменились. Вот волколака в будке представить гораздо тяжелее, чем Родничка. Не соотносится эта безудержная ярость дикого зверя с домашним уютом. А Родничок так и остался, по сути, домашним растением, пускай и сменил немного рацион.

Тяжело поднявшись с бетонной плиты, Максимыч дал команду на сбор. Кряхтя, бойцы встали и натянули на плечи рюкзаки. Половина пути пройдена. Парадоксально, но Изотов всегда удивлялся, как в самых неожиданных местах вылезала теория относительности старика Эйнштейна. «Все относительно точки лицезрения». Как рассказывал отец, чтобы добраться из гаража домой, ему надо было всего полчаса. Это пешком, а если использовать транспорт, то и считаные минуты, а теперь и дня мало. И хотя расстояние осталось тем же, что-то постоянно задерживало. Шаг человека, идущего по поверхности, стал осторожным, органы чувств – слух, зрение – напряжены, выискивая скрытые повсюду опасности. Это съедает время, как прожорливый волколак, оставляя лишь куцые обрубки, и бедный сталкер пыхтит, пытаясь соединить их в нечто целое, чтобы воспользоваться этой маленькой форой и прожить еще чуток, пройти еще немного, принести еще одну вещицу, которая поможет всем выжить.

Но не все так плохо. Максимыч вспомнил, как сияли глаза девчонок, когда он дарил им фигурки. Ради этих искорок радости можно наплевать на опасности. Трудности и риск не могут сравниться с наградой. Они блекнут и даже не вспоминаются, когда Иринка и Алинка смотрят на него так, как будто он волшебник или небожитель, только что свершивший на их глазах чудо, и в груди становится тепло. Нет, ради этих глаз стоило и рисковать, и бросаться в самое пекло. Лишь бы вновь увидеть этот блеск, эту восторженность. Распирает от радости, хочется свернуть горы, зажечь новое солнце, перевернуть весь мир или лучше вернуть старый, чтобы сидеть с ними на поляне и жарить на костре шашлыки, как раньше в детстве.

Длинная, будто бы начерченная линейкой, лесополоса, уходящая вдаль на юг, предстала перед сталкерами. За спиной – мрачные руины собора, стены которого густо оплетал плющ. Кое-где сквозь зеленую шубу еще проглядывала белая плитка ровных стен, да перекореженный купол сверкал скудной потершейся позолотой в неярких солнечных лучах, пробивающихся сквозь густые облака. Дальше слева еле виднелась тропка в сторону их дома, родного подземелья, где по дороге почти полностью сохранился ледовый дворец. Сделав такой большой крюк, караван вернулся почти к тому же месту, откуда начал свой путь. До Плеши по этой тропинке было не больше полукилометра.

Лесополоса когда-то была аллеей, теперь она перегорожена рухнувшими домами, двумя неширокими дорогами по краям и трамвайными путями по центру. По этим самым путям, словно по путеводителю, и предстояло двигаться каравану в сторону «Кривича». Ржавые рельсы, лежащие на трухлявых шпалах, были единственным более или менее проходимым участком улицы. По сторонам дороги все покрылось буйной растительностью, скрывающей в дебрях какие-то невысокие, не больше метра, сложенные из крошащегося красного кирпича и накрытые бетонными плитами постройки.

Максимыч, в прошлый раз пройдя в этом месте, посчитал эту дорогу относительно безопасной. Высокие кроны деревьев надежно скрывали путника от глаз голодных ящеров, иногда бороздивших в небе, а прямая дорога вела как раз туда, куда нужно, и была достаточно удалена от домов, чтобы путники не боялись нападения наземных хищников.

Группа втянулась под полог ветвей. Данила, остановившись на перекрестке, еще раз окинул взглядом окружающие дома. Как все необратимо поменялось, за какие-то двадцать лет. Он еще помнил этот перекресток с величественно возвышавшимся над ним храмом; устроившимся рядом, как неуместно приземлившаяся инопланетная летающая тарелка, Ледовым дворцом; весело снующими рыжими трамваями, звонко звенящими на людей. Нет уже ничего этого – осталось только в его памяти. А исчезнет он, и совсем все сгинет. Молодые всего этого не видели и представить даже не могут, как жили их родители.

Данила вытряхнул из головы морок и прибавил шагу, поторапливаясь за ушедшим вперед отрядом. Покрытые листвой и мхом шпалы гасили звуки шагов. Впереди, в каких-то пятидесяти метрах, маячила спина последнего караванщика. Тишина – признаков опасности нет, но Даниле-мастеру что-то не нравилось. Что-то неопределенное… непонятная тревога. Он интуитивно стал присматриваться к мелочам, которых не замечал раньше. Обойдя бетонную конструкцию, сталкер повел носом – из приоткрытого люка пахнуло духом канализации, да так, что не выдержали самодельные фильтры респиратора. Одинокая маленькая летучая ящерка перепорхнула на другое дерево прямо над головой, едва не зацепив крылом человека.