Текст книги "Советский Союз в локальных войнах и конфликтах"

Глава 5.
Югославская «крамола»

Суровое лихолетье Второй мировой войны народы Советского Союза и Югославии прошли рука об руку, как братья по оружию. При этом Советский Союз рассматривал рождавшуюся в огне войны Народную Югославию не только как соратника по борьбе с фашизмом, но и как идейного единомышленника.

В последние месяцы войны западные союзники, и прежде всего Великобритания, были не на шутку встревожены растущим влиянием советской идеологии и политики на Балканах. Британский Форин Оффис лихорадочно пытался определить действительные намерения советского руководства. Министр иностранных дел Великобритании А. Иден отмечал 3 апреля 1944 г., что стратегические цели России могут предусматривать установление господства в Восточной Европе и даже в Средиземноморье. В меморандуме Форин Оффиса о политике СССР на Балканах от 7 июня 1944 г. отмечалось, что «русские стремятся к господствующему положению в Юго-Восточной Европе и используют руководимые коммунистами движения в Югославии, Албании и Греции для достижения этой цели»[30]30
  British foreign policy in the Second World War. Vol. 3. L: H.M. Stat. off., 1971. P. 104.


[Закрыть].

Лондон в тот период явно проигрывал Москве в стратегическом противоборстве за Балканы. Англичанам так и не удалось примирить под своим контролем две основные антифашистские силы в Югославии – партизан И. Тито и четников генерала Михайловича. Нежелание СССР сотрудничать с Англией в этом процессе проявилось уже весной 1942 г.

Когда британское правительство обратилось к советскому руководству с просьбой оказать давление на титовцев и побудить их к сотрудничеству с четниками, советское правительство отклонило эту просьбу под предлогом того, что не хочет вмешиваться во внутренние югославские дела. В июле 1942 г. советская сторона заявила, что генерал Михайлович – «коллаборационист, с которым любые переговоры не только бесперспективны, но и аморальны».

В ноябре 1943 г. Антифашистское вече Народного Освобождения Югославии приняло решение об образовании народного правительства во главе с маршалом И. Тито и о лишении эмигрантского правительства, находившегося в Лондоне, всех его прав. Однако вскоре после смены руководящего состава эмигрантского правительства англичанам удалось возобновить пусть формальные, но переговоры между ним и Москвой.

Первая встреча югославских партизан-титовцев и Сталина состоялась уже в марте 1944 г. По иронии судьбы, а может быть, вследствие определенной исторической закономерности, в составе югославской группы, прибывшей в Москву, находился Милован Джилас, знаменитый впоследствии диссидент. Он сыграл ключевую роль не только в разрыве Тито со Сталиным, но и в судьбе самого Тито, став первым антикоммунистом в рядах югославской партократии. Спустя годы Джилас написал прогремевшую на весь мир книгу «Беседы со Сталиным», которая стала одним из наиболее знаменитых свидетельств этой встречи. В те дни для Джиласа «Сталин был чем-то большим, чем просто великий полководец. Он являлся живым воплощением великой идеи, превратившимся в умах коммунистов в чистую идею и тем самым – в нечто несокрушимое и непогрешимое»[31]31
  Джилас М. Беседы со Сталиным. Лондон, 1962. С. 56.


[Закрыть]. Однако вблизи Сталин-человек вызвал у Джиласа скорее разочарование. Свое первое впечатление от советского лидера он описывал так: «Волосы – редкие, хотя он и не полностью лыс. Лицо белое, с румяными щеками. Позднее я узнал, что этот цвет лица, столь характерный для тех, кто проводит много времени в служебных кабинетах, в высших партийных кругах именуется „кремлевским“. Зубы черные и редкие, вогнутые внутрь. Даже его усы не были густыми и жесткими»[32]32
  Там же. С. 59.


[Закрыть].

На этой встрече Сталин заявил, что партизанам надо попытаться скрыть тот факт, что они планируют социалистическую революцию, и прежде всего не пугать этим англичан. В тактических вопросах югославы были готовы идти на компромиссы.

Одобрив для видимости (чтобы не обозлять и без того раздраженных западных союзников) соглашение между Тито и новым эмигрантским премьером И. Шубашичем, советские руководители в то же время отказались принять Шубашича в Москве. Советская сторона отказалась также назначить своего посла при эмигрантском правительстве.

Первая личная встреча Сталина и Тито состоялась в сентябре 1944 г. и носила тайный характер: на Западе о ней не знали. Обе стороны пришли к взаимопониманию в отношении стратегии борьбы за власть в послевоенной Югославии.

В октябре 1944 г. в Москву прибыл У. Черчилль, ничего, однако, не знавший о состоявшейся буквально накануне встрече Сталина с Тито. Английский премьер в беседе с советским вождем очень лестно отозвался о югославском партизанском лидере. Сталин не стал информировать его о том, что уже знает Тито лично.

На переговорах со Сталиным Черчилль добивался того, чтобы советское правительство взяло на себя обязательство воздерживаться от односторонних действий в Югославии. В поисках компромисса английский премьер предложил разделить сферы влияния в этой стране поровну. Черчиллю показалось, что Сталин принял это предложение. На переговорах в Москве было достигнуто соглашение и о создании в Югославии коалиционного правительства, в которое вошли бы не только представители Национального комитета во главе с И. Тито, но и члены королевского эмигрантского правительства, руководимого И. Шубашичем.

Однако вскоре стало ясно, что формальное соглашение далеко от реального положения дел.

Для народов Балканского полуострова Англия олицетворяла старый мир со всеми его интригами, коварством, несправедливостью и попытками откровенного вмешательства в дела народов этого региона. Советский Союз, напротив, давал модель нового строя, звал в прекрасное будущее.

Тито, уже не таясь, стал ориентироваться на Москву.

В апреле 1945 г. харизматический лидер Движения югославского сопротивления И. Броз Тито во второй раз прибыл в Москву. 11 апреля он подписал полномасштабный югославско-советский Договор о дружбе, взаимопомощи и сотрудничестве. 13 апреля 1945 г. было заключено первое торговое соглашение между СССР и Югославией. По просьбе югославской стороны в Югославию были направлены советские гражданские и военные специалисты. Москва не отказалась и от предоставления Югославии военной помощи в виде поставок оружия. В советских военных академиях и училищах появились югославские слушатели и курсанты.

На апрельской встрече Тито подтвердил свою готовность соблюдать все достигнутые с правительством Шубашича договоренности, однако Тито вскоре проявил строптивость и повел собственную игру. Шубашич, хотя и получил пост министра иностранных дел, уже в октябре 1945 г. демонстративно подал в отставку в знак протеста против грубого нарушения Тито достигнутых договоренностей.

Но Тито ни в каких договоренностях уже не нуждался. В ноябре 1945 г. его правительство одержало на выборах убедительную победу, хотя на Западе считали, что выборы были подтасованы[33]33
  Н. Thomas. Armed Truce: The Beginnings of the Cold War. London: Hamish Hamilton, 1986. P.298.


[Закрыть].

В этот «медовый» период взаимоотношений Москвы и Белграда Сталина настораживала лишь излишняя, на его взгляд, самостоятельность Тито. Но для этого было и оправдание: в отличие от всех других создававшихся «народных демократий», югославские партизаны сами, практически без посторонней помощи вырвали победу у немецких и итальянских захватчиков.

Несмотря ни на что, Сталин был доволен. Дружественная Югославия имела большое, в том числе и геополитическое, значение для Москвы. Прежде всего она открывала широкий выход к Средиземному морю. Сам факт существования социалистической Югославии резко повышал шансы на победу повстанческого движения в Греции, где активно действовала компартия. В Кремле уже вынашивалась идея образования на Балканах большой социалистической федерации. И в этом процессе продолжавшейся «мировой революции» Югославии отводилась едва ли не главная роль.

Из всех восточноевропейских стран, оказавшихся после Второй мировой войны в сфере советского влияния, югославский политический стиль более всего напоминал советский. Югославы одними из первых определили сущность своего государства как «народную демократию», но, не колеблясь, расценивали эту формулу в качестве простого варианта «диктатуры пролетариата». Их народно-освободительные комитеты имели много схожего с Советами. Народный фронт представлял собой не коалицию различных партий, а фактически являлся массовой организацией, чья программа не отличалась от программы коммунистов[34]34
  S. Clissold. Yugoslavia and the Soviet Union. 1939—1973. A Documentary Survey. London, 1975. P. 166—167.


[Закрыть]. Конституция, принятая в 1946 г., была создана под влиянием советской Конституции 1936 г., в особенности в части решения национального вопроса путем создания федеративной системы. Первый экономический план югославов был составлен в форме пятилетнего плана индустриализации и развития, который напоминал первую пятилетку в СССР. В концепциях югославских коммунистов соединялись идеи Ленина и Сталина, программные положения из эпохи деятельности большевиков и опыт последующих лет развития советского строя. В этом смысле югославский деятель Джилас имел все основания заявить Сталину, что правительство его страны является «в полном смысле слова советским по своему типу».

В Советском Союзе с одобрением наблюдали за деятельностью Коммунистической партии Югославии (КПЮ) по социальному обновлению страны. В ноябре 1947 г. газета «Правда», назвав процесс политического и экономического развития Югославии «изумительным „, свидетельствующим о том, что страна идет к социализму „своим оригинальным, своеобразным путем“, воздала должное ее «выдающимся государственным деятелям“.

Столь же высоко оценивалась и внешняя политика новой Югославии. Ее первые внешнеполитические шаги были направлены на установление как можно более тесных политических, экономических и культурных связей с СССР, а также с возникшими в Центральной и Юго-Восточной Европе социалистическими государствами. Действуя в первые послевоенные годы на международной арене солидарно с СССР, Югославия выступила с осуждением «доктрины Трумэна», отказалась участвовать в «плане Маршалла». В свою очередь СССР безоговорочно поддержал Югославию в решении ее спорных территориальных вопросов.

Ничто, казалось, не могло омрачить это редкостное единодушие. Тем не менее постепенно, месяц за месяцем, незаметно для внешнего глаза в советско-югославских отношениях накапливались сложности и противоречия. Между Кремлем и Белградом возникало взаимное раздражение, которому вскоре суждено было выплеснуться фонтаном ненависти.

Одним из раздражителей стала чрезмерная, без оглядки на Москву, активность Тито на балканской политической сцене.

Сразу после окончания Второй мировой войны в Европе, в мае 1945 г., Югославия едва не оказалась на грани вооруженного конфликтах западными союзниками. Кризис возник после того, как западные державы в ультимативной форме потребовали, чтобы части югославской армии покинули ряд освобожденных ею районов, входивших до войны в состав Австрии.

За Югославию заступилась Москва. По этому поводу И. Броз Тито высказался следующим образом: «Мы потребовали от СССР, Англии и Америки разрешить нам оккупировать Каринтию, как это делают союзники – Англия и Америка. Советский Союз поддерживает наше требование, но англичане и американцы даже не ответили нам».

Стремясь избежать эскалации ненужного кризиса, Сталин с 20 апреля согласился уступить югославской армии в качестве оккупационной зоны часть австрийской территории, которую занимали советские войска. 19 мая Тито отдал приказ своим войскам в Австрии «отступить на довоенную пограничную линию».

Но в отношении Истрии, Триеста и Словенского Приморья (входивших до войны в состав Италии), И.Б. Тито занял жесткую позицию. В ответе правительствам Великобритании и США Белград заявил, что «югославская армия как одна из союзных армий имеет равное с остальными союзными армиями право оставаться на территории, которую она освободила в ходе ожесточенных боев против общего врага». В период триестского кризиса, когда в отношениях Югославии с США и Англией создалась, по словам одного из руководителей Югославии Э. Карделя, «настоящая военная атмосфера», Советский Союз однозначно поддержал Югославию. В самый разгар англо-американских военных приготовлений, когда западные союзники намеревались вытеснить югославские части с итальянской территории вооруженным путем, Москва предупредила их о возможных последствиях. 22 мая 1945 г. И. Сталин направил Г. Трумэну и У. Черчиллю послания, в которых советское правительство настаивало на том, чтобы в отношении территории Истрии – Триеста не было «допущено каких-либо действий, которые не будут полностью учитывать законные претензии Югославии и вклад, внесенный югославскими вооруженными силами в общее дело союзников в борьбе против гитлеровской Германии».

Именно в этот драматический момент И.Б. Тито в речи, произнесенной в Любляне 27 мая 1945 г., допустил политическое заявление, всерьез рассердившее Сталина: «Мы не будем платить по чужим счетам, мы не будем разменной монетой, мы не хотим, чтобы нас вмешивали в политику сфер интересов. Мы не будем больше ни от кого зависимыми, чтобы бы там ни писали и ни говорили. Нынешняя Югославия не будет предметом сделок и торгов». Расценив эту речь как «недружественный выпад против Советского Союза», Сталин поручил советскому послу в Белграде обратить внимание югославского руководства на недопустимость отождествления политики СССР с политикой западных стран. Его предостережение звучало следующим образом: «Скажите товарищу Тито, что если он еще раз сделает подобный выпад против Советского Союза, то мы вынуждены будем ответить ему критикой в печати и дезавуировать его».

Первая шероховатость не сказалась, однако, на тесном советско-югославском внешнеполитическом сотрудничестве. Защищая позицию Югославии в триестском вопросе, И. Сталин вновь вернулся к нему в своих посланиях Г. Трумэну (8 июня 1945 г.) и У. Черчиллю (21 июня 1945 г.). Во многом благодаря советской позиции Парижская мирная конференция пошла на компромисс: большая, восточная часть Юлийской Крайны передавалась Югославии, а меньшая, западная, получившая название Свободной Территории Триест, поступала под управление ООН.

27 мая 1946 г. Тито с большой делегацией прилетел в Москву в третий раз. Вопреки своим правилам (Сталин мог заставить высокопоставленных зарубежных гостей ждать несколько дней), Тито был принят в Кремле сразу же после приезда. Обе стороны словно соревновались в любезностях, дружелюбии, взаимных похвалах. Обсуждались прежде всего вопросы налаживания экономических связей между двумя странами, расширения военного сотрудничества, а также югославско-албанские отношения.

Кремлевский диктатор предложил идею создания в Югославии смешанных советско-югославских экономических обществ. Тито без долгих размышлений согласился. Для него значительно более важным в тот момент был вопрос оснащения своей армии современным вооружением. Маршал Югославии, решивший содержать постоянную армию численностью около 400 тыс. человек, уже получил от Советского Союза в конце войны и сразу же после ее окончания вооружения и боевой техники, достаточной для укомплектования 32 дивизий. Однако он хотел большего.

Сталин фактически согласился со всеми просьбами югославов оказать помощь в создании у них собственной военной промышленности, не говоря уже о новых военных поставках из СССР. Более того, несмотря на послевоенную разруху, Москва пошла на предоставление Белграду сырья и других технических материалов на самых льготных условиях.

Когда были улажены основные дела, Сталин предложил участвующим во встрече поехать к нему на дачу в Кунцево, как он выразился, «закусить». Уже на кунцевской даче Тито вручил присутствовавшим советским руководителям дорогие подарки (платиновые и золотые часы, кольца с бриллиантами и т.д.), привезенные для дочери Сталина, жены и дочери Молотова, жен Микояна, Жданова, Берии, Булганина, Вышинского и др.

Вечер проходил в веселой дружеской атмосфере. Ближе к концу пиршества растроганный Сталин, обращаясь к Тито, громко сказал: «Береги себя, ибо я не буду долго жить, физические законы, а ты останешься для Европы»[35]35
  Цит. по: Д. Волкогонов. Семь вождей. Кн. I. С.244—245.


[Закрыть]. Присутствующие встретили это многозначительное заявление гробовым молчанием: Сталин фактически объявил своего преемника по руководству социалистическим лагерем.

До отъезда Тито 10 июня 1946 г. Сталин еще несколько раз встречался с ним, обговаривая главным образом балканские дела (однажды и с участием и Г. Димитрова, приехавшего на похороны М.И. Калинина), а также вопросы учреждения Коминформа (Коммунистического информационного бюро). Последний в усеченной форме должен был реанимировать распущенный в 1943 г. Коммунистический Интернационал.

Вскоре после «кремлевской» встречи Тито, обиженный «второсортным», как ему казалось, отношением к себе западных союзников-победителей, вновь проявил строптивость. Без консультаций с Москвой он опять выдвинул территориальные претензии к Австрии: речь по-прежнему шла о присоединении австрийской территории – Словенской Каринтии – к территории Югославии. Это вызвало жесткий демарш западных столиц.

На этот раз Сталин был по-настоящему раздосадован. Ему не нужен был лишний повод для обострения и без того напряженных отношений с Западом. Но все-таки и теперь он решил поддержать Белград. 21 апреля 1947 г. на Московской сессии Совета министров иностранных дел (СМИД) советская делегация заявила, что она признает обоснованными предложения югославского правительства о воссоединении Словенской Каринтии со Словенией, входившей в состав Югославии.

В этой ситуации Сталин воспринял как личное оскорбление известие о том, что Тито для решения своих спорных территориальных вопросов, даже не уведомив его, вступил в тайные переговоры с Лондоном. 5 августа 1947 г. советский вождь выразил правительству Югославии свое неофициальное недовольство по поводу «закулисных переговоров за спиной Советского правительства» с представителями Англии по поводу югославских территориальных требований к Австрии, а также недоумение тем, что оно «не сочло нужным информировать об этом Советское правительство».

Инцидент, казалось, был исчерпан. Но обида осталась.

В конечном счете Белграду удалось достигнуть договоренности о гарантии защиты прав словенского и хорватского национальных меньшинств в Австрии, а также о передаче Югославии австрийской собственности, прав и интересов на югославской территории в качестве возмещения ущерба, причиненного Югославии в период оккупации.

Все, казалось бы, обошлось. Но в отношениях Москвы и Белграда уже и в помине не было былой теплоты.

Не исключено, что резкому ухудшению этих отношений способствовала и растущая ревность дряхлеющего Сталина к огромной популярности молодого, энергичного Тито в формировавшемся социалистическом лагере. В этом смысле показателен эпизод, имевший место в конце 1947 г. во время официального визита венгерского руководителя Ракоши в Москву. Сталин, любивший своими неожиданными вопросами ставить собеседников в трудное положение, внезапно спросил Ракоши, что тот думает о Тито и о Югославии.

Получив от собеседника исполненный восхищения ответ, Сталин встретил его холодным молчанием[36]36
  L. Murcou. Le Kominform. Le coimmmisme de guerre froide. Paris, 1977. P. 203.


[Закрыть].

Роковую роль в советско-югославских отношениях могла сыграть идея, особенно близкая Сталину, – о создании на Балканах федерации социалистических стран. На протяжении 1945—1948 гг. эта тема то и дело становилась предметом острых дискуссий и обсуждений между советскими, югославскими и болгарскими руководителями. Проект имел свою предысторию.

5 октября 1944 г. Национальный комитет освобождения Югославии и правительство Отечественного фронта Болгарии заключили соглашение «О военном сотрудничестве в борьбе против общего врага, немецких оккупантов». Вслед за этим в ноябре 1944 г. стороны обменялись проектами соглашений о создании югославско-болгарской федерации. Речь шла фактически о едином государстве. Первоначально имелось в виду заключить соответствующие соглашения еще до конца 1944 г. Однако в ходе визита одного из политических руководителей Югославии Э. Карделя в Софию с 22 по 24 декабря 1944 г. выявились различные представления сторон о том, какой должна быть эта федерация.

Как вспоминал впоследствии другой сподвижник Тито, М. Пьяде, «болгары хотели иметь такую федерацию, в которой бы и Болгария, и Югославия были представлены каждая как одно целое. Все бы строилось на паритетной основе. И в правительстве, и в парламенте представительство было бы равным, т.е. половина болгар и половина югославов». Тито этот вариант не устраивал. Он исходил из другой политической формулы. По его мнению, раз в состав Югославии входили шесть федеративных республик (Сербия, Черногория, Хорватия, Словения, Македония, а также Босния и Герцеговина), то объединение должно было произойти по семичленному принципу: 6 югославских республик плюс Болгария. Формально все республики были бы равноправными, однако фактически Белград имел бы доминирующее положение. В конце января 1945 г. эти вопросы стали предметом трудных и острых переговоров в Москве, куда прибыли представители Югославии и Болгарии. Представителей обеих стран принимал сам Сталин. Однако переговоры не привели к устранению разногласий сторон по поводу структуры федерации: каждая из сторон осталась на своей позиции.

Тем временем в процесс государственного строительства на Балканах вмешалась Великобритания, которая наряду с СССР и США являлась членом Союзной контрольной комиссии в Болгарии. Когда в Лондоне узнали о ведущихся между Югославией и Болгарией переговорах, то не преминули выступить с резким протестом. 26 января 1945 г. Великобритания, ссылаясь на сохраняющийся до подписания мирного договора статус Болгарии как страны, воевавшей до сентября 1944 г. на стороне стран «оси», заявила, что «не одобрит создания федерации или конфедерации только между Болгарией и Югославией».

Однако для Сталина идея федерации была слишком привлекательной, чтобы так просто от нее отказаться.

Во время встречи с Тито в мае – июне 1946 г. Сталин вновь поднял вопрос об объединении балканских стран в «единый фронт» с СССР. Первоочередной необходимостью он считал создание единого государства для Югославии, Албании и Болгарии.

Тито выразил согласие принять в Федерацию Албанию, но с Болгарией, заметил он, «ничего не выйдет». Сталин бросил жесткую реплику: «Это нужно сделать», – и продолжал настаивать: «На первых порах можно ограничиться пактом о дружбе и взаимной помощи, а по существу делать нужно больше». Тито промолчал. Для осторожной позиции Тито по этому щекотливому вопросу были основания.

С албанцам и, в отличие от Болгарии, у Бел града сложились доверительные отношения. Еще со времен войны КПЮ стала играть по отношению к созданной в 1941 г. компартии Албании попечительскую роль, которая сохранилась и после прихода к власти в этих странах коммунистов. Югославии еще 28 апреля 1945 г. первой признала народное правительство Албании. А 9 июня 1946 г., сразу после московских переговоров Тито, между Югославией и Албанией был подписан Договор о дружбе и взаимопомощи. В соответствии с этим договором Югославия взяла на себя международно-правовое обязательство защищать независимость Албании. В рамках этого договора по просьбе правительства Албании Югославия приняла решение направить в южную часть соседней страны еще одну дивизию в дополнение к уже находившемуся там авиаполку для защиты албано-греческой границы. Эти действия не замедлили вызвать протест на Западе.

Сталин воспринял происходящее болезненно, как еще один, не слишком подходящий повод для усиления конфронтации с Западом. Недовольство советского вождя было вызвано и тем, что решение вновь было принято без предварительного согласования с Москвой. Сталин на этот раз не принял объяснений Белграда о том, что войска оказались там для защиты Албании от греческих «монархо-фашистов». Молотов в своей телеграмме пригрозил ни больше ни меньше как официальным разрывом отношений между двумя странами.

Несколько смягчил Сталина лишь приезд в Москву албанского лидера Ходжи[37]37
  Ходжа Эниер. Со Сталиным. Воспоминания. Тирана, 1957. С.33—52.


[Закрыть]. Первая встреча Э. Ходжи с кремлевским лидером состоялась в июле 1947 г. Гостя поразило все: и просторы кабинета, и мягкая обходительность хозяина, и категоричность его суждений. Особый восторг албанского лидера вызвало решение Сталина предоставить Тиране все вооружение бесплатно.

Вскоре появился новый повод для взаимного недовольства между Москвой и Белградом. Столкнувшись с усилившимся давлением Запада и неуступчивостью Тито, Сталин был вынужден пойти на компромисс в отношении федеративного проекта. Он был готов, не отказываясь от идеи федерации, вначале удовлетвориться заключением мирного договора между Югославией и Болгарией, но не оглашать его официально до тех пор, пока не отпадут все ограничения, связанные с Болгарией.

С учетом этого Г. Димитров и И. Тито решили не предавать гласности текст Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между Югославией и Болгарией, согласованного ими в ходе проходивших в Белграде с 30 июля по 1 августа 1947 г. переговоров. Однако в официальном протоколе об итогах переговоров был обнародован факт согласования Договора.

В августе 1947 г. Сталин раздраженно заявил Тито, что фактическое парафирование без ведома СССР югославско-болгарского договора до вступления в силу мирного договора с Болгарией он считает «недопустимым забеганием вперед», могущим спровоцировать «империалистическую реакцию».

На фоне ухудшающихся отношений с Тито Сталин не только остыл к идее создания социалистической федерации, но и переменил свое отношение на противоположное: ему ни к чему был европейский конкурент в лице усиленной, федеративной Югославии.

В этой обстановке роль искры в назревающем конфликте сыграла знаменитая пресс-конференция Димитрова в январе 1948 г. Болгарский руководитель находился в тот момент в Бухаресте, где его принимали не просто торжественно, а с триумфом. Он прибыл в Румынию для подписания Договора о дружбе между двумя странами. На обратном пути Димитров дал пресс-конференцию журналистам, на которой назвал вопрос федеративного объединения восточноевропейских социалистических стран «несвоевременным», но тут же поспешил добавить: «Когда вопрос созреет, а это, безусловно, будет, наши народы, страны народной демократии (Румыния, Болгария, Югославия, Албания!) решат его. Им надлежит решить, что это будет – федерация или конфедерация, когда и как она будет создана. Можно сказать, что то, что делают сейчас наши народы, в значительной мере облегчает разрешение этого вопроса в будущем»[38]38
  «Правда», 23 января 1948 г.


[Закрыть].

Г. Димитров имел за своими плечами огромный политический опыт; он не мог не понимать, что выступает с инициативой колоссально важной и одновременно чрезвычайно рискованной. Он прекрасно понимал, что реализация проекта создания федерации весьма проблематична – слишком различны народы, которые в ней предлагалось объединить. Такая идея уже была в старой программе Коминтерна, но касалась она лишь Балканского полуострова[39]39
  L. Marcou. Le Kominform. Le communisme de guerre froide. Paris, 1977. P. 181—183.


[Закрыть]. Димитров сознавал, сколь «несвоевременными» были условия для такой федерации. И все же он выдвинул свою идею, предложив участвовать в ее реализации всем восточноевропейским странам в равной степени, исключая СССР. Более того, к своему проекту он добавил также программу тесной экономической интеграции. Это была совершенно новая концепция. И вновь она была высказана без предварительных консультаций с советскими руководителями, без предварительного одобрения Кремля.

Предложение Димитрова вызвало гнев у Сталина. Он усмотрел в его инициативе и в нарастающей дипломатической активности Тито контуры реальной оппозиции внутри создаваемого с таким трудом социалистического лагеря. Газета «Правда», официальный рупор Кремля, подвергла Димитрова резкой критике и выразила неудовольствие его «проблематичными и фантастическими „федерациями“ и „конфедерациями“.

К) февраля 1948 г. в Москве состоялась тяжелая, Нервная встреча Г. Димитрова с советскими руководителями. На ней присутствовала и югославская делегация во главе с Э. Карделем. Тито на встречу не приехал. Разговор вел только Сталин. Он обвинил Димитрова в том, что тот ведет себя как глава несуществующего Коминтерна. А затем задал свой главный вопрос: «Федерация с кем и против кого?»[40]40
  J. Merot. Dimilrov, un rcvolutionnaire de notre temps. Paris, 1972. P.220.


[Закрыть] Какие-либо попытки создать в Восточной Европе коалицию или иную другую единую для восточноевропейских государств структуру должны были, по мнению Сталина, осуществляться только под эгидой Советского Союза, и никаким иным путем.

Спустя более 30 лет после разрыва со Сталиным, когда Тито уже доживал свои последние дни, загребское телевидение показало эту встречу 1948 г. в трагикомедии под названием «Большой напор».

Вот как описывает ее югославский исследователь В. Дедиер: «Встреча началась в 21.15. Сталин сидел во главе стола, а справа от него расположились Молотов, Маленков, Жданов, Суслов, Зорин. Слева от Сталина сидели Димитров, Коларов и Костов, а далее югославы – Кардель, Джилас, Бакарич. Встречу открыл Молотов, который сразу же, во вступлении, сказал, что существуют серьезные расхождения между Советским Союзом, с одной стороны, и Югославией, Болгарией – с другой, и что это недопустимо с партийной и государственной точек зрения. Молотов перечислил эти расхождения. Он назвал сначала заключение югославско-болгарского договора о союзе, затем заявление Димитрова о федерации восточноевропейских стран и балканских государств, включая Грецию, и, в-третьих, Албанию.

Когда Молотов перешел ко второму вопросу, вызвавшему недоразумения, и коснулся случая с заявлением Димитрова о федерации и таможенной унии, Сталин прервал Молотова и сказал: «А все, что говорит Димитров, что говорит Тито, за границей воспринимается как сказанное с нашего ведома».

Сталин вел беседу в крайне резких и грубых тонах, высказывая свое крайнее недовольство тем, что югославские и болгарские руководители действуют без консультаций с СССР, ставя его перед свершившимися фактами. Раскритиковав идею создания федерации с включением в нее всех восточноевропейских стран, И. Сталин высказался за немедленное провозглашение федерации между Югославией и Болгарией, имея в виду, что впоследствии к ней присоединится Албания. «Этот вопрос созрел», – повторил он свою любимую фразу.

Э. Кардель признал, что с болгаро-югославским договором, возможно, была проявлена спешка. В то же время он напомнил, что проект договора был своевременно направлен правительству СССР и что во внешней политике между СССР и Югославией нет расхождений. Кардель сказал, что он не помнит ни одного внешнеполитического вопроса, по которому югославское правительство не консультировалось бы с советским.