Текст книги "Банда Гимназиста"

Игорь ПРЕСНЯКОВ
БАНДА ГИМНАЗИСТА

Глава I

Несомненно, самой противоречивой и странной фигурой России двадцатых годов был нэпман. И по сей день существовавшее менее десятка лет сословие остается во многом загадочным.

В девяностые годы, после падения советского строя нашлось немало живых свидетелей и жертв той далекой эпохи – отпрысков дворянских фамилий, белоэмигрантов, раскулаченных, оппозиционеров режиму. Только от нэпмана не осталось и следа. А ведь он был личностью весьма примечательной! Словно робкая весенняя поросль, вышли нэпманы на свет после зимней стужи гражданской войны, поверили большевистской власти и принялись за дело. Они возрождали коммерцию, возвращались на фабрики и шахты, в ссудные кассы и питейные заведения. Предприниматель советской поры был уже не тем, чем раньше: исчезла спесь и уверенность завсегдатаев «Яров» и «Асторий», ушли в небытие безумная расточительность и бескорыстное меценатство.

За годы страха и лишений российский буржуа приобрел невиданную изворотливость, научился многосложному расчету, привык обставлять дела с крайним цинизмом – следствие всех осмеянных еще Гоголем российских пороков в сочетании с усвоенной от большевиков беспринципностью и хамством. Нэпман потерял веру в человеческую добродетель и «купеческое слово», в будущее и в Бога. Он продолжал верить только в себя, в свои силы и в свое дело.

Нэпман по праву стал отцом советской коррупции. Именно он в условиях зверского налогообложения находил неприметные тайные тропы к сердцам всемогущих фининспекторов и хозяйственных руководителей. Никто лучше нэпмана не знал, когда день ангела у детишек финансового контролера или какие духи предпочитает жена всесильного совработника. И уж никто так искусно не мог выведать последние новости у доверчивой секретарши местного совнархоза.

Однако если уж называть нэпмана отцом советской коррупции, то матерью, бесспорно, была новая бюрократия.

Российский деловой человек всегда вовлекался в государственную политику. Испокон века русские купцы и заводчики зависели от воли, заказов и подрядов власть предержащих, а посему усвоили укоренившееся правило не перечить принятым правилам игры. Советский предприниматель и не перечил. Большевики дозволили ему вернуться к прилавку и в фабричную контору, но дело не ограничивалось милостью правителей в отношении классово чуждой буржуазии – власть остро нуждалась в помощниках.

С переходом от войны к миру чрезмерно централизованный государственный аппарат Страны Советов не мог должным образом решать всех хозяйственных задач.

Для какого-нибудь Чеквалапа [1]1
  Чеквалап – Чрезвычайная комиссия по заготовке валенок и лаптей.


[Закрыть] принять постановление о заготовке для Красной армии валенок не составляло особого труда, а вот выполнить при полном отсутствии в своих штатах специалистов-хозяйственников не представлялось возможным.

Грозные, наделенные огромными полномочиями «Чеквалапы» и «Чусоснабармы» [2]2
  Чусоснабарм – Чрезвычайное управление по снабжению армии.


[Закрыть] могли лишь заниматься реквизициями, ставшими в начале двадцатых весьма неэффективными и вызывающими недовольство в народе.

Помочь в реализации хозяйственных задач по снабжению, строительству, транспортировке, торговле, организации производства и сбыта мог только доселе ненавистный русский буржуа: «подлый торгаш», «рвач», «шкурник», «эксплуататор» и «мироед», а по-новому – нэпман. Так возник сей взаимовыгодный контакт большевистского государства и частника.

По замыслу высшего партийного руководства, государственные хозяйственные структуры должны были использовать нэпмана, чтобы самим научиться работать. Однако это не представлялось возможным.

Государственный административно-хозяйственный аппарат, превышавший по количеству чиновников царский в три раза, в подавляющей массе состоял из крайне невежественных людей, которые не могли работать или чему-либо учиться. С другой стороны, многие из совчиновников пришли в руководящие структуры далеко не из идеологических побуждений. Благодаря пролетарскому или крестьянскому происхождению можно было легко занять «теплое местечко» у кормушки…

Среди пестрой армии базарных торговцев, хозяев лабазов, трактирщиков, фабрикантов и оптовиков особенно выделялись воротилы новых времен – биржевики и подрядчики, нувориши гражданской, сколотившие состояния на жутких махинациях, голоде, войне, эпидемиях и тотальном бандитизме. Для этих волков беспредельной коммерции не существовало каких-либо моральных устоев или табу.

Ординарный честный западный буржуа и представить себе не мог, что купленный на Украине вагон с хлебом мог принести в голодном Петрограде более тысячи процентов прибыли. А если бы удачливый российский негоциант рассказал своему европейскому коллеге, как доставлялся вожделенный вагон в северную столицу, тот и вовсе сошел бы с ума. Разве мог приверженный букве закона западный делец поверить, что его российский собрат имел в своем саквояже поддельные «охранные грамоты» на прохождение его товаров всех «цветных территорий»: и белых, и красных, и зеленых, и черт знает, каких, на всякий случай. Что имелась у нэпмана и нужная, вовремя позолоченная ручка, открывавшая все подвластные ей семафоры и выдававшая разрешительный мандат?

Верхом развития коллективной творческой мысли биржевика, подрядчика и совчиновника была деятельность советских акционерных обществ, в которых контрольный пакет принадлежал государству. Такие общества явились новой почвой для самого разнузданного грабежа и без того ослабленного войной хозяйства страны.

Учреждая акционерное общество совместно с нэпманом и преследуя при этом весьма благие цели, государство передавало в качестве уставного взноса солидные денежные средства или имущество. Государственное управление обществом осуществлялось через уполномоченного представителя (совчиновника), который в сговоре с негосударственным акционером (нэпманом) ловко распределял по карманам не только прибыль, но порой и самый уставный фонд.

И все же, несмотря на все подлые ухищрения и жульничество, нэпман славно потрудился для народа. Хлеб, мука, масло, мясо и различные товары, еще вчера лишь предмет мечтаний, снова вошли в обиход и употребление. Стараниями пронырливого нэпмана и терпеливого русского крестьянина Россия смогла забыть о недавнем состоянии голода и холода. Именно нэпманы, вчерашние хозяева и управляющие заводов и фабрик, вернулись на предприятия, чтобы заставить их работать. И кто как не нэпманы прокладывали торговые пути на далекие окраины и проникали в самые захолустные уголки бескрайней матушки России.

* * *

Сергей Андреевич Татарников являл собой именно тот образчик советской буржуазии, что сформировала недавняя война. Коллеги-биржевики за глаза называли его «Императором», и это как нельзя лучше объясняло вес Татарникова в деловых кругах. Молоденькие маклеры и агенты города завидовали Сергею Андреевичу, мечтая со временем сделать столь же головокружительную карьеру. Сам Татарников считал себя просто удачливым и трудолюбивым человеком. Начинал он в 1904 году учетчиком на складе галантерейных товаров. Тогда семнадцатилетний выпускник реального училища и сын мелкого служащего почты мог только грезить о лучшей доле. Вечерами Татарников изучал бухгалтерскую науку в надежде, что знания когда-нибудь да пригодятся.

Через три года Сергей Андреевич стал помощником управляющего купеческого дома Маркедонова. Заметив честолюбивое рвение юноши и его организаторские способности, хозяин в 1913 году назначил Татарникова главным управляющим. Маркедонов торговал зерном и крупами, держал кожевенные мастерские. Сын Маркедонова был жандармским офицером, что, конечно, льстило отцу, как верноподданному Российской империи, но огорчало, как представителя купеческой гильдии.

Поэтому Маркедонов хотел видеть в Татарникове продолжателя своего дела. Начавшаяся в 1914 году война с Германией приумножила капиталы торгового дома. Используя связи в столице, Маркедонов добился военного заказа на поставку в армию сапог, упряжи и ремней. Для того чтобы верный помощник Татарников не угодил на фронт, Маркедонов ввел его в губернский комитет Земгора. Очень быстро Сергей Андреевич набирал вес и влияние: он завел дружбу с военными и гражданскими чинами и даже был представлен губернатору. Солидное положение двадцативосьмилетний коммерсант упрочил подобающей брачной партией: летом 1915 года Татарников женился на дочери председателя Дворянского собрания.

Самый неожиданный поворот в судьбе Сергея Андреевича произошел в октябре семнадцатого. Большевики взяли власть и объявили борьбу с буржуазными угнетателями. Сына Маркедонова, к тому времени уже бывшего ротмистром царской жандармерии, сочли врагом революции и попытались арестовать. С помощью отца он скрылся за границу, да и сам Маркедонов, побоявшись расправы, поспешил уехать в Париж. Так, волею судьбы, Татарников сделался хозяином «империи Маркедонова» – восемнадцати хлебных и крупяных складов, шести кожевенных мастерских, четырех барж и двух пароходов. Быстро смекнув, что на стороне большевиков сила вооруженного народа, Сергей Андреевич поспешил на поклон к новой власти. Он добровольно передал губкому запасы хлеба и предложил обмундировать отряд рабочей милиции. Луцкий благосклонно принял помощь Татарникова и выдал ему мандат на управление всеми маркедоновскими предприятиями.

В суматохе октябрьских событий очень немногие знали о том, сколько товарных запасов в действительности оставил Татарникову Маркедонов. Верные Сергею Андреевичу приказчики припрятали львиную долю хлеба, круп и кожаных изделий. Продовольствие Татарников продал за золото в голодающие губернии, а сапоги и упряжь переправил поставщикам Добровольческой армии генерала Корнилова.

Еще большую выгоду создали Татарникову большевистские продотряды. Весной 1918-го они принялись за свирепую реквизицию семенного фонда в деревне. Пронырливые агенты Татарникова разъезжали по селам и уговаривали крестьян продать семенной фонд за золото. Доведенные до отчаяния мужики соглашались – уж лучше было отдать хлеб за звонкую монету, нежели даром. Если с официальными хозяевами новой России у Татарникова были совет да любовь, то подпольные короли и князья жизни доставляли ему массу хлопот. Ночными хозяевами российских городов стали главари шаек налетчиков, наркодельцы и барыги. В уездах же и волостях бесчинствовали бандитские атаманы. Жиганы грабили обозы и баржи Татарникова, жгли его склады, убивали работников. Договориться с урками не представлялось возможным, ибо обстановка в криминальной среде постоянно менялась: ЧК и угро педантично истребляли одних, а на их месте появлялись новые и новые.

Так, лавируя между красными и белыми, ублажая партийных вождей заверениями в лояльности, а военных и хозяйственников щедрыми дарами, отбиваясь от бандитов где денежными вкладами, а где и силой оружия, дожил Сергей Андреевич до 1921 года. Объявление Лениным новой экономической политики сулило Татарникову новые барыши. Возобновлявшие работу заводы и фабрики нуждались в стройматериалах, сырье, топливе, станках и механизмах, а в стране, где хозяйственные связи разрушились, найти все это предприятиям было очень трудно.

К 1921 году Татарников обладал колоссальным капиталом. С приходом нэпа он не оставил хлебной торговли, но основные средства вложил в биржевые операции. Ко всему прочему Сергей Андреевич сделался ростовщиком. Татарников давал более выгодные, чем в государственных банках, кредиты. Уже в 1923 году он контролировал в губернии практически всю оптовую торговлю лесом, зерном и сырой кожей. Многочисленные артели, мастерские и заготконторы, возглавляемые подставными лицами, в действительности работали на Татарникова.

* * *

В понедельник 2 июня Татарников проснулся, как обычно, в девять часов утра. Он давно уже не подымался с рассветом. «Сладкий сон я себе, слава Богу, заработал», – говаривал Сергей Андреевич коллегам. Сунув ноги в турецкие туфли и накинув халат, Татарников направился умываться.

Глядя на свою розовую ото сна физиономию, Сергей Андреевич подумал, что за последний месяц наверняка прибавил в весе, и решил побольше ходить пешком.

Внешне Татарников был далек от созданного одиозной литературой образа пузатого «Мистера Нэпмана» или советского Скупого рыцаря с пшеничными усиками. Он был высок ростом и приятен лицом, но не настолько, чтобы назвать его записным красавцем. Глядя в его глубоко посаженные серые глаза, собеседник невольно понимал, что Татарников —большая умница и столь же большой пройдоха.

Женщины называли его «интересным», а мужчины легко попадали под обаяние блестящей эрудиции и способности мгновенно реагировать на любую ситуацию. Сергей Андреевич умел себя выгодно преподнести: на прием к важному чиновнику он ехал в скромной серенькой тройке и не пользовался дорогими одеколонами; на деловую встречу появлялся в шикарном смокинге, в окружении богато разодетой свиты помощников.

Если же, в силу обстоятельств, предстояла деловая встреча с дамой, Татарников отдавал предпочтение неброскому, но добротному костюму в сочетании с крикливо модным галстуком. «Учитесь у столпов российского политеса! – советовал он ближайшему помощнику Валуеву. – Вот Владимир Дмитриевич Набоков, правая рука Милюкова по кадетской партии, много добился благодаря умению со вкусом подбирать галстуки!»

С весны 1916 года Татарников с женой и двумя сыновьями жил в шестикомнатной квартире на Главной площади. В восемнадцатом четыре комнаты экспроприировали под общежитие трудящихся. Однако очень скоро Сергей Андреевич добился переселения соседей в более скромные места обитания, а комнаты выкупил и восстановил квартиру в прежнем виде…

Завершив туалет, Татарников выпил за завтраком две чашки черного кофе с гренками, перебросился парой пустых фраз с пробудившейся супругой и поехал в контору.

Новенький голубой «форд» быстро прикатил к зданию биржи.

В отделенном стеклянной перегородкой от операционного зала кабинете Татарникова ожидал Дмитрий Иванович Валуев, его главный помощник и заместитель.

– Ну что, Митя, каковы наши успехи? – поприветствовал Валуева хозяин и пристально посмотрел на неестественно красное лицо заместителя. —

Э-э, брат, я вижу, ты вчера знатно перебрал!

– Гулял на свадьбе у сестры, – опустил глаза Валуев и торопливо разложил по столу бумаги и конторские книги.

– Небось голова-то гудит? – справился Татарников. – Ты бы на базар сбегал, рассольчику перехватил.

– Да уж отпоили, благодарствую, Сергей Андреич, на добром слове, – вздохнул Валуев.

– Ладно, только чтоб такой кумачовой рожи я впредь не видел! – отрезал хозяин. – Что нового?

– Слышали о реконструкции кирпичного завода? – приободрившись, спросил заместитель.

– Само собой. Американцы берут его в концессию.

– Так это еще не все, – усмехнулся в пышные усы Валуев. – Совнархоз принял решение строить железную дорогу до выработки глины. Туда, почитай, верст двадцать будет.

– Так-так-так… – задумчиво пробормотал Татарников. – Подряды будут?

– Только на шпалы. С остальным Совнархоз справится…

– Шпалы! – фыркнул Татарников. – Ты знаешь, что такое строительство дороги, а? Это сотни рабочих, живущих в поле, пусть даже в двадцати верстах от города. Для них нужно строить бараки, кормить, продавать им вечером водку. Понимаешь?

– Да-да… – задумчиво почесал висок Валуев. – Надо бы об этом договориться.

– Ты уже с кем-то беседовал?

– С Горюновым, завотделом строительства Совнархоза.

– Когда успел?

– Еще в пятницу.

– Он сможет протолкнуть через коллегию решение о предоставлении подряда нам?

– Обещает. Однако… – Валуев покрутил пальцами в воздухе.

– Сколько он хочет?

– Три тысячи.

– Вот сквалыга! – расхохотался Татарников. – Ладно, соглашайся. Пусть подавится. Но с условием: строительство бараков и обеспечение работников пусть также оставит нам. Итак, ты обхаживай Горюнова, а я встречусь с Ляпуновым из «Желдорстроя», надо и этого умаслить. Свяжись со шмаровозами, зафрахтуй пару девок погрудастей. Он любит, сволочь.

– Сделаю, Сергей Андреич, не впервой, – кивнул Валуев.

– Вот еще! – припомнил Татарников. – В субботу я ездил в деревню, навещал деток на даче. Тамошние старики пророчат засушливое лето.

– Да, по всем видам жди неурожая, – согласился Валуев. – Лето только началось, а палит как в июле.

– То-то и оно! – постучал пальцем по столу Татарников. – Надо скупать урожай.

– Загодя? – уточнил заместитель.

– Само собой.

– Так цены-то по осени неизвестно каковы будут!

– Неважно, – поморщился Татарников. – Направь людей по селам, пусть заключают договоры и платят вперед на десять процентов дороже действующих цен.

– Многие крестьяне не согласятся, – покачал головой Валуев.

– С теми, кто победнее, договоримся, а потом и прочие гуртом повалят, – уверенно заключил Татарников.

– А только, если дадут нам подряд на шпалы, средств на закупку зерна точно не хватит, – нахмурил лоб Валуев, взял карандаш и набросал на листе бумаги несколько цифр. – Взгляните!

Татарников посмотрел на расчеты:

– Не беда. Перебросим часть средств с кожевенных мастерских. Кроме того, не продлевай кредитов тем, у кого подходят сроки возврата.

– Ясно, Сергей Андреевич, перегруппируемся, – кивнул Валуев и застрочил карандашом в своей записной книжке.

* * *

Незадолго до обеденного перерыва в кабинет Черногорова зашел Гринев:

– Получена телеграмма из Особого отдела пятой Краснознаменной Дальневосточной армии.

– Что там? – насторожился зампред.

– Ответ на запрос о Рябинине.

– А-а! – вспомнил Кирилл Петрович. – Читай!

Гринев развернул бланк расшифрованной служебной телеграммы:

«Секретно.

Тов. Черногорову.

В ответ на Ваш запрос от 24.05.1924 сообщаем сведения, содержащиеся в личном деле Рябинина А. Н.:

Рябинин Андрей Николаевич, род. в 1897 г. в Казани. Из мещан. Отец работал старшим механиком железнодорожных мастерских, был мобилизован на австрийский фронт в марте 1915 г., погиб три месяца спустя. Мать умерла в 1919 г. В 1914 г. тов. Рябинин окончил гимназию и поступил в Казанский университет. После гибели отца бросил учебу и ушел добровольцем на фронт. Закончил войну в чине прапорщика.

В начале 1918 г. вернулся в Казань, вступил в отряд Красной гвардии. С июня 1918 г. в кавалерийских частях РККА [3]3
  РККА – Рабоче-Крестьянская Красная армия.


[Закрыть] . С весны 1919 г. командовал 2-м эскадроном 111-го полка 26-й дивизии 5-й армии. Отмечался командованием как преданный делу рабочего класса, храбрый командир. Комсомолец с 1918 г.; в 1920-м делегат III съезда РКСМ. После тяжелого осколочного ранения в марте 1920 г. работал в окружном военкомате г. Иркутска (июль– сентябрь). С октября 1920 г. по личной просьбе переведен инструктором в формирующиеся части Народно-Революционной армии Дальневосточной республики.

С апреля 1921 г. командир эскадрона Троицкосавского кавполка. Активно участвовал в боях с белоказаками и белогвардейцами. Особо отличился в операции под Волочаевкой: 10 февраля 1922 г. совершил маневр в тыл войск противника, чем в немалой степени решил исход боя. В числе особо отличившихся в боях под Волочаевкой 67 бойцов, командиров и комиссаров НРА тов. Рябинин был награжден орденом Красного Знамени. С августа переведен командиром кавотряда 1-й заставы Аргунского погранотряда.

При переводе в войска ПО [4]4
  ПО – Пограничная охрана.


[Закрыть] лично встречался с командармом В. К. Блюхером, получил от него благодарность за службу и письменную рекомендацию (копия прилагается). За период службы на границе хорошо изучил окрестности, охотничьи тропы, не раз выполнял задания разведупра по преследованию белоказачьих банд на территории Китая, помогал в переправе агентуры за кордон. 30 января 1924 г. в бою с перешедшей границу бандой получил ранение головы и 2 апреля признан медкомиссией негодным к дальнейшей службе (копия заключения медкомиссии прилагается). Уволен из рядов РККА приказом № 1012 от 9.04.1924 г. На протяжении всей службы тов. Рябинин дисциплинарных взысканий не имел, проявил себя как идейный коммунар, активный комсомолец и храбрый командир.

Зам. начальника Особого отдела

5-й Краснознаменной армии

И. Манцев».

Гринев дочитал телеграмму и перевел дух.

– Вона каков у нас Рябинин! – довольно улыбнулся Черногоров. – Прямо геройский-таки товарищ.

– Так точно, характеристика весьма лестная, – кивнул Гринев.

– Надо бы его к нам переманить, – хитро подмигнул зампред.

– А в чем трудности? – Гринев пожал плечами. – Приказать дирекции завода и комсомольской ячейке откомандировать Рябинина в распоряжение ОГПУ! Служба в наших органах честь для любого советского гражданина.

– Ну, ты здесь-то не рапортуй, мы не на партсобрании, – усмехнулся Черногоров. – С Рябининым я беседовал – он, видно, подустал от армейской жизни. С ним надо обходиться поделикатнее. Сделаем вот как: свяжись с Самыгиным, он у них на «Ленинце» комсомольский вожак, пусть по-товарищески растолкует Рябинину необходимость работы в ОГПУ. Решение Рябинина должно быть осознанным и добровольным.

– А к чему использовать Самыгина? Он не сотрудник органов. У нас есть на «Ленинце» осведомитель член бюро ячейки Крылов. Уверен, он обработает Рябинина с должным упорством и…

– Не согласен, – покачал головой Черногоров. – Крылов тугодум и к тому же для Рябинина неавторитетная личность. Самыгин фронтовик, парень бойкий и неглупый. Он Рябинину поближе будет.

Черногоров заглянул в свой настольный календарик:

– К слову, тут за тобой, Паша, должок остался.

– А именно? – Гринев сосредоточился.

– Почти две недели тому назад я поручил организовать особую группу для разработки Гимназиста. Расскажи-ка, голубчик, что сделано?

– Оперативная группа из трех человек создана, товарищ зампред, а вот похвалиться пока нечем, —поджал губы Гринев. – Деревянников, согласно вашего приказа, вновь зачислен в штат уголовного розыска и откомандирован в мое распоряжение. Ему в помощь я придал молодого сотрудника Елизарова. Возглавляет подразделение Климов, следователь прокуратуры. Особая группа приступила к работе в прошлый понедельник, двадцать шестого мая. За это время все имеющиеся в окружных отделах угро и прокуратуре материалы о преступлениях, приписываемых Гимназисту, сведены воедино, началось их изучение и систематизация.

– Добро, – кивнул Черногоров. – Однако к чему ты ввел в состав группы Елизарова? Он же малограмотный сопляк!

– Виноват, товарищ зампред, я действовал из соображений тактических: Деревянников эксперт и аналитик, Елизаров хорошо знающий улицу оперативник, хваткий и энергичный специалист…

– …по облавам и мордобою, – с усмешкой подсказал Черногоров.

– Зря вы так, Кирилл Петрович, – не согласился Гринев. – У него, конечно, есть недостатки «полевого агента», но он набирается опыта, повышает образовательный уровень. Школу вот вечернюю закончил, юриспруденцию штудирует.

– Убирай этого волкодава! – безапелляционно оборвал Гринева зампред. – И Климова отправляй обратно в прокуратуру. Нечего ему в группе делать. Гимназистом должны заниматься люди нестандартно мыслящие, а не крысы канцелярские. И не обижайся, Паша, знаю, с кадрами трудно.

Черногоров подвинул к себе картонную папку.

– Я вот тоже кандидатуру в состав группы приготовил, – он открыл досье. – Гляди: оперуполномоченный уголовного розыска Приречного округа Непецин Борис Борисович. В органах с восемнадцатого года, член партии. Отзывы самые положительные. Кстати Непецин вел первое дело Гимназиста, в двадцать втором году. У него позже был конфликт с Шаповаловым, и Непецина перевели на работу с беспризорными.

– Да-да, припоминаю, – наморщил лоб Гринев. – Непецина тогда обвинили в незаконном аресте.

– Верно. Не нравится Непецин Шаповалову, плетет начугро интриги, – глаза Черногорова недобро блеснули. – А только не ведает, болван, что мне все доподлинно известно. Ох, Паша, попадет Шаповалов под горячую руку, разгоню его вместе с наушниками по уездам, будут там по оврагам абротников [5]5
  Абротник (жарг.) – конокрад.


[Закрыть] ловить.

Зампред на минуту задумался.

– Прикажете включить Непецина в опергруппу? – подал голос Гринев.

Черногоров встрепенулся:

– Непременно! И назначь его старшим. Временно.

– А постоянным кто будет? – Гринев поднял левую бровь вверх.

– Узнаешь. Потом. Еще вопросы есть?

– Никак нет, – Гринев щелкнул каблуками. – Есть деликатная информация.

– Выкладывай.

– Товарищ Медведь написал рапорт в Москву, – негромко проговорил Гринев. – Просит самого товарища Дзержинского перевести его на более опасную и ответственную работу.

– А-а, так ему давно в нашей губернии скучно, – махнул рукой Черногоров. – Глядишь, и переведут куда-нибудь в Туркестан басмачей гонять. Платон Саввичу там будет веселее. Все у тебя? Ну, так можешь идти.