Текст книги "Мастера"

Игорь Шахин
Мастера

© И. Ю. Шахин, 2019

© ГБУК «Издатель», оформление, 2019

* * *

1. Данила-мастер

 
Лет двенадцати иль боле,
Не здоров да и не болен,
Был высоконький, худой –
Таково жить сиротой.
 
 
А с лица чистенький,
Волосенки кудрявеньки,
Глазенки голубеньки.
 
 
Вот и взяли господа:
То подай, пойди туда.
Кто другой в таких местах –
И за совесть, и за страх –
То как вьюн,
а то – струной,
Если только кто другой.
А Данилку кто зовет –
Он и ухом не ведет,
Тихо сядет в уголке,
А щека на кулаке,
А в глазенках восхищенье –
Все глядит на украшенья.
 
 
Били парня, но с опаской.
Дела нет. Его в подпаски.
День за днем идет. И что ж?
Он и тут не вовсе гож.
И старателен был крошка,
Ан глядишь – опять оплошка.
Чуть присядет травам вровень –
Вона где уже коровы!
И пастух не злой попался,
Да и тот порой ругался:
Вон тебе уж сколько лет,
Ну а толку нет и нет.
 
 
Все мальчонке нипочем.
– Думки-то твои о чем?
– Я и сам не знаю, дедко…
Посмотри-ка ты на ветку,
На ней лист широконький,
По краям зубчики,
Вроде оборочки выгнуты,
А по листу букашечка,
Сама сизенька,
А из-под крылышек у нее
желтенько.
А пастух на то с ухмылкой:
– Не дурак ли ты, Данилко?
И бровенки-то не хмурь!
В голове такая дурь…
 
 
Так Данилке и жилось.
Но одно ему далось:
На рожке сыграет вам,
Старику –
куда уж там! –
Не то лес шумит,
Не то ручей журчит,
Не то дождик удаляется,
Пташек хор перекликается.
Кто бы знал из них тогда,
Вслед за песней шла беда.
 
 
Раз парнишко заиграл,
А пастух-то задремал.
И пока спалось да снилось,
Сколько-то коров отбилось.
А как стали собирать,
Глядь – их нет, давай искать.
Да куда там! Дело к ночи.
И места тут, словом, волчьи.
 
 
А в ту пору так судили:
Виноватых розгой били.
Растянули старика –
Чуть не лопнули бока.
Вот Данилушке черед,
А палач пока не бьет:
– Экой-то парнишка хилый,
Враз сомлеет, где в нем силы!
На словах-то он болел,
А стегнул – не пожалел.
Что за диво, не кричит!
Вдругорядь стегнул – молчит.
Палачу и вовсе блажь:
– Доведу… дашь голос… дашь!
Слезы каплют.
Что есть сил
В кровь губенку закусил,
И сомлел от этой сечки,
Но не вымолвил словечка.
 
 
Тут приказчик был глумливый:
– Ишь, какой он терпеливый!
Коли выживет, тогда
Знаю, деть его куда.
 
 
А в ту пору в мастерах,
Первым в каменных делах,
Был Прокопьич, старый дед,
И ему уж много лет.
Помереть он мог тотчас,
Тут-то барин шлет приказ:
«Чтобы дело продолжать,
Надо малых обучать!»
Стали к деду слать парнишек,
Ну а тот наставит шишек,
Все с тычка да все с рывка.
Говорит: «Слаба рука!
Глаз не гож! Не выйдет толку!»
 
 
Был бы толк в ученье, только
Не хотел, как видно, дед
Отдавать кому секрет.
Много было ребятишек,
Ну а толку-то от шишек.
Услыхав про ту науку,
В голос ди́тенки ревут.
И отцы на эту муку
Ребятишек не ведут.
Да и то сказать, что правы:
Малахит – он, что отрава.
Нездоровых сколько мается!
Люди знай оберегаются.
 
 
Ну а что же наш Данилка?
Распрямился, как былинка,
Хоть за жизнь его понюшку
Кто бы дал…
Была старушка,
Знала силу разных трав:
От надсады, от потрав,
От зубной и прочей боли.
Знала все – в лесу ли, в поле –
Корешки, цветки, листочки.
В доме глянь куда – пучочки,
В склянках, плошках сплошь товары:
Мазь, настойки и отвары.
У нее в короткий срок
Встал на ноги паренек.
У старушки был пока –
Не отлеживал бока,
Расспросил про то, про это,
Про лечебные секреты,
Ну а больше – про цветы
Неоткрытой красоты.
Та охочая до слов:
– Папор есть. Приносит зло.
На Иванов день цветет.
Кто его в тот день найдет,
Открывает все затворы.
Воровской цветок. Для вора…
 
 
Есть такой цветок, что пламень,
Ну а крепкий, словно камень.
Кто его найдет – вовек
Тот несчастный человек.
 
 
– Чем несчастный?
– Не узнать…
Так мне сказывала мать.
 
 
В том старушка согрешила:
Знала, но смолчать решила,
Так всегда старой народ,
Зная путь наш наперед,
Но жалеючи юнцов,
Промолчит в конце концов
Или, нам-то невдомек,
Непонятный даст намек:
Путь нелегок в мастера.
Выбрал?
Что ж, ступай, пора.
 
 
А приказчик тут как тут,
Пустосерд, с того и крут,
Хоть еще Данила квёл,
Взял к Прокопьичу привел.
 
 
В первый день весь дедов камень
Парень зоркими руками
Перебрал и говорит:
– Портишь, деда, малахит.
Покричал дед, пошумел,
Но и пальцем не задел.
Тут смекнул он в самый раз:
У парнишки меткий глаз.
Но сомненье одолело:
Зоркий глаз – еще не дело.
Что устроено не так –
Разглядит любой простак.
 
 
А вот как бы – в самый раз?
Тут не только нужен глаз.
Зорких мало ли таких,
А поделок – никаких!
Бил Прокопьич, обучая.
 
 
– Глаз хорош…
Ну да и что ж?
Ветром этого качает…
Ненароком пришибешь.
Надо парня отходить,
А потом начну учить.
 
 
Так решил и с этих пор
То пошлет по делу в бор,
То на пруд, то по дрова,
Чтоб окрепла голова.
Справил парню шубу,
шапку
И других вещей охапку.
 
 
Спит Данилка, ест да пьет.
Минул год, другой в черед.
Стал Прокопьич за отца,
Холит, бережет юнца.
 
 
Как-то был он на пруду,
Тут приказчик на беду.
– Это чей же тут рыбачит?
Кто-то от работы прячет!
Чей тут ищет приключенье?
– У Прокопьича в ученье…
А Данилу не узнать,
Стал пригож, мужская стать,
Высокий да румяный,
Веселый да кудрявый.
 
 
– Так-то учишься, стервец!
А Прокопьич как отец
Выгораживать давай:
– Я послал:
«Поди поймай
На ушицу окуньков».
Есть другое – нездоров.
 
 
На своем стоит приказчик:
– Покажи-ка мне образчик!
Вот – станок, рабочий стол.
Как освоил мастерство?
 
 
Дедко богу шепчет тихо,
В страхе сто сошло потов.
А Данило кажет лихо,
И на все ответ готов:
– Околтать каменья? Эдак!
Распилить? Да это ж так!..
 
 
Все как есть… Скрипит верстак.
– Окуньки?! – так пригрозился
Гость лихой и удалился.
Уж за ним затихли двери,
А Прокопьич все не верит:
«Не ругал, не колотил,
А смотри-ко, научил!»
 
 
А приказчик этот сразу
Стал в работу слать заказы.
А Данилушко без спору
Ловко делал все да скоро.
А поди-ка ты сумей-ка
Выточи из камня змейку –
То Данилушке игра.
Так и вышел в мастера.
Тут и барин написал,
При письме чертеж послал –
Чаша хитрая для взора:
Со сквозным чудным узором,
Пояс – камень оторочки,
На подножке в ряд листочки,
Обод – зубьями кайма.
Словом, выдумка ума.
«Год сиди хоть день и ночь,
Сделай чашу мне точь-в-точь».
 
 
У Данилки верный глаз,
Он ошибся хоть бы раз!
Точит, режет слева, справа.
И одно лишь не по нраву:
– Много трудности пустой,
Красоты же – никакой!
 
 
Не поймет чего-то дед,
Говорит ему в ответ:
– А тебе какое дело?
Надо им? Работай смело.
 
 
Я за жизнь свою такого
Понарезал непростого
И не ведал – для чего.
Надо? Делал. И всего.
Если хочешь для души?
Камень – вот, бери, кроши.
 
 
Думка накрепко запала
И уже не отпускала.
Сколь Данилушко ночей
Спать – не спал,
а тот, ничей,
Образ нового цветка
Не слетел к нему пока.
Точит барину заказ,
В скуке тренируя глаз,
А душа за думой вслед
Там парит, где скуки нет.
Ну, скажи, какая скука
Там, где маета и мука?
 
 
А в природе время трав.
Прав Данило иль не прав,
До людей ему нет дела,
Лишь на цветики глядел бы.
И пошло чернить молвой,
Мол, того он… головой –
В мертвых камнях душу ищет,
Зрит в них силушку-силищу.
 
 
А Прокопьич, слышь-ко, в страхе,
Он Даниле охи-ахи:
– Чую, доживаю жись.
Ты, Данилушко, женись.
Поглядеть хочу на внуков,
Помирать без них-то мука.
 
 
Словно дрема с парня спала.
Мыслей много – дела мало,
И решает:
«Кончу чашу,
Ту, что барину, и краше
Делать стану без обмана,
Чтоб как есть был куст дурмана.
А с женитьбой, дед, ни к месту.
Знамо дело, есть невеста,
С ней, с Катюшей, уговор:
Чаша с рук – сваты на двор».
 
 
Слово – дело.
Чертежи
В мертвом камне стали жить.
Но приказчику – ни слова,
Нужен срок и для иного:
Вдруг в оставшийся тот срок
Выйдет каменный цветок?!
 
 
Все ж удумали гулянку.
Дед наливки сделал склянку,
Звал людей степенных, скрытных,
Мастеров же малахитных –
Думка зрела у него,
Вдруг подскажет кто чего.
 
 
Вот пришли.
Ну любоваться:
– Гладко. Споро. Где уж нам…
– Чисто, не к чему придраться…
– В аккурат по чертежам!
 
 
А Данило все вздыхает:
– То и горе – нечем хаять.
Гладь узора, чистота.
Где, скажите, красота?
Самый плохонький цветок
Сердцу дарит радость впрок.
 
 
Был один тут старичок,
Пил да ел и все – молчок,
При таких словах Данилы
Не смолчал:
«А ты, сын милый,
Этой кривенькой тропой
Попадешь к хозяйке той…
Есть там каменный цветок…
Не ходи. Возьми зарок».
 
 
Но Данило зачастил
На рудник на медный в гору,
Выбивается из сил,
Камень ищет тот, что впору.
Так опробовал руками
Все забои рудников.
 
 
Через сколько-то деньков
Отыскал он чудо-камень.
Снизу темен,
сверху светел,
Словно кто прожилки метил
В нем навроде бы куста.
То змеиные места.
То Хозяйка подсобила –
Малахитину сломила.
 
 
Вот, не зная дня и ночи,
Он цветок дурмана точит,
Все же поздно или рано
Словно вырос куст дурмана.
Как живые листьев рой,
Хоть потрогай их рукой.
А как выточил цветок –
Красота из камня скок!
 
 
Мастера к нему явились
И на камень тот дивились:
– Что искать? Чего хотеть?
– Нам такого не суметь…
 
 
И молва пошла кругом:
Парень тронулся умом.
 
 
Слухи более всего
Образумили его:
– Силу камня не познать!
Надо свадьбу собирать,
Заждалась, поди, невеста.
 
 
Но услышал в разговоре,
Будто змеи в зиму вскоре
Все в одно сползутся место.
Тем, кто змей не убоится,
Тайна камня отворится.
 
 
И пришел к змеиной горке,
Видит – ящерка из норки.
Стужей пыхнуло январской,
А она в короне царской.
Вновь дыхнуло, будто лето.
Парень глядь – Хозяйка это,
Через бок перевернулась,
Юной девой обернулась.
Где еще увидишь краше?
Говорит:
– Не вышла чаша?
– Нет. Измаялся вконец…
Покажи Цветок-венец!
– Покажу. Да только впредь
Будешь сам о том жалеть.
Поглядят, уйдут к жене…
Ворочáются ко мне.
 
 
Он и шепчет ей в ответ:
– Без цветка мне жизни нет!
– Если Катеньку не жаль,
То старóму не пора ль
Отквитать добро добром,
Да не златом-серебром.
Знай, из мира твой уход
Мастер не переживет.
 
 
О Прокопьиче, о Кате
Не зазря вела допрос.
Знала – парень не дорос
К ней улечься на полати,
Чтобы так ее любить,
Будто жить да и не жить.
 
 
Свет людской его потянет,
Только звать Катюша станет.
 
 
Но свое твердит Данила:
Все мне кажется немилым.
Коль у Камня я во власти,
Без цветка не знать мне счастья!
 
 
– Будешь рад тому, не рад –
Так пойдем в мой тайный сад.
 
 
Так сказала, поднялась,
Глыба с гор оборвалась,
Стен раздвинулись валы,
Высоченные стволы
 

 
Неземного леса встали,
А за ним другие дали
Красных трав,
холмов лазурных,
Облаков резных, фигурных.
Как слюда, цветы сирени,
Пчел серебренных[1]1
  Таково «бажовское» написание слова – здесь и далее прим. автора.


[Закрыть] паренье,
В травах змейки золотые,
Все живые, завитые.
Малахитовые птицы,
А у них девичьи лица.
 
 
Час ли, день прошел, Хозяйка
Говорит:
– Теперь ступай-ка.
Через бок крутнулась раз,
Все исчезло в тот же час.
Первым снегом ветер дунул,
Тьму несла сырая мгла:
 
 
– Кабы сам красу придумал,
Я бы с камнем помогла.
Мастер ты, но не хватило
Силы крыл твоей души.
Лишь в душе летучей сила!
А теперь домой спеши.
Если нет в таланте силы,
То никто ее не даст…
 
 
Звезды в небе мгла гасила.
Осень.
Ветер.
Снежный наст.
 
 
Спал Прокопьич,
кашлем било
Тело старое его.
 
 
Лампа тусклая светила,
Видно, долго ждал кого,
Так уснул.
Данила молча
Над болезным повздыхал,
Лег уснуть, стонал полночи,
Встал, камнями громыхал,
Над цветком-дурманом сидя
Думал: «Нету в нем души!»
И живого в нем не видя,
Взял балодкой сокрушил.
 
 
С той поры молва отстала,
Зачастил к нему народ.
Кто деньгу несет, кто сало,
Кто еще чего несет.
А Данило пилит, режет
Камень, делает заказ.
И дурман-цветок все реже
Тайно точит. Всякий раз
Он крошит его спеша –
Камня прячется душа.
 

2. Мастер Степан

 
Внашем сказе поздно ль, рано
Наступил черед Степана.
Он – еще одна страница
В книге каменных стихов,
В беспокойной веренице
Той Хозяйки женихов.
 
 
Если кто от бога мастер,
То один ему конец,
На беду ль свою,
на счастье,
С ней уходит под венец –
Чтоб творить светлей и краше
Все, что было до него.
 
 
Нет прочнее в мире нашем
Обручения того.
 
 
Шаг шагнет Степан и ухнет
В пропасть горной высоты.
Донесут ли крылья духа
В царство вечной красоты?
Что же с этим парнем станет,
Мы узнаем под конец.
А пока что отлистаем
Сказ к началу. Он юнец.
 
 
У Данилы с Катеринкой
Народилось восемь душ.
Что не парень, то картинка!
А народ-то завидущ:
– Что у Кати за робята?
– Не драчливы. Ссоры нет.
– Все воркуют голубята…
– Промеж них тепло и свет.
 
 
Ну а главною причиной
Их согласия, добра
Был Степанко тихий, чинный –
Средний сын и средний брат.
То кого-то обогреет,
То на думку наведет.
Он и лекарь, коль болеют.
Он и ссору отведет.
 
 
Мать с отцом, ребят лелея,
Дали грамоту им, счет.
А работать не велели:
Мол, нагорбятся еще.
 
 
Все мудреное ученье
Степа с лету, с ходу брал.
И в писании, и в чтенье
Одногодок обшагал.
Мать с отцом за это рвенье –
В малый срок да много смог –
Тут ему в благодаренье
Пару справили сапог.
 
 
Кабы знать, что с тех сапожек
К ним в семью придет беда
И гористую дорожку
Даст им в жизни навсегда.
 
 
А случилось в эту пору
К месту барину явиться.
Прокутил деньжонок гору
По столицам, поживиться
Порешил в своем угодье.
 
 
При таком его заводе,
Коль с умом распорядиться,
Мог любой обогатиться.
Приказные да приказчик –
Вот он где, ему образчик –
Вор на воре восседает
И вором же погоняет.
 
 
Только ворон и сейчас
Ворона не клюнет в глаз.
Для того и есть народ,
Всяк с него семь шкур дерет.
 
 
Как-то барин проезжает,
Видит – робятки играют,
А один-то в сапогах!
Как же это?!
Ох да ах!
И зовет ответ держать.
 
 
Нет бы Степе убежать,
Там ищи – кого хотел
Для своих опутать дел.
 
 
Но себя назвал Степан,
Хоть и был тот барин пьян.
 
 
Кто с добром ко всем идет,
Зла в ответ совсем не ждет.
 
 
Барин кучера взашей:
– На завод! Домой! Скорей!
Только стихло в колесе,
На приказчика насел:
– Ты куда глядишь?! Я, барин,
В драных езжу башмаках,
А холопий сын в товаре
Ходит в барских сапогах!
У Данилы денег – впрок,
Увеличь ему оброк.
А не выполнит всего,
То в рудник, в забой его!
 
 
Слово – дело. Для Данилы
Беспросветье началось.
И ребяткам жизнь уныла:
Доучиться не пришлось,
До поры за камень сели,
Дни за днями – без утех.
Где былые смех, веселье?
А Степану горше всех.
Виноватей всех считая
Лишь себя, он так и лез
На работы, понимая –
Из него ли камнерез?!
 
 
Тут и надобно признаться –
Был он с детства нездоров,
И ему ль за дело браться
Камнерезов-мастеров?
 
 
У отца о том же мысли:
«Всем хорош, да грудью хил,
Пропадет парнишко, если
Посажу за малахит.
Вар присадочный готовить? –
Пыль столбом, не продохнуть;
Колотить щебенку? – Вот ведь,
Той балодкой не взмахнуть;
Олово же крепкой водкой
Дать на полер разводить? –
Будет век его коротким,
С тех паров ему не жить».
Но придумал: «Надо в город
На учебу снарядить –
Для парнишки будет впору
Камни малые гранить.
Гибки пальцы, хваткий глаз –
Вот работа в самый раз!»
И в родстве гранильщик-мастер,
Вот к нему и свез учить –
На беду ли иль на счастье –
Камни-ягодки точить.
 
 
Мода, слышь, была: клубника –
Яшма, лабро – ежевика…
Словом, ягоде любой –
Камень свой, недорогой.
 
 
Хоть Степану труд и нов,
Перенял тот установ.
Перенял, а все ж нет-нет
Да изменит свет и цвет.
Мастер, тот сперва ворчал,
Но все чаще замечал:
– Мне пора, юнцу под стать,
У тебя уроки брать.
Повезло мне, старику,
На своем большом веку
Встретить сущий божий дар!
Только знай, что сей товар
Мастер мерит не деньгой,
А судьбой и головой.
 
 
Тот в ответ:
– Да я не трус,
Не смотри, что пух – не ус,
Без заказов не скучаю,
Всех торговцев заручаю.
Мне ли удавиться жиром?!
 
 
Так они расстались с миром.
Ну а путь один юнцу –
К братьям, к матери, к отцу.
А у них – какой уж срок! –
Все труды идут в оброк.
Стал когда-то светлый дом
Непосильным тем трудом
Ночи все и день-деньской
Камнерезной мастерской.
 
 
Но Степану подгадали –
У окна местечко дали,
Чтоб его каменьев грани
На свету огнем играли.
 
 
Стал искать он матерьял,
Чтоб в поделках заиграл,
Чтоб его был целый ворох
И, конечно же, недорог.
Глядь, смогли бы изловчиться
И братишки – научиться.
 
 
Был им каждый холм изрыт:
Хризолит да малахит.
Камни хоть и красота –
Трудно взять и грань не та.
 
 
Как-то вышло: утром ранним
Так сидит, шлифует грани,
Глядь в окошко на минутку –
Наважденье?
Чья-то шутка? –
В женских пальцах туесок,
Ну а в нем дорожный сок –
Медный шлак зелено-белый
И еще – крыжовник спелый.
 
 
То-то в радости Степан,
Наважденье – не обман:
Шлака много под ногами,
Пруд пруди, вози возами!
 
 
Так он выточил крыжовник,
Словно вырастил садовник,
Пыль на ягодке сотри –
Видно зернышки внутри.
 
 
Дело сладилось. Оброк
Стал платить парнишка впрок,
Все поделки нарасхват.
Только он тому не рад:
Колдовской руки урок
Все в глазах его стоит,
Старый – снова за Цветок,
Снова рушит малахит.
Вот пример отца Степана
Все же вывел из дурмана.
Чтоб к тоске не воротиться,
Порешил Степан жениться.
 
 
Подыскал себе подружку
Веселушку-хохотушку,
Свел простушку под венец.
Тут бы сказу и конец.
Но Хозяйка, коль встречала
Мастеров, вспьяняла кровь
И навеки привечала!
 
 
Только жёнкина любовь
В переменной правоте
Ослабляла чары те.
 
 
Случай вышел: барин тот
Жил, пыхтел да отдувался
И пограбить не стеснялся
Безответный свой народ.
В том году он дочь просватал
Там за князя ли, купца.
На придано ей
заплаты
Драл с любого молодца.
И приказчик подслужился,
Все шептал, у ног кружился:
– Есть поделка у Степана.
Нет цены ей! Без обмана!
Пыль на ягодке сотри –
Видно зернышки внутри.
 
 
Барин в крик: «Ослы! Бараны!
Взять поделку – поздно ль, рано!
А не станет отдавать,
Знамо, силой отобрать!»
 
 
Да и сам не утерпел –
За посланцами поспел,
Первым к Степе на порог,
Кулаком по двери – грох!
Взвыл от боли, всхлипнул мелко:
– Эй, Степан, неси поделку!
 
 
Отворили. В страхе ждали –
Что еще ему не дали?
Объяснил приказчик. Мастер
Распахнул шкатулку настежь:
– Вот, бери мой лучший труд!
Барин глядь – не изумруд!
То визжит, то квочкой квохчет,
Каблуком поделку топчет:
– Ты мне шлак суешь, холоп!
 
 
Ну Степан и не сдержался,
А кулак, что камень, сжался,
В лоб того что силы – хлоп!
 
 
Парня тотчас повязали,
Быть в Гумешках[2]2
  Гумешки – горная выработка, местность.


[Закрыть] наказали.
Так и стал долбить руду,
День и ночь отдав труду.
После вышло послабленье,
Отпускали в поселенье,
Мог и время улучить
Камни-ягодки точить.
Год-другой, и он, считай-ка,
Мог бы выплатить оброк.
Кто бы знал, что и Хозяйка
Свой отсчитывала срок.
 
 
Вот пошли два мужика
Как-то раз смотреть покосы,
А дорога далека –
Мимо скал, озер и сосен.
День-то праздничный стоял,
Жарко – страсть.
Парун[3]3
  Парун – влажность.


[Закрыть] был чистый.
Лист на солнышке сиял,
Птицы легкие речисты…
А скажу, по той поре
Оба робили в горе,
Малахит-руду долбили,
Каждым вдохом яды пили.
Молодой еще один,
А в глазах уж зелен дым.
Тот, что старше, вовсе хворый.
Соки тела тянут горы.
 
 
Ну так вот, в лесу парило,
Мужиков и разморило.
Прилегли они соснуть,
Чтобы с новой силой в путь.
Старый спит, а парень скок –
Ровно кто толкнулся в бок.
Разомкнул едва ресницы,
Глядь – за деревом девица:
Вертка вроде колеса,
Ссиза-черная коса,
Ленты зелены, как медь,
Отчего бы им звенеть?
Парень спрятался, дивится
На вертлявую девицу.
А девица лопотать,
По-каковски – не понять.
С кем болтать ей, хохотать? –
Это парню не видать.
 
 
Ничего не чуя злого,
Парень думал молвить слово,
А девица пляшет пылко.
Тут его как по затылку
Ровно стукнул кто: – Узнай-ка!
Это ж Медных гор Хозяйка!
 
 
Отвела глаза косой.
Экий случай непростой!
Ту Хозяйку берегись!
Ну шептать закланье: «Брысь!»
 
 
В травы путается, жутко.
Тут она и молвит шуткой:
– Деньги платят за погляд.
Или ты уж и не рад?
Хочешь, рядом посидим
Да ладком поговорим.
 
 
Мол, не страшно, сделал вид
И в ответ ей говорит:
– Что нам споры-разговоры!
Уходи-ка ты под горы.
Ишь ты, выставила косы!
Мне идти смотреть покосы…
 
 
А Хозяйка, не сердясь,
Говорит ему смеясь:
– Будет наигрыш вести,
Надо дело соблюсти.
Коль меня признал – не бойся,
Но и к тяжкому готовься.
 
 
А Степан-то осердился,
Пошуметь в ответ решился:
– Я в горе в Гумешках роблю,
Для тебя сыщу оглоблю,
Коли вздумала смеяться.
Мне-то некого бояться.
– Вот и ладно. Я и рада.
Мне как раз такого надо,
Кто изробился в горах,
Побороть умеет страх.
Так и сделаешь, без спору.
 
 
Завтра, как спускаться в гору,
Будет там приказчик ваш,
Ты ему и передашь:
«Ты, душной козел, узнай-ка,
Что велит тебе Хозяйка –
Поскорее, до поры
Убирайся с той горы.
Ну а если не уйдешь,
То руды ввек не найдешь».
 
 
Стало в небе синем хмуро,
А она ему с прищуром:
– Коль наказ исполнишь мой,
Буду я тебе женой!
 
 
Так сказала, подскочила,
Косу в росах обмочила,
В ящерку оборотилась
И под камень свой зарылась.
А Степан при тех речах
Даже сплюнул вгорячах:
– Тьфу-ты, погань-то какая!
Неживая. Золотая.
 
 
Разбудил Степан другого,
Не сказал ему ни слова.
Вдаль пошли под птичьи трели.
На покосы посмотрели.
Тихо, скоро ль, ко двору
Воротились ввечеру.
 
 
Тот уснул. А парень знай-ка
Вспоминает про Хозяйку,
На уме одно:
«Как быть?
Говорить? Не говорить?
То-то боязно смолчать.
А приказчик – тоже тать,
Сказ один – козел душной,
Ни слезинки за душой.
Как услышит – разъярится…
Ну а как перед девицей
Оказаться хвастуном?»
Так забылся тяжким сном.
 
 
Вот и засветло народ
К штольне знаемой идет.
Поснимали шапки молча.
А Степан чернее ночи,
Проклиная злую долю,
Объявил Хозяйки волю:
– Ты, козел душной, узнай-ка,
Что тебе велит Хозяйка –
Поскорее, до поры
Убирайся вон с горы.
Не послушаешь, тогда
Вниз от нас уйдет руда.
 
 
То-то стало разговору!
Опустили парня в гору
И в забое приковали,
Чтобы выжил он едва ли.
И приказчик был, однако,
Не последняя собака,
Он отвел ему забой
Самый бросовый, сырой.
Рыкнул: «Малость прохладись
Да умишку наберись.
Коли быть не хочешь битым,
Откупайся малахитом».
 
 
И число назвал такое,
Что нельзя добыть в забое.
 
 
Делать нечего, кайлом
Начал бить Степан пролом.
Долго, нет ли, а глядит –
Так и сыплет малахит.
И число уж маловато,
И вода ушла куда-то.
То ль Хозяйка подсобила,
То ль своя была в нем сила?
Вот в забое звосияло[4]4
  Звосияло – засветилось, полыхнуло.


[Закрыть].
Глядь, Хозяйка кажет жало,
Появившись перед ним,
Разведя зеленый дым.
Приняла девицы облик,
Отоплыл зеленый облак,
И в подземной той тиши
Колдовской раздался шип:
– Честь Хозяйке оказал,
Хорошо ему сказал.
Долго, нет ли примерялся,
Все же ты не испугался
Злобы хилого козла.
Так ступай за мною в зал,
Испытай великий страх
У Хозяйки в женихах.
 
 
И разверзла недра темны.
Стены залы той узорны:
Сини, с крапинкою бледной,
То лазоревы, то медны,
То вдруг осыпью алмазной
Засияют гранью разно.
И на ней одежды тоже
Переменчивою кожей –
То рубином покраснеют,
То витками зеленеют,
Словно шелков малахит.
Вот она и говорит:
– Что еще тебе, дружок?
Молвит:
– Каменный цветок!
 
 
Знал Степан: отец Данило
Доживает жизнь уныло,
 

 
Рушит камень-малахит
И при этом говорит:
«Ох, потешилась Хозяйка…
А дорогу к ней узнай-ка.
Кабы снова к ней попасть,
Увидать бы эту страсть».
 
 
И балодкою опять
Разрушает камня стать.
 
 
То была не жалость сына,
То была иная сила,
Как воды просил глоток:
– Покажи мне свой цветок!
 
 
Дева-ящерка, прищурясь,
«Женихом» своим любуясь,
Не ответила пока,
Вспоминая старика –
«Тестя», мастера Данилу,
Как когда-то заманила,
Как в горе он бил завал,
Как свою Катюшу звал,
Как отпущен был опять
Век по Камню тосковать.
На Цветок на тот смотреть –
Увидать и Жизнь, и Смерть.
 
 
Всяк от роду любопытен,
Но судьбы сплетая нити,
Каждый вяжет свой узор:
На забвенье ль, на позор,
Ну а чей, как песня, вьется –
То не всякому дается.
 
 
…Рукавом слегка взмахнула,
Стену взглядом развернула.
Глядь, что солнечный поток,
В зале Каменный цветок.
– Кто сказал, что это – камень?!
Сотворить такой руками?..
Тьма и свет, вода и твердь,
Лед и пламень – круговерть!
Жизни луч и вечный сон…
 
 
Говорит она:
– Умен!
Ты один в какой-то миг
Тайну древнюю постиг.
В том цветке, сорви покров,
Души тысяч мастеров.
Скоро всполнит сей венец
И Данило, твой отец.
Вот она, судьба твоя.
Оставайся. Ты и я
Будем мастеров ловить,
Души их в цветке хранить.
Знаю я, твоя жена
Суетой заражена.
Ей все прыгать, хохотать
Да обновы надевать,
А до дела твоего
Нет ей вовсе ничего.
 
 
Прикусил он губы в кровь:
Велика к жене любовь.
– Так со мною не играй.
Разобраться время дай.
 
 
Снова ящеркою стала
И по-женски застонала:
– Как мне вас, людей, понять?
Век хотеть, найти – не брать!
 
 
Все ж в дорогу собрала,
Украшения дала.
Слезы каплют – изумруд.
Видит Мастер – люди врут,
Что Хозяйка бессердечна.
Каково одной тут вечно.
Камень-штольню отворила
И вослед проговорила:
– У тебя родится дочь,
На меня похожа – в точь.
Чтобы знал –
на брачном ложе
И меня ласкал ты тоже.
 
 
Прочь едва ступил ногою,
Глядь, опять в своем забое.
То ль приснилось? То ли сглаз?
То ль душил угарный газ?
Изумрудов горсть полна
И шкатулка зелена.
 
 
Надзиратель тут как раз,
И тогда в одно мгновенье
Все уменьшилось в сто раз –
И шкатулка, и каменья.
А вокруг лишь малахит,
Весь забой поверх набит.
 
 
Надзиратель увидал:
– Душу дьяволу продал?!
И к приказчику с отчетом.
Тот удумал:
– Черт с ним, с чертом!
Дело их. А мне плевать,
Надо выгоду поймать.
 
 
Привели к нему Степана.
– Слушай дело, без обмана.
Обломи без лишних слов
Десять каменных столбов.
Барин даст тебе свободу –
Документ уже готов.
 
 
Мастер взял себе бумагу,
Проявил в горе отвагу,
Отвалил от глыбы хлам,
Распилил… В какой-то храм
В Петербурхе поместили,
А Степана отпустили.
Дом отстроил, начал жить,
Камни-ягодки точить.
Родилась желанна дочка,
Хороша, как звездна ночка.
Только с той поры Степан
Стал нетверд, как будто пьян,
Спал не спал и ел – не кушал,
Хворь не тело ела – душу.
Он все чаще в той поре
К Медной хаживал горе.
И пропал… Его искали.
И нашли где медны скалы.
Как живой в траве лежал,
А в руке ружье держал.
 
 
И доселе говорят:
«Он в нее послал заряд».