Электронная библиотека » Игорь Шарапов » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 9 июня 2023, 15:20


Автор книги: Игорь Шарапов


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– Ехать вам разрешили, но можно остаться у моей мамы в Москве…

– Нет. Что ни случится – будем вместе! – ответила мама.

Тот год войны известен десятью «сталинскими» ударами по немецкой армии. Фашистов гнали на всех фронтах. За время пути мы ни разу не слышали выстрелов из орудий, не было налетов авиации врага. Поезд ехал быстро, останавливались лишь для того, чтобы заправить паровоз водой. Запомнились три эпизода той поездки.

На одной короткой остановке к платформе подошли двое – мужчина и женщина. В теплое лето на них были зимние одежды, придававшие им квадратный вид. Вещей у них не было, только большой мешок с зерном пшеницы. Они возвращались в места, где жили до войны и попросили подвезти. Мама покормила их.

В нужном месте им надо было спрыгнуть с медленно идущего поезда. Первой это сделала женщина, почему-то прыгнув спиной вперед. Я видел, как она два раза перевернулась на откосе железнодорожного пути. За ней более удачно последовал мужчина. Они поднялись и ждали, когда сбросим их мешок. Это сделал Леша.

Другой случай произошел, когда наш поезд остановился в тупике неизвестного полустанка. Узнав, что рядом протекает речка, солдаты базы пошли купаться. Леши тоже не было.

Мама решила разогреть еду. Зажгла примус, он загорелся коптящим пламенем. Рядом стояли накрытые тряпкой бутылки с керосином. Вдруг огонь перекинулся на эту тряпку. Мама заметалась, не зная чем потушить пламя, оно быстро увеличивалось, перекрывая нам выход из фургона. Схватив меня, она испуганно закричала о помощи.

В этот момент на платформе появилась молодая женщина в юбке, гимнастерке и в «хромовых» сапожках. Вышвырнув ногой из фургона примус, горящую тряпку, она поправила широкий кожаный ремень на талии и молча спустилась по лесенке. Я даже не успел испугаться.

– Какая решительная… – пробормотала мама.

Она попросила меня не рассказывать папе об этом случае.

На одной остановке мы оказались рядом с санитарным поездом. К вечеру в окне вагона этого поезда появилась женщина, видимо – артистка. Она спела много песен, а последней была «Огонек». В песне нравилась мелодия, но особенно понятно и душевно звучали слова:

 
На позицию девушка провожала бойца,
Темной ночью простилися на ступеньках крыльца,
И пока за туманами видеть мог паренек,
На окошке у девушки все горел огонек.
 

Вид красивой женщины, переливы звуков аккордеона, вызвали у всех людей чувство светлой грусти, затаенной мечты и надежды. Три дня мы ехали то впереди, то позади этого поезда, слушая во время стоянок «Огонек». А потом санитарный поезд не пришел. Все долго ожидали его, сидя на рельсах. Но он свернул на другую дорогу войны.

* * *

Конечным пунктом поездки был городок Белая Церковь на Украине. Недалеко от него, в селе Монастырище, началась организация места работы базы.

Папа был очень занят, я его почти не видел.

Нас разместили в «мазанке» с синими рамами окон, они выходили в сад, где на яблонях, грушах и сливах висели уже созревшие плоды. Разговоров о войне или немецкой оккупации я не слышал. Люди здесь выглядели спокойнее, чем в Бетелево или Курске, может и от того, что было тепло, в сарае висели связки лука, лежали желтые тыквы, стояли банки меда. По двору расхаживали гуси, куры, из загородки за сараем слышалось хрюканье свиньи. Среди жителей не было видно мужчин, только – женщины и дети.

Прошел слух, что в пруду за селом полно рыбы. Андрианов и двое солдат пошли рыбачить. Они соорудили плот, разделись до трусов, оттолкнулись от берега, на середине пруда бросили в воду взрывчатку и только потом вспомнили, что нет весел. Смотреть на их суматошные гребки руками было тревожно и смешно. Плот двигался медленно, люди на берегу побежали к ближайшему дому за веслом или доской. Раздался взрыв, поднялся столб воды, рыболовы попадали с плота, а на поверхность пруда вверх брюшками всплыло много рыб.

На базу начали привозить поврежденные в боях танки и самоходные орудия. Среди них оказался английский тягач, видимо, выпуска еще 20-х годов. Он был окрашен в сероватый цвет, игрушечная пушечка торчала из кастрюлеобразной башни. Когда захотели передвинуть с его помощью платформу с орудием, у него лопнула гусеница. Механики базы взяли из этого тягача чудесные инструменты, кожаные сиденья поставили в отремонтированный Т-34 как подарок экипажу.

Одно из ярких для меня впечатлений того времени – появление в нашей армии американских грузовиков марок «форд», «шевроле» и «студебеккер». За мощь мотора, проходимость, более других, ценили «студебеккеры». Водители говорили, что они могут буксировать танк. В кинохронике военных лет можно видеть силуэты этих грузовиков с наклонными направляющими для запуска наших ракетных снарядов.

«Штабными» американскими машинами были «виллисы» и «доджи». С открытой кабиной, откидным ветровым стеклом, они до мелочей были продуманы для перемещения и обороны во внезапном бою.

На таком «додже» папа повез нас посмотреть Киев. В нем было много разбитых домов, но зеленые кроны деревьев, золотые купола собора на берегу Днепра, придавали городу мирный вид. Папа и мама даже пошли на оперетту «Сильва» в исполнении приехавшего на фронт театра музыкальной комедии.

Меня удивила и обрадовала перемена во внешности наших военных. Офицеры носили красивые кители со светлыми погонами. У многих, включая солдат, на груди были медали и ордена. Все двигались ловко и уверенно, сказывался опыт военной жизни и настроение людей, уже поверивших в победу.

Здесь отвлекусь для некоторых размышлений. После той страшной войны прошло много лет, умерли почти все ее участники. Книги о ней пишут, учитывая нынешние представления, с изречениями вождей и приказами полководцев, решительных в использовании «живой силы» войны. Конечно, успех военных операций зависит от понимания ее цели, воли военачальников. Но миллионы простых граждан нашей страны, каждый на порученном ему месте, совершили тогда трудовые и ратные подвиги, сохранившие жизнь нам и будущим поколениям.

Об этом нужно вспоминать в первую очередь.

* * *

По утрам стало появляться все больше наших бомбардировщиков. Их эшелоны покрывали почти полнеба. Леша сказал – летят в сторону Констанцы, где у немцев были последние запасы горючего. Иногда, с громом моторов, пролетели американские «летающие крепости», они базировались на аэродроме вблизи Полтавы и совершали «челночные» рейсы для бомбардировки промышленных районов Германии. Эти огромные самолеты были освещены яркими сигнальными огнями, как на параде, и у них было столько пушек и пулеметов, что казалось – сбить их невозможно.

Лето в Монастырищах было спокойным, радостным. Я проводил дни с ребятами из соседних домов. Самым интересным нашим занятием было катить с помощью крючка из проволоки круглый диск коробки передач танка. Он издавал звук мотора «виллиса», а остановить его можно было мгновенно, зацепив за внутренние зубья.

Пришел очередной приказ о перемещении нашей ремонтной базы на новое место. Вначале были слухи – в сторону Румынии. Но оказалось, что на Западную Украину. Там немцы сопротивлялись очень упорно.

В этот раз перемещались на грузовиках, своим ходом. В одном месте Леша сказал, что мы пересекли довоенную границу нашей страны. Меня не выпускали из фургона. Иногда мы ночевали в домах внешне вежливых людей, говоривших на непонятном языке.

Однажды встретили большую колонну пленных румын или венгров. Их охраняли не более трех-четырех наших солдат с автоматами. Вид у пленных был радостный, это меня удивило.

– Для них война закончилась, – сказала мама, – остались живы и рады.

Стали появляться комиссии фронта по проверке работы базы, они приезжали на трофейных машинах. Эти машины – от скромного вида «опель-кадета» до шикарного «опель-адмирала», выглядели красиво, но были не так просты и удобны в использовании, как «американцы».

Дорога постепенно вела нас в горы, временами, выпадал мокрый снег, становилось холоднее. Пришли предупреждения о прячущихся в лесу бандитах. А потом все чаще и громче стали слышны звуки выстрелов из орудий. Мирный вид дорог с прекрасным бетонным покрытием, с указателями о населенных пунктах, не согласовывался с тревожащим громом близких боевых столкновений. Наше движение продолжилось, машины поднялись на перевал, и в долине открылся город.

Это был Ужгород. На высоком месте города светились шпили собора, Нас удивила зелень садов, черепичные крыши домов. На перекрестках улиц стояли наши патрули и девушки-регулировщицы с флажками.

Разрушенных домов не было видно, лишь наклонно вздыбились плиты взорванного немцами моста и на берегу реки видны были штабеля, как потом сказали, немецких авиабомб. Провал моста уже был перекрыт бревенчатым настилом, сооруженным нашими саперами.

Нас разместили в каменном доме с оштукатуренными стенами, в нем была ванна, кафельная плита, действовал водопровод и канализация.

Мама пришла в восторг от этого и первым делом выкупала меня.

Прохожих на улицах было немного, в основном, женщины. Удивили их светлые пальто, довольно открытые туфли, и это – зимой. Правда, на тротуарах, ровно выложенных кубиками из камня, не было снега.

Какое-то время действовал комендантский час. По ночам слышался мерный шаг наших солдат. Они грубыми голосами отрывисто пели:

 
Артиллеристы, Сталин дал приказ!
Артиллеристы, зовет Отчизна нас!..
 

Папа сказал – так нужно, случаются обстрелы «недобитками» из леса. Все должны знать, что порядок будет обеспечиваться решительно.

Переход к мирной жизни происходил здесь удивительно быстро. Злых и недовольных лиц не было видно, жители старались услужить новой власти. Маму называли «госпожа», подсказывали, где можно купить продукты и нужные вещи.

Однажды к нам пришли двое солдат с большими чемоданами. После разговора с папой они ушли. Вскоре появился человек в пальто и шляпе. В руке он держал листок бумаги и требовательно что-то говорил папе. Оба вышли на веранду, там по этому листку читали и проверяли вещи в чемоданах. Потом человек, вежливо подняв шляпу, попрощался, легко поднял чемоданы и ушел. Из разговора родителей я услышал, что солдаты набрели на погреб с открытой дверью во дворе пустующего дома. Мама сказала:

– Ребята вещи и рассматривать не стали, сразу рассказали о находке. Кстати, у этого типа в списке третьими были записаны галоши.

Это было сказано для меня. Я отказывался надевать галоши на свои валенки. Такие галоши связками лежали в машине «Военторга» и противно пахли резиной. У них была малиновая подкладка, она меня раздражала. Никто не брал эти галоши.

* * *

Какое-то время я ходил в необычную школу. Может, это была и не школа – чем-то нужно было занять детей в создавшейся ситуации.

Там в первых рядах сидели малыши, дальше – те, кто умел читать, на последних партах – кто совсем не слушал учителя, а занимался своими делами. В углу класса на полочке лежали две розги, толстая и тонкая. Ими учительница била по рукам тех, кто очень шумел.

Меня она не трогала.

Я не понимал, что она объясняла, и рассматривал книгу, изданную еще до войны на чешском языке. В ней увидел рисунок, где человек, по виду – «буржуй», пил из маленькой чашки, а над его головой (так он мечтал) парила большая кружка. На другом рисунке человек рабочего вида пил из большой кружки, а над его головой висела маленькая чашка. Так здесь представляли интересы богатых и бедных. Им было непонятно, что жадный «буржуй» отберет у рабочего кружку и уж точно оставит себе и маленькую чашку.

А потом я заболел скарлатиной. В больнице нас опекали монашки в черной одежде, на головах они носили белые угловатые капоры. В палате я находился с взрослыми, все рассматривали журналы со смешными картинками. Журналы до нас листали многие года разные больные. По утрам приходил врач в военной форме, в белом халате.

Моей встревоженной маме он сказал:

– Сейчас проще, появился пенициллин, он лечит от всего.

Вскоре я поправился, и мама забрала меня домой. Папы дома не было, ремонтную базу направили в сторону озера Балатон, там шли последние бои с фашистами в Венгрии.

* * *

Весна здесь началась рано. В конце марта уже зацвели некоторые деревья. К дому, где мы жили, примыкал сад. За ним в убогом сарае жил старый человек со злым лицом и мальчик такого же возраста, как я. Его звали Михай. Он научил меня первым словам и фразам на венгерском языке. Познакомился я и с другим мальчиком, Иштваном. Он напомнил мне Витю из Бетелево – такой же выдумщик, но более активный и резкий в действиях. Иштван все время ходил с рогаткой и стрелял по всему, что двигалось. Он повел меня к больнице, где лечились наши солдаты. За забор больницы выливали всякие отходы, туда приходили крысы, и Иштван расстреливал их из рогатки. С ним можно было попасть во всякую, но, уж точно, интересную историю.

Мы обошли все окрестности, и везде Иштвану было что рассказать. Что из бомб, которые оставили у реки немцы, можно вывернуть запал для того, чтобы глушить рыбу. Что летом можно пролезть под сетку ограды бассейна возле замка и бесплатно купаться, сколько захочешь. Что на площади у моста продают жареную кукурузу и сахарную вату.

– Но нужны деньги, – задумчиво сказал Иштван.

Мама могла дать деньги, но пришлось бы ответить на так много ее вопросов, что пропадал бы интерес к любому лакомству.

Я знал, что в столе у папы есть кошелек, в нем были разные монеты. Там были рубли с надписью на ободке «Банк РСФСР. 1924», монеты с видом замка, медаль с профилем старика и надписью Gindenburg. Рубли остались от родителей папы, остальное как-то образовалось. Я взял из кошелька венгерские монеты с дырками, и мы с Иштваном съели по сахарной вате. Мой авторитет у него явно возрос.

Из соседнего дома к нам стала приходить женщина, звали ее Регина. Она помогала маме и учила ее откармливать гуся. На это страшно было смотреть. Гусю силой запихивали в глотку кукурузу. Он уже не мог глотать, мотал головой, чтобы не задохнуться, но Регина била по клюву, чтобы продолжал есть.

Я возненавидел ее. На мои просьбы не мучить птицу, мама ответила, что здесь это делают издавна, а гусиный жир, смалец, очень полезен. У нас потом стояло банок пять этого смальца.

Мама за последнее время сильно располнела, сказала, что ей нужно будет лечь в больницу, за мной будет присматривать Регина, и к ней нужно относиться с уважением.

Однажды ночью улицы осветились ракетами, послышались громкие крики, отдельные выстрелы. Мама сказала:

– Это – победа! Война закончилась, скоро приедет папа.

На следующий день к главной площади города направилось много людей. Колонна скрипачей-цыган играла «Интернационал».

Спустя какое-то время через город прошли возвращающиеся части нашей армии, их цветами и улыбками встречали жители Ужгорода.

На нашей улице появились новые люди. Из концлагеря вернулась семья истощенных евреев с остриженными головами. Регина сказала маме, что они были на пороге крематория, спасли наши войска. Их звали Мошковичи – две женщины и девочка, младше меня. Когда у них отросли волосы, обнаружилось, что они очень красивые люди. Позже они пришли к нам, разговаривали с мамой.

Я познакомился с мальчиком из русской семьи, она жила здесь давно. У Кости, так звали мальчика, были чудесные игрушки: автомашины, железная дорога с паровозом и вагонами. Одно смущало – на многих из них была изображена свастика. Если бы мама об этом узнала, она запретила бы мне ходить к Косте.

Папа приехал к рождению моей сестры Ани, мы пошли проведать ее. Аня посмотрела на меня внимательно, видимо, оценивая возможную опасность моих поступков по отношению к ней.

В один из дней к нам пришел Милош Вайс, офицер чешской армии и владелец дома, где мы жили. Он обсуждал с папой дальнейшее наше проживание в этом доме. Вайс здесь жить не собирался.

То ли нельзя было тогда оформить нужные бумаги, то ли папа и мама отнеслись к этому так же несерьезно, как к справке о моем рождении, но наше право на нахождение в доме Вайса не было подтверждено должным образом, и это позже привело к большим неприятностям.

На одной площади города стоял щит с картой территории военных действий. Каждый день усатый старшина перемещал на карте флажки, отмечая движение наших войск к Берлину. Сейчас этот щит можно было бы снять. Но в один из дней, старшина наклонными линиями карандаша закрасил на карте всю Закарпатскую область и сказал:

– Эта территория – наша еще с довоенного времени!

После этого Костя и его мама начали собираться в Югославию, там у них оказались давние друзья. Мошковичи уехали позже и незаметно – еще не закрыли границу с будущими странами народной демократии.

А к сентябрю 1945 года открылась русская школа. В просторных классах стояли удобные парты, на досках цветными мелками было написано: «Дорогие дети! Поздравляем с новым учебным годом!»

В Ужгороде закончилась неопределенность с моим появлением на свет. Пришло время, когда понадобилась справка о моем рождении. Вначале в ней написали: «Родился в Кременчуге со слов родителей».

Такое не понравилось ни маме с папой, ни начальнику отдела записи гражданского состояния. Получалось – я родился со слов родителей. Кроме того, справка была на украинском языке, в ней «родители» именовались «батьками», что усиливало сомнения. После месячного размышления местные власти выдали нам справку по действующей в СССР форме, но на ней дописали: «Запись восстановлена!»

Папа сказал, что восклицательный знак указывает на необходимость особого внимания ко мне, что неплохо, и с этим можно согласиться.

Эта справка подвела черту под моим «военным» детством.

Начальная школа жизни

Прежде чем продолжить рассказ, я прочел описание своих детских лет и удивился его краткостью. Два десятка страниц с комментариями уже взрослого человека! Мало, учитывая, что детские впечатления – самые яркие. Один мой приятель посетовал, что почти не помнит себя в возрасте до пяти лет. Думаю, что он ошибается. Ребенок импульсно размышляет о том, что видит, слышит, это запоминается и определяет многое в его восприятии мира и поведении уже во взрослом возрасте.

Это – вступление к рассказу о моей юности. Начну с момента, когда я шел к полноводной от весенних дождей реке, протекающей в городе, неся кораблик, сделанный из овальной банки консервов. Поперек реки дул сильный ветер, когда я опустил кораблик на воду, он удивительно быстро и ровно понесся по волнам. Султанчик паруса на приклеенной бумажной мачте то поднимался, то исчезал, посылая мне прощальный привет. Мне вдруг представилось, что после нашей небольшой речки кораблик доплывет до рек Тисса, Дунай, потом – до Черного моря и еще долго будет плыть вдоль неизвестных берегов, сообщая обо мне живущим там людям.

Домой я вернулся пораженный открытием, что мир огромен, но все в нем связаны, и каждый человек имеет значение. Эта мысль помогала мне в дальнейших жизненных передрягах.

Район города, где находился дом Вайса, называли «еврейским», хотя здесь проживали и венгры, чехи, русины. Состав населения Ужгорода сложился в годы после Первой мировой войны. Около двадцати лет Закарпатская область принадлежала Чехословакии, за это время центр города благоустроили до достойного уровня проживания. Среди его жителей тогда было 50 % чехов и евреев, 25 % венгров, остальное составляли западные славяне – русины. Все жили дружно. Президент Чехословакии того времени, Т. Масарик, человек высокой культуры, в молодости ездил в Россию лишь для того, чтобы посетить Льва Толстого. Это говорит о многом.

После Мюнхенского сговора Закарпатскую область отдали венграм, они более чем вдвое увеличили свое присутствие в этих местах, что определило состав населения города к концу Второй мировой войны.

В моем понимании окружавшие нас здесь люди различались лишь видом их хозяйственной деятельности.

В конце улицы жил мясник, чех Купаш. Он откармливал свиней и был специалист по приготовлению мясных яств. Свиней забивали осенью. Купаш появлялся в клеенчатом фартуке с набором инструментов и за день целиком перерабатывал тушу в колбасы, окорока, соленое сало.

Внутренности шли на холодец, поджарки для пира с соседями по улице. Такой ритуал соблюдался соседями по улице два первых года нашей жизни в Ужгороде.

Старшая женщина в семье Мошковичей была детским врачом, к ней, при необходимости, обращался каждый. Ее дочь учила детей соседей играть на пианино и пению.

Семья венгров в доме с обширным участком на берегу реки держала коров и коз, продавала молоко, сметану, масло.

У большого картофельного поля располагалась неказистая хижина, ее владелец, русин, очень много работал и часто выпивал. Проходя мимо его участка к кустам ежевики на склонах близких гор, мы с Иштваном слышали, как он кричал жене:

– За мою словенскую кровь!

Картофель у него был хороший, клубни – один к одному. Он привозил его по заказу и довольно успешно торговал на рынке, но жил бедно и скандально.

У многих обитателей улицы в селах были родственники, привозившие ранее незнакомую нам кукурузу, основной здешний злак. Если к этому добавить, что в мае здесь созревала черешня, а яблони, груши, сливы, абрикосы росли не только в садах, но и вдоль дорог за городом, можно считать, что нам сказочно повезло после прошлых бед. И когда папа демобилизовался, начал работать главным инженером местного завода «Перемога», производившего плиты, мы остались жить в Ужгороде.

* * *

Русская школа № 3 размещалась в красивом и удобном для учебы здании прежней чешской школы на набережной, уже названной «Ленинградская». Венгерская школа № 1 располагалась через три квартала. В нумерации школ видимо был определенный смысл. В младших классах мы учились вместе с девочками, а состав учеников соответствовал образующемуся здесь кругу советских граждан – еще находившихся на военной службе, сотрудников служб правопорядка, работников партийно-хозяйственных органов.

Первый год учебы в этой школе не оставил особых впечатлений, мне запомнились лишь спортивные игры в прекрасно оборудованном зале. Но я совершил поступок, как сказала маме завуч школы, Капитолина Васильевна, «не характеризующий вашего сына с хорошей стороны». Такое определение позже повторялось не раз, я всегда переживал свои жизненные промахи, но видно – так распоряжалась мной судьба.

На проступок меня вдохновил Иштван, учившийся в школе № 1. Он принес сероватые камешки в консервной банке, положил ее в снег. Из банки выделялся дым с острым запахом. Иштван чиркнул спичкой над ним. Раздался громкий взрыв, банка улетела на несколько метров.

– Карбид, – сказал Иштван, освоивший русский язык. – Если кусочек положить в чернильницы, будет очень интересно. Я пробовал.

– А не взорвется?

– Не надо поджигать. Просто положи, и на уроке будет очень весело.

Я так и сделал. Положил карбид в чернильницу толстому Кухте, его за это не любили, и Звонаревой, она мне нравилась.

Смешного было мало, меня вычислили, маму позвали в школу для беседы. Но Звонарева после этого обратила на меня внимание.

Учительницу начальных классов школы звали Лина Михайловна. Она приходила в пальто с воротником из лисы-чернобурки, в классе часто красила губы, глядя на себя в ручное зеркальце. Уборщицы школы говорили, что она хочет замуж. Но она была доброй и нравилась нам.

Среди нас «белой вороной» выглядел Дмитрий Мирошников из семьи русских эмигрантов. Митя был фантазер и отчаянный враль, я с ним подружился. Мы так азартно рассказывали придуманные истории, что одноклассники слушали нас, как загипнотизированные. Некоторые из них угрюмо бормотали: «не может быть», но шли за мной и Митей после уроков, слушая наши небылицы.

Митя жил в возвышенной части города. К его дому вела извилистая дорога, на ее поворотах стояли часовни со скульптурой женщины с ребенком. По одну сторону дороги размещалось кладбище, но оно не выглядело мрачным, может потому, что за ним были виноградники. Я тогда не знал, что название этого места города – Калвария означает Голгофу. Значительные жители города стремились селиться здесь. Зимой Калвария была местом массовых катаний на санках. Я впервые увидел длинные санки с рулем, на них венгерские парни с большой скоростью неслись по крутому спуску горы. Я завидовал им.

Папа и мама, занятые работой на службе и домом, не уделяли много внимания моему воспитанию, и большую часть времени я проводил с Митей Мирошниковым. Он познакомил меня с теми местами города, которые считал наиболее важными.

Прежде всего, мы пошли к пятиэтажному зданию Народной Рады, оно было построено чехами для муниципалитета города, а сейчас быстро осваивалось службами советской власти. Там Митя показал мне лифт в виде вертикального эскалатора, непрерывно перемещающего кабины со скоростью, позволяющей войти в них и выйти. Такое транспортное средство я не видел ни до, ни после. Еще не было ограничений на вход в это учреждение, мы полчаса катались на лифте. Самым волнующим был момент, когда кабина проплывала мимо двух громадных колес в подвале и на верхнем этаже здания. Их мощное вращение, гул привода вызывали восторг от ощущения опасности.

Кроме Народной Рады на этой главной площади города находилось здание органов правопорядка, к нему примыкала тюрьма, замыкая круг государственных служб. Эти места я подробнее узнал позже.

После поездок на лифте мы направились к виноградникам Калварии. Там вошли в длинную пещеру с кисловатым запахом, в ней стояли громадные деревянные бочки с поврежденными днищами.

Митя объяснил мне – зачем привел к этому месту:

– После прихода ваших военных здесь была грандиозная попойка. Бочки прострелили из автоматов, и пили вино, льющееся из дырок. Неподвижных от выпитого вина солдат вытаскивали из пещеры за руки, они могли утонуть. Сейчас здесь хотят организовать ресторан.

Родители Мити принадлежали к местной интеллигенции, с ней новая власть тогда не хотела портить отношения. Может и поэтому, Митя учился в русской школе.

* * *

Новый 1946 год мы встретили с украшенной елкой, за столом с вкусной едой. Были Андриановы и новые знакомые с завода, где работал папа. Последующие дни запомнился нежно пахнущими кусками сладкой «пасхи», шествием нарядно одетых девочек и мальчиков в собор на «конфирмацию». Регина объяснила нам, что обряд крещения здесь принято выполнять в возрасте, когда уже самостоятельно понимаешь каноны веры. Богослужение в соборе выглядело красочно и значительно. Торжественно звучал орган и нежное пение хора, служители церкви выходили в белых одеждах строгого покроя, с лиловыми вставками. Прихожане слушали проповеди, стоя или сидя на удобных скамейках.

А Первое мая уже праздновали, как День солидарности трудящихся. Организованный народ запрудил улицы, ведущие к главной площади, мы с Митей с трудом добрались до начала колонны, где увидели трех всадников, представлявших Илью Муромца, Александра Невского и Василия Чапаева. По замыслу организаторов праздника, они должны были демонстрировать вечно боевой дух наших миролюбивых людей.

Невский и Чапаев сидели на стройных гнедых скакунах, а Муромец – на громадном сером першероне. Длинный плащ былинного богатыря с застежкой на его шее накрывал круп лошади ниже хвоста. Папаха на голове Чапаева, сверкающий шлем, кольчуга славного князя Великого Новгорода, вызвали интерес и одобряющие возгласы горожан.

Перед площадью колонна остановилась, и тут лошадь Ильи Муромца начала потоком извергать содержимое своего желудка. Плащ быстро наполнялся, богатыря потянуло назад, лицо его стало красным, потом посинело. Рукавицы мешали ему расстегнуть застежку, он задыхался. Подбежавшие люди помогли Муромцу сползти на землю. Он ударил кулаком по шее невозмутимо стоящего першерона и стал вытряхивать из плаща сильно пахнущий груз. Этот случай дал мне и Мите повод для новых рассказов, их мы пополняли все большими подробностями.

Помимо мобилизующих демонстраций, были и полезные для города действий новой власти. Отремонтировали поврежденный мост, менее чем за год построили детскую железную дорогу – яркое событие для небольшого Ужгорода. А главное, не было изменений в образе жизни жителей, сложившееся за многие годы. Многие частные магазины, кафе, мастерские, работали в удобное людям время и без перерыва.

Одним летом я отдыхал в частном детском санатории, его содержала мадам Бращайко, энергичная дама эффектной наружности. Говорили, что она в родстве с чешским королем обуви по фамилии Батя. Мадам Бращайко работала и ценилась в городском отделе здравоохранения.

Пансионат размещался в особняке, расположенном на окраине города и окруженном фруктовыми деревьями. Мы были одеты в одинаковые костюмы «бойскаутов», занимались спортом, походами в окружавшие Ужгород горы. Воспитательница читала нам книгу о похождениях бравого солдата Швейка и рассказы о сыщике Шерлоке Холмсе, печатавшиеся в выпусках книжек серии «Библиотека красноармейца».

Все начало меняться в 1947 году. Летом появились слухи о денежной реформе. После войны, при еще действующей карточной системе, на «черном» рынке использовались и деньги, на них покупали товары, которых не было в магазинах. Помню рубль с изображением шахтера, три рубля – с бойцом в каске, пять рублей – с летчиком. На купюрах большего достоинства в разных цветах изображался профиль Ленина.

Денежная реформа была необходима, продумана она была толково и по-советски. Кроме средств на сберкнижках, нужно было заявить о наличных деньгах. В этом случае часть старых денег меняли на новые рубли в соотношении один к одному. Остальные – реквизировали. Кто в требуемый срок не сообщал о наличных деньгах, их лишался. Реформой отменялась карточная система, снижались цены на ряд важных товаров и сохранялась существующая заработная плата. На новых банкнотах указывалось обеспечение рубля золотом страны, что вызывало определенное доверие к стабильному положению страны.

Трудно представить себе огромную работу Госплана СССР, которая позволила провести эту реформу при численности служащих, намного меньшей по сравнению с чиновной братией нашего времени!

У нас не было много денег, особых потерь мы не опасались. Но эта реформа включала Закарпатскую область в систему экономики СССР с изменением хозяйственных и социальных отношений людей, ранее не ограничиваемых паспортной регистрацией, условиями перемещения и трудоустройства. Началась коллективизация даже небольших, а здесь и удаленных друг от друга, сельскохозяйственных образований. Эти изменения вызвали все возрастающее противодействие, в том числе – вооруженных «бендеровских банд». Их враждебные вылазки обычно происходили из лесов, в гористой местности, и вначале – при тайной поддержке местного населения. «Бендеровцы» запугивали и убивали сотрудничавших с советской властью. Во Львове они среди бела дня убили журналиста Ярослава Галана. Борьба с этими бандами длилась несколько лет. Советскую власть приняли и поддерживали бедные, часто, малообразованные люди, получившие возможность проявить себя при сложившихся обстоятельствах. Их старались выдвигать в местные органы управления. Недостаток знаний и опыта определяли некоторую торопливость и неоправданную решимость в их действиях.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации