Текст книги "ВЧК в ленинской России. 1917–1922: В зареве революции"

Глава 3
Официальный старт «красного террора»

Официальная советская трактовка начала «красного террора» известна. Согласно ей по приказу затаивших обиду эсеров член их партии Каннегиссер 30 августа 1918 года застрелил председателя Петроградской ЧК Урицкого, а в Москве после митинга на заводе Михельсона эсерка Фаина Каплан при покушении ранила самого Ленина. Это, по мнению ленинского Совнаркома, дало ему право объявить о начале «красного террора» в ответ, разумеется, на этот самый вопиющий «белый террор». И тут же начать повальные аресты и расстрелы по всей стране и расстреливать в качестве заложников по спискам людей, никак не причастных ни к питерскому убийству высокопоставленного чекиста, ни к московскому выстрелу в Ленина. 5 сентября 1918 года этот указ Совнаркома появился на свет и развязал руки чекистам. И уже в сентябре месяце в ответ на убийство Урицкого только в Петрограде чекистами расстреляно более тысячи заложников «красного террора» и еще полтысячи в Кронштадте.

В истории с обоими покушениями, ставшими отправной точкой официальной кампании террора и его оправданием для большевиков (а к ним для наглядности приплюсовали и убийство эсерами большевистского наркома печати Володарского в Петрограде), достаточно белых пятен и нестыковок, заретушированных советской историографией. Они уже тогда вызвали пристальный интерес некоторых скептиков, а с падением коммунистических табу в истории вылились в контрверсию по той же модели, что убийство Мирбаха и мятеж эсеров 6 июля. Эта прямо обратная коммунистической версия предполагала откровенную провокацию ЧК или мистификацию обоих покушений. До крайних версий, о том, что сами чекистские провокаторы убили Урицкого с Володарским и стреляли в вождя революции, дело не доходило. Хотя иногда заикались, что выстрелы завербованных ЧК агентов могли быть холостыми в случае с Лениным, а ранения имитированы, но это слишком легко оказалось опровергнуть. Речь чаще шла о том, что Урицкого убил по собственному почину молодой поэт Леонид Каннегиссер в отместку за ранние расстрелы друзей и за зверства Питерской ЧК вообще, а его сделали членом размашистого эсеровского заговора. В случае же с выстрелом Каплан вообще есть сомнения, что стреляла в Ленина она, а не другие люди, а сама Каплан стала просто удобной фигурой для нового раскручивания дела об эсеровском терроризме. То есть из выстрела мстителя-одиночки и не раскрытого до конца покушения на Ленина слепили мифический заговор и использовали его как повод для объявления «красного террора», а не было бы этих акций – нашли бы другую причину.

С питерскими убийствами двух «Красных Моисеев», как уже тогда назвали недруги убитых Урицкого с Володарским, чуть больше ясности – там установлены личности непосредственных убийц, хотя в случае Володарского и с идентификацией фамилии убийцы тоже есть вопросы. Остается вопросом лишь, стреляли ли они по поручению ушедшей в подполье части эсеров. Убивший Урицкого (а он стал первым в истории спецслужб советского периода чекистом такого высокого ранга, убитым в результате политического теракта) поэт Каннегиссер одно время числил себя эсером и имел в друзьях множество эсеров – это и стало для ЧК отправной точкой в определении партийности заговора против своего командира. Хотя с нашей современной точки зрения это выглядит явной натяжкой, тогда очень многие примыкали к популярной партии эсеров. Например, эсером периодически объявлял себя и лично друживший с Каннегиссером поэт Сергей Есенин, что никак не означает причастности нашего классика литературы к террористическим действиям этой партии. Есенин и большевиком себя не раз объявлял, но так ни к какой партии полностью и не примкнул. Бывшие эсеры или им сочувствующие были тогда повсюду, многие при этом уже были одеты в кожанки самой ЧК, здесь чекистам притянуть выгодный им эсеровский след было бы легко.

Каннегиссер на первом же допросе его после убийства в Петроградской ЧК заявил ведшим допрос председателю ВЧК Дзержинскому и заместителю покойного Урицкого в Петроградской ЧК Антипову: «Убил не по приказу какой-либо партии, а по собственному побуждению отомстить Урицкому за расстрелы офицеров и лично своего друга Перельцвейга». Каннегиссер был бывшим юнкером Михайловского училища, нескольких его товарищей питерские чекисты расстреляли летом 1918 года, ни о каких эсерах Каннегиссер на этом допросе Дзержинскому с Антиповым не говорил.

На этой версии убийца Урицкого стоял вплоть до его расстрела в конце 1918 года, партия эсеров тоже своего участия в его акте никогда не признала. О своем более раннем членстве в партии эсеров Каннегиссер на допросах упоминал, хотя и называл сам себя «народным социалистом», а партия энесов (Трудовая партия народных социалистов) к 1918 году была совершенно самостоятельной и с эсерами не связанной. Но принципиально требовал записать в протокол, что его акт с членством в этой партии никак не связан, а со своим двоюродным братом и известным среди правых эсеров боевиком Филоненко он уже давно никаких отношений не поддерживает.

Официально для себя советская власть этот вопрос закрыла окончательно в 1922 году, когда под суд были отданы остатки эсеровской верхушки, и в качестве обвинений эсерам фигурировали в том числе убийства Урицкого с Володарским и покушение Каплан на Ленина. Основным обвиняемым был лидер эсеровских террористов Семенов, признавший свою вину в непосредственной организации расстрела на питерской улице Володарского и в подготовке покушения на Ленина в Москве. Именно на признательных показаниях главных обвиняемых – эсеров Семенова и Коноплевой – держался вынесенный тогда эсерам обвинительный приговор.

Скептики продолжали сомневаться даже тогда, в начале 20-х годов, когда еще у всех на памяти были лихие провокационные операции царской охранки, во множестве отработанные царским тайным сыском в первые годы ХХ века. Семенова с Коноплевой могли на следствии в ЧК заставить себя оговорить, методы допросов уже тогда были довольно широкими. Некоторые считают самого Семенова изначальным провокатором ЧК, как и Якова Блюмкина, умышленно толкавшего товарищей по партии правых эсеров в террор для оправдания их последующего разгрома и начала «красного террора» на официальной основе, получающим такие инструкции едва ли не прямо от Дзержинского. Правда, не на руку сторонникам этой версии играют другие эсеры, так же уверенно признававшие авторство своей партии в этих терактах. В том числе и те, кто после долгой вооруженной борьбы с советской властью по примеру их кумира Бориса Савинкова оказался к 20-м годам в эмиграции и никак не был заинтересован в поддержке фальшивой версии ЧК и от этой организации, в отличие от подсудимых по эсеровскому процессу, не зависел.

Например, сам лидер боевой организации партии правых эсеров (так называемой «военки») Борис Соколов в своих эмигрантских мемуарах полностью подтверждает версию Семенова. Об этом же писал и лидер правых эсеров Филоненко, тот самый двоюродный брат расстрелянного Каннегиссера, которого в каких-либо контактах с ЧК после его долгой террористической борьбы с советской властью также не заподозришь. А именно себя Филоненко назвал непосредственным организатором убийства в июне 1918 года комиссара по печати Володарского, застреленного членом эсеровской боевой группы Сергеевым. Эсеры признают за своей организацией и убийство Урицкого, и покушение на Ленина на заводе Михельсона. Борис Соколов даже дополнил эту палитру заявлением о ранее неизвестной ЧК попытке эсеров стрелять в Ленина в театре, к каковой якобы тоже была причастна Фаина Каплан, а также взял на себя организацию обстрела автомобиля Ленина в январе 1918 года. Тогда машина вождя большевиков была обстреляна на питерской набережной Мойки из засады, Ленин не пострадал, но был ранен в руку сопровождавший его швейцарский коммунист Платтен. Считалось, что стреляли монархисты. А тут Соколов и этот теракт объявил делом рук своей «военки», поскольку уже под новый 1918 год якобы получил от лидеров партии правых эсеров Чернова и Гоца тайный приказ: «Выкосить террором всю большевистскую верхушку», после чего и привлек к делу несколько молодых и сочувствовавших эсерам молодых поручиков и капитанов.

В 1919 году эсеры вместе с анархистами организовали взрыв Московского комитета РКП(б) в Леонтьевском переулке, когда от брошенной анархистом Соболевым бомбы погибли несколько известных ленинцев во главе с секретарем Московского горкома партии Загорским, и здесь от авторства теракта эсеры не отказывались. Тогда советская власть охотно верила эмигрантским рассказам эсеров о своих подвигах. Петроградское покушение на Ленина 1 января 1918 года на Мойке переписали с офицеров монархического центра на эсеров, взявших все эти покушения 1918–1919 годов на себя одним махом.

Правда, когда в годы сталинских репрессий конца 30-х годов это дело о покушении на вождя в Петрограде вновь реанимировали, виновными опять признали офицеров-монархистов, уже арестованных ЧК в 1918 году и отправленных затем на фронт искупать свою вину. Бывший подпоручик Ушаков, работавший к тому времени советским журналистом в Сибири, вторично арестован и расстрелян в 1936 году, об эсерах к тому времени политическая конъюнктура уже позволяла забыть. А это самое первое покушение на Ленина в качестве главы Советской России в первый вечер 1918 года по-прежнему обрастает различными слухами и версиями. И оно тоже заслуживает отдельного обращения к нему, ведь и эти петроградские выстрелы еще до убийства Урицкого с Володарским тоже легли в обоснование кампании «красного террора» полугодом позднее.

В 1918 году по горячим следам покушения на Ленина в Петрограде и раскрытия этой офицерской группы ВЧК достаточно подробно информировала даже через советские газеты общественность о своем следствии, и тогда о причастности к нему партии эсеров не говорили. Не думали, что вскоре политическая конъюнктура потребует привязать эсеров к этой группе, а все офицерские тайные группы тогда автоматически считались сторонниками реставрации монархии, хотя и члены той же обвиненной в 1918 году в покушении на Ленина группы вполне могли быть и сторонниками Февральской революции или даже примыкать к эсерам. Духовный лидер и организатор этой группы подпоручик Ушаков уже позднее в качестве журналиста написал воспоминания о событиях зимы 1918 года под псевдонимом Решетов, по которым можно достаточно подробно восстановить хронологию подготовки покушения на Мойке и идейную направленность его группы. В воспоминаниях он тоже пишет о себе как о стороннике эсеров, хотя другие члены собранной им из молодых офицеров группы, по словам того же Ушакова, примыкали к самым разным течениям, от ярых монархистов до сторонников анархии.

Организовали в Петрограде эту офицерскую подпольную группу подпоручик Ушаков и председатель Союза георгиевских кавалеров Осминин, молодые офицеры вполне могли и не быть замшелыми черносотенцами или ярыми монархистами-романовцами. И если верить словам Ушакова, к покушению на Ленина их действительно склоняли правые эсеры через входившего в их группу члена этой партии, имени которого Ушаков не раскрыл ни на следствии, ни в воспоминаниях, называя этого человека почтительно «старый эсер». Сами молодые поручики при идейной мешанине в их рядах были охвачены романтикой момента, собираясь на конспиративные встречи и придумав себе зловещие клички, а свою группу для подготовки убийства Ленина назвав «Охотничьей бригадой». Все они в итоге по разным причинам согласились с предложением «старого эсера» помочь эсеровской партии и вообще России, ликвидировав большевистского диктатора Ульянова-Ленина. Так что эсеровский след за этой группой Ушакова очень вероятен, большинство исследователей этой темной истории склонны предполагать, что и средства на организацию покушения Ушакову с его товарищами выделили из эсеровской партийной кассы, а монархический подпольный центр Шаховского здесь вообще был ни при чем.

Вечером 1 января 1918 года эти люди из «Охотничьей бригады» поджидали Ленина у Михайловского манежа во время встречи главы Совнаркома с трудящимися. Но припасенную заранее бомбу Ушаков в толпе побоялся бросать, пожалев случайных людей, которые могли погибнуть с Лениным, – это были еще царские офицеры со своими представлениями о чести и границах дозволенного даже при тайном терроре. Автомобиль Владимира Ильича уехал от здания, и лишь на мосту оставленный как запасной вариант капитан Зинкевич открыл огонь из револьвера по быстро едущей машине, стреляя на бегу. В корпус машины попало пять пуль, две через стекла влетели в кабину, и пригнувший голову Ленина к сиденью его товарищ швейцарец Фриц Платтен получил ранение в кисть руки. Автомобиль вождя революции примчался в Смольный, где Платтеном занялись врачи, а заняться поиском террористов Ленин немедленно поручил молодой ВЧК Дзержинского. ЧК начала прочесывание Петрограда и обыски у подозрительных лиц. Но выдал группу Ушакова один из ее участников, сам явившись к чекистам с повинной и назвавший всех остальных участников покушения на Ленина.

На следствии арестованные лидеры этой группы (Осминин, Ушаков, Зинкевич, Мартьянов и др.) признали подготовку к покушению на Ленина, рассказали, как они пытались выяснить маршрут главы Совнаркома на квартиру к большевику Бонч-Бруевичу, как пытались члена своей группы Спиридонова устроить дворником в дом Бонч-Бруевича – именно Спиридонов и выдал их ЧК. Они же заявили в ЧК на допросах, что у них был и альтернативный и совершенно утопический план похитить Ленина из его автомобиля при налете и увезти его в качестве заложника в укрытие, чтобы «заставить большевиков прекратить кровопролитие в России». На следствии часть этих офицеров опять говорила о себе, что они сочувствуют делу Февральской революции или партии социал-революционеров, но никто из них формально эсером не был, и ЧК в начале 1918 года поторопилась изобразить из них монархистов. Тем более что непосредственно стрелявший по машине Ленина капитан Зинкевич действительно назвал себя под арестом сторонником монархии и Романовых. А когда стало выгоднее в политическом плане обвинить в антибольшевистском терроре бывших союзников из партии эсеров, расследование по делу группы Ушакова и Осминина быстро свернули, и этим объясняется облегчение их участи в 1918 году, на итоговом докладе ЧК по этому делу лично Владимир Ильич начертал резолюцию: «Дело прекратить, послать на фронт».

Далее их судьбы сложились по-разному. Ушаков вскоре встал на позиции большевиков и честно провоевал всю войну в Красной армии, даже побывал в Сибири в плену у колчаковцев и бежал от них до расстрела, в Сибири же он и остался писательствовать с окончанием Гражданской войны, вплоть до трагической развязки его извилистой судьбы в 1936 году. Почти все его товарищи по «Охотничьей бригаде» перебежали на фронте к белым: Некрасов служил у Деникина, Мартьянов тоже позднее эвакуировался с Врангелем и в эмиграции писал антисоветские воззвания в русской прессе, сам разрядивший в автомобиль Ленина револьвер Зинкевич перебежал на Восточном фронте к Колчаку и там в белой контрразведке отличался особой жестокостью к большевикам. Никто из них не отрицал своего участия в этой группе и в покушении на Ленина, так что эта организация не фикция, и само покушение явно не имитировано ЧК.

Другое дело, что их сначала действительно «переквалифицировали» из удобных в 1918 году монархистов-черносотенцев в сторонников эсеров, ловко связав все покушения в один узел вокруг правого крыла ПСР, а позднее опять представляли белогвардейцами-монархистами. А в 1936 году о террористах из Союза георгиевских кавалеров опять вспомнили, реанимировали версию о террористах-монархистах, и давно ставшего обычным советским журналистом в провинции Ушакова арестовали вторично и расстреляли спустя два десятка лет после тех событий.

Именно эти нестыковки и позволяют современным сторонникам версии о чекистской провокации для начала «красного террора» обвинить эсеров-эмигрантов в тщеславной попытке взять на себя чужие террористические акции, преувеличивая свои заслуги в борьбе с большевизмом, чем они только подыгрывали официальной советской трактовке событий. Правда, ЦК партии правых эсеров однозначно отрицал свою санкцию боевикам на убийство Ленина или Урицкого, а выведенные в 1922 году на судебный процесс оставшиеся в России лидеры эсеров повторяли то же самое: Семенов, Коноплева и Каплан в партии состояли, но ЦК партии им приказа об этих терактах не отдавал. Они не отрицали, что Каплан заявляла о своей готовности убить Ленина, но полагали ее выстрелы индивидуальным актом, от которого сами же в 1918 году свою сподвижницу отговаривали. Член ЦК партии эсеров Донской в своих показаниях даже передал образно дух этой беседы с Каплан, приведенной к нему Семеновым: «Иди, милая, проспись! Он не Марат, и ты не Шарлотта Корде» – так разговаривают с малыми детьми или безумцами.

Окончательно вину на эсеров в эпопее с ранением Ленина и убийством Урицкого советская история смогла возложить именно после этого суда над партией эсеров летом 1922 года, поставившего точку в легальной истории этой партии в России. Обвинение здесь держалось на тех самых показаниях бывшего лидера группы боевиков эсеров Семенова (Васильева) и на показаниях такой же раскаявшейся эсерки Коноплевой, которых многие историки сейчас называют изначальными провокаторами ЧК. Специально к суду в чекистской типографии даже выпустили отдельную книгу Семенова «Военная и боевая работа партии эсеров за 1917–1918 годы», – приказ о печатании этого опуса в типографии ВЧК дал лично заместитель председателя этой спецслужбы Уншлихт. А сам Семенов к тому времени уже вступил в партию большевиков и даже послужил некоторое время непосредственно в ЧК. Разумеется, в свете этого трудно доверять показаниям Семенова с Коноплевой, которым один из главных подсудимых на этом процессе и член эсеровского ЦК Гоц прямо в зале суда бросил: «Вы так прозрели на службе в ЧК?»

Тем более в их показаниях, бывших десятилетиями почти единственной основой советской версии этих громких покушений, те же явные нестыковки, бросающиеся в глаза. Включая рассказ Семенова, как он лично травил ядом кураре пули для покушения Каплан на эсеровской явке на пару с лидером боевого крыла партии Соколовым, – сейчас тщательный химический и медицинский анализ полностью опровергает версию о наличии яда на пулях из ран Ленина. Да и тогда привлеченные к делу эксперты сомневались в наличии яда на пулях, как ни настаивал на том раскаявшийся под диктовку ЧК террорист Семенов. Они указывали, что это технически почти невероятно: нанесенный яд в жидком состоянии на пуле будет ничтожно мал, чтобы причинить жертве более серьезные проблемы, чем сам попавший в нее свинец.

В этом деле вообще остается очень много загадок и нестыковок. Сделанные при следственном эксперименте чекистами Юровским и Кингисеппом фотографии во дворе завода Михельсона, где Ленина с Каплан имитируют другие люди и где странное их взаиморасположение только еще больше запутывает дело. Знаменитое пальто с плеча Ленина в день покушения, пулевые отверстия на котором никак не хотят совпадать с ранами на теле Ильича. Загадочная быстрота объявления Свердловым об авторстве партии правых эсеров в этом покушении, написанное едва ли не в течение часа после самих выстрелов до всякого расследования ВЧК. Наконец, при операции 1922 года и после вскрытия тела Ленина уже посмертно в 1924 году из него извлечены две попавшие в тот день пули, из руки и шеи, оказавшиеся в итоге выпущенными из разных пистолетов. Уже это практически точно доказывает: 30 августа 1918 года в Ленина в заводском дворе в Замоскворечье стреляли два человека. Если не предполагать совсем уж фантастически, что подслеповатая Каплан, как хороший спецназовец, стреляла с двух рук «по-македонски». К тому же один пистолет системы «Браунинг» чекистам доставили очевидцы с места преступления с тремя отсутствующими в обойме патронами, а еще один при задержании изъяли в сумочке у Каплан, хотя из него вроде бы в тот день и не стреляли. Всем этим вопросам нет конца, нет числа и строящимся вокруг них версиям, недаром после краха СССР даже Генеральная прокуратура в 1992 году возобновила производство по делу о покушении на Ленина по вновь открывшимся обстоятельствам, хотя никаких новых открытий это следствие восемьдесят лет спустя и не принесло.

Также много загадок и с полумифическим эсером Сергеевым, который якобы по команде Семенова убил комиссара печати Володарского. Его так и не поймали, даже не установили достоверно личность этого человека. Уже в 1918 году за убийство Володарского ЧК был арестован и вскоре расстрелян другой человек, некто Петр Юргенс, которого в горячке после убийства Володарского схватили чекисты и которого вроде бы опознала в качестве стрелка вдова покойного комиссара. Обстоятельства этого убийства Володарского в истории мирового терроризма очень разительно напоминают картину убийства в Стокгольме шведского премьер-министра Улофа Пальме в 1986 году, там тоже стрелок с места преступления скрылся, а позднее вдова Пальме опознала как убийцу одного из арестованных – безработного Петерссона. Только для шведских спецслужб одного опознания вдовы без других доказательств оказалось мало, и Петерссона в итоге выпустили, а для сотрудников советской ЧК в 1918 году этого было достаточно – Юргенса расстреляли. Как уверяли сами эсеры и даже каявшийся на суде Семенов, здесь чекисты расстреляли совсем невиновного человека, но это никого особо не смущало, ведь уже была готова формула «Время было такое».

Правда, сами эсеровские руководители в 1922 году тоже признавали убийцей рядового члена своей партии Сергеева, но и здесь называли акцию личным выпадом своего боевика. В эмиграции лидер ПСР Виктор Чернов написал в мемуарах, что «этот рабочий и по убеждениям эсер имел другое задание, но увидел на улице Володарского у сломавшегося автомобиля, не стерпел и выстрелил». А затем, как говорил на суде тот же Гоц, Сергееву эсеры просто помогли скрыться, чтобы не отдать своего товарища чекистам на расстрел. Семенов же с Коноплевой на суде стояли на своем: этот теракт руками рабочего Сергеева организовали они по приказу ЦК партии.

Так что за 1918–1922 годы вокруг этой истории накручено лжи и противоречий достаточно, истину и сейчас установить очень непросто. Например, даже признавая свой план убить Урицкого и организацию Коноплевой слежки за главой ЧК в Петрограде, все эсеры отрицали исполнение этой акции. Здесь даже Семенов с Коноплевой утверждали, что одиночка и эсер по убеждениям Каннегиссер к их боевой группе отношения не имел, действуя по своей инициативе. Складывается убеждение, что и это на суде 1922 года устраивало советскую Фемиду. В одном случае группа Семенова действует с санкции ЦК партии (в убийстве Володарского), в другом по собственному почину или с молчаливого согласия отдельных членов ЦК (в покушении на Ленина), в третьем стреляет вообще одиночка-эсер (в убийстве Урицкого) – какая разница, везде виноваты эсеры. Похоже, что это резюме для советской власти и ее историков и было главной задачей эсеровского процесса 1922 года. По итогам того процесса в августе 1922 года Семенов и Коноплева за их деятельное сотрудничество с судом были амнистированы. Обвиненные при помощи их показаний лидеры ЦК партии эсеров, а также указанные ими боевики, причастные к покушению их группы на Ленина, осуждены на небольшие сроки заключения.

Еще раз точку в этом деле со стороны советской власти поставит уже 1937 год, когда с началом Большого террора дожившие до этих времен участники событий арестованы и расстреляны за те же теракты двадцатилетней давности, включая самих «разоблачителей» Семенова с Коноплевой. Вместе с ними добьют многих переживших революцию и Гражданскую войну эсеров, оставшихся в Советском Союзе. И никого из них не спасет слава бойцов революции и членов партии, до 1917 года решительнее всех боровшейся за свержение в России монархии.

Впрочем, с первых же дней большевистской власти в терроре ее ЧК против эсеров все эти революционные заслуги уже не учитывались у тех, кто за революцию боролся в составе той единственно правильной партии Ленина. Так безмерно почитаемый среди эсеров террорист Куликовский, в 1905 году застреливший градоначальника Москвы Шувалова и осужденный за это к смертной казни, замененной затем пожизненной каторгой, после октября 1917 года не принял советской власти и оказался в рядах армии Колчака в Сибири. После захвата в плен Красной армией уже на излете Гражданской войны Куликовский насмерть забит при допросе в ЧК, чекист-следователь проломил ему голову рукояткой маузера.

Если резюмировать все это, можно высказать вполне обоснованное предположение: эсеры действительно организовали большинство этих акций, очень уж они укладываются в традицию этой партии и ее способ борьбы с политическими противниками. Слабым местом выглядит только связь мечтательного юноши Каннегиссера с эсеровскими вожаками, он мог действовать и по собственному почину, разделяя их цели мести большевикам и взгляды их партии. А уж затем в ЧК воспользовались этими одиночными выстрелами эсеров для ответной и долгой канонады «красного террора». Честно говоря, после той вакханалии чекистского террора 1918–1921 годов уже и не так важно, воспользовались на Лубянке настоящими эсеровскими терактами, или до них «дотянуло» дела чекистское следствие, это уже мало что объясняет или извиняет за потоками пролитой крови.

О покушении на Ленина на заводе Михельсона тоже стоит сказать еще пару слов. Слишком серьезные последствия имели эти выстрелы, и не только для здоровья лидера Советской России, но и для истории страны в целом. Кстати говоря, долгие и почти официальные уверения коммунистической пропаганды о том, что ранения августа 1918 года значительно подорвали здоровье Ленина и в конечном итоге привели к его слишком быстрой смерти, сейчас наукой практически опровергнуты. Недавняя экспертиза одежды Ленина в день покушения окончательно опровергла и устойчивую версию о яде, которым начинены будто бы были попавшие в вождя пули, никаких химических следов яда не обнаружено. Не извлеченная из тела Ленина пуля доставляла ему страдания, но и она причиной смерти человека, у которого медленно в результате тяжелой болезни отказывал мозг, быть не могла. Скорее всего, здесь красные пропагандисты умышленно выстраивали связь между выстрелами в Ленина в 1918 году и гораздо более поздними событиями его болезни и смерти, так создавался дополнительный героический элемент в биографии Ленина.

Это же покушение заставило большевиков по-новому взглянуть на вопрос личной охраны своих вождей, чему в горячке первых послереволюционных месяцев не успели уделить достойного внимания. Осенью 1918 года Дзержинский поручил в ВЧК проработать этот вопрос своему заместителю Петерсу, и вскоре вокруг Ленина появится дополнительный кордон охраны из 20 специально отобранных чекистов под началом Беленького – ранее начальника Оперативного отдела ВЧК. Сам Ленин, по воспоминаниям тех же охранников, таким вниманием ЧК к своей личной безопасности даже тяготился, на даче в Горках во время лечения часто ворчал, что на фронте каждый солдат на счету, а вокруг него ходят два десятка бездельников в кожанках. Но охранники Беленького будут при Ленине до его смерти, сам Абрам Беленький будет расстрелян в НКВД в годы сталинских репрессий.

Вокруг самого покушения сейчас тоже много споров. Крайняя версия о том, что полуслепая Фаня Каплан не могла стрелять в Ленина (а стрелял якобы неустановленный мужчина, который скрылся), что она даже не имела отношения к партии эсеров, что просто схватили в суматохе первую попавшуюся и быстро расстреляли, проверки фактами все же не выдерживает. Сохранились протоколы допросов Каплан на Лубянке заместителем председателя ВЧК Петерсом (Дзержинский в тот момент выехал в Петроград для расследования убийства там Урицкого). Причем, по более поздним воспоминаниям Петерса, поначалу допрашивать привезенную на Лубянку Каплан явились и политические лидеры большевиков во главе со Свердловым, но арестованная согласилась давать показания только один на один Петерсу. На первом допросе Каплан кроме Петерса присутствовали также член коллегии ВЧК Аванесов и советский нарком юстиции Курский, но, только оставшись наедине с Петерсом, обвиняемая стала откровенна, зампред ВЧК сумел ее чем-то зацепить и даже расположить к себе, она исповедовалась ему даже о былых временах царской каторги и своих любовных переживаниях прошлого, к покушению на Ленина никакого отношения не имевших.

Из первого же протокола петерсовского допроса следует, что Фаина Каплан действительно до революции была террористкой-анархисткой, раненной в Киеве при подрыве собственной бомбы и отправленной на сибирскую каторгу, но там под влиянием новой подруги, эсерки Марии Спиридоновой, она стала искренней социал-революционеркой и вступила в ПСР. Здесь же она признает себя членом партии правых эсеров, действовавшей по приказу своей партии или хотя бы с ее согласия, отрицая одновременно версию следствия о связях с британской разведкой. Этот выгодный тогда Советам «английский след» ей пытались навязать чекисты, арестовавшие под такую трактовку покушения в тот же день британского посла в Москве Локкарта, которого на следующий день пришлось отпустить. Разрабатывать «английский след» чекистам Петерса пришлось потому, что изначально Свердлов уже вечером в день покушения 30 августа объявил на весь мир через советскую прессу, что за выстрелами в вождя революции стоят эсеры и «английские наймиты», – вот и пришлось арестовывать британских дипломатов-разведчиков Локкарта с Хиксом, организовывая им в тюрьме негласную очную ставку с Каплан, хотя и безо всякого успеха. Шофер Ленина Гиль тоже утверждал, что стреляла женщина, хотя саму Каплан с уверенностью опознать не смог, помнил он «только руку с браунингом». Хотя показаниям Гиля верить трудно, он раз за разом «вспоминал» все новые подробности увиденного, стрелявшая дама все больше у него выходила похожей на Каплан, а в более поздних своих воспоминаниях Гиль уже просто спасал Ленина от смерти своим геройским поведением.

Сам браунинг, якобы выброшенный Каплан в суматохе в толпе, работавшая на месте покушения группа чекистов во главе с Юровским (палачом царской семьи в июле того же года) и следователем ЧК по этому делу Кингисеппом так и не нашла, но в той давке его могли легко подобрать. Потом браунинг вроде бы появится, его принесет в ЧК днем позже сознательный рабочий Кузнецов, но нет никакой уверенности, что это то самое оружие Каплан. В следующем протоколе допроса Каплан Петерсом от 31 августа 1918 года Каплан сама опровергает и версию о своей почти полной слепоте: «Весной 1917 года ко мне после освобождения в Харькове полностью вернулось зрение». Да и, строго говоря, спокойно ходившая без чужой помощи по улицам женщина, стреляя в упор, вполне могла не промахнуться и при отдельных дефектах зрения. Так что, когда говорят о «слепой Каплан, жертве провокации чекистов», это выглядит явной натяжкой.