Текст книги "Счастье и грех. Философия благотворительности"

Чистота жизни достигается различными «спасительными путями». Все великие религии очень похожи, это только различные точки зрения на одно и то же явление.

Если зло мира в том, что человек страдает, можно построить систему таких верований, общественных отношений и убеждений, чтобы этого не было. Ученые в современных государствах стремятся с помощью науки создать мир, в котором человек больше не будет страдать.

Человек может жить не так, как жил библейский Адам, перед которым все грехи мира еще были открыты. Можно закрыть доступ к некоторым грехам, научить оправдывать определенный грех посторонними обстоятельствами. Адам был свободен в своих поступках. Этого нельзя сказать о современном человеке, поскольку им «руководят» близкие (жена, теща, сын, дочь, друзья детства), а также он вынужден почитать гражданские ценности.

В современном профаническом мире все цели могут быть достигнуты одновременно в едином всеобщем непорочном стиле жизни. Страдание – зло, греховная жизнь – зло, пренебрежение высшими целями – тоже зло. Можно жить безгрешно, не страдая, служа высшей цели – и все требования всех великих религий будут выполнены. Это преимущества и структура жизни современного человека, который разрывается (хотя он не чувствует этого) между требованиями долга, семьи, общества и государства, своими личными страстями, мечтами, надеждами, ожиданиями, чужим враждебным миром. Оказалось, можно взять все хорошее от постулатов религии, чтобы осознавать себя абсолютно безгрешным, применить это в жизни и не замечать, как изменился мир, жить себе, как хочется, и даже учиться, как быть еще более счастливым. Только, увы, мешает этот грех, это гнусное, неопределимое понятие, непреодолимое явление, наше зеркало. Грех держит сознательного человека в узде. А можно ли каким-либо образом разнуздать человека? Что тогда произойдет? Что может тогда натворить человек? Неужели что-то хуже того, что было в прошлом веке? Или хуже ничего придумать нельзя? А если подумать? Что может быть хуже того, что уже было? Чего мы боимся? Неужели человек сможет придумать еще нечто более бесчеловечное, чем то, что он уже придумал? Или мы обречены повторяться? Самое страшное не в новом зле, а в бесконечном повторении и вариациях! Или человек вообще ничего не значит на карте мира и он только зерцало, отображение мира в сознании того, кто смотрит? Таких смотрящих миллиарды. На конкретного человека можно вообще не обращать внимания, поскольку мир зависит от точки зрения миллионов и этому помогает религия, объединяя людей, устремляя их взгляд в одном направлении. Мелкий человек никому не нужен. Он умирает и ничего от него не остается. Стоит ли думать о человеке? Зачем он нужен? Никому человек не нужен. И в первую очередь самому себе. Не он создает картину мира, а мир использует каждого человека, как песчинку. И в этом проблема, ведь такой мир не нужен человеку, а другого мира нет и быть не может. Как человеку жить в мире, в котором он не нужен? Люди должны во что-то верить, иначе они не будут ничего делать, а если это произойдет, ничего не будет возникать в этом мире, и, соответственно, самого мира не будет. Мир должен быть равновелик обычному человеку. Это открывает возможность каждому видеть и принимать мир на своем уровне. Спасение – это жить обманом.

Человеку брошен спасительный круг – демократическое государство. Стоит ухватиться за него – и вытащат, оденут, обуют, накормят и… спасут. Государство выступает как наивысший моральный судья, способный оправдать или осудить любой поступок. Государство и должно было стать таким высшим авторитетом, иначе человек нашел бы иного кумира. Государство не обещает спасти, но позволяет человеку оправдаться посредством снятия вины и ответственности, поскольку каждый гражданин может сказать относительно любого случая: «А что я мог сделать? Я должен всегда выполнять свой долг (работать, содержать семью, платить налоги) и всегда во всех своих поступках честно следовать закону». После того, как человек произнесет этот набор магических слов, эту «абракадабру», никто более не имеет права предъявить к нему претензии, так как никто не докажет вины в круговой поруке безответственности, лукавства и обмана.

– Почему не подал нуждающемуся?

– Не мог, работал.

– Почему плохо работал?

– Был занят, помогал семье.

– Почему плохо помогал семье, ближним и государству?

– Как я вообще мог кому-то помочь? Я работал, трудился, платил налоги, а потом увидел, что ничего не осталось на другую, счастливую жизнь.

Любой дурной поступок можно объяснить как необходимый. В этом сказывается убедительность очевидности: если поступок был совершен, а злого умысла не было, очевидно, его и нужно истолковать не действием злой воли, а совокупностью различных обстоятельств. Это то, что Фромм называл рационализацией. «Каким бы неразумным или аморальным ни был поступок человека, у него возникает непреодолимое желание рационализировать его, то есть доказать самому себе и другим, что поступок определяется разумом, здоровым человеческим рассудком или по меньшей мере традиционной моралью. Человеку нетрудно действовать неразумно, но для него почти невозможно отказать своему поступку в видимости разумной мотивации» [14].

Соблазн

Нет соблазна – нет греха. Это аксиома ясная как дважды два четыре. Если ты чинил крышу многоэтажного дома, забивал гвозди и случайно уронил молоток, а внизу как раз проходил человек, и молоток убил его, – это уголовное преступление, но «большого» греха в этом нет. Грех был бы скорее в том, что ты думал и собирался убить этого человека.

Если ты встречался с девушкой, любил ее, потом разлюбил, греха в этом нет. Грех, если встречался с девушкой, зная наперед, что не любишь, бросишь. Достоевский не написал бы свой роман «Преступление и наказание», если бы у Раскольникова не было соблазна, а он бы просто от голода и нищеты или от внутренней злой воли убил бабушку-процентщицу. Соблазны – это то, что влечет, но знаешь и понимаешь, что приближаться к желаемому опасно и осуществлять его грешно. Конечно, каждый человек может в той или иной ситуации согрешить, даже не поддавшись в конкретном случае соблазну. Например, когда мы грешим в состоянии внезапного аффекта: ругаемся, оскорбляем или от трусости убегаем (не открываем дверь нуждающемуся другу, не отвечаем на звонок близких, когда знаем, что им трудно, и т. п.). Можно говорить о вольном и невольном грехе, но важно то, что если нет соблазна, нет греха, поскольку без соблазна человек – автомат, живет, как жили люди до грехопадения в Раю. Существуют различные средства, как не поддаваться соблазну. Самое радикальное из них описал Л. Толстой в рассказе «Отец Сергий». Главный герой рассказа – священник – отрубает большой палец руки, чтобы он стал символом и свидетельствовал о грешном помысле. Отец Сергий отрубает не то единственное, что, собственно, и должно было быть вовлечено в греховное действие, чтобы не отказаться вообще навечно от этого удовольствия, а чтобы в этом конкретном случае побороть неодолимый иным способом соблазн. Соблазн манит, влечет, но если поддался, совершил, что «хочется», потом будешь раскаиваться, страдать и мучиться, спрашивать себя: «Зачем сделал то, чего, как очевидно было сразу, не нужно было делать?» Однако в этом отношении могут возникать чудовищные обманы, порой нелепые и комичные. В этом рассказе изложены одновременно две истории: страдание отца Сергия и капризное поведение молодой женщины, которое в большей степени и вызвало соблазн в душе священника. Но ведь об этом узнает лишь читатель. По сюжету рассказа, отец Сергий не знал достоверно, что гостья развратная, пустая женщина, поскольку он боролся не с самим собой (в келье он был вдали от соблазнов), а именно с этой распутной женщиной, которую такой представлял и таким решительным образом смог победить. Соответственно, это могла быть обычная нормальная молодая женщина, которая делала именно то, что описывал рассказчик, страдала, поскольку чувствовала, что заболела и никакой иной цели у нее не было. Знай это, отец Сергий едва ли бы испытывал соблазнительные влечения к молодой болеющей и страдающей женщине. Соблазн – дело тонкое, и рассуждать о нем сложно. О грехах еще говорят, о соблазнах даже не вспоминают. Соблазн забыт, как будто его никогда и не было.

Впрочем могут возникать соблазны без последующего греха, возможны безгрешные соблазны. Современный соблазн – это безгрешное дело, например, думать: «А можно ли съесть мороженое, если фигура уже не позволяет предаваться такой слабости?» или «Можно ли выкурить сигару, если вчера уже выкурил одну (при допустимой норме одна сигара в неделю) и, соответственно, теперь жена будет справедливо возмущаться вредной привычкой?». Эти соблазны вызваны боязнью осуждения. Над такими безгрешными соблазнами насмехался Ницше. И он был прав. Да и все древние грешники только бы посмеялись над такими соблазнами и над такими грехами. Это деградация соблазна и профанация греха.

В современном мире грешников больше нет. Мир изменился. Если говорить о грешниках отвлеченно, нужно ссылаться на конкретные типы, описанные в научной литературе, или использовать знаменитые литературные образы (Фауст) или исторические личности (Нерон, Наполеон, Гитлер). В современном мире не могут возникнуть «злые герои». После Гитлера иссякли потребности в таковых. Современный герой очень дорогой. Чтобы его создать, необходимо потратить месяцы работы команды. А зачем? Злой герой, как оказалось, приносит мало пользы. В мире искренней лжи никто его не будет поддерживать.

Если же говорить о «безгрешных людях», необходимо назвать также грешных. Это, увы, не так просто сделать. Образцовых грешников уже нет. Именно в этом проблема новой эпохи. Грешные люди не вызывают больше сочувствия и не могут служить образцом. Грех опростился, стал приватным делом каждого человека, тем, что его попрекает в ночные часы, когда спит государство, жена, но бодрствует совесть. Грех стал уделом избранных!

Иногда видится родство очень отдаленных процессов. Например, смешение газов или жидкостей и то, как развиваются общественные процессы. В кинетической теории, описывающей химические реакции, молекулы сталкиваются друг с другом и в большинстве случаев только передают друг другу энергию, однако в редких случаях (примерно 1:1 000 000) в результате столкновений образуются новые молекулы, отличные от столкнувшихся. В обществе тоже происходят различные процессы столкновения групп, которые придерживаются одной точки зрения по определенному вопросу с теми, кто имеют другие взгляды. Иногда вследствие таких столкновений возникают крупные общественные движения, меняющие мир. Однако, как и в случае с термодинамическими процессами, возникающими при смешении жидкостей, в дальнейшем порой невозможно определить начальные условия смешения, установить «истинную» причину того, почему именно так все произошло. Поэтому трудно сказать, с какой целью Чингисхан завоевал полмира, почему Александр Македонский омыл ноги в Индийском океане, а Наполеон не успел сходить на зимнюю рыбалку в Смоленской области? Можно как-то объяснить появление именно этих «героев» сопутствующими обстоятельствами, однако невозможно ответить на вопрос, почему десятки (если не сотни!) других «предводителей», которые находились в подобных условиях, не завоевали ничего «равновеликого». Почему Бисмарк не стал Гитлером? Робеспьер – Наполеоном? Ельцин – Сталиным? Почему целая плеяда современных исторических личностей, имеющих влияние в конце ХХ – в начале ХХI веков, совсем не похожа на всем известных исторических личностей прошлого времени? Почему просто любой обычный человек не может стать великой исторической личностью?

Безгрешное состояние имело свой прообраз. Безгрешны были «молодые» Адам и Ева, прозябавшие в райских кущах. Отсутствие понятия о добре и зле делало жизнь прародителей подобной бесконечному праздничному пикнику. (Так можно сказать сегодня. В понимании прародителей, это был не праздник, а тягостная однообразная жизнь, которую скрашивали только редкие вылазки в запретную часть сада к дереву Бога.)

А что такое праздник в понимании современного грешного безгрешного человека? Когда дозволено все или когда все запрещено, а ты своим личным решением превозмогаешь недозволенность?

Когда все то же самое, но чуть больше позволено! Например, можно нарядиться в яркую роскошную одежду, в которой хотелось бы ходить каждый день, если бы была такая возможность. Выделиться среди всех хотя бы одеждой. Можно съесть запретную в будничной жизни сладкую и вкусную еду (тортики, салатики, мороженое, утку в сметане, раки с мазельским рислингом), которую хочется кушать каждый день, если бы была такая возможность, пить шампанское с черешней, радостно смеяться, танцевать и веселиться. Так живут только дети.

Безгрешная жизнь – это светлое детство человека. Какие грехи могут быть у ребенка? Много ли может нагрешить маленький, шустрый, любопытный человечек, который всегда ищет всего самого хорошего, интересного, необычного? Дети не грешат. Они шалят, дурачатся, выделывают такие «хохмочки», что взрослый человек только смотрит, улыбается, вспоминает свою «райскую жизнь» и радуется. Будьте как дети! Будем! Поскольку так может жить любой взрослый человек. Если экономика растет, страна развивается, каждый гражданин может найти достойную работу, чтобы в свободное время устраивать праздники. День или два, когда почти все позволено. Это «все позволено» – это не то «все позволено», о чем писал Достоевский. Когда «все позволено», едва ли кто-то будет убивать злейшего врага. Спросите закоренелого преступника, ожидающего смертной казни: «Что тебе хочется сделать в последнюю минуту?» Неужели этот преступник в своем последнем желании скажет, что хотел бы отравить прокурора, оскопить следователя, утопить присяжных заседателей или вообще еще раз ни за что убить незнакомого человека, то есть остаться последовательным в своих действиях и предаться последний раз тому злу, за которое его осудили?

Грех – понятие религиозное, поскольку само его возникновение связано с появлением первых религиозных представлений у древнего человека, с первыми запретами, с табу. Грех – это также раздел психологии, поскольку именно эта наука исследует человека с точки зрения самого человека. Психоаналитики, в частности Фрейд, источники религиозных воззрений находили в детстве человека. «Религию в таком случае можно было бы считать общечеловеческим навязчивым неврозом, который, подобно соответствующему детскому неврозу, коренится в эдиповом комплексе, в амбивалентном отношении к отцу. В соответствии с этим пониманием можно было бы прогнозировать, что отход от религии неизбежно совершится с фатальной неумолимостью процесса роста, причем мы находимся как раз в середине этой фазы развития» [9]. Пророчества Фрейда, похоже, сбываются. И хотя религиозная жизнь в современном мире не угасает, она все же становится свободным выбором человека, поскольку в зрелом возрасте значительное число верующих меняет конфессию. Это означает, что человек больше не боится религии и не подавлен ею, он играет с нею, как ребенок, наслаждается религией, как может наслаждаться чем-то духовным взрослый человек. Современный человек относится к религии без того принуждения и страха, который существовал прежде. Раньше существовали правила поведения в семье и на людях. Дома можно было наказать ребенка ремнем, но мало кто решился бы сделать это в гостях. Теперь и дома нельзя драть ребенка ремешком. Если государство узнает о таком поступке, могут отобрать ребенка. Теперь все считается собственностью государства, именно оно указывает, что нравственно, что нет, вторгаясь во все стороны жизни человека посредством законов. Судебная власть – это высшая инстанция, Страшный суд, кара Бога за нарушение заповедей, предложенных новым богом – государством, в самом примитивном и максимально приземленном изложении. Любой человек может обратиться в суд по любому вопросу, если не смог сам решить какую-либо проблему. Суд определит, кто прав, кто виноват, установит меру наказания, а также возмещение за ущерб. А где грех? Греха больше нет. Грех не является термином судебной лексики. Современное общество – светское, церковь отделена от государства. Это означает, что только государство решает все вопросы, а церковь, культура, семья, друзья – это дело личное. Две тысячи лет церковь могла спасать, карать и миловать: возводить на трон холопа, освятив его как помазанника Божьего, казнить Христа и спасать разбойника, учить детей в церковноприходской школе, осуждать Коперника, отлучать от церкви Льва Толстого. Вдруг за какие-то сто лет больше нет власти церкви. Это катастрофа! Как и все глобальные катастрофы, она может быть осмыслена только после того, как произошла. Государство захватило «святую» нишу, подмяло под себя человека, его отношение к другим людям, обязательства и жизнедеятельность. Обычно революционные изменения так не происходят. После всякой революции следует регрессия.

Переход от государства, зависимого от церкви, к демократическому государству освободил человека от одной обузы, но создал новую. Человек, избавившись от гнета греха, стал жить свободнее и легче. Общество людей, которые живут в процветающем государстве, – это счастливое общество. В нем большинство должно чувствовать себя безгрешными людьми. Жить так, как дети первочеловека жили в Раю.

Раньше в церковь ходили, чтобы покаяться, очиститься, чтобы чувствовать, что не ползаешь в грязи, снять грех с души. Теперь воскресный поход в церковь – это полноценный праздник, поскольку там должно быть хорошо, приятно, там нужно петь и веселиться, а не унижаться и каяться (церковь стала плоскостной, обширной, ничто в высь больше не зовет!), общаться с прихожанами, с духовными друзьями, собратьями, устраивать пикники, собирать средства для помощи нуждающимся. В церкви прихожане не только поют, общаются и веселятся, они и жертвуют на церковь свои деньги, заработанные тяжким трудом, и радуются тому, что так поступают.

Жертвование денег на церковь следует осмыслить. Человек отдает свои финансы и радуется, гордится добрым поступком и своим пожертвованием. Помимо этого он каждые две недели, получая чек на работе, делает пожертвования государству (обычно это налоговые отчисления, которые автоматически производятся при каждой выплате зарплаты), а в конце года каждый налогоплательщик должен просчитать свои доходы и, возможно, доплатить государству еще порядочную сумму. Радуется ли человек, заполняя налоговую декларацию? А много ли таких, кто не только заплатил то, что положено, но еще от доброты своей души заплатил вдвое больше чем положено и «обогатил» налоговые органы? Поступки человека алогичны. Он, например, не ездит в какую-то самую добродетельную церковь, не посещает Оптину пустынь, Троице-Сергиеву лавру или Валаамский монастырь, а ходит в обычную церковь, которая находится в нескольких минутах езды. Как рядовой прихожанин, он лишен возможности выбирать батюшку или святого отца, контролировать его, писать в газету письма с просьбой проверить, как расходуются средства, собранные его церковью. Он отдает деньги в церковь, в которую ходит, и радуется, а когда платит налоги государству – возмущается и внутренне протестует. Человек скрывает налоги, если это можно, списывает расходы, какие только может придумать и найти, и никогда даже на чай налоговикам не дает. При этом это тот же самый человек, который ходит на выборы, избирает власть, может ее контролировать, проверять и видеть, как она строит муниципальные дороги, открывает школы, больницы, дома для престарелых. Но государству денег сверх положенного оброка не дает. Выбирает власть, но не верит ей. А церкви дает.

Казалось бы, если государство – наивысшая инстанция, какой смысл позволять гражданам не платить налоги государству, а жертвовать неправительственным организациям? Необходимо признать, что государство – великолепный распорядитель – понимает, что важно, чтобы благотворительных организаций было как можно больше, но государство одно. Тогда никто не будет выше государства.

Государство и личность в современном мире связаны так прочно, как никогда раньше. И грехи порой общие. Грехи человека во многих случаях определяются «грехами» государства, поэтому нельзя говорить о грехах отдельного человека, который не может навредить никому сам по себе, основываясь на том, какой он есть. Каждый человек – это совокупность общественных отношений, соответственно, он зависим от нищеты, коррупции, господствующей идеологии. Может ли государство действительно защитить каждого конкретного человека? Это подобно апориям Зенона, которые невозможно понять внутри прежней логики. Например, может ли догнать быстроногий Ахилл медлительную черепаху? Может ли государство, созданное для защиты всех граждан, защищать всех? Может, но только если не рассматривать общество как множество индивидуальностей, а воспринимать его как процесс, в котором каждые 20–30 лет рождается новое поколение, в чем-то повторяющее прошлое, рождающее свое, на смену одним личностям приходят другие.

Демократия создала парадокс и не смогла решить самый важный, логически не решаемый вопрос: «Как не допустить вмешательства в личную жизнь граждан государства, отдельных групп граждан?» Демократическое общество изменило человека. Вмешательство произошло. В новом обществе живут давно уже не те прошлые, а новые, совсем другие люди. Прежнему человеку нет места в новом обществе, зато новому стало очень хорошо.

Две тысячи лет западноевропейский человек подчинялся определенным законам, поскольку христианская идеология была построена на принципе непротивления воле государства. Абсолютное безразличие и покорность пустой воле государства создавали возможность уйти в себя и забыть о воле государства. Еще сто лет назад человек, который оказался в трудном материальном положении и больше не мог содержать семью, обращался к родственникам, к старым знакомым, соседям, напоминал всем, каким он был благополучным и достойным человеком, просил помощи у батюшки или святого отца в церкви, чтобы посодействовал и отрекомендовал состоятельным прихожанам, которые могли бы помочь найти работу.

В ХХI веке никто так больше не живет. К родственникам и старым друзьям обращаются за помощью, если кто-то в семье мечтает найти приличную, хорошо оплачиваемую работу. Тот, кто остался без мечтаний, без работы, понимает, что родственники не помогут и что в этом случае не они должны помогать. Люди обращаются в агентство по трудоустройству, регистрируются как безработные. Это дает им право в дальнейшем отвергать любую работу, пока не появится подходящее предложение, поскольку государство за счет налогоплательщиков оплачивает в большей или меньшей степени вынужденное бездействие большинства работоспособных граждан только из опасения, как бы граждане не натворили ничего хуже. Государство, освобождая человека от власти ближних, порождает граждан, которые в нравственном мире не зависят более ни от кого. Это простые, невинные люди, которым повезло быть гражданами заботливого государства.