Текст книги "Перекрестки судьбы. Время полыни"

Игорь Соловьев
Перекрестки судьбы. Время полыни

© Соловьев И., 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

* * *

Экспертно-криминалистическое отделение ГУ МВД Украины

Справка эксперта Коваленко С. И. № 20212

Представленная на экспертизу биметаллическая гильза от патрона 9×18 мм ПМ имеет на наружном дне цифры 138 и 88, соответствующие номеру завода-изготовителя и году изготовления соответственно.

Проведенным анализом был выявлен ряд характерных признаков: веерообразный след скольжения, расположенный на корпусе гильзы на расстоянии 7 мм от дна, ориентированный на 4 часа по циферблату (данный след образуется от касания гильзы о правую губу магазина при эжекции), а также характерные следы от бойка ударника и отражателя, соответствующих определенной модели оружия (ПМ). Что в совокупности позволяет сделать заключение: данная гильза отстреляна из пистолета «ПМ» 9 мм.

Пролог

Украина, Зона отчуждения. Октябрь 2005 года.

Под чудовищным ударом дверь прогнулась внутрь, словно по ней приложились массивным тараном. Металл жалобно заскрипел, но выдержал.

Человек, судорожно снаряжавший ружье для промысловой охоты, нервно вздрогнул. Из его трясущихся рук выпали патроны, с дробным стуком раскатившись по полу.

– Марк Витальевич, что же вы такой раззява? – укоризненно прошептал его сосед, крепко сжимавший пожарный топор. – Соберитесь, пожалуйста! Потому что если вы не сможете стрелять, то лучше отдайте ружье кому-нибудь из нас.

– Нет-нет, простите… Я в порядке! – торопливо заверил стрелок. Видимо, мысль о том, что он может лишиться единственного огнестрельного оружия, пугала его не меньше, чем происходящее снаружи.

Дверь вновь загудела под ударами. Казалось, нападавшие целиком сосредоточились на ней. И, может быть, не мешай они друг другу, перед их первобытной, всепоглощающей звериной яростью преграда действительно бы не устояла. Находившиеся в этом помещении люди впервые подумали, что их нынешний дом не только тюрьма, но и крепость.

Послышался хруст гравия, брякнуло металлическое ведро, зашуршали кусты дикой малины. На короткий миг наступила тишина.

– Тссс! Слышите? – подала знак девушка. Мужчины замерли. Шаги за стеной стихли.

С веток вишни, впритык растущей к дому, посыпалась сухая листва. Через мгновение у окна раздался тихий скребущий звук.

Третий, самый молодой из мужчин, взял наперевес тяжелый огнетушитель и, осторожно вытянув шею, попытался рассмотреть через стекло происходившее на улице.

Повисла тревожная пауза. Громко щелкнул примкнутый к оружию магазин. Время, словно тягучий кисель, застыло, сжалось в булавочную головку. А потом вдруг оглушительно взорвалось событиями.

Очередной тяжелый удар вышиб входную дверь. Одновременно с этим затрещала оконная рама, на пол брызнуло разбитое стекло.

Громко завизжала девушка, грохнул выстрел. В оконном проеме среди осколков стекла застряла туша омерзительного существа. Монстр скалил усыпанную крупными острыми зубами пасть; бешено работая локтями, он пытался протиснуться внутрь. На его голову, словно тяжелый кузнечный молот, раз за разом падал баллон огнетушителя. Частички отлетавшей с металла, будто шелуха, краски обильно перемешивались с брызгами черной крови.

На пороге с дыркой в груди лежал еще один зверь: стрелок послал пулю точно в сердце твари.

Рукоятка затвора еще только скользнула назад, выталкивая пустую гильзу, а к мужчине уже мчался третий нападавший. Кошмарное существо с разбегу оттолкнулось от пола и взвилось в прыжке. Невероятно крупные серповидные когти на узловатых пальцах метили точно в человеческое горло. Затвор уже накатывал вперед, толкая новый патрон в патронник, но стрелок обреченно понял, что не успевает…

Глава 1

За несколько месяцев до событий пролога. Россия. Май 2005 года.

– Салам, бача!

От неожиданности Сергей вздрогнул и обернулся. У незнакомца, мужчины лет пятидесяти, были внимательные, чуть прищуренные глаза. Лицо обветрено, как у тех, кто проводит много времени на открытом воздухе. Выцветший тельник под вытянутым свитером, коротко обрезанные кирзовые сапоги.

– Ну, салам… шурави, – помедлив, ответил Сергей.

«Бача», «шурави» – слова из далекого Афганистана, принесенные вернувшимися воинами-интернационалистами. С их песнями, «третьим тостом» и болью. По-настоящему большой болью после Великой Отечественной войны.

– Ого, слова наши знаешь! За «речкой» был? Или так, наслышан? – недоверчиво спросил мужчина, оценивая Серегин возраст. Незнакомец вынул из кармана початую пачку «Беломора» и щелчком ногтя выбил папиросу.

– Группа российских войск в Республике Таджикистан. Погранец я, с таджикско-афганской, – ответил Сергей. Незнакомец покатал в пальцах папиросную гильзу, разминая плотно набитый табак. Потом, резко и сильно продув бумажный мундштук, замял его зубами. Кивнув Сергею, прикурил от протянутой спички. И лишь после этого, ладонью прикрывая тлеющий огонек от ветра, сказал:

– Смотрю, стоишь, а дождик вон как зарядил. Автобус когда теперь будет? А я могу подбросить. – И, опережая вопрос Сергея, добавил: – Насчет денег не переживай, столкуемся!

Они сели в помнивший еще «брежневский застой» оранжевый «москвичонок». Дворники уныло скрипнули, смахивая крупные капли со стекла. Прежде чем тронуться, водитель протянул Сергею широкую ладонь:

– Николай!

Потом Сергей Сокольских с армейским погонялом Птица еще долго вспоминал об этой встрече: как бы оно обернулось, не опоздай он тогда на автобус и не застрянь под дождем на одинокой, продуваемой холодным весенним ветром остановке. Все могло бы сложиться иначе! Впрочем, лучше жалеть о сделанном, чем о том, на что ты так и не решился. И Сергей не жалел. Старался не жалеть.

До города ехали долго. Раскисшие поля, асфальт времен царя Гороха и непрекращающийся дождь располагают к неторопливой беседе. Говорил в основном Николай, вспоминая то неурожай, то бывшую жену. Добрался и до последнего генсека. Вспоминал свою срочную службу в Афганистане, провинции: Кабул, Газни, Мазари-Шариф. Потом о том, что после было. Как «рыжье» мыл на приисках Магадана, пытаясь скопить на кооперативную квартиру. Как чуть не сгинул там от лихого босяцкого пера. Как все шло не в лад – хоть и жилы рвал, и трудностей не боялся. И как внезапно засветил ему уголовный срок. За спекуляцию. Уже находясь под подпиской о невыезде, продал все, что имел, и, откупившись, ухитрился получить «условно». А через полгода Союз развалился, как необожженный глиняный горшок. Вчерашние спекулянты стали предпринимателями. Началась новая дикая жизнь рыночного капитализма. Но к тому времени он, Николай, фактически бомж, поехал в Чернобыль. Там как раз все начиналось… «А что начиналось? Чернобыль-то в 86-м был», – автоматически подумал Сергей, но вслух ничего не сказал. А Николай продолжал:

– Когда вернулся оттуда, кое-что с собой привез. – Коля-афганец загадочно подмигнул. – В общем, мало-мало, а на домишко хватило, машина опять же. Можно было, конечно, и побольше срубить, да, как говорится, жадность губит фраера. Мне хватает, а больше и не надо.

Так и доехали до города. Заночевали у Николая. Деньги за подвоз он брать с Птицы категорически отказался, еще и в дом пригласил:

– Уважь, браток, один я, поболтать и то не с кем. А так хоть поговорим, выпьем. Тебе ведь все равно, наверное, идти некуда?

Сергей изобразил было удивление, но потом все же кивнул головой. Дела действительно шли хуже некуда. Даже незнакомые люди практически безошибочно определяли его бедственный статус. И, к сожалению, в ближайшей перспективе изменений, хотя бы в виде нормальной работы, не предвиделось. В кармане денег – в обрез: перекусить, на проезд, ну и, может, еще на номер в самой задрипанной гостинице. В надежде заработать он вторую неделю мотался с бумагами-поручениями по незнакомым местам и неприветливым людям.

Все началось с месяц назад. Давно не благоволившая к Сереге удача теперь и вовсе отвернулась от него. Проблемы накапливались на пороге, а потом всем скопом ввалились в его жизнь: долги, внезапно разросшиеся до чудовищных размеров, смерть отца, увольнение из НИИ, где Сергей Сокольских работал электриком. А вот теперь еще и из редакции поперли. Не то чтобы там большие деньги платили, но все же на хлеб хватало. Чтоб как-то выкрутиться, устроился курьером. Среди рутинных заказов «возьми-отвези» иногда попадались поручения с явной примесью криминала. И хотя выбирать не приходилось, тревожный звоночек настойчиво пел: лед, по которому ты идешь, слишком тонок!

Было уже около трех часов ночи. Первую бутылку освоили быстро, а вот вторую пока только ополовинили. Посуровевший Николай решительно смахнул крошки с некогда полированного, а ныне рассохшегося стола.

– Помнишь, я тебе сегодня про Чернобыль рассказывал? Про землю украинскую, многострадальную?

Сергей, почувствовав важность момента, осторожно кивнул. Николай совершенно трезвым голосом сказал:

– В Зону тебе, Сережа, надо!

Глядя на обалдевшего от столь абсурдного заявления собеседника, «шурави» разлил водку по стаканам и добавил:

– Вот о ней я тебе сейчас и расскажу.

* * *

«…Так, не РД-54, но тоже сойдет». Расправив небольшой туристический рюкзак, Сергей стал укладывать вещи. На дно упали солдатские ботинки – берцы. Старые и стоптанные, но тем и лучше. Ведь пока новые разносишь, ноги до кровавых мозолей сотрешь. Дальше. Теплый свитер, спортивный костюм попроще, шерстяные носки (стопа не преет и не мерзнет). Подумав, Птица добавил портянки, завернув их в мятый пакет. Армейский костюм «горку» в продаже отыскать не удалось. Пришлось ограничиться гражданским аналогом – туристической штормовкой с брюками из плотной палаточной ткани. Снаряжение дополнил дачный гамак миниатюрного размера, в свернутом состоянии помещавшийся в пивную жестяную банку. Широкий кусок клеенки и бухта хорошей альпинистской веревки, которая, вместе с японским биноклем, обошлась ему дороже всего. Менеджер магазина «Экстремальный туризм» сообщил, что, несмотря на небольшую толщину, таким тросом можно буксировать трактор. «Такие нынче технологии», – многозначительно заявил продавец, заметив удивление и недоверчивость покупателя. Последней легла в рюкзак аптечка. Внутри обычного набора медикаментов и бинтов имелись новенький стетоскоп и поло́тна лобзика. Туго набитый рюкзак, в свою очередь, лег в большую спортивную сумку с полустертой надписью «Олимпиада 80». С левого бока сумки грустно улыбался облезлый олимпийский мишка, а с правого краской было накарябано: «Фергана». Сумку Сергей приобрел за бесценок на ближайшей барахолке. Это здесь она бросалась в глаза своей ущербностью, а там, куда он отправлялся, была обычной и непримечательной вещью. В предстоящей поездке чужой интерес ему был совсем не нужен.

В сумку же положил: рыболовную сеть, моток с леской, крючки и колокольчики, поплавки и другую снасть. Потом добавил малую пехотную лопату. Ее матерчатый чехол скрывал остро заточенную миллиметровую сталь. Закинул еще таблетки сухого спирта, фонарь с самодельным светофильтром из куска прозрачного синего пластика. Свет такого фонаря не виден издали, но вполне удобен для личного, ближнего, так сказать, пользования. Уложил, естественно, и нехитрый запас продовольствия: чай, кофе, шоколад, галеты и сушеные овощи, упаковки с крупой: гречневой и геркулесовой. В отдельный карман сунул охотничьи спички, горевшие даже под водой. Распихал соль, сахар и пакет, содержимое которого представляло собой молотый черный перец, густо перемешанный с дешевым табаком.

В глубине вещей Сокольских спрятал нож. Двенадцатисантиметровый клинок толщиной в три миллиметра по длине явно превосходил ширину ладони: неофициальное мерило для отечественной милиции в отношении холодного оружия. Также нож имел упор для пальца, «гарду» и, ко всему прочему, обоюдоострую заточку, что в совокупности подводило владельца под уголовную статью. Оружие не имело ярко выраженного устрашающего вида: ни пилы-стропореза, ни хищного изгиба на конце клинка, – но профессионал сразу бы оценил этот на первый взгляд невзрачный своею простотой инструмент. Сталь, как уверял торговец, была отличной. Таким ножом одинаково удобно резать хлеб, древесину и людей. «А от ментов всегда откупиться можно», – решил Сергей, приобретая «средство последнего шанса».

Сокольских аккуратно уложил кофр с японским биноклем, на всякий случай дополнительно обмотав его полотенцем: «Не разбить бы!» Осталась не менее важная часть. Документы прикрытия: бланки с уже нанесенными печатями и липовые направления со всеми необходимыми реквизитами. Все это Серега позаимствовал на «дембельский аккорд» из родного НИИ. Отдельно легло удостоверение корреспондента, прихваченное в редакции, где Птица когда-то промышлял внештатным спортивным обозревателем.

Когда все вещи были собраны, Сергей взял сумку и прошелся с нею по комнате. Потом придирчиво осмотрел себя в зеркало. Обычный парень двадцати пяти лет, уроженец своего города. Усталый, серьезный взгляд, как у какого-нибудь работяги с оборонного завода. Старенькие кроссовки, синие вылинявшие джинсы с лохматыми нитками, вязаный свитер и спортивная куртка с капюшоном. Ничего особенного – лицо толпы, одежда масс.

Птица вздохнул, подтянув на поясе ремень, и незаметно ощупал строчку заднего кармана брюк. Там, во вспоротом бритвой шве, лежал ключ от наручников. Обычных типовых ментовских браслетов. Береженого Бог бережет!

Сергей напоследок огляделся. В пустой квартире из мебели осталась только старая рухлядь. Все остальное было вынесено и продано, впрочем, как и сама квартира. На вырученные деньги Сокольских рассчитался с долгами, по которым уже во всю бандитскую мощь тикал кабальный счетчик. Закупил снаряжение и амуницию, а также приобрел билеты на сегодняшний поезд. Птица не собирался больше сюда возвращаться, так как чувствовал, что в его жизни произошел какой-то судьбоносный поворот. Еще не зная, что его ждет там, он уходил отсюда навсегда. В последний раз окинув взглядом квартиру, он закинул сумку за спину и вышел на лестничную клетку. Бросив ключи от входной двери в почтовый ящик, зашагал не оборачиваясь к железнодорожному вокзалу.

* * *

– Вот такая, брат, штука, эта Зона! – Николай устало мял папиросу желтыми от табака пальцами. – И колючка есть, и заборы. И солдаты – «вертухаи», и уголовный элемент встречается. Да только там все наоборот: в тюрьмах хода нет «оттуда», а в эту нет «туда». А она тянет, родимая, манит и привязывает к себе навсегда. Много там непонятного и оттого страшного, сколько народу сгинуло, не счесть. Но и желающих попасть туда не меньше. Вот и шарахаются вокруг нее разные… Одни, как волки, в одиночку ходят, другие – гиенами в стаи сбиваются. Кто честно промышляет, кто «шакалит», всякие есть. И дураки, и умники, и фанатики, и сектанты. Одни безобидны, а вот другие… Много жутких слухов. Впрочем, чего сам не видал, о том брехать не буду. Поедешь – сам наслушаешься.

Афганец взял две спички, сложил головками одну чуть ниже другой и, чиркнув о коричневый бок коробка, прикурил. И выжидающе посмотрел на Сокольских.

Сергей задумчиво разглядывал водочную этикетку, словно надеясь прочитать на ней какой-то ответ. В этот вечер на парня лавиной обрушились чужие откровения. И как бы ни бредово звучали слова сидящего перед ним человека, как ни мутил сознание хмель, рассказы Николая вытряхнули и переворошили молодую, но уже покалеченную душу бывшего пограничника.

– А почему я? – наконец спросил Птица.

– А ты, Сережа, фартовый, – ничуть не смутившись, ответил Николай.

– Да уж… – Сокольских с сомнением бросил взгляд на свои заношенные штаны. Да на стоптанные старые кроссовки с двумя разными шнурками.

– Нет, парень, конечно, лично я тебя не знаю, тут твоя правда. Но вот людей в целом – насквозь вижу! И о тебе как о человеке могу многое сказать. Вот ты, верно, сидишь и думаешь, что я случайно заговорил о Зоне-то? Может, я и сам думаю, что случайно. Ан нет! Это Зона тебя через меня к себе зовет. Она моими глазами на мир смотрит, ощупывает каждого встреченного да знак мне подает: мол, этот! Каждый, кто там побывал, в себе Ее печать несет, хочет он того или нет.

Уже рассвело, когда ворвавшийся майский ветер стукнул о стену раскисшей от сырости форточкой, разметав по столу все ночные запахи и папиросный пепел.

– Ну, так что? – нарушив затянувшуюся тишину, спросил Николай. – Поедешь туда или я тебя не убедил?

Сокольских посмотрел на мятую, пустую, как его собственная жизнь, пачку «Беломора». И глухо, будто в пересохший колодец, сказал:

– Да хоть завтра.

Афганец кивнул и вдруг, словно спохватившись о чем-то, загремел ящиками старого, с облупившимся лаком, серванта. Прошло несколько долгих минут, прежде чем он обнаружил искомое.

– Вот! Держи, на удачу! – В ладонь Сергея перекочевала небольшая серебристая пластинка на шнурке. На пластинке были изображены падающая с неба звезда и трубящий ангел. В целом предмет можно было бы принять за церковную ладанку, если бы не одна странная деталь. Из ангельской трубы вместо символических звуков и нот вырывалась длинная цифровая последовательность нулей и единиц.

– Что это? – Птица с любопытством рассматривал необычный предмет.

– Если честно, я и сам толком не знаю. Амулет, не амулет, что-то такое. В общем, с дыханием Зоны вещица. Мне она фарт принесла, живым вернулся. Так что бери, не думай.

– Да? – С сомнением подбросил пластину в ладони Сергей. – А как она вообще к тебе попала?

– Досталась от одного хорошего человека. Вот ему-то потом удачи не хватило. Может быть, потому что он мне эту штуку отдал? Кто ж теперь подскажет? Вижу, спросить хочешь, почему тебе ее отдаю?

– А действительно, почему? – Сокольских попробовал на прочность узелок шнурка. Тот держался крепко.

– Не отсюда она, вещица эта. И обратно в Зону хочет вернуться. Будешь смеяться, но прямо места себе не нахожу. Аура, что ли, от нее тревожная? Не плохая, нет. Просто чувствую, что там она нужнее. А раз вам по пути, отчего бы тебе ее не взять? Говорю же, удачу приносит!

В Зону Сергей поехал только через три месяца. В течение лета он ругал себя за торопливо принятое решение, но жизнь словно сама подталкивала его к той пропасти, что глубиной уходила в чернобыльские события далекого 86-го года. Дела шли все хуже, надежды на лучшее поочередно лопались, как стальные тросы во время ревущего шторма. И осенью, в ее золотую ласковую пору, Сокольских принял решение отдаться в руки судьбы. Спорить с нею он уже не мог, да и просто по-человечески устал.

* * *

Сентябрь 2005 года.

Границу Украины Сокольских пересек без особых проблем. Поезд уныло тащил вагоны, набитые пассажирами, как спелый арбуз – семечками. Проводники разносили постельное белье и мутный чай, «челноки» таскали набитые сумки, хлопала тамбурная дверь. Личность Сокольских не заинтересовала ни хмурых пограничников, ни уголовный элемент, если таковой, конечно, имелся.

Всю дорогу за окном шел дождь. Изредка появляющееся солнце робко пыталось разогнать низкие облака, но они бесконечной угрюмой стеной плыли с запада на восток. На замызганных перронах лежали первые увядшие листья, лужи не спешили подсыхать. Осень уверенно сменяла летние дни и напоминала о себе все чаще.

Сергей прислушался. Где-то в глубине вагона тренькала гитара. Потом раздался сухой кашель, рядом заплакал ребенок, послышался голос матери, ласково успокаивающей свое дитя. Спустя пару минут Птица услышал песню – незнакомую, но слова были о Чернобыле, и Сергей напрягся, вслушиваясь в голос поющего.

 
Не «бубонная зараза», и не СПИД, и не чума,
Но уводит эшелоны из Чернобыля страна,
Провожают семафоры тех, кто жив, в последний путь,
Кто еще пока не умер, тот умрет когда-нибудь…
 
 
Здесь и запахи другие, и другие небеса,
И с лица природы каплет зараженная слеза.
Треск дозиметра, как эхо погребального костра,
За ошибки человека платит мертвая земля.
 
 
Жизнь лампадой тихо тлеет, слышишь? – ангел твой поет!
Жертвы «атома» уходят все быстрей из года в год,
И бетон беду не спрячет, и «колючкой» не запрет,
Воском свечка в церкви плачет – отпевание идет.
 
 
Нет урока для державы лучше, чем мильон смертей,
Оглянитесь, право-слово, посмотрите на детей.
Тех, чьи семьи потеряли и кормильца, и отца,
Тех, чье сердце оказалось не из стали и свинца…
 
 
Радиации пылинки – костей напильники,
Черно-белые картинки, могильники…
 

Птица дослушал, а потом, свесившись с койки в проход, попытался разглядеть лицо музыканта. Тот сидел где-то в середине вагона, и из-за соседних полок можно было увидеть только рукав старой камуфлированной куртки. Пальцы, поддерживающие гриф, ловко зажимали струны на ладах, но голоса было уже не разобрать. Певец что-то тихо говорил, тюкали эмалированные кружки, да не умолкая плакал ребенок.

В нужный час Сергей собрался и, протолкавшись сквозь узкий «штрек» вагона, вышел к дверям тамбура. Там, в ожидании станции, уже столпился народ. Преобладали в основном пенсионеры: с рюкзаками, тележками и разнообразным садовым инструментом.

Прямо перед Птицей расположился пожилой мужчина, одетый в серый пиджак, брюки и осенние ботинки на толстой подошве. Он держал дерматиновую «овощную» сумку и почему-то строгий черный дипломат, казавшийся на ее фоне довольно нелепым. Пальцами свободной руки мужчина отстукивал замысловатую дробь по рифленой стенке дверного проема. Судя по аккуратно выбритому канту затылка и удивительно прямой спине – бывший военный.

– Извините, – обратился к нему Сергей, – не подскажите, до пансионата автобус во сколько отходит?

Одна из стоявших позади женщин немедленно ответила:

– Да после обеда, не раньше.

Военный, не оборачиваясь, поправил:

– По расписанию в четырнадцать ноль-ноль, – и тут же добавил: – Но на деле, как дачники набьются, так и отправится.

Слово «дачники» он умудрился взять в незримые кавычки, вложив в него какой-то снисходительный, насмешливый оттенок. Несколько человек из «дачников» неприязненно зыркнули на говорившего.

Наконец поезд замедлился, а вскоре и вовсе остановился. Проводница лязгнула открываемой дверью, и народ, как десант из «вертушки», посыпался на платформу. Сергей вышел в город, сориентировался по толпе и направился к автобусу.

Спустя двадцать минут старенький автобус, глухо «пердя» и чихая, повез Птицу прочь от железнодорожной станции. К той самой цели, ради которой парень и предпринял свое рискованное путешествие.